Десятый Круг

— Все девяносто человек здесь, — Драган, посланный Сципионом, даже несмотря на представление, сыгранное Маркасом и Томом в поместье, на помощь, не питал ничего, кроме холодной злобы к их квартету, — Око на девятом, четырнадцатом и восемнадцатом этажах. Орлы заседают в пентхаусе. — Почему ты не отзовешь их? — спросил Том, вглядываясь в окна обозначенных этажей. Заклинание, выученное им при штурме особняка Исайи, выдавало всех солдат за стенами небоскреба, хоть и сжирало достаточно сил, расширенное настолько сильно. — Не я их Легат. Я могу только запросить тактическую обстановку, — ответил он. — Обезглавим оборону. Мы сделаем это тихо, — сказал Йован, толкнув в плечо расслабленно попивающего кофе Криса. — Не уверен, что ты сможешь тихо убрать Колдина и Колдона, — ухмыльнулся Драган, а Йован так резко обернулся на него, что Том, сидящий между ними, испуганно откинулся назад. — Вы чем думали?! — такого взрыва от серба никто не видел уже давно. — Может вы объяснитесь, наконец? — Том, чудом не опрокинувший на себя банку с энергетиком, поднялся с мокрой поверхности крыши, где они и планировали атаку. — Они — зеркальники… — начал Драган, и Том не успел сдержать ярости Маркаса. — Так, значит, да?! Сципион попирает нас за запрещенные заклинания, а под своим боком держит инвольта и зеркальных близнецов?! Порицает свои же собственные законы! Какова мразь! — Они живы только до тех пор, пока полезны, юнец. Как и я, — равнодушно ответил ему Драган. — Объяснитесь, вашу мать! — не сдержался Том. — Один из них — отражение другого, вытянутое из зеркала. Отражение можно убить только двумя способами — уничтожить зеркало, или убить того, кто в нем отразился. До тех пор отражение бессмертно. К тому же, у них одна память на двоих. — Так, а в чем проблема, если… — Проблема в том, что никто не знает, кто из них — отражение, а Орел Когорты — боец, которому равных мало. — Но все они здесь, — ответил Крис, благодушно хлопнув по плечу Йована. — Ты просто не видел, как бьются эти двое. Не удивлюсь, если Отражение измазано ядом или увешано взрывчаткой, как новогодняя елка. У этих двоих всегда найдется какой-нибудь туз в рукаве. — Например, установленный на крыше Монолит, да, Драган? — Том увидел его ауру. Они всегда стоят в самых неудобных местах, — Их бы воля, утыкали бы ими каждый квадратный метр этого города, — проворчал Маркас. — Нам он не помешает, — улыбнулся Крис, — мы с Драганом тихо уберем их с крыши, Потом Йован перенесет туда тебя, и ты разделаешься с этой каменюкой. — Думаешь, смогу? — Томом двигала ярость в прошлый раз. Она кормила его, она разжигала пламя. Но тогда на поднявшийся шум слетелись спасатели с десятка окрестных городков. Что будет в этот раз, и представить страшно. — Не сможешь, мы просто сбросим его на головы кучки неудачливых парижан, — предложил Драган, и кофе в стакане Тома резко вскипел, — сопутствующий ущерб. — Думай, что говоришь! — прошипел Том в ответ на это, — Сопутствующий ущерб — ваши со Сципионом солдатики, и даже их я не хочу убивать! — Не измараться в крови не выйдет, мальчик, — усмехнулся он, — смена караула. Пора начинать, Альфа-четыре. — Меня зовут Йован, Ультима-один, — угрюмо ответил он, в прыжке обретая форму зверя. Подхватил Драгана задними лапами и взмыл в воздух. — Знаешь, после всего этого… — вдруг начал Крис, заметив, что крылья Грифона растворились в темных облаках, — я хочу сделать ему предложение. Даже кольца уже нашел. — Вы будете счастливой семьей, — ответил ему Том без ноты сомнения, — Я даже нашел, что подарить вам на свадьбу. Точнее, ему, — Том кивнул вверх, на вырвавшийся из-за серого полотна Йована. — Что… — Крис не успел даже закончить вопрос, как был схвачен и унесен в небо.       Том обернулся орлом и взмыл следом за ними. Закутавшись серым маревом, он почувствовал себя таким… ничтожным? В этом мире, в этом городе, даже на этой улице… столько людей, столько жизней, уникальных и равнозначных, счастливых и несчастных, и он — всего лишь такой же, как они. Если сейчас Йован не успеет подхватить его, то ничего не изменится. Они будут все так же продолжать свой забег, их жизни не изменят своего течения. Всего лишь погаснет одна звезда на светящемся небоскребе, ничтожная для них всех. Даже если следом за ней вспыхнет, уничтожив все вокруг, сверхновое Солнце. Юпитер не должен родиться, как бы того не желала Исайя, и Том готов положить свою ничтожную жизнь на алтарь этой цели.       В темной дымке исчезают крылья, и вот Том, свободно раскинув руки, падает вниз, объятый аурой Отрицания. Йован подхватывает его, с трудом справляясь с обретенным грузом, и садится на крышу небоскреба. Десять тел сложены за трансформаторной будкой, среди них нет живых. Том не видит на них ни единой царапины — Драган убивает быстро и без сожалений. Он доволен собой. — Какого черта ты натворил? — Том, преисполненный ярости за разрушенный план, положил руку на Монолит, усеченный, похожий больше на куб, и тот в единый момент засветился.       В прошлый раз Белл понял, что плавился он вовсе не от температуры. От того количества магии, которое не способен поглотить. Злоба, концентрированная, не сдерживаемая ничем, потекла сквозь него, и Белл снова почувствовал Сципиона. Разделил то извращенное, низкое чувство наполнения тем, что не принадлежит, тем, чего не должно существовать. Том дал своей реке затопить этот Монолит, дал ему вобрать в себя всю ту боль, которой она полнится. Злоба приумножилась, когда в отрывках сознания Фонтена он увидел, как создаются эти Монолиты. В каждый кусок породы вплавлен человек, несломленный, жаждущий свободы. Маг, который думает, что питается силой, чтобы освободиться, но уже не понимающий, что все им накопленное уйдет в чужие руки. Теперь Сципиону придется ощутить каждую каплю того отчаяния, что он породил. «Если ты сдохнешь, боли не станет больше», — мысль, выкристаллизовавшаяся из всего того потока ненависти, что хлынул к своей цели. Монолит рассыпался в пыль. — Как прекрасно, — усмехнулся Драган, веером разбросав по телам дротики. Все десятеро тут же пришли в себя, — твою ярость надо кормить, мальчик, или от нее не будет совершенно никакого толка. — Как глупо держать душу в клыке, правда? — Том устало глянул на него, — Один меткий удар. Ты уязвимее, чем кажешься, Драган, знай это.       На единое мгновение его лицо исказила злобная ухмылка, но вот он уже стоит и смотрит на него своим привычным пустым взглядом на абсолютно пустом лице. Чем больше Том вглядывался в него, тем яснее понимал, что он — пустая кукла, только лишь наученная изображать эмоции. Не имеющая представления о них. Самое несчастное существо на свете, он даже не осознает, насколько печальна его участь. Существовать, не осознавая себя самого, не принимая ничего в свое мертвое сердце. Как ребенок, рожденный без руки, он даже не осознает своей увечности, и вполне доволен той жизнью, что есть у него. Ярость сместилась жалостью — самым мерзким чувством из всех, что находятся на тонком лезвии между хорошим и плохим. — Что в моем лице увлекло тебя, мальчик? — спросил Драган, поднимая очередную винтовку. Ему не составляло вообще никакого труда сломать их о колено, но он, тем не менее, с хирургической точностью разбирал их на детали. — Достоинство калеки, — прошипел Белл, и по мановению его пальцев нетронутый еще арсенал обезвреженных наемников взлетел в воздух и тут же упал на землю бесформенной лужей, — докладывай, — Маркас подхватил одного из них за бронежилет и поднял над землей. — Не дождешься, мразь, — бросил наемник и постарался плюнуть ему в лицо, но ардант лишь ухмыльнулся и дернул головой. Плевок пролетел мимо. — Да? Я был в голове ваших хозяев, и узнал пару очень интересных слов, — он бросил его на пол, и в полете ударил его по лбу основанием ладони. Тот грохнулся на пол, подскочил, испуганно уставившись на Тома. — Виконт! — он в единый момент встал по стойке «смирно» и приложил руку к груди. — Докладывай, — повторил Маркас. В глазах поверженного он предстал Сципионом. — Легионер Три-шесть-восемь-два-четырнадцать. Отряды три-шесть-восемь-два, -три и -четыре в полном составе на посту! — Закрой рот, предатель! — завопил один из наемников, в ответ на что получил ядовитый плевок от Химеры и отключился. Той же участи удостоились еще двое. — Я где еще противоядие возьму? — Драган закатил глаза и принялся трясти отключившихся. — Совет Орлов: Колдин и Колдон Мирворы, Виттория Дрангари и Беренгир Орсонес… — продолжил свой доклад солдат. — Вот это набор… — Йован даже оперся на ограду, — Зеркальники, Валькирия и Териантроп. — В чем сложность? — Том щелкнул пальцами, и одурманенный солдат отключился. — Как только мы убьем Зеркальника, Валькирия тут же поднимет его из мертвых Духом Битвы, а за ним и его отражение. А если не успеет, то Териантроп сожрет его и обретет все его силы, и отражение в придачу. А убить последних двух быстрее, чем первого мы просто не сможем. Не хватит силенок, — пояснил Драган. — Ой, да ты что? — Маркас улыбнулся ему поистине безумной улыбкой, — Я устал играть в прятки.       Маркас опустился на колено, сложив ладони на покрытие крыши, и оно тут же задымилось, вскипело черными пузырями, наполняя смрадной вонью воздух крыши. Заклинание, сочиненное Томом на ходу, не обдуманное, нисколько не обточенное, оно грозило чем-то ужасным даже в теории. «Взрыв… огонь, давление и воздух», — только и успел подумать Белл, проговаривая собранные в пустую вязь латинские слова.       Omnia, quae viserio et non viserio, comprehendat ignis.*       Вскипело разом все покрытие крыши, Крис заскочил на ограду, обернувшись химерой, уселся на ней, как птица на ветке, рядом с ним расположились и Йован с Драганом. Легионерам осталось только сочувствовать. «Не умрут, максимум — ожоги останутся», — Маркас остановил порыв Тома закинуть их куда подальше.       Voret turo omnia, quae audire et non audire.       Воздух вокруг них будто загустел, заложило уши, дышать стало намного тяжелее, каждый вдох давался с большим усилием. Не привыкший к подобному дефициту, Крис завертел головой, стараясь найти позу покрепче, но в итоге упал вниз, и Йован бросился за ним, ловя того в полете. Рации наемников зашумели. Теперь прятки действительно пора заканчивать.       Vanitas perdat omnia quae sentio et non sentio.       Драган, до того сохранявший каменное спокойствие, теперь настороженно водил головой из стороны в сторону. Крис и Йован наплевали на кипящий битум и приземлились на крышу, боясь не совладать с нахождением в воздухе. Заклинание сбило все возможные чувства всех, кого могло достать, оставив на их месте зияющую ужасающую пустоту.       Subdere voluntati meae elementorum veterum passionum.       Проговорили Том и Маркас резонирующим смешением голосов. Секунды ожидания натянутой струны, и вот чувства возвращаются к своим хозяевам, Крис пугается дьявольской улыбки на лице Тома, и слышит: «Да разверзнется ад», — все тем же смешением голосов. Размашистый хлопок ладоней по крыше.       Каскад взрывов покатился вниз по небоскребу, выбитые стекла посыпались из окон, догоняя взрывы, что уже спустились на десяток этажей. Крики, грохот новых взрывов, треск огня, шипение бессильной противопожарной системы. Тысячи и тысячи сторонних звуков. И вой стальных крыльев в ночном небе. Валькирия осталась жива. — Найти тела оставшихся двух и не оставить и следа! Еще Эйнхериев здесь не хватало! — скомандовал Том, уже замечая, как спасшаяся из пламени крылатая воительница стремится обратно к пылающему небоскребу, — с этой я разберусь сам! — Ну уж нет, — ухмыльнулся Драган, — ваши души не связаны, она легко их заберет. У тебя есть своя цель — иди за ней, — сказал он и, кивнув самому себе то ли два, то ли три раза, резко оттолкнулся от ограды крыши и полетел вниз. Спустя мгновение раздался скрежет стальных перьев.       Том с трудом сдерживал свою злобу, обращаясь орлом. Драган послан с ними не просто так — Сципион отлично знал, кого они встретят здесь, и только поэтому отправил эту бездушную куклу. Он знает слабое место каждого, и никогда не упустит возможности этим воспользоваться. На самом деле, армия не самое ценное, чем обладает Сципион, не она защищает его. Его щит — знание обо всем и обо всех, кто только может навредить ему. Потому что нет врага, у которого нет уязвимых точек, а любой исполин не сильнее своего самого слабого места, если знать, куда бить. Врагом может обернуться любой, но никто не сможет помешать, если они падут на колени по мановению руки.       Разруха, огонь, битое стекло и сотни тел повсюду. Обожженные до неузнаваемого состояния, разорванные на куски, они разбросаны по этажу командования, уже успевшие добраться до пентхауса. «Они сами выбрали свою судьбу», — уверяет Маркас, и Том, скрепя сердце, соглашается, ведь понимает его правоту. Понимает, что каждый из них, имей он шанс, без раздумий бы прострелил их голову, и рвался бы за наградой за это. За наградой от этого огромного куска прожарившегося мяса, развалившегося за обломками огромного стола. Орсонес еще жив, но Том чувствует, как жизнь утекает от него, как замедляется его лихорадящее ударами сердце. Даже регенерация териантропа не выдержит таких обширных ран. — Мы зна-а-али, — ревет он, обретая человеческий вид, — мы ждали те… «Покойся с миром», — Том не произносит этих слов, ведь видит, что сердце его остановилось. «Самое время получить, наконец, чувства зверя», — Маркас потирает ладони, шепча что-то, среди чего Том еле разбирает обрывки фраз на гэльском. Душа медведя противится этому, рвется прочь, но неуемный голод арданта оказывается сильнее, и Том не успевает и одуматься, как начинает ощущать все вокруг себя в сотни раз сильнее и ярче. Видит так, словно он все еще орел, слышит так, словно бы полицейские машины не в десятках этажей от него, а прямо за спиной, чувствует каждый запах, как чистый его экстракт, а вкус крови во рту своей силой вызывает тошноту — прокушенная губа, которая саднила еще секунду назад, теперь и не ощущается вовсе. Он вобрал в себя лучшее, что было в этом наемнике, в его сущности. — Это темная магия. Она не запрещена, но осуждаема любым, кто знает об этой истории. Это моя ноша, и я согласен нести ее. Чувства зверя, телепортация ключника, сила волколака… когда-нибудь мы станем непобедимы. — Но… ты же не убил Джесси? Как ты тогда… — Он просто подсасывается от него. Он паразит, — раздалось из-под потолка, — жалкий червь на сильном хозяине. — Вы, маги, всегда были такими — созданы всесильными, но беспомощны в отрыве от своей свиты, — вторил тот же самый голос из-за тела Орсонеса. — Остались в живых, сволочи, — заключил Крис, принимая свое звериное обличие. — Покажись, Мирвор! — взревел Йован, — Сведем старые счеты! — Я не настолько глуп, Миркович, — отозвался Зеркальник, — не настолько…       С потолка на них посыпались чадящие черным облаком дымовые шашки. Том, стоило только вдохнуть, упал на колени и начал задыхаться, а Йован и Крис, подняв его, бросились к выходу на лестницу с этажа. Пыль чертовых сципионовых камней поднялась непроглядным полотном, и трое вторженцев уже были бы мертвы, если бы Крис за секунду до касания не учуял среди вороха отвратительной вони, заполнившей здание, резкий запах — тротил. — Заминирована. Найди способ вывести его. Я разберусь с этими ублюдками, — Крис сказал это на таком ломаном сербском, что и Йован с трудом понял его.       Он не нашел решения гениальнее, чем проломить стену неподалеку от двери, взмахами крыльев отгоняя поползшее следом за ним облаком дыма. Том, больше не скованный аурой Отрицания, смог вздохнуть спокойно и поднялся на ноги, с ходу начав нашептывать ту часть прошлого заклинания заклинания, что сгущала воздух. Удар ноги по бетону, и облако черной пыли поплыло зыбкой рябью, еще один круг, еще один удар, и оно уплотнилось, прижалось ниже к полу, а сам Том схватил Йована за плечо. В сознании Грифона отдалось громом: «Выметай эту пыль оттуда! Крыльями, быстро!». Слова Тома терялись меж строк заклятия, и Йован с трудом понял его. Взмах, еще один и еще. Заклинание слабеет, а прижатая магией пыль утекает за границу разлома, открывая картину истинной жестокости. Держа обоих близнецов за головы, Крис сжимает все крепче, стараясь понять, кто из них настоящий. Мгновение, и он, заклокотав так, что и услышали бы в другом конце Парижа, откусывает голову одного из них, и в этот момент второй обращается статуей из стекла, взрываясь в его лапе. Йован закрывает крыльями их с Томом, и в звоне стекла о бетон стен они видят Криса, израненного, истекающего кровью, утыканного осколками. Позабыв обо всем, Йован бежит к нему. Больше у него нет другой миссии. — Я исцелюсь… немного времени… и туша этого ублюдка… — хрипит химера, лапой хватая тело без головы. Укус, и четверти ее не стало, — идите дальше. — Я не брошу тебя! — возразил Йован, но Крис только оттолкнул его, — Я останусь… — У тебя есть миссия! Иди и… выполни ее! — Крис постарался подняться на локте, но упал, взревев, — выживу, и не на такое натыкался. — Я вернусь за тобой, как только… — Йован поднялся и побрел к пролому в стене, не отворачиваясь от Криса. — Кто за кем вернется еще, — улыбнулся ему Крис, насколько позволяла пасть химеры.       Том с Йованом бегом спускались по лестнице, на ходу перепрыгивая десятки растяжек, оставленных наемниками Сципиона. Дверь на нужном этаже, непонятно как оставшаяся целой, была проигнорирована в силу отсутствия окружающих ее стен. Взрывы превратили все здесь в груду обломков, но жар уже не был так силен, и системы пожаротушения справились со своей задачей. Все помещения этажа окутало паром, настолько плотным, что Белл не заметил целеуказателя, нацеленного прямо на него. Снайперская пуля прошила руку, пройдя насквозь, но он справлялся и не с таким — прижав ладонь к ране, шипя от боли, он пропустил по крови, заполнившей след пули, электрический заряд, отчего та свернулась и остановила кровотечение. — Был бы обычным человеком — сдох бы минуты за две, — Белл с трудом контролировал свою боль, но тут понял, что она и станет их билетом к беспрепятственному проходу, — лучше не дыши этим паром, Йован. Думаю, ты не хочешь почувствовать мою боль, — улыбнулся он и порезал ладонь о сколотый пулей угол стены.       «Сейчас мы немного обмелим нашу реку», — подумал Том, и Маркас испугался этой мысли. Он видел, что боль Тома может делать с людьми, а что происходит, когда она рвется в беззащитное сознание неостановимым потоком, он и думать не хотел. Но Том не рассуждал об этом. «В них нет жалости ко мне. Во мне не будет жалости к ним», — повторял Белл, убеждая себя в этом.       Tristicia meum — rivus, Aqua meum — dolor. Dilute, sed non minue. Frange, sed non minora. Meus sermo –nebula, iuxta te stans. Convolvetum. Auferentum. Suffocantum.*       Прошипел Том, и угольно-черными жилами начала расползаться по полотну пара его боль. Он питал ее своей кровью, он дал этим лозам корни, питая их раной на своей ладони. Он повторял последнее слово из раза в раз, он слышал, как вопят скрученные его болью снайперы. Выстрел — одним Оком меньше. Еще один выстрел. Последнее Око Когорты где-то здесь. Выстрел, перебивший исток боли, и Йован бросается на него, на лету сворачивая шею. Путь открыт. — Не касайся этих… отростков, Йован, — попросил его Белл, поднимаясь на ноги, — и постарайся не дышать этим паром. Может быть, это и не заметно, но он уже заражен ими. — Это какая-то новая магия? Никогда такого не видел, — Йован натянул на рот и нос ворот своей водолазки и пошел вперед, — сердце сжимается. — Все же, нахватался, — Вдыхание этих паров опустошает Тома. Пар вокруг него опадает на землю липкой жижей, утягивая за собой все эмоции, — это почти даже не магия. Я просто выпустил в реальный мир часть своего сознания. Моя личная река боли. — Это какая-то метафора или… — Она вполне материальна. Когда-нибудь, я покажу ее тебе, но сейчас не до этого. — Если даже ее часть способна заставить закаленных наемников прострелить себе виски, я не хочу ее видеть, уж прости, — Йован недовольно поежился, понимая, что Том живет, даже не имея возможности не касаться ее. И вид того, как он обращает в нее пространство вокруг себя, не на шутку его напугал, — мы всегда с тобой, ты же знаешь, — он неожиданно для себя почувствовал, что должен сказать это. — До самой моей смерти, — ответил он и обернулся на него с пустой улыбкой, отчего наемничья выучка дрогнула, — у вас просто нет выбора. — Это и есть наш выбор, — Грифон смахнул с крыла черные капли и обошел Тома, — сюда.       Комната, на двери которой блестел обломок таблички с именем «…ро Робер», была ничуть не лучше всех остальных помещений, распаханных взрывами. Тяжелый стол, сломанный напополам, слабо мелькал в полутьме помещения, а вокруг него, вдоль стен, расставлены стеклянные купола с макетами самых разных зданий, в каждом из которых, тем не менее, прослеживалось что-то общее, неуловимо уникальное. Правильность сводов, сочетающаяся с неординарностью планировок и резкостью линий. Рука мастера.       Многие из стеклянных аквариумов были разбиты, а макеты — уничтожены, но несколько из них выглядели так, словно и не было никаких взрывов и разрушений, и, в том числе, самый маленький из них, не больше метра в высоту и в половину меньше в ширину, этот прозрачный параллелепипед не разбился, даже угодив под обломки стола. В свете пожарных маяков он слабо блестел во тьме, скрывая под своим щитом именно то, что они искали — скрупулезно, вплодь до последнего окошка и деревца на балконе пентхауса, выполненный макет этого небоскреба. Мановение руки Тома, и стол со всем, что осталось в нем, вылетел за раму окна, пуская в полет сотни и сотни листов бумаги, а Том, подняв макет, взвесил его на ладони и протянул Йовану. — Сципион, — Том не успел даже убрать телефон в карман, а гудки гарнитуры в его ухе оборвались, — готовьте инженерный расчет. — Какого черта вы творите?! — настолько возмущенным он его еще не слышал, — тебе плевать, мальчик, но правительство Франции выводит на улицы войска! Ты хоть представляешь, что произойдет, если они хоть что-то узнают?! — Еще больше они будут удивлены небоскребу, который вдруг упал с неба где-то в провинции. Йован уже летит к вам, и несет эту коробку с собой. Его надо будет спрятать, и меня совершенно не волнует, как вы это сделаете. Если вы отказываетесь, я верну его назад, и распечатаю этот макет перед всем Парижем. Какой вариант вас больше устраивает? — Сколько времени еще есть? — бессильно отозвался Фонтен. — Два часа, не больше, — отозвался Йован, и Виконт услышал его. — Пусть летит, — только ответил он и отключился. — Держи. Путь знаешь, — ответил ему Том. — Но… — Я смоюсь, не трясись, Птенчик, а то перья растеряешь, — Крис, еле передвигая ноги, ввалился в комнату. Многие раны на его теле уже затянулись, но с плеча все еще капала кровь, — а ты, Том? — Мы летим с ним, — ответил Маркас, — в этой коробке. Я чую вонь Исайи, она там.       На основании футляра, по-видимому, находилась табличка, от которой теперь остались лишь следы саморезов, а под ней небольшими насечками осталась вырезанной фраза: «Только Око в Небо способно стать новой Психро, такова его судьба». Фраза-ключ сжатого пространства, произнеся которую, Том оказался у подножия небоскреба, невредимого, укрытого зеркалами темных стекол, окованных золотыми рамками. Исайя создала из этого небоскреба произведение ювелирного искусства, вложила в него миллионы, и теперь он — воплощение ее устремлений. Изящная крепость, на вершине которой она спрятала от мира свой будущий триумф. — Время увидеться снова, мразь, — проскрежетал Маркас, и следующий же его шаг перенес его на вершину небоскреба.       Он не успел даже разглядеть помещение, которое до того видел лишь разодранным на клочки, а вопль банши сбил его с ног и оглушил. Она ждала его, она была готова к его приходу. Гром утих в его голове, и вот он, прикованный по рукам и ногам к стулу. Зеленый блеск черного металла выдает в его оковах орихалк. Металл-убийцу магов, которым она воспользовалась без малейшего зазрения благоразумия. В ней не осталось ничего человеческого. Даже если оно хоть когда-то и было. — А вот и он, последний актер нашего представления, — она улыбнулась так ярко, что Том поморщился от омерзения. Счастливый вид маньяка, свершившего задуманное, — Этель, солнце мое, приведи его. — Сию минуту, мадам, — девочка, неожиданно резко взбодрившаяся, а до того в позе абсолютно страдальческой, сидела в кресле у входа, вскочила на ноги и скрылась за дверью. — Ты думаешь, что эти железки способны меня сдержать? Да я сдохну скорее, чем позволю тебе сделать то, что ты задумала. — Ты, мой дорогой, всего лишь ключик к сердцу моего старого другу, — она со все той же приторной улыбкой щелкнула его по носу, и, взмахнув рукой, отступила в сторону.       Его виду предстал Марко. Избитый, истекающий кровью, он еле передвигал ноги, поднятый за руки двумя наемниками. Том сбился со счету на третьем десятке порезов на его коже, на лице не было живого места. Его пытали, стараясь выбить эти клятые слова. Но Белл ни капли не сомневался в том, что они в своих намерениях только лишь проиграли. Вид Марко разжег в Томе такую ярость, что оковы начали накаляться следом за его кожей, не прошло и минуты. Он освободится, нужно лишь немного времени. — Магнус, мой дорогой, ты знаешь, что от тебя нужно, — она взмахнула ладонью, и наемники отошли к двери, бросив на пол бессильного Марко. — И знаешь, что я тебе отвечу, — прохрипел он, с трудом сев. Он выглядел еще старше, чем раньше, еще слабее и болезненнее. Том побоялся даже представить, что происходило здесь за те несколько дней, что они провели в поисках, — я скорее сдохну, чем возрожу его. — Отнюдь, мой дорогой. Ты не сдохнешь, а вот он, — Исайя обошла стул, на который усадили Тома, и огладила его голову, — очень даже может. — Том?! — Марко до этого словно и не замечал его. А теперь, стоило им встретиться взглядами, в его глазах всколыхнулся страх настолько яркий, что Том не выдержал и секунды этого контакта, — Зачем ты пришел сюда? — За тобой, — теперь Белл вполне понимал, что попался в ловушку, причем настолько явную, что и собственный нос и того незаметнее, — и ее головой, — добавил Маркас, — и мы заберем то, что нам принадлежит, — резонанс их голосов заставил дрогнуть даже Исайю. — А я — то, что принадлежит мне, — ответила она, и золотая капля воды, собравшаяся на ее ладони, пронзила грудь Тома насквозь, выбив щепки из стула за его спиной, — ну что, мой дорогой, ты все еще уверен в своем молчании? — Не… смей, слышишь! — давясь собственной кровью, залечивая рану, произнес Том, — один человек не стоит целого мира! Никогда не стоит! — Нерушимый обет… — проговорил Марко. — Нет! Не смей! Я никогда не… — еще одна капля прошла сквозь обе его щеки, и убеждения Тома потонули в вопле чистой боли, — … прощу тебе, слышишь! — …ты не причинишь ему никакого вреда, — с трудом проговорил он, — а я соберу твоего божка из того, что есть. — Послушай меня! — оковы раскалились до бела и начали плавиться, капая и обжигая кожу, но Тому было наплевать, — если я умру, я останусь с тобой навсегда, я согласен! Но если ты сделаешь это, я больше никогда не… — новый выстрел прошил его легкое, и больше у него не было сил говорить. Стул, на котором его приковали, вспыхнул, а сам он, задыхаясь, согнулся, насколько позволяли живые еще оковы. — Credo. Cognosco. Promissionem. — проговорила Исайя, протягивая ему руку. — Credo. Cognosco. Promissionem. — повторил Марко, хватаясь за ее предплечье.       Тонкие нити, словно бы поглощающие свет вокруг себя, опутали их. Только лишь затянулись раны, и Том рванул оковы, которые, словно пластилин, потянулись следом за его руками, и он упал на пол, освободив и ноги. Взмах ладони, и раскаленный орихалк оказался на лицах мгновенно схватившихся за автоматы наемников. Вопли боли и ужаса, люди, соскребающие раскаленный металл с лиц, обожженные руки, приплавившаяся в коже ткань их перчаток, волдыри на коже, и два солдата, что если и не умрут от болевого шока, то навсегда останутся калеками. — Прости меня, малыш, но другого выхода нет, — произнес Марко и коснулся губами его, обессиленно стоящего на коленях и старающегося унять боль от ожогов, щеки. Разум Тома прорезала громогласная мысль, — заставь его ранить тебя, и все кончится.       Том давно не чувствовал такой пустоты. Все эти годы Белл ни разу не снимал подарок Марко со своего уха. Всегда, словно фон сознания, отдаленный огонек в ночи, эмоции Марко придавали его жизни цвет, тон. Смысл. Задавали точку отсчета. Очень часто Том опирался на них в тяжелые моменты, искал любви и счастья, когда иссыхал без них. Но сейчас, когда след поцелуя горел на его щеке жарче металла на коже, на месте его чувств в сознании остался оглушающий вакуум. Точно такой же, из которого родились взрывы, разрушившие оригинал этого небоскреба. Словно небо вокруг померкло, словно в живом до этого мире вдруг стало тихо. Еще несколько минут назад его оглушил ужасной силы вопль. Но эта пустота оказалась куда сильнее. Ключ этого ритуала Том все эти годы носил на себе. — Ты не имеешь права! Верни ее мне! Она моя! — голос Тома предательски ломался чуть ли не на каждом слове, и он порывался встать и забрать ее себе, вернуть подарок старых времен. Вернуть чувства Марко себе, но обожженные ноги еще не зажили, и рубцы на них не заживут уже никогда. Он не способен сделать хоть что-то, хоть и уже не чувствует боли. Как не чувствует Исайя, как близка ее смерть.       Марко осушил флакон с водой Источника, и по мановению его руки несколько кусков мела взлетели со стола и принялись выписывать на полу символы, окованные широким кольцом. Он следовал взглядом то за одним куском, то за другим, на незнакомом Тому языке проговаривая написанное. О’Хара передал ему знание этого заклинания, но Исайя не знала об этом, и именно поэтому так смело обещала убить Тома. Белл же понимал суть сказанного, но не решался даже вдумываться, ведь искал в себе силы, чтобы закончить все это. Прервать ритуал. А надписи, получая свое воплощение, одна за одной поднимались и начинали медленно огибать сферу вокруг кольца заклятия. — Сколько их у тебя?! — громогласно бросил Марко. Вода источника сводит его с ума, и голос его уже полнится яростью. — Пять, — кивнула ему Исайя, и с шумным выдохом золотое облако улеглось на ее ладони. Такое же, как и капли, что пронзали тело Тома. — Ты знала, мошка, что это твои последние минуты? — ухмыльнулся О’Хара, глядя на Этель, что подошла ближе и с интересом стала вглядываться в символы. Та лишь испуганно глянула на него, — Твоя мать никогда не любила тебя, — продолжил он, возвращаясь к заклятию, что теперь требовало от него начертания символов в воздухе, — ты была для нее лишь инкубатором. Скорлупа нужна только для того, чтобы сломаться в нужный момент. — Мадам, он… — начала вдруг она почти писком, но все поняла, уткнувшись своим взглядом в абсолютно пустую улыбку Исайи. — Segmenta sumo et reduco simul. Implebo sanguine, immolabo hostiam*, — проговорил Марко, глядя, как она убегает, как в попытке перескочить через наемников, запинается и с криком падает.       Этот крик словно застыл в воздухе, и Том еле успел оградить себя щитом магии от брызг крови, ошметков мяса, внутренностей, размолотых в кашу засевшим внутри нее зверем. И только сейчас Том окончательно все осознал: ее дочери были лишь свиньями, которых она растила, чтобы в нужный момент своими жизнями они напоили новорожденного бога, Она не любила их, не любила никогда. Она лишь давала им чувствовать это, ведь через них она прививала будущему Юпитеру преданность себе самой. В этом мире вряд ли можно найти худшее воплощение жестокости.       Заклинание Марко казалось похожим на песню. Далекие мотивы из прошлого, обрывистые всплески слов, уложенные в единый мотив, они окутали сознание старого мага, ввели его в транс. Он уже не здесь, не с ними. «Нам нужно сделать так, чтобы ритуал нельзя было прервать. Боюсь представить даже, что может родиться, если его не закончить», — он слышит голос Марко в одном из переданных им воспоминаний. «Не бойся, Магнус, оно защитит тебя от любого, кто покусится на него. Как только жертва будет принесена, его ход уже не остановится», — отвечает ему ужасно сухой, скрипучий голос, и Том неожиданно для себя понимает — то был Архитектор Слов. Тот, что творил в пустоте. Что создал столпы его мира с нуля.       Том никогда не видел в Марко такой пластики. Словно колос на ветру, он раскачивался вперед-назад, и, словно отделенные от тела, раскинутые в стороны руки следовали волной за ним. Он был сердцем этого заклятия, и ленты слов отзывались на его пульс, колыхаясь еле различимой рябью. Каждое его движение казалось срощенным с тем или иным символом, парящим в воздухе, как нитями, его мышцы повязаны к заклятию, и ни у слов, ни у тела нет иного выбора, кроме как следовать друг за другом. Марко знал эти слова так же, как себя самого, он чувствовал их прошлое, видел их будущее. Но время не пощадило его, так стойко идущего вопреки его течению — он ослаб, постарел. Строка заклятия окрасилась кровью Марко, но тот, словно и не обратив никакого внимания, продолжил творить, легким движением ноги отметая отрезанный кончик мизинца за линию круга.       Для Тома это стало последней каплей. Ярость вырвалась наружу, испаряя металл с кожи, и она распалялась бы и дальше, и сожгла бы, наверное, все в этом сжатом пространстве, превратив его в наглядное пособие по сотворению Геенны Огненной, но в этом случае от огня не спасся бы и Марко, и только эта мысль смирила его пыл. Исайя закашлялась, когда облако испаренного орихалка настигло ее, но даже это не стерло с ее лица самодовольную ухмылку. Она засияла лишь ярче, когда Том, развернувший Марко к себе, оторопел, встретившись с абсолютной пустотой в глазах. В них нет никого. Только это заклятие. И сам старый маг теперь всего лишь марионетка, конструкт, связанный печатями обещанного. — Они с Архитектором сильно постарались, — Исайя чуть не смеялась, глядя, как Том старается обуздать панику, — Он останется один в своей пустоте, пока не сотворит моего бога! — Тогда этот жалкий божок омоется в твоей крови! — Боль и страх Тома нашли свое направление. Они обратились ненавистью, самой яркой в его жизни, — Limberatum. Ignistum. Mandum. Vores. Ratus*, — прошипел он несколько слов, первыми пришедших в голову, и руки его вспыхнули серым пламенем, когда он вцепился в ее шею. Она не обратила на это пламя никакого внимания, но как только ноги ее оторвались от земли, она обратилась призраком, и все пространство купола затопил вопль истинной боли. — Могильное пламя не жжет живых. Только мертвых, — ухмыльнулся Том. Она приняла человеческую форму, но ожоги под его ладонями никуда не делись. — Богохульник! — прохрипела она, на сколько позволила хватка Тома, — Не существует таких… — Том — Архитектор новой эпохи, старая ты мразь, — он только крепче сжал ее горло, — ты должна была это понять, но ты не учишься на своих ошибках. За это платят. Кровью. — Ты не посмеешь, — почти прохрипела она, чувствуя, как за ее спиной заклятие увлекает за собой воздух, сотрясая ткань ее платья, — он… сойдет с ума, и тогда… — Посмела ты, посмеем и мы, — только лишь ответили они.       Вопль духа смерти оглушил Тома, но не ослабил его хватки. Часть плеча Исайи срезало пролетевшее сквозь него лезвие заклинания. Отчаяние и боль заполонили все вокруг, они, облаченные в новые волны крика банши, словно бы поглотили все вокруг. Том снова столкнулся с этим отвратительным ощущением — он не чувствует ничего, кроме этой боли. Кристаллизованная агония, которой он все еще может противостоять. Его река, темные воды сломанного сознания приучили его сопротивляться. Том держал ее крепко, и следующий виток заклятия срезал лоскут кожи с ее шеи, заставил ее захлебнуться собственной кровью. Теперь Том чувствовал ее. Тысячелетия жизни дали ей чувство собственной неуязвимости, и теперь она полнится ужасом, осознавая, что ее неприкосновенности пришел конец. Но еще он чувствовал ее неколебимое желание все же воскресить этого божка. Будто бы это должно изменить хоть что-то в ее жизни. Жизни, что найдет свой конец там, где новую нить найдет судьба Юпитера. Ее Юпитера. — Прикажи ему остановиться! — проорал Том, когда она вновь завизжала — кусок кожи со спины вместе с осколками позвонков и ребер жидким шлепком упал на пол. — Мой Бог… родится… — она в последний раз улыбнулась ему кровавой улыбкой, закрыла глаза и оттолкнулась от пола носками туфель. Сердце, вырванное из груди и располосованное надвое упало на пол.       Договор заключен. Теперь его не расторгнуть. Том старался отвлечь Марко, старался остановить, но чувствовал, что, как только он теряет возможность продолжить свое действо, сердце его сжимает клятва обета. Оно не может совершить ни удара, окованное магией трех клятых слов. Затуманенный взгляд на мгновение становится ясным, но в этот же момент его наполняет боль и страх смерти. Том бессилен перед этим договором, как бы он ни старался придумать что-то страшнее. — Exitio! — в отчаянии закричал Том, ударяя по плечам Марко. Вспышка света ослепила и отбросила его к стене в нескольких метрах за его спиной. — Даже у нас не хватит сил, чтобы разорвать эти клятые узы, — прошипел Маркас. — … Ранить себя… — прошептал Марко, словно бы сопротивляясь самому себе, — нарушенный обет… он…       Том чувствовал, что сейчас Марко как никогда нуждается в нем. Он должен был хоть как-то показать, что он все еще с ним, что они справятся, что все это закончится, и оба они выйдут отсюда живыми, но… одна лишь мысль об этом всколыхнула в нем волну жгучей ярости. Как мог Марко, столько лет хранивший мир под своим крылом, так просто согласился пожертвовать всем ради одного лишь Тома. «Ни один человек на свете не стоит даже чужой жизни, не то, чтобы целого мира», — говорил ему отец, когда маленький еще Том задавался вопросом, почему Бэтмэн не убивает своих врагов. Том всегда был согласен с этой мыслью, но никогда бы и подумать не мог, что ему придется столкнуться с воплощением ее в реальной жизни. Они, маги, сами возложили на свои плечи эту миссию, и не имеют никакого права отказываться от нее. Даже друг ради друга.       Капли раздробившегося на осколки голубого орихалка взлетают с пола. Растягиваются, изгибаются, изламываются, превращаясь в единое полотно, облекающее новое тело древнего бога. Листы металла чернеют, вытягиваясь шипами на пластинах брони, а забрало шлема вытягивается острыми лучами в стороны. Юпитер — воплощение не только себя самого, но и всех своих детей. По крайней мере, тех, кто не плавится в жерле Геклы. Утробный вопль затерялся среди высоких сводов стеклянного купола карманного пространства, а ленты заклятий сомкнулись вокруг нового тела бога, запечатывая его сущность в земной оболочке. — Рождаю. Творю. Создаю. Запечатываю. Связываю. Обличаю. Воля моя — тело твое. Слово мое — голос твой. Встречаю тебя в мире своем. Diranum. Solion. Stratum*, — произнес Марко, падая на колено и пальцами разрывая начертанное на полу кольцо заклятия. Юпитер упал следом за ним, удерживаясь в одном с ним положении. — Слабость… — голос из пустоты мод маской-солнцем, больше похожий на скрежет металла, рывок тела на шарнирных суставах, и оно уже сжимает горло Марко, — что ты сделал со мной, жрец?! — оно вертело головой из стороны в сторону, словно ища провалами глазниц что-то вокруг себя, — Вулкан, Минерва, я не чувствую их! Не для того я сожрал собственных детей, чтобы жалкие людишки отобрали у меня их силы! Отдай! — он собрался уже тряхнуть его об пол, но Том оказался быстрее, и его телекинез отшвырнул полубезумного бога к стене, — Ты хоть представляешь, кто перед тобой?! — Передо мной — самодовольная, — О’Хара поднялся на ноги, — горделивая, — в ладони его собралась небольшая дымящаяся сфера, — глупая, — выращенная, накормленная магией, сфера скрыла его целиком, — нежить, — шар взорвался, обволакивая дымкой все огромное пространство купола. — Я Бог, мелкая ты сошка! А вот ты сейчас обратишься в пыль! Я изжарю тебя до праха, я заставлю подчиняться себе каждого в этом мире! Вы все будете умирать, пока я не найду своих детей! Твои фокусы не спасут ни тебя, ни твоего щенка!       Оставляя за собой тлеющие лучи, перескакивая с одной пылинки на другую, во тьме засверкали молнии, одна за другой, и Том ничуть не пожалел о том, что послушал Сципиона и принял эти комплекты обмундирования. Прорезиненная ткань просто поглощала разряды, один за другим, и Белл, распаляющий собственную ярость мыслями о Марко и себе самом, все увереннее шел навстречу, ожидая найти Юпитера и свернуть ему шею. — Этот щенок откусит тебе голову, истукан, — прошипел Маркас и бросился на него, заметив, что источник молний совсем рядом. Но наткнулся лишь на выставленную прямо перед его лицом металлическую ладонь, которая обхватила его мертвой хваткой. — Не смей трогать его, недоносок! — заорал Марко, и туман между ними вдруг стал в разы плотнее, буквально отталкивая схлестнувшихся друг от друга, — Я тебя породил, и на мне грех твоего рождения! Я смою его, чего бы это ни стоило. — Твоя слабость… — он захохотал, изворачивая суставы доспеха и поднимаясь на ноги, — этот юнец. Ты не хочешь выразить мне почтения… выразишь страх! — он поднял ладонь, над которыми собрались капли воды с его доспеха, и О’Хара не успел даже моргнуть, как они, седлая молнии, устремились к телу Белла, но не последовало ни крика мага, ни ликования божества. Марко видел в этом тумане, и он знал, что эти капли, ударившись о тело Тома, испарились, раскаленные до невообразимых температур его яростью. — Слабовато, — Том поймал в ладонь одну из молний, что пронизывали пространство, — жалко, — проскакивая меж его пальцев, она становилась все ярче, приобретая все более холодный оттенок, — я не позволю тебе пожрать и меня, пустоголовая железяка!       Взмах ладони, и одна пойманная искра превращается в шквал молний. Они бьют наугад, счищая краску со стен, сжигая полы и оплавляя потолок. В них вложены все те чувства, которыми полнится дворец его сознания, вся та горечь, которую он так и не смог высказать. Они вскормлены всем самым темным, они наполнены его поглощенной яростью. Еще одно движение пальцев, и разряд, настолько сильный, что вся магия тумана просто выгорела в его поле, устремляется к Юпитеру, жадно вонзаясь в его тело. Молчание. Пустота. Металл, до того черный, теперь словно взорвался облаком пыли. Платина отражает искусственное солнце, сияя словно бы ярче него самого. Маска, до того отражавшая высокомерное спокойствие, теперь искажена карикатурной яростью. Высунувшись из-за завесы ржавчины, она заставила Тома рефлекторно отшатнуться. — Я Бог Молний, блоха! — двигаясь подобно Исайе, верхом на вспышке света, он оказался у Тома за спиной и схватил того за затылок. Лучи маски вонзились в кожу, и Том застонал, стараясь вывернуться. А затем завопил, когда разряд тока прошелся по его телу, — а ты не сможешь выдержать и капли той силы, силы, которой осмелился повелевать! — Ты не слышал меня, недоумок?! — Доспешная рукавица разжалась, отпуская Тома, смылась и изогнулась в сторону владельца. Марко опустошил свой флакон, и теперь, вместе с силой, его наполнила злость, — Забытый, — взмах ладони оставил несколько широких разрезов призрачным когтем на грудной платине его брони, — Ничтожный, — еще один взмах перекрестил его панцирь. На пол, со звоном падая и превращаясь в пыль, полетели осколки металла, — Без своего доспеха ты всего лишь… — Бесконечность, — со смешком ответил он, и из образовавшейся бреши вырвалась молния, вспышка которой должна была угодить прямо в Марко, но тот поймал ее и, проведя вокруг себя, отправил в пол, оставив в нем дыру на несколько этажей вниз. Часть ее энергии рассеялась, оставив ожоги на руках Марко и заставив того упасть на колени. Последовавший за молнией туман бессилия окутал его, — знай свое место, жрец. Пока ты задыхаешься в тумане Дианы, я буду убивать твою любовь. Твой страх станет пьедесталом моего величия! — Я сам бросил тебе вызов, старая развалина, — тело Тома еще дрожало, и он с трудом находил в себе силы, даже чтобы стоять, — бейся со мной, а не с этим полоумным идиотом!       Еще одна вспышка молнии, и Том, защищенный от распылившейся вокруг него энергии, выпускает ее в купол пространства, и разразившийся приступом маниакального смеха Юпитер немеет. Сжатой в ярости ладони хватило, чтобы шлем, воплощение кузнечного искусства, смялся в бесформенный кусок металла и с грохотом упал на дно доспеха. Руки его, до того поднятые в сторону Тома, опали, безвольные куски металла посыпались на пол, и спустя несколько секунд божок представлял из себя всего лишь груду пластин из голубого орихалка. Тишина. Воцарившийся звуковой вакуум теперь не казался хоть сколько-то тревожным. Том, в облегчении своем опустившийся на колени, уставился в пустоту, а Марко, все еще ослабленный рассеивающимся туманом, попытался подняться. — Мат, — с улыбкой проговорил Белл. — Том! Он не… — Марко опоздал.       Свет ярче тысячи солнц, сосредоточенный в одной маленькой точке, обжог своей волной все, до чего только смог дотянуться. Марко спасся в пелене тумана, а Том, счастливо наблюдавший свою мнимую победу, не успел прикрыться. Половина его лица в единый момент покрылась страшными ожогами, водолазка приплавилась к коже, а штанина и вовсе осыпалась прахом. Завизжав, прикрывая обоженную щеку, он завалился на бок, но вопли его заглушились диким смехом Юпитера. Это была всего лишь его ловушка.       Снова загремели пластины доспеха, изламываясь, деформируясь. Поднимаясь с пола в совершенном хаосе, они начали собираться в новое тело, отвратительное, скрежещущее каждым своим движением, больше похожее на гротескного скорпиона, чем на человека. Брюхо, располосованное ударами Марко, прижато к полу, обрубки ног и рук сплавились в задние лапы, сходящиеся в шипы, и приподняли тело на десяток сантиметров, передние лапы, собранные из стоп и ладоней, венчались скорее, когтями, чем пальцами, а на огромном хвосте, вытянувшемся из позвоночных пластин, осталась подвешенной воплотившаяся вновь маска-солнце. Юпитер явил то, чем сам представляет себя. — Ты думал, что способен умертвить Верховного Бога, мальчик? — голос, затерявшийся в изломах доспеха, перекрывает вопль Тома, лицезревшего это «величие», — Доспех — лишь оболочка. А твоя способна выдержать то же самое?       Прыжок, и огромное тело бога-скорпиона прижимает Белла к полу, а когти, до того метившие в лицо, сомкнулись на предплечье, раздробив его на куски. Сквозь боль, не слыша ничего кроме собственных криков, Том взрывной волной отшвырнул его от себя, и, по разразившимся в ответ скрежещущим, стократно искаженным крикам, он понял — теперь Юпитер уязвим. Он ранил его не доспехом, не молнией, а своей собственной рукой — лучом света, силой пожранного им самим сына. Он не понял, что обрек себя на смерть. — Больно тебе, сука? — Том подвязал ошметком кожаного дивана сломанную руку, пока опрокинутая тварь пыталась встать, — сдохнешь, как сдохла твоя мамаша. — Мама… — Память последних десятилетий всплыла в его сознании, вылепленная из чувств и мыслей дочек Исайи. Юпитер изломил лапы, выгнул хвост и снова поднялся. Теперь зияющий провал оказался на его спине, — что вы сделали с ней?! Вы… убили ее! Я разорву ваши сердца на кусочки и сожру, пока вы будете наблюдать за этим! Я сожру ваши души, я уничтожу в этом мире все, чего касались ваши руки! Я сотру вас отовсюду! — Не успеешь, — ответили ему и Марко, и Том.       Том, на ходу сочиняя заклинание, уворачиваясь от ударов молнии, рывков металла и порывов тумана бессилия, принялся обходить его, стараясь держаться за спиной урода, что еще совсем недавно величал себя Верховным Божеством. Марко вновь поднимал серую завесу, что тяжестью своей сводила в прожжённую молнией дыру весь туман бессилия. Они не оговаривали свой план, но он строился сам собой. Воинам, прошедшим вместе всю жизнь, не нужны слова, чтобы биться рука об руку. Юпитер гнался за Томом, и, в конце концов, нагнал, прижимая к огаркам пола. Лапы-шипы пронзили ноги Тома, и Белл уже ощутил, как вибрирует от ликующего смеха металл. То была радостью на краю обрыва. — Capto!* — скомандовал Том, понимая, что уже победил.       Оплетка всех проводов, что ему удалось выдрать из стен, обвила тело Юпитера, раскалилась и оплавилась, создав клетку не для доспеха, но для самого бога, целиком и полностью состоящего из молний. Оголенные провода устремились в небо, прошили его, вонзаясь в купол пространства. Он заземлен, и вся суть его утекает туда, где найдет свой конец. Он связан, и попытки его высвободиться все слабее. Купол трещит по швам от пропущенного сквозь него напряжения, и Тому остается лишь надеяться, что Йован выполнил свою миссию. Сципион же не подведет его, ведь знает, что иначе не сможет обмануть никого и никогда больше. — Ты не понимаешь, что творишь, — слабый голос раздался из-под доспеха. Оторванная проводами маска у ног Тома уже рассыпалась в пыль, — я — сущность этого мира, я… — Пустой звук из прошлых эпох, — Том не считал нужным даже слушать его, — Все твои слова — ложь. Горделивая вероломная ложь, — купол рухнул, и небоскреб, сжатый до размеров небольшой коробки, в натуральную величину предстал перед миром на заднем дворе замка Сципиона Фонтена, — Ты отдашь свою сущность миру. В этот раз навсегда.       Подоспевшие инженеры из войска Сципиона оковали тело Юпитера клеткой Фарадея, и Белл, собрав последние силы, перенес их на вершину Этны, где кипящие в глубоких недрах осколки умирающего божества клубили серные облака. Заклинание. Шаг атланта. Разлом в застывшей магме. — Ты не должен был рождаться. Я всего лишь возвращаю все на круги своя. Когда-то в этих краях ты кормился верой людей, теперь здесь же ты найдешь свою смерть. Мне ничуть тебя не жаль, Юпитер. Ты никогда не найдешь покоя. — Я знаю, что тебя ждет. Ты убьешь свою любовь, и никак не сможешь этому помешать. Кровь со своих рук тебе не смыть, молодой жрец. — Твоя ложь никогда уже не смутит чужие умы.       Вопль бога, уходящего в вечность, поднял волны в лавовом озере. Они хлынули через берега, но Тома уже не было Там. Обратный шаг за черту и бессильное падение на пол. Магия, способная излечить его, еще есть, но уже не осталось той, что способна ослабить его боль. Нет выхода, способного дать ему вид победителя. — Но все же мы победили, — Марко как-то слышит его мысли. Он в двух шагах от него, такой же слабый, сидит, подпирая растрескавшуюся стену. Шепчет что-то, и кожу на его лице, раны на руках и ногах покрываются вонючей мазью из его собственной разгрузки. Он с трудом произносит слова, но делает это, ведь только так он может выразить свою любовь. — Я — победил, — рыкнул Том, — а ты — сдался. — Но Том… — Как ты вообще мог подумать, что моя жизнь может быть важнее целого мира? Я никогда не прощу тебе этого выбора. — Я всего лишь… — Ты взял на себя ответственность за каждого, кого этот урод мог бы убить, вырвись он на свободу! Как ты мог?! — Я люблю тебя больше целого мира, Том, — голос его дрогнул и надломился на имени Белла. — Я никогда не смогу сказать того же, — ответил Том и отвернулся, стараясь сдержать горячие слезы, — на моих плечах целый мир, и я не смогу бросить его. Даже ради тебя.       Оттолкнуть его. Отодрать от себя. Марко должен жить, даже если его, Тома, не будет рядом. Том не сможет простить себе смерти тех, кого клялся защитить. Даже если это обещание дано самому себе. Даже если он поклялся защищать Марко. Даже если они не будут вместе. Так будет лучше для всех. — Твоя любовь была единственным моим якорем в этой жизни, — Том еле расслышал его голос, — прощай, Том. Знай, что я буду любить тебя до конца своей жизни. Этой, и всех, что будут после.       Том увидел лишь, как Марко, раскинув руки, падает с ограды террасы.       Он не догнал его.       Не успел подхватить.       Больше нет ничего.       Только пустые глаза.       Только восковая полуулыбка.       Ничего больше.       И Тома больше нет. — Том, где ты, Том! — Завопил Маркас, понимая, что чувствует только свою боль. Мгновение, растянувшееся в вечность, за которое он переворошил все свое сознание, уничтожило его. Тома больше нет. Он умер вместе с Марко.       Когда смерть держит за руку, во лжи нет смысла. Даже если источник ее — безумный бог.