издержки многострадального пубертата

      Минхо уходит в сентябре. Без скандала, без упрёка, без требований и неоправданно завышенных ожиданий. Просто уходит после очередного баттла, не сказав ни слова, не появляется на следующей встрече, и от этого у Джисона обливается кровью сердце.       Не то чтобы они общались, нет. Минхо вообще попал в их компанию по объявлению о наборе в танцевальную команду Феликса и Хёнджина в начале июня и так притёрся, притерпелся просто ужасно, что без него тусовки теперь казались кислыми и однообразными. Минхо был порой слишком тихим в компании, но таким необходимым с этими своими живыми влажными глазами и вечным надменным выражением лица, будто унюхал фирменные носки-бумеранги Джисона, зато наедине разгонялся и флиртовал, как будто в последний раз, как будто сам основал понятие флирт вообще. Джисон пересекался с Минхо наедине от силы раз, но весь этот раз запомнился ему невероятно, вызывая желание повторить, поговорить с Минхо по душам еще и еще, уже нормально, а не по-пьяни.       — Расскажи, детка, — тянет Минхо, подсаживаясь на вписке к слегка пьяноватому Джисону на подлокотник кресла, — О себе. Мы почти ничего друг о друге не знаем, — Джисон удивленно поднимает голову от банки пива и натыкается на изучающий, пристальный, влажный взгляд.       — Что тебе рассказать, хён? — Джисон смотрит в ответ, не моргая, как змей-искуситель, будто играет в гляделки на яблоко раздора. Минхо улыбается мягко, вязко, ощутимо, и почему-то хочется узнать, какая эта улыбка на вкус. Чисто научно. Гетеросексуально.       — Ну, например, что интересного случилось за последнюю неделю? — Минхо как будто интересуется искренне, а Джисону, вот честно, херово очень, поэтому в глазах Минхо находит смелость рассказать о том, что заботит. Не чужие друг другу люди всё-таки, пусть и не говорили особенно никогда.       — Я с девушкой расстался, — Джисон снова отворачивается к банке и уныло пьёт взахлёб.       — У тебя была девушка? — шок на лице Минхо почти неподдельный, хотя Джисон трепался о своих завоевательных походах так, что знала даже сестра Феликса в Австралии, — Почему расстались?       — Она сказала, что я слишком незрелый, — кукурузится Джисон, не смотря никуда, кроме банки, — И что встречалась со мной из жалости. И что шутки у меня тупые, а поцелуи — слишком слюнявые и настойчивые, — про поцелуи было явно лишнее, поэтому Джисон хлопает себя по рту и прикладывает палец в жесте "тшш", — Ты этого не слышал. Но, короче, я теперь загоняюсь пиздец. Не уверен ни в чем, ни во внешности, ни в шутках своих. Может, я правда ебанутый?       — Ну, знаешь, — начинает Минхо тихо и вкрадчиво, понижая голос и глядя как-то совсем невероятно, крышесносно, — Все мы тут ебанутые, и, сколько знаю тебя, ты всегда был ебанутым в хорошем смысле. Громким. Интересным. Ярким. Привлекательным. Малыш, камон, все ржут над твоими шутками, не знаю уж как там с поцелуями, но на лицо ты очень-очень-очень красивый, — Минхо чуть отдаляется и улыбается совсем расплывчато, глупо. — Ты в моем вкусе, в курсе?       — В смысле? — глупо моргает Джисон, когда на горизонте показывается Чан с голубенькой банкой пиваса и лицом горгульи под дождем. Улыбается сквозь силу и подзывает Минхо пальцем к себе. Минхо выглядит ни капли не напуганным, лишь привычно мягко улыбается и встаёт.       — Приятно было поболтать, Хани. И запомни: не загоняйся, ты заслуживаешь всего мира, — и он уходит в коридор, предварительно хлопнув Джисона по плечу.       Джисон, как лох непробиваемый, через минут пять идет отлить (и немного послушать, о чем говорят умудренные опытом старшие, если они еще не закончили). А они не закончили, наоборот, на самой середине выяснения отношений. Джисон притаился за выпирающей стеной и прислушался. Нападает в основном Чан, Минхо лишь отнекивается.       — То есть ты считаешь это нормальным? — в голосе Чана столько боли мироздания, что Джисону почему-то хочется плакать, — Флиртуешь, блять, даже с Джисоном? Ему только шестнадцать на прошлой неделе исполнилось, и ты уже во все тяжкие пустился?       — Хён, перестань, — шепчет Минхо задорно, будто не понимая всю серьезность ситуации, — Какая разница? Это моя манера общения, ты за два-то месяца должен был привыкнуть, — в голове у Джисона колотится одно "странно", потому что Минхо с ними три месяца, а не два. — Я люблю тебя, не тупи, — и в этих словах столько страсти, столько любви, что все предыдущие отношения Джисона кажутся ему тупой пьяной шуткой своего бати на детском утреннике. При условии, что бати у Джисона не было никогда.       — Ты сейчас серьёзно? — горько отвечает Чан, отворачиваясь. Джисон видит это, чуть выглянув из-за своего укрытия.       — Абсолютно, — Минхо хватает Чана за рукав черной толстовки, — Чани, не дури. Мы же не расстаемся? — с надеждой спрашивает он, и у Джисона ломается мир.       — Понимаешь, — Чан выдирает рукав из пальцев Минхо и накидывает куртку, — Я ведь даже на хуй послать тебя не могу.       Хлопает железная дверь. Минхо быстро обувает чьи-то крутые ядрено-зеленые кроссовки ("О, кажется, мои", — думается Джисону) и с криком "хён!" выбегает из квартиры тоже. Джисон стоит пораженный, ошеломленный (охуевший), даже забыв о том, что как бы хотел в туалет. В пьяной голове еле как варятся мысли об этом "расстаёмся", глобальном, рушащем мироздание. Что вообще может значит это "расстаёмся"? Почему Чан так ревнует? Почему Минхо сказал, что любит? Неужели так делают просто друзья? Неужели они умудрились начать встречаться?       Не то чтобы это было запрещено законом, нет. У них в компании не было негласного правила об отношениях друг с другом или чего-то такого. Однако в Австралии у Чана была девушка, которую он очень сильно любил (или делал вид?), а Минхо, ну, был просто Минхо? Джисон только сейчас понял, что радужный эмоджи в его инсте не просто милый мем, чтобы ловить лулзы с гомофобов, ведь он никогда не видел Минхо с кем-то из девочек, кроме Саны и Дахён, которые встречались, по ощущениям, пару вечностей точно. "Блядство, ну и жесть", — думает Джисон, пока в полутьме находит кеды Минхо, его куртку, обувается и выбегает за ними на улицу.       — Минхо-хён! — срывается Джисон из подъезда и чуть ли не лицом утыкается в полосатую рубашку. Поднимает взгляд и видит ужасное: всегда весёлый, радостный, улыбающийся Минхо сейчас смотрит пустым взглядом, курит и беззвучно плачет, — Хён! Ты чего?       — Все в порядке, Хани, не переживай, — улыбается совсем как-то смазано, мертво, смотрит своими чудесными влажно-красными глазами, и Джисону становится нехорошо. Накидывает куртку на плечи Минхо и показывает вниз.       — Ты обулся в мои кроссы, хён, — тихо замечает Джисон.       — Прости, пожалуйста, — то ли мычит, то ли всхлипывает Минхо, и они переобуваются прямо на коврике у подъезда. Стоят, пока он скуривает еще три сигареты. Джисону очень хочется ссать, но из уважения к чужим чувствам он решает этого не делать и никуда не уходить. — Знаешь, ты очень хороший, правда. Спасибо, что постоял со мной, — Минхо обнимает неловко совсем, от него пахнет ужасно сигаретами и приятно — каким-то ванильно-шоколадным шампунем. — Я пойду, хорошо?       И он действительно уходит. Джисон находит в себе силы окликнуть его: "Хён, ты еще вернешься?" В ответ получает: "Конечно, Хани". Больше они не видятся.       В ноябре начинается страшный ветер и не менее страшное одиночество. Компанией они почти не собираются, вписки не устраивают, по душам не говорят, с Хёнджином срутся на ежедневной основе, а ещё Джисону перестали продавать пиво в ларьке у дома, и это как-то совсем грустно. Пьяным всегда веселее, насколько он успел понять за свои шестнадцать недолгих лет, а на трезвого тебя давит всё. И учеба, и отношения (которых, между прочим, нет), и дружба, и страшное слово "экзамены", надвигающееся беспощадно и срывающее на своём пути все планы и надежды, оставляющее лишь горькое "о боже, блять, мой, я же останусь на второй год, если завтра же не сяду готовиться". Конечно же, ни завтра, ни послезавтра Джисон готовиться не садится, наоборот, печально проёбывает время в скейт парке под мостом. У Джисона была теория, что зачали его тоже под мостом, подкрепляемая пьяными россказнями матери, поэтому так и тянет в родные места и поэтому Джисон смело об этом шутил. Обычно. Не сейчас. Сейчас как-то грустно.       Пожухлые, выгоревшие, бесполезные листья валились, засоряя и без того пустынную рампу, ещё и в канал, пока Джисон, с разгона выполняя очередной олли, приземляется на голую коленку в дырке джинсов и откровенно начинает хромать. Колется. Ничего, душевные раны больнее.       Коленка отказывается функционировать дальше, начинает плакать кровавыми слезами и больно громко ныть. Джисон тяжело вздыхает и лезет в рюкзак за пластырем. Ничего не обрабатывает, лишь льёт на больное место немного воды и клеит жёлтый с динозаврами, под цвет толстовки, пластырь. У них с Чанбином парные. И пластыри, и толстовки. Только у Чанбина темно-синяя, чтобы подходила под дарк концепт. Смешные динозавры на ней, правда, не особо способствуют поддержанию концепции.       Интересно, кстати, где сейчас Чанбин? С Феликсом или с Хёнджином? А, может, вообще с Чаном? Наверняка корпит над музыкой, курит или с кем-нибудь целуется. А они ведь давно не переписывались. Может, написать? С другой стороны, что это даст? Всё равно увидятся рано или поздно, а привычное навязчивое настроение Джисона куда-то делось.       Джисон привык быть клоуном, всеобщей насмешкой природы, просто тем забавным парнем, похожим, цитата, на безмозглую белку. "Заткнись, Джисон!" — так и стоит в ушах, пока губы сами собой поджимаются в тонюсенькую полосочку, будто криво начерченную. Возможно, только отчасти возможно, что он и сам не ищет встреч с компанией. Потому что ощущение ненужности, потому что ощущение собственной ущербности, потому что, ну правда, разве это смешно? Говорить ему заткнуться, пихать, издеваться? Чисто по-братски, но так неприятно жжет глаза дымом несбыточных надежд на нормальное человеческое понимание. Возможно, Джисону, искусавшему губу до крови, просто нужен отдых. Восстановление. Небольшой отпуск. А потом всё будет, как прежде, честно. У Джисона выдержка титановая. Его не должно задевать, но почему-то задевает. Это ведь по-дружески, да? Так все делают?       Джисон дует на руки и заходит погреться в ближайший кфс. Денег на карте хватит только на маленькую картошку даже без соуса, а Джисон терпеть не может картошку без соуса. Но всё равно почему-то решается купить. На выдаче кто-то кладёт ему руку на плечо, и он вздрагивает, уронив половину картошки на пол. Оборачивается и видит Минхо. Улыбающегося хитро, приветливо и с долей какой-то одному ему понятной грусти.       — Извини, пожалуйста, Хани, я куплю тебе новую. Мне мать перевела бабло, ты прикинь, — Минхо явно пытается выглядеть веселым и безмятежным, но что-то в общем выражении его лица Джисона беспокоит. Они стоят на кассе, неловко отмалчиваясь, пока одновременно не произносят банальное "как дела?" Минхо хихикает, Джисон хихикает в ответ и в жесте "дамы вперед" предлагает начать. — Мои неплохо, вот школу заканчиваю. Не так давно восемнадцать исполнилось, спасибо, что поздравил, — Минхо мягко улыбается, лучится, струится каким-то невиданным пушистым светом, почти осязаемым, — Так что, может, хочешь пива?       — Кто я такой, чтобы отказываться, — настроение моментально подскакивает, и Джисон, до этого весь ссутулившийся, выпрямляется, — За пивас можно и отсосать, понимаешь. И ровным пацаном останешься.       — Боже, — Минхо откровенно ржёт, — Ловлю на слове, — они подходят к кассе, — Нам, пожалуйста, баскет дуэт оригинальный...       — Ты что, острое не ешь? — шокировано шепчет Джисон, — Эх, старичье, никаких острых ощущений.       — Два пива и чесночный соус, пожалуйста. С собой, — Минхо улыбается доброжелательно (сколько блядских оттенков у его улыбки?), показывает паспорт и протягивает деньги, пока Джисон дергает его за рукав.       — Ты правда ешь чесночный соус?       — Да, мои вкусы очень специфичны, — хмыкает Минхо, — А что, даже не попробуешь? Чесночный соус — лучший соус, отвечаю. Мамой клянусь.       — Больной ублюдок, — шепчет Джисон, и, надув щеки, отбирает чек, чтобы забрать заказ. Минхо крутится рядом, как довольный кошак, и разве что погладить не просит. Только сейчас Джисон обращает внимание на милый берет с кошачьими ушками на Минхо, и почему-то становится смешно, — На алике заказал? — тычет бесстыдно пальцем.       — Ага, — Минхо чуть морщится и снова улыбается, — Нравится? Хочешь такой же?       — Я не похож на котика. И на француза тоже не похож, — печально тянет Джисон.       — А я похож? — Минхо подпинывает Джисона к месту выдачи заказа, когда на табло загорается их номер.       — Ну, помяукай, проверим, — они берут заказ и отходят к выходу, — Пойдем на рампу?       — Это где? — Минхо поднимает брови и придерживает перед Джисоном дверь, пока выпускает на холодный ноябрьский вечерний воздух, — Темнеть стало быстро, — как бы риторически, ни к чему замечает он.       — Ага, — поддакивает Джисон и тянет за рукав пальто, — Сейчас увидишь. Тут недалеко. Под мостом, где меня зачали.       — Знаменитая история, — смеется Минхо, — Кстати этот кейфас — место моей силы.       — Кейфас? Что это вообще за слово? Ты что, грек? — ржёт Джисон.       — Ага, меня зачали на Крите, ты в курсе? Мой батя вообще-то Минотавр, — они идут сквозь промерзший неосвещенный парк, Минхо просовывает руку под локоть Джисону и снова улыбается.       — Мы как женатики, серьезно, — хмыкает Джисон, перехватывая чужую руку покрепче. — Хён, расскажи, как там с учебой?       — Отлично, — улыбка моментально слезает с лица Минхо, на смену ей приходит какое-то странное, горьковатое выражение, слегка сморщенное и непонятное, — Учусь, а куда деваться? Поступать вот собираюсь. На искусствоведа. Ничего, конечно, не получится, но мы крепимся, как можем, понимаешь.       — Почему не получится, хён? Ты же вон какой умный! — тычет под ребро холодным пальцем Джисон. Минхо морщится и улыбается снова, как-то даже снисходительно.       — Да ладно, я просто шучу. Когда шутишь, сразу становится легче. Даже в самых катастрофических ситуациях, а я и поступление — именно такая ситуация, — Минхо хмыкает в улыбку и переводит взгляд с приближающегося канала на Джисона, — А у тебя как учеба?       — Валю всё, что можно и нельзя, и не парюсь. Всегда выходил мокрым из воды и сейчас выйду.       — Ты имел в виду сухим? — задорно блестит глазами Минхо. Джисон давится.       — Я имел в виду иди отсюда, самый умный что ли? — негодующе говорит, пока раздаётся тихий смех. Они доходят до моста, тяжеленного, бетонного, с кучей перекрытий, блестящих, как глаза Минхо, фар и отдаленным освещением фонарей наверху. Приходится спуститься вниз, к гальке, под мост, изрисованный внутри чем попало. Рампа тоже изрисована, только не чем попало, а лицами королей рэпа — Сайферами. Эти трое буквально с нуля построили себя и свою карьеру, и вот теперь мировые звезды на бесконечных гастролях. Джисон, если честно, хочет так же. Надеется, что их с Чаном и Чанбином скромная Трирача бомбанет так, как надо. — Вот мы и пришли. Показать тебе пару трюков, хён? — Минхо неуверенно кивает и забирается на трамплин. Пока Джисон катается, ему всё кажется, что с каждым новым заездом Минхо всё грустнеет и грустнеет. — Хен, чего ты грустный, как хуй невкусный? — наконец, не выдерживает Джисон, садясь рядом и свешивая ноги вниз. Отпускает свой дорогущий скейт в свободное падение и пододвигается близко-близко, чтобы соприкоснуться бедрами. Минхо вздрагивает, но не отпирается и не отодвигается. Наоборот, кладет голову Джисону на плечо, и Джисон аж дышать перестает.       — Да заебался просто, — начинает Минхо, — Учеба говно, личка говно, всё говно. Но в остальном всё окей, правда, не стоит твоего волнения.       — Скажи, — тянет неуверенно Джисон спустя минуту, — Это из-за Чана?       — Что из-за Чана?       — Ты плохо чувствуешь себя из-за Чана? Не ходишь больше с нами из-за него? — Минхо тяжело вздыхает, будто в дилемме, и прижимается крепче, пока Джисон обхватывает его неуверенно за талию и краем глаза видит, как Минхо начинает улыбаться.       — Возможно, — он тянет, пробует, смакует это слово, — Чан... Он просто, ну...       — Вы встречались? — как бы между прочим спрашивает Джисон.       — А ты откуда знаешь? — шокировано отвечает вопросом на вопрос Минхо.       — Тебе честно или припизднуть? — Джисон сжимает в руке пальто на чужой талии, — Я немножко подслушал ваш разговор на твоей последней вписке.       — Оу, — спустя какое-то время отзывается Минхо, — В курсе, что каждым подслушиванием чужих разговоров ты расстраиваешь одного котика, м?       — Я тебя расстроил?       — Перестань, — смеется Минхо, но быстро успокаивается, возвращаясь к своему меланхоличному состоянию со слабой улыбкой на губах, — Да, мы встречались. Но ревность — штука страшная. Как и мое блядство.       — Ты не блядь, хён! — уверенно произносит Джисон, — Просто у тебя такая манера общения. Не всем дано понять, понятно?       — Понятно, — чуть повеселев, говорит Минхо, — Ты кстати супер-классный, в курсе?       Джисон смущенно улыбается и тянется за пакетами из кфс.       Минхо возвращается к ним в декабре. Без долгого подготовительного периода, ночных разговоров по душам и постепенного схождения с каждым. Просто врывается к ним неожиданно совсем на очередную тусовку с такой улыбкой, как будто и не было трёх месяцев его отсутствия. Сидит вот, хлещет ром с колой из светящегося пиратского стаканчика ("Хён, скажи аррр!"), смотрит на всех своими большими по-кошачьи влажными глазами и выглядит натурально счастливым. Выпуск позади, поступление впереди, но Минхо сдал, на сколько смог, и ни о чем не жалеет.       Что же на самом деле? На самом деле Джисон буквально по кирпичику строил отношения Минхо и Чана, бегал от одного к другому, пытаясь сконнектить, наладить разломанное, не проебать начатое и развернуть вспять проёбанное. Чан был обижен до глубины души, Минхо чувствовал себя виноватым, казалось бы, вот он, пазл собрался, мир спасен. Как бы не так. Джисону в изобретательности отказать было нельзя, и то он в тупик зашел, думая о том, как сделать так, чтобы эти оба два могли хотя бы находиться нормально в одной комнате. Однако месяц мучений прошел не зря, и вот Минхо уже и улыбается Чану на другом конце комнаты. Совсем расслабленно, как-то особенно. Так, как не улыбается никому другому. Джисону немного завидно.       Вообще, он понимает, что у Чана с Минхо больше ничего не выйдет. Дружба может и склеится, но не больше. Потому что Чан принципиальный, как тысяча русских полководцев, а Минхо вряд ли когда-нибудь изменится. Не изменится его манера думать, говорить, не фильтруя, соблазнять каждого встречного совершенно случайно, совсем по-особенному очаровательно. Про Минхо на районе много непонятных, неприятных слухов, которым Джисон, как отличный друг, не верит от слова вообще. А стоило бы хоть на секунду задуматься.       Они сидят на хате Хёнджина и Чонина (братья Хван, вперед!), у которых, какая неожиданность, смотались на новый год (семейный, между прочим, праздник) в путешествие по Европе родители. И слава богу, как сказал Чонин, семейные вечера Хванов — это жесткая жесть, где выживает сильнейший, а главный подарок — вставная челюсть бабули Хван в твоем стакане. Может, Чонин и подпёздывает, но факт остается фактом, свободная хата налицо. Чанбин в кепке с колокольчиками липнет к Хёнджину под нечитаемым взглядом Феликса, Чан разговаривает с какой-то красивой, похожей на кролика нуной (вероятно, с его нынешней девушкой — Наён, Джисон плохо видит её лицо, может, потому что она стоит спиной), Уджин уныло грызёт курочку под не менее унылые повизгивания Хёнджина, пытающегося смыться от Чанбина в соседнюю комнату и захлопнуть дверь. Джисон лишь на секунду цепляется за них взглядом, когда к нему подсаживается Минхо. Близко просто максимально, а еще пьяный в жопу. Расплывается в счастливой улыбке и валится к Джисону на плечо, обдавая ухо сладковатым запахом энергетика.       — А кто это у нас такой тухлый, красивый и пьяненький? — хихикает он и тычет Джисону под ребро пальцем. Джисон начинает совсем не красиво задыхаться и тычет Минхо в ответ в щеку.       — Не я, — улыбается, когда Минхо кладёт руку ему на бедро и прижимается еще ближе. Нога к ноге, ткань к ткани. — Ты вот тоже пьяненький, хен!       — Но ты же никому не скажешь? — строит глаза кота из Шрека Минхо и смеется. — Я правда в стёклое трёзвышко.       — А что мне будет за молчание? — Джисон не может сдержать улыбку.       — А что хочешь? Хочешь, девушку тебе найдем? — Минхо на этих словах печально вздыхает. — Или парней предпочитаешь, м?       — Фу, хен, нет! — Джисон смеется, пока наблюдает за тем, как лицо Минхо сворачивается в грустную трубочку.       — В смысле фу? Ты что, своих отцов не уважаешь?       — У меня нет отца.       — Твои отцы — Кристофер Бан и я, — улыбка на Минхо трескается в горьком смехе, он как бы невзначай переводит взгляд на Чана в темном углу. — Знаешь, больше нечем заняться, вот бы засосаться-я-я, — Джисон мысленно эту идею поддерживает. Ходить нецелованным три месяца — испытание настоящего многострадального пубертата, а не эти ваши издержки, — Или хотя бы обняться. А еще хочу танцевать. Ты знал, что я богиня дискотек?       — Я знал, что ты повелительница долбоебов, хён, — хмыкает в нос Джисон и ловит щелбан. А потом крепкие объятия, — Что ты делаешь, хён?       — Взаимно ограждаюсь конечностями, что ещё, — хмыкает на ухо Минхо. Джисон обнимает в ответ. Немного неловко, а еще хочется ссать. Сколько Джисон вообще выпил?       — Хён, ссать хочу, — выпутывается наконец из объятий он, — Скоро вернусь, — встаёт с дивана и тут же натыкается на чей-то стакан пунша, проливающийся, как в замедленной съёмке, на его любимую белую футболку. Джисон поднимает взгляд и видит её. Ебучую Нэнси.       Стоит отметить, что они провстречались все лето, много гуляли и целовались, но общих интересов особо не находили. Стоит ещё отметить, что Нэнси красивая просто безумно и такая же безумная сучка. Стоит, наконец, добавить, что Нэнси его тогда как раз и бросила так некрасиво, вылив все свои претензии одновременно. Как позже узнал Джисон, она нашла вариант получше. Лукаса, такого высокого и, по авторитетному мнению не отличающегося умом Джисона, тупого, что просто невероятно, эта пара была создана на небесах, по всей видимости. Видеть Нэнси после этого стало откровенно больно и неприятно, особенно прикольно и непросто это оказывалось в суровых реалиях школьной жизни.       — О, привет, — мягко тянет Нэнси Джисону в грудь, — Извини, пожалуйста, — поднимает взгляд на лицо Джисона и тут же кривится, — А, ну...       — Ага, — Джисон оттягивает футболку и смотрит на масштабы катастрофы. Надпись "you know nothing, jon snow" вся в кровавых разводах от пунша, а лицо Нэнси изгибается в мерзкой улыбочке.       — Как на личном фронте, Хани? — начинает хитро она, — Нашел кого-нибудь, кто отвечал бы твоим золотым стандартам? Ах да, прости, ты же сам ни под какие стандарты не подходишь.       — Нэнс, — закатывает глаза Джисон, внутренне содрогаясь, — Иди на хуй.       — Кто обижает Хани? — рука Минхо так вовремя оказывается на плече у Джисона, что остается только восхищаться его прытью. С лицом Нэнси происходит что-то странное, оно как-то непонятно выпрямляется, глаза загораются, кожа светлеет, прыщи исчезают. — Нэнси, детка, погуляй.       — Так ты склонил Хани на голубую сторону? — зловеще блестит глазами она.       — Так ты растеряла чувство такта в край? — отражает ее интонацию Минхо. — Или мне рассказать всем, как ты предлагала мне встречаться? — Нэнси бледнеет, как будто вспоминая эту позорную страницу своей жизни, и отступает вглубь толпы, пока Джисон откровенно ничего не понимает.       — В смысле? — спрашивает Джисон, пока Минхо за руку ведет его в сторону туалета.       — Забавная история, я нравился ей с началки. Каково же было её удивление, когда она узнала, что я как бы не по девочкам, — Минхо улыбается, как жирный кот под валерьянкой, и придерживает перед Джисоном дверь.       — А ты не по девочкам? — как бы между прочим уточняет Джисон.       — А ты только сейчас понял? — Минхо почему-то закрывает дверь на замок и поворачивается слегка удивленно.       — Нет, это риторический вопрос, — Джисон включает воду и неаккуратно брызгает на футболку.       — Давай я, — браво вызывается Минхо, оттягивая футболку Джисона и начиная тереть изо всех сил холодной водой, пока сам Джисон... откровенно залипает.       Он всегда знал, что Минхо очень красивый, почти нереальный с этим своим прямым носом и влажными глазами. Всегда знал и почему-то не замечал. А сейчас, под влиянием алкоголя, видимо, замечает. Даже родинку на носу замечает (интересно, у всех красивых людей родинки на носу?) и борется с диким желанием её чмокнуть. А потом переводит взгляд на губы, аккуратные, искусанные, и что-то им двигает просто невероятно. "Знаешь, больше нечем заняться, вот бы засосаться-я-я", — проносится в голове голосом Минхо, и Джисон решается.       — Хё-ё-ён, — тянет почти просяще. Минхо отрывается от своего занятия и поднимает взгляд.       — М? — и Джисон не выдерживает. Тянется вперед и прижимается губами к чужим губам. Минхо смотрит шокировано буквально секунду, а потом, будто его что-то ёбнуло, прижимает Джисона к себе ближе и приоткрывает рот. Джисон зеркалит его действия и чувствует, как Минхо оттягивает его нижнюю губу. И это финиш, блядский финиш, особенно когда Минхо проходится языком по зубам, заставляя приоткрыть рот шире, ведет, учит, заставляя прижиматься крепче. — Фу, ты мокрый, — отрывается на секунду Минхо, оглаживая футболку Джисона, и тут же залезает под неё теплыми руками. Джисона пробирает дрожь и стыд за своё тело, он мычит протестующе, пока Минхо не целует его снова. Совсем по-взрослому. Не так, как с Нэнси или Лией. Не так, как с девчонками вообще, — Не зажимайся, ты охуенный на ощупь, — снова оттягивает губу, заставляет положить руки себе на шею и углубляет поцелуй совсем. Лижет зубы, лижет язык (Джисон чувствует привкус апельсинового энергетика), проходится языком везде, куда достанет, и Джисон чувствует, что вот он. Его лучший поцелуй. С блядским, мать его, Ли Минхо. "Девочки так не целуются", — почему-то решает Джисон, пока автоматически перебирает чужие короткие тёмные прядки и чувствует руки Минхо, гладящие его по бокам и по спине. Так его ещё никто не трогал, и это просто нечто нереальное, за что надо по-хорошему давать бан. Минхо всасывает его язык, в голове проносится "А что, так можно было?", и Джисон неожиданно для себя тихо стонет, пуская вибрацию. Минхо отзывается коротким стоном в ответ, сжимает пальцы на пояснице и спускается к шее. Размашисто лижет от ключиц к уху, и шепчет что-то неразборчивое, но очевидное, пока Джисон откидывает голову, — Ты такой красивый, Хани.       — Хё-ё-ё-ён, — полустонет Джисон, когда Минхо снова дышит в губы и целует развязно, совсем по-блядски невероятно, гладит, ведет руками вверх под футболкой. Честно говоря, Джисон готов на все, когда раздается стук в дверь с многозначительным "Вы заебали сидеть там, я ссать хочу!"       — Поссы в другом месте! — кричит Минхо в ответ и смотрит на Джисона совсем иначе, не так, как раньше. Его влажные глаза блестят.       Джисон просыпается с боляще-гудящей головой, затекшими конечностями и осознанием того тотального пиздеца, что он ночью наделал. Минхо лежит у него на груди, крепко прижавшись, и чуть ли не слюни пускает, удивительно, как не продавил своей башкой Джисону грудную клетку. Приходится хорошенько потянуться, но это не помогает, Минхо мертвым грузом так и придавливает к дивану.       — Хён, — шепчет Джисон, пытаясь высвободить ноги, — Хён, проснись, — Минхо медленно открывает глаза, щекочет ресницами испорченную футболку и смотрит совсем потерянно. Джисон помогает ему осознать реальность, щёлкнув пальцами перед глазами. — Мне пора просто, извини, что разбудил. Не мог бы ты встать? — Раньше Джисон бы сказал что-то вроде "Свали отсюда, псина, воняешь", но сейчас что-то не позволяло. Что-то на кромке сознания настойчиво выносило мозг, отвратительно стучало в висках и шептало на ухо: "Ты проебался, Джисон". Почему-то голосом Нэнси. Минхо без вопросов отодвигается, перекатывается и утыкается носом в спинку дивана, мгновенно засыпая обратно, пока Джисон в полутьме ищет путь до коридора, а там — свои классные зеленые кроссовки. Накидывает желтый пуховик и буквально выбегает на улицу, забыв и про шарф с шапкой и про то, что они с Минхо так-то условились утром поговорить. И если первое — действительно случайность, то второе — вполне себе продуманный план, заключающийся в том, чтобы больше с Минхо не говорить вообще никогда. Просто, как формула воды, миссия выполнима. С учетом, конечно, того, что они в одной компании.       Игнорировать Минхо оказывается не так просто, а вот отвечать на сообщения односложно, скрывая лютую панику — всегда пожалуйста. Минхо пишет почти постоянно, словно вообще нет блока на дебильные ответы скобочками и "ыыы". Джисон на его месте давно бы понял, что тут нечего ловить, отстал, нашёл какого-нибудь мальчика посимпатичнее и засосал бы его так же уверенно и по-блядски правильно, развязно, как Джисона тогда. Хотя, конечно, Джисон просто пытается забыть, что инициатива принадлежала ему. Просто. Пытается. Забыть.       Минхо снова просит встретиться, когда Джисон выходит из дома. "Я же не замуж тебя зову, мы просто поговорим, хватит ссать", — пишет вот, пока Джисон откровенно тушуется и отвечает что-то вроде "Учёба, хён, я занят". Хотя у него, вообще-то, каникулы. Не просто каникулы, а двухмесячные каникулы. И Минхо об этом прекрасно знает. И еще знает, что никаких дополнительных и заваленных предметов у Джисона быть не может. Наверно, поэтому так настаивает.       Самое страшное в этом всем, что Джисону понравилось. Понравилось, как не нравилось ничто и никогда, откровенно говоря, он там чуть не кончил позорно, потому что нечто такое нереальное у него происходило в первый раз. Его так еще никто не трогал и не целовал. И страшнее всего, конечно, что Минхо как бы парень. А Джисон как бы не по парням вообще. Всё понимает, но данную тенденцию не поддерживает. Знает прекрасно, например, что Чанбин переспал с Феликсом и что Чан и Минхо тоже спали знает. Но это, конечно, их личное дело. Просто Джисон не такой. Ему вообще девочки нравятся. Он слишком много Минхо позволил, хоть и полез первым, но все совершают ошибки. Ведь так?       В январе Джисон самозабвенно и уверенно прётся на рампу, как упёртый кабанчик, в дождь со снегом в короткой оранжевой куртке. Покататься, конечно же, не получается, вся рампа мокрая, ещё и жопу продувает. Зато у Джисона новая цепь на светлых джинсах, типа крутой, ну вы поняли. За такую можно и отсосать. Минхо бы сто процентов отсосал. И, может, даже не за цепь. Не то чтобы Джисону этого хотелось.       Он идет в кфс погреться и купить маленький молочный коктейль на последние деньги. Наверно, орехово-шоколадный, чтобы жопа слиплась. Вот бы мама денег дала, но последний раз они виделись дня три назад, потому что, видимо, мать вся в Джисона и бухает, не просыхая, со своими хахалями. Интересно, можно ли Минхо назвать хахалем Джисона теперь? Не, бред какой-то.       — Вот я тебя и поймал, собака сутулая, — кладет кто-то руку Джисону на плечо и говорит совсем мягко. Джисон дергается и поворачивается. Перед ним Минхо в дурацкой черной шапке с мордочкой рыжего котика. Моргает часто, будто пылинка в глаз попала, и совсем нежно улыбается. Джисона кроет ностальгией и чувством дежавю, а еще немного привкусом энергетика на чужих губах. Слабым таким воспоминанием об этом. Джисон задыхается и, не дожидаясь своей очереди, пытается сбежать. Минхо перехватывает его за запястье и тянет за собой на улицу, — Пойдем, охладишься, Хани.       — Хён, — понуро смирившись, тащится за ним Джисон. Они выходят из кфс в холод и снег, — Что ты тут делаешь?       — Тебя выслеживаю конечно же. Знал, что рано или поздно ты бы сюда пришёл, — Минхо титанически спокоен, настолько, что Джисону страшно. — А вот врать про учебу, Хани, нехорошо.       — Я не... — начинает, запинаясь, Джисон, — Ладно, я врал. Просто не хотел говорить, понимаешь?       — А почему? — поднимает бровь Минхо. Они стоят под фонарем, пока валит легкий пушистый снежок. Романтично. Джисона начинает подташнивать.       — Просто не хочу, чтобы ты надумал что-то.       — А что я мог надумать?       — Не знаю, правда, — Джисон поджимает губы, пока Минхо смотрит совсем нечитаемо.       — Послушай, — Минхо переводит взгляд на фонарь и жмурится, — Ты мне нравишься, правда. Ты не бро для меня или что-то такое. Я отлично помню тот поцелуй и вообще не понимаю, чего ты так гасишься сейчас. Тогда был уверенным, — Джисона аж передёргивает, лицо скукоживается в печальную гримасу, — Возможно, ты был слишком пьяным, но ты правда так плохо помнишь это? Я думал, и для тебя тот поцелуй был чем-то особенным, нет?       — Хён, нет, — шепчет Джисон, глядя куда угодно кроме Минхо, — Я помню. Хорошо помню. Просто это ничего не значило, — Минхо поджимает губы, — Мы были пьяными и... господи, я так запутался, — Джисон закрывает лицо руками. Минхо тянется к нему и убирает ладони, мягко улыбаясь.       — Хани, правда, давай распутаемся вместе. Что ты чувствуешь? Скажи мне, — берет Джисона за руку, переплетая пальцы, и Джисону становится почти физически плохо. Больно. Неприятно. Отвратительно. И непонятно от чего, такой, казалось бы, привычный жест для них двоих, но сейчас он значит намного, намного больше. Джисон к этому не готов, он хочет сбежать домой и спрятаться в одеяло. Или в плечо маме. И рассказать ей о самой большой ошибке в своей короткой жизни.       — Что я чувствую? — шепчет зло Джисон, высвобождая руку, — Что я, блять, чувствую? Я чувствую отвращение. У меня нет чувств к тебе, понимаешь? Я не гей, блять!       Минхо снова поджимает губы.       В марте становится совсем плохо. Без Минхо плохо. Не то чтобы они вообще не виделись, нет, они видятся даже как-то слишком часто. На каждой тусовке, на каждой прогулке. Только Минхо даже не смотрит в его сторону, улыбаясь всем, кроме него. А Джисон отдал бы всё за одну его улыбку. Даже мимолетную. В итоге приходится тусоваться только с Чанбином и Чаном, отделившись от всех, закрывшись на замок в студии и сочиняя-сочиняя-сочиняя.       — Что случилось у вас с Минхо? — подсаживается к нему после записи на диванчик Чан, потянув за собой Чанбина. — Вы вообще не разговариваете. И он постоянно пьет. А раньше так дружили, разве нет?       — Он опять пьет? — тяжело вздыхает Джисон, прикрывая глаза. — Я же запрещал ему.       — Так что? — Чанбин садится по другую сторону от Джисона и смотрит настойчиво, поджав губы.       — Ну, мы... — начинает неуверенно Джисон, — Сосались на новогодней вписке. По моей инициативе. И потом он признался мне в чувствах. А я сказал, что не гей, — упирается взглядом в потолок и тяжело выдыхает. — Можно сигарету?       — Ты же не куришь, — с сомнением выдает Чан, делая какие-то знаки глазами Чанбину. Тот тяжело вздыхает и достает из рюкзака пачку.       — Теперь курю, — берет в руки сигарету, любезно протянутую Чанбином, и идет к выходу. Остальные оба два подрываются за ним.       — Ты вообще видел его тви? — как бы между прочим спрашивает Чанбин, доставая телефон. Они стоят на мартовском закатном солнце и жмутся друг к другу, как пингвины. Джисон кивает и затягивается, а потом смотрит в телефон Чанбина, вылавливая обрывками фразы, полные какой-то боли. "Кто бы сказал, что я так ебано буду себя чувствовать" датируется сегодняшней ночью. Вот фото с вином на фоне целующейся парочки с подписью "Алкашка не предаст", а вот фак на фоне нарисованного на асфальте сердечка. Печальная картина. Джисон и сам прекрасно помнит ту стори в инсте с черным фоном. И еще помнит, что Минхо блокнул его в какао. И еще помнит его похудевшее лицо и черную худи (Минхо особо никогда не любил черное), когда они столкнулись на прошлой неделе в торговом центре. Джисон помнит всё, и от этого ему вдвойне хуже. Понимает, что виноват, но как это исправить? — Ты уверен, что ничего не чувствуешь к нему?       — А что я могу чувствовать? Жалость? Да, мне жаль, но что это исправит? — Джисон докуривает и, сжав челюсть, топчет окурок.       — Если бы это была просто жалость, ты бы давно извинился, — отзывается Чан и переводит взгляд на Чанбина, — А так... Я склоняюсь к тому, что ты просто боишься своей ориентации. И своих чувств к нему.       — Для меня это тоже было непросто, — замечает Чанбин. — Поверь, я до сих пор не разобрался в своей ориентации и не ебу, что у меня по чувствам и к кому.       — Знаешь, как тяжело мне было признаться себе, что я чувствую влечение к парням? Это нормально, Джи, поверь, — продолжает Чан, — Просто разберись в себе. И помиритесь. Иначе он себя угробит.       — Откуда вы-то знаете, что я чувствую? — горько отзывается Джисон, кривя губы. Сил на злость нет. — Мне просто жаль, вот и все.       — Ты поймешь, — многозначительно заявляет Чанбин, — Ты поймешь, Джи.       И Джисон действительно понимает. Не просто так, не на раз-два-три, не по щелчку пальцев, на это уходит недели две хождений в народ (читай как на прогулки), тяжёлых мыслительных процессов и потуг. Джисон уходит спать рано, чтобы не думать, пока весна неловко пытается вступить в свои права, грея мягко и слабо подоконник и подмораживая ночью пятки. С началом нового сезона расцветает в сердце что-то невероятное, непонятное и совсем на жалость не похожее. Осознание, стоящее нескольких бессонных ночей и горы переписанных текстов для песни о любви. Джисон понимает, что без Минхо не может ну никак, понимает и чуть не плачет от облегчения. Берет скейт и несется в кфс, к единственной связи с ним. Но Минхо там, конечно же, нет. И вряд ли будет.       В конце марта, когда солнце уже почти припекает, а ветер такой "ха-ха, наебал", Джисон уныло плетется с рампы поздно ночью всё в тот же многострадальный кфс, ни на что особенно уже не надеясь. Строчки новой песни Сайферов в наушниках не цепляются за сознание, многострадальное ддэнг не заседает в голове. Джисон не подпевает, как обычно, не стучит рукой по цепи в такт. Джисон думает о том, что песня, во-первых, так себе, а, во-вторых, не под настроение совсем. Но переключать — замерзнут руки. Заходит в итоге в пустой кфс совсем замерзший и продрогший (ещё бы, в одной толстовке в марте гонять), заказывает себе твистер, и, казалось бы, живи да радуйся, но в конце зала он видит Минхо. В знаменитой черной худи Чана. Сердце подпрыгивает, выдает невиданный кульбит, и Джисон, взвесив все за и против подсаживается к Минхо. Тот вздрагивает и поднимает взгляд. Пропитые глаза и в целом выражение лица тоскливого кошака внезапно осеняет такая радостная улыбка, что Джисону неловко становится.       — Привет, — начинают они одновременно. У Минхо, ко всем прочим прелестям фастфуда, стоит ещё и пиво. И если еда почти не тронута, то пиво очень даже да. Джисона немного потряхивает, он сканирует взглядом всю обстановку и цепляется рукой за край стола.       — Пойдём на рампу? — заканчивает Джисон и без особого разрешения подгребает себе баскет Минхо вместе с отвратным чесночным соусом в лиловой упаковке. Минхо встает, поправляет берет с кошачьими ушами, смотрясь в свое отражение в стекле, и следует за Джисоном. Они выходят на плохо прогретый мартовский воздух, и Джисону становится совсем неловко, — Как дела?       — Отлично, — отзывается Минхо, потирая глаза и залпом допивая пиво, — Вот, работаю потихоньку. Мать правда гонит постоянно по каждой мелочи, но это все не так важно, — Минхо переводит взгляд на Джисона, и тот замечает, что знаменитый влажный блеск в глазах исчез, — У тебя-то как дела, Хани?       — Плохо, — тушуется Джисон и переводит взгляд на приближающийся канал, — Без тебя плохо.       — Правда? Почему? — без особого интереса в голосе откликается Минхо.       — Потому что я не могу без тебя, — тупит взглядом в никуда Джисон. — Не могу и все тут. Хотел написать тебе, но ты меня блокнул в какао.       — Прости, — тянет Минхо. — Разблокирую. Просто херово мне было, честно говоря.       — Почему?       — Нравился ты мне сильно, вот почему. Повёл я себя, как дура тупая, не соответствующая возрасту, но что уж тут поделаешь. Простишь? — и на лице у Минхо такая мягкая улыбка, такая простая, всепрощающая, что Джисону становится ещё хуже.       — Хён, — они доходят до рампы и забираются на трамплин, Минхо успевает чуть не наебнуться. Свежий воздух забивается в легкие, галька под мостом — в кеды, чувства — в сердце. Они садятся совсем близко, соприкасаясь бедрами, как и всегда, как будто и не было двух месяцев без Минхо, — Ты правда думаешь, что извиняться нужно тебе? Господи, хён, я был так не прав. Мне правда очень жаль. Безумно жаль. Мне так стыдно. Я как пришел тогда домой, подумал, что жизнь кончена. Я, блять, просто взял и сломал тебя, ведь так? Прости, хён, прости-прости-прости, я правда никак без тебя не могу, — Джисон еле дышит и смотрит на дырку в джинсах на коленке.       — Успокойся, Хани, — улыбается снисходительно и спокойно Минхо, — Я понимаю, что ты не гей. Всё в порядке.       — Нет, я гей, — выпаливает Джисон и только потом понимает, что сказал, и кутается в толстовку, надувая щеки. Глаза Минхо как будто загораются изнутри, но он ничего не говорит, только смотрит как-то влажно, маслянисто, как звезды на небе. Даже нет, намного ярче. Через пару минут Джисон не находит ничего лучше, чем заговорить снова, заявить с порога деловое предложение, потому что становится слишком холодно и неловко. — Может, ко мне? У меня есть чай и... мамино вино, — Минхо мягко улыбается и спрыгивает с трамплина, подавая руку. Джисон чувствует себя дамой его сердца или что-то такое и пинает гальку, подхватывая ведро из кфс и скейт. Что-то ему подсказывало быть джентльменом. Они идут молча, держась за руки (Джисон просто не захотел выпускать руку Минхо из своей), через темный парк, где точно никто ничего не увидит. Ветер не успокаивается ни на минуту, ночь стремительно кончается, и Джисон чувствует, что вот-вот примет самое важное решение в своей жизни.       — Пора выбрасывать этот берет, — хмыкает Минхо, рассматривая себя в мутном зеркале лифта. Удивительно, как тучный сонный охранник их вообще пустил так поздно.       — Почему, хён? Он тебе безумно идет, — тянет Джисон и трогает тканевое ухо. Минхо не отвечает, но блестит глазами сильнее и засовывает их переплетенные пальцы в карман своего худи. Джисону впервые за два месяца по-настоящему тепло.       Они разуваются в прихожей и проходят на кухню. Джисон ставит чайник, Минхо смотрит в темное окно с рассветными прожилками.       — Слушай, может, лучше вино? — как бы между прочим спрашивает Минхо, когда Джисон ставит перед ним кружку с чаем. Тяжёлый вздох, приходится лезть в холодильник за белым сухим. Минхо, видимо как искусный ценитель, не плюется и просит достать кружки побольше. Джисон достает одну красную с божьей коровкой себе и синюю с овечкой Минхо. Огромные, как две головы какого-нибудь Чанбина. Переходят с вином в гостиную, Минхо сразу плюхается на диван, а Джисон опирается коленкой о мягкую тканевую поверхность и стоит, пытается открыть изо всех сил. — Давай я, — вызывается на помощь Минхо, видимо, профессионал и ценитель во всём, что касается алкоголя. Открывает с легкостью, — Она даже не запечатана, малыш, — и разливает по кружкам. Отпивает глоток и смотрит внимательно, изучающе, — Ну, рассказывай.       — Чего рассказывать? — спрашивает удивлённо Джисон, отпивая тоже. Вино какое-то совсем кислое и вообще не прикольное, Джисон не одобряет.       — Да сядь ты, не маячь, — свободной рукой тянет Минхо Джисона на диван, пока у того трясутся коленки и сердце, — Ты же не просто так меня позвал.       — Я думал, мы просто посидим, согреемся и всё такое, понимаешь? — ложь, наглая-наглая ложь, еще и голос дрожит.       — А что насчет гея? — улыбается краешком губ Минхо, отпивая еще значительный такой глоток.       — А, это, — Джисон ставит кружку на стол, — Ну, это... Я думаю, что я не гетеро, вот.       — А почему? — тянет Минхо, продолжая пить, как ни в чем не бывало, будто он на празднике жизни.       — Потому что ты меня сломал, хён, вот почему. Мне нравились только девочки, а потом... потом случился ты, разрушил всё, что годами строили мои гетеросексуальные предки, понимаешь? И осознал я, что в пизде, только после того, как ты меня поцеловал. До этого ты мне тоже нравился, просто я этого не понимал, — Джисон тараторит, как может. — Латентно, да? Вот, и короче, — переводит дух, — Этот поцелуй меня сломал. Мне так хорошо в жизни не было, понимаешь, хён? И я подумал, что это отвратительно абсолютно, что у меня не должно быть к тебе чувств, потому что ты и мой друг, и как бы парень вообще. А потом Чан с Чанбином сказали, что это нормально и что я просто боюсь признать свою ориентацию. Прости, что слишком поздно это осознал. Правда, прости, — приходится перевести дыхание перед главным ударом. — Ты мне нравишься, хен. Я понимаю, что сейчас это тупо и не к месту говорить, я опоздал, но это правда. Вот так, как есть. Вот такие дела, — Джисон, наконец, замолкает, и переводит взгляд со своей кружки на порядочно уже поддавшего Минхо. Тот хитро улыбается и приближается.       — Лучше поздно, чем никогда, Хани, — и целует. Мягко совсем, почти чмокает. Джисон дергается, отстраняется и натыкается на подлокотник дивана, — И спасибо господу за Чанбина с Чаном, — Минхо ведет рукой по бедру Джисона и целует снова.       Минхо целуется по-взрослому, с уверенностью и языком. Медленно, тягуче, размеренно, явно без намека на панику, а у Джисона внутри все трепещет, дрожит и щекочет.       — Охуенно, — выдыхает он, когда Минхо отстраняется на секунду.       Минхо нежный, гладит пальцами одной руки щеку, пальцы второй запускает в волосы, но не тянет, просто держит, иногда чешет приятно. Джисон распадается на атомы всего лишь от поцелуя, позор какой, но в его защиту — его так никто никогда не целовал, все его предыдущие поцелуи в сравнении мгновенно оказались фигнёй слюнявой.       Минхо вдруг слегка прикусывает его нижнюю губу, и у Джисона по коже мурашки бегут. Минхо задерживается на его губах последний длинный глубокий такой раз, и Джисон наконец открывает глаза, смотрит. У Минхо блестят губы, он расплывается в бессовестно жизнерадостной улыбке, а у Джисона внутри щемит чем-то очень похожим на любовь.       — А так нравится?       — Да, — шепчет Джисон, еле слышит себя сквозь гул собственного пульса в ушах, закрывает глаза и снова тянется к Минхо. Тот смеётся, уворачивается и льнет губами к его шее, сначала прикусывая, затем целуя.       — Хён, — стонет на выдохе Джисон, снова содрогается, — Я… ох, хё-ён… — хнычет он, когда губы Минхо оказываются у уха.       — Я всегда хотел так сделать, — бормочет Минхо между поцелуями, — Давно надо было… прости.       — Ты прощен, — Джисон улыбается, когда Минхо смеётся в ответ, — Спасибо и на этом.       — А можно я тебе еще скажу, что ты классный, милый, свой в доску и ты мне правда очень-очень-очень нравишься?       — Фу, нет, нельзя, ты что, — Джисон, вопреки словам, прячет лицо в ладонях и оказывается опрокинутым на спину, заново атакованный чужими губами.       Минхо делает всё утвердительно, ведя, Джисон готов раствориться в нём.       — Ещё, — тихо требует Джисон, и Минхо опускает ворот его футболки и кусает, целует ключицы. Джисона отправляет с нуля прямиком до десяти за считанные секунды. Он не хочет, чтобы это кончалось, но Минхо снова отстраняется вдруг и не дает последовать за собой.       — Присядь, — просит он и помогает Джисону сесть, затем осторожно берется пальцами за футболку и терпеливо ждет, как Джисон понимает через пару секунд, разрешения. Он кивает и позволяет себя раздеть, смущаясь тут же под взглядом Минхо.       Дело в том, что несколько месяцев тому назад Джисону надоела его оставшаяся с нежного возраста детская припухлость, взрослый же мужик, и он купил себе с Чанбином абонемент в спортзал, сходил три раза, положил хуй и оставил Чанбина там одного на все оставшиеся два месяца программы. Чанбин в конечном итоге вышел оттуда Аполлоном, Джисону же удалось просто слегка похудеть. Ни мышц, ни рельефов, все равно препубертатный какой-то, мечта извращенца.       Минхо же, как оказалось, так, кажется, не считает. Снова укладывает Джисона на спину, ведет кончиками пальцев вверх по животу, груди, плечам, затем осторожно проводит по изгибу носа, по губам, снова опускается на грудь.       — Ты красивый, ты знаешь?       Джисон не успевает на это даже придумать ответа, потому что Минхо касается кожи вокруг соска, и Джисон словно проваливается: выдыхает резко, запрокидывает голову, сумасшедшее ощущение.       — Нравится так?       — Да…       — Что именно? Там где потрогал или то, что красивым назвал? — Джисон улыбки Минхо не видит, зато слышит.       — Блять, и то, и другое…       Минхо смеется, трогает оба соска на этот раз:       — Ты очень красивый, — шепчет и снова целует в шею, смелее и смелее и наконец осторожно засасывает.       У Джисона перегрузка, перегрев, он горит, хватает Минхо за руку и еле связно лепечет "хён", "блять", "ещё". Минхо в ответ шепчет жарко: "Красивый, такой красивый".       — Это лучшая ночь моей жизни, — выдыхает Джисон, пока Минхо расстегивает и стягивает с него джинсы.       — Да? — смеется Минхо, аккуратно складывая штаны, даже в постели обсессивный, — Кто делал тебе лучший минет? Спорим, я переплюну?       Джисон вдруг замолкает, закрывает руками горящее от стыда лицо. Либо Минхо забыл, либо Минхо тупой, но то, что Джисона едва ли трогали ниже пояса должно было быть очевидно.       — Что такое? Эй? Джисон? — Минхо будто искренне переживает вдруг и кажется, что сейчас будто мексиканцы в сомбреро с гитарами зайдут и начнут петь душещипательные испанские песни про любовь. — В чём дело?       — Уменянебыломинетаникогда, — на одном дыхании бубнит в руки Джисон.       Минхо вздыхает:       — Придурок. Посмотри на меня. А?       Джисон приоткрывает глаз, смотрит сквозь щель между пальцами и чуть не умирает: Минхо, между его ног, перед его перетянутым купленными по скидке труселями членом, улыбается настолько нехарактерно учитывая контекст, будто не девственности пацана лишает, а смотрит на коробку, полную маленьких пушистых щенят.       Он шлепает его по ляжке, не больно, подбадривающе, физруки так по плечу хлопают:       — Убери руки с лица, — Джисон, насупившись, слушается. — Посмотри на меня, пожалуйста, и улыбнись.       — Чего? — бурчит Джисон.       — Улыбнись говорю. Ты красиво улыбаешься. Ну давай, — Минхо, мать его, протягивает руки, больно щипает за бока и начинает щекотать.       Джисон прыскает, сгибается пополам, чуть не дает Минхо коленом в ребра, орёт, чтоб прекратил. У Минхо в глазах чертики и в воздухе такая легкость, такое спокойствие, пора запускать мексиканцев.       — Все? Успокоился? Не ссы. Просто скажи мне, если что-то не нравится или больно, или неприятно, хорошо? Договорились?       Джисон, всё ещё не отдышавшийся от смеха, снова загорается румянцем, но кивает послушно. Минхо снова приободряюще похлопывает его по ногам, снимает с него белье и присвистывает:       — Ты ничего такой…       — Прекрати, — Джисон снова пихает его ногой.       — Ладно-ладно, — хихикает Минхо, — Но мне нравится. Чтоб ты знал.       Снова не даёт Джисону ответить и приступает.       Сначала рукой, медленно, некрепко, пробуя и проверяя на реакцию. Джисон не дышит, зажмуривается и вцепляется в обивку дивана.       — Очень нравится, — тихо шепчет Минхо, почти задумчиво, не столько Джисону, сколько про себя.       — Хён, — стонет Джисон, толкается бедрами, но Минхо второй рукой крепко держит его, — Хён, пожалуйста…       — Тише, тише. Мой малыш, мой хороший мальчик.       У Джисона случается короткое замыкание, чуть глаза не слезятся, и желудок в узел завязывается, если у него могло встать ещё больше, то встало бы.       — Самый лучший мальчик… Тебе нравится?       — Да, хён, — Джисону все труднее и труднее говорить членораздельно, он понятия не имел, что Минхо словами доведет его до такого, так нечестно.       — Умничка, — улыбается Минхо, снова настолько сладко, настолько нежно, — Ты готов?       Джисон может лишь кивнуть.       — Вау, — выдыхает Джисон, наблюдая за губами Минхо, блестящими, целующими осторожно головку его члена. Какое-то совершенно дикое зрелище, будто дорогое порно в высоком разрешении от первого лица, в каких-нибудь очках виртуальной реальности. Только ощущение слишком уж реальные, не то чтобы какие-то глобально от руки отличающиеся, разве что влажно и непредсказуемо, но дело в том, что Минхо нежный запредельно и это почти невыносимо.       Минхо тем временем берет его в рот целиком и сосет. Джисон всхлипывает что-то, запускает руки Минхо в волосы, больно наверно, но если Минхо остановится, то Джисон выбросится из окна сию же секунду.       — Хён, не дразни, а, — хнычет он и чуть не задыхается, когда Минхо послушно опускается настолько ниже, насколько только может.       "У этого монстра что, рвотного рефлекса нет?" — думает Джисон сквозь гул и вату в голове. Минхо находит ритм, вверх-вниз, вверх-вниз, обводит языком каждый выступ, каждую вену, Джисон сейчас сойдет с ума. Тянет его за волосы ещё сильнее одной рукой, второй закрывает рот, потому что контролировать себя становится всё сложнее и сложнее.       — Не надо, — делает ему замечание Минхо с ртом, полным члена (блять). — Хочу слышать.       "Извращенец", — думает Джисон, но, слегка польщенный, стонет в голос.       Минхо да, нежный слишком: выпутывает его руку, которая в волосах, и держит крепко, переплетая пальцы, смотрит на Джисона сквозь чуть прикрытые веки, у него красивый румянец поперек лица и он, мать его, тоже стонет немножко. Джисон чувствует себя девственной невестой в первую брачную ночь, вышедшей замуж за мальчика из интеллигентной семьи, который обращается как с фарфором. Джисон растворяется в диване, расплавляется то ли от любви, то ли от возбуждения, черта как-то смазалась, и от этого немножко страшно, и Джисон настолько потерялся в мыслях о том, что это такое вообще он чувствует, что не заметил, как узел в низу живота развязывается как-то слишком стремительно.       — Хён, — хватает, слава Посейдону, совести предупредить, — Хён, я… я сейчас… я почти…       — Угу, — ответственно мычит Минхо и не прекращает, не отстраняется.       "Блять", — думает Джисон и с протяжным порнографичным стоном, вцепившись в собственные волосы, чувствует феерверки, искрящиеся в каждом нервном окончании, и кончает Минхо в рот и немножко на губы.       Проходит вечность, хотя скорее чуть меньше минуты, и Джисон находит в себе силы открыть глаза. Минхо утирает рот тыльной стороной ладони и улыбается довольно.       — Ну и как тебе?       — Десять из десяти, зарекомендую знакомым, — Джисон вяло показывает ему пальцами "окей", и Минхо беззвучно смеется, забирается к Джисону поближе, лезет целоваться. — Фу, иди зубы почисти, не дыши на меня этой гадостью.       — Твоя гадость между прочим, эй, — Минхо обиженно пихается, но все-таки встает быстро прополоскать рот водой. Джисон, надевая трусы, смотрит ему вслед, мимолетно как-то вспоминает, что Минхо сам-то не удовлетворился, но Джисон а) не настолько отчаянный и б) очень устал.       — Спать, — озвучивает его мысли Минхо и плюхается рядом, прижимается поближе, словно кот ластится, — Тебе точно понравилось?       — Да точно, точно.       — Отлично. Спасибо, Хани.       И Джисон правда надеется, что Минхо больше не уйдет из его жизни. Ни в сентябре, ни в январе, ни в мае.