— Ты сильно рискуешь, — Маркас чувствовал себя чуть ли не богом, когда перед ним, свойственно титулу, гордо задрав подбородок, стоял Сципион. Он явился без предупреждения и охраны, взяв с собой только верного прихвостня, что держался за его спиной, держа в руках небольшой стальной кейс, — ты ведь понимаешь, если я решу сейчас сорвать твою царственную голову с плеч, эта кукла меня не остановит.
— Я пришел с миром, Маркас из Брох Фаррах, — он, не стесняясь, сел за стол напротив Маркаса. Еще нет и четырех утра, Марко мирно спит, и Том позаботился об этом, когда поднимался встретить незваных гостей, — и это, — Виконт еле различимо дернул ладонью, а Драган поставил между сидящими чемодан и открыл его, — демонстрация моих намерений.
Широкий стеклянный цилиндр, занявший почти половину пространства чемодана, сдерживал внутри себя беспокойно вьющуюся золотую змею. Она, в отличие от своей сестры, что мирно дремала на полке над изголовьем их кровати в какой-то вазе, выглядела агрессивной — комнату в момент заполнили треск и шипение. Маркас хотел подманить колбу магией, но та не поддалась, и ему пришлось оставить свою кружку. «Мало они доставляют нам неудобств», — проворчал Маркас про себя и принялся рассматривать «оливковую ветвь».
Она сочилась энергией, которую тот почувствовал, только приблизившись. Она была похожа на их собственную магию, словно бы сотрясала все вокруг себя еле уловимым пульсом, но все равно оставалась чуждой. Ровно настолько же, насколько манекен чужд человеку, она смущала сознание и притягивала взгляд. Маркас вертел цилиндр в руках, стараясь поймать взгляд беспокойного животного, и, когда это, наконец, случилось, все вокруг замерло — теперь змея смотрит прямо в его глаза. Остановившись, перестав трещать своим хвостом, рептилия, на сколько позволяла ее темница, распустила капюшон и закачалась из стороны в сторону. Только спустя несколько секунд Том понял, что она качается в такт его сердцу, разогнанному сигаретой и кружкой кофе, которые уже давно не помогают поддерживать бодрость.
— Реш-ш-шила в гляделки поиграть, с-сестра? — прошипел Маркас, азартно улыбаясь. Он был намерен победить, но тут он снова замерла, сжалась и бросилась на него. Стекло для нее словно перестало существовать, он прошла сквозь него, как через туман, и нацелилась на шею Маркаса, но тот был быстрее, сжав в ладони ее капюшон, — Или ты решил поиграть со мной, Виконт?! — мгновенно взорвавшийся вековой яростью, он отшвырнул ее в стоящую на кухонном столе кастрюлю и припечатал к родному месту крышку. Звон, что раздался от этого удара, должен был разбудить не только Марко, но и весь Манхеттен.
— Мы достаточно изучали ее, чтобы понять, что она не способна на такое… — он и сам был ошеломлен произошедшим, и даже его выдержка не дала скрыть этого, — клянусь, я не желал чего-либо подобного.
— Я бы уже отрывал тебе пальцы, Сципион, если бы не знал цену твоим клятвам. Тем не менее, твой дар — безделушка, пока мы не располагаем всей этой позолоченной семейкой.
— Тем не менее, ты все еще не попытался меня убить, — парировал Сципион, махнув рукой напрягшемуся Драгану, — жди в машине.
— Но Виконт…
— Ты будешь перечить моим приказам, Драган? — преспокойно спросил Фонтен, а Ультима-один, услышав свое имя, чуть ли не подскочил на месте.
— Нет, Виконт. Жду вас в машине, — ответил тот и скрылся во мраке коридора.
— Сейчас мы не хотим вас убивать, мсье Фонтен, но, если своей невольной выходкой вы разбудили Марко, передумать могу уже я, — Том ужасно хотел спать, и Сципион отнимал у него все больше времени.
— Том, — Виконт кивнул ему, — вы так печетесь о благосостоянии Марко, это… достойно уважения.
— Свою лесть оставьте для сыновей. Кто знает, в какой момент оборвется их жизнь? Печально будет умереть, не услышав от отца доброго слова, — Том, особенно в моменты, когда недосып подтачивал его сознание, становился ядовито-злобным. Конечно, он не собирался вредить семье Сципиона, он лишь хотел уколоть его же иглой.
— Вы не посмеете, — уверенный в своей правоте, он снова вернул себе презрительную холодность.
— Мы не следуем вашим законам, старик, — ответил Маркас и расплылся в широкой улыбке. И теперь Виконт оказался в должной ему позиции — он в полной мере осознал свою уязвимость, — говори, что привело тебя сюда. Через десять минут Том вернется к Марко вне зависимости от того, успеешь ты или нет.
— Я предлагаю вам Исайю. Уверен, она еще не знает о том, где находится эта… тварь, но, как только я дам ей знать, что она у меня, будьте уверены, она захочет вернуть свое. Мое поместье во Фландрии отлично подойдет для этой сделки, но ждать ее буду не я. Точнее, не я один. Уверен, вместе с вами и вашими, — он недовольно дернул уголком рта, — телохранителями мы сможем разобраться с ней, не проливая лишней крови.
— Лишней? Не умалчивайте, Виконт, второго предательства мы вам не простим, — Том заинтересовался предложением Фонтена. Жизнь, где на границе сознания постоянно маячит мысль о сумасшедшей еретичке, его уже порядком утомила.
— Она наняла в одной из моих корпораций три полных когорты, и управление, увы, уже не сможет их отозвать. Их жизней мне совершенно не жаль, они знали, на что шли. Как и дочь Исайи, что все еще при ней.
— Если меня не подводит память, то в живых осталось две дочери. Вы испытываете наше терпение, Сципион.
— Поймите же, род де Рейе ужасно древний, и прерывать его я бы не хотел, потому прошу у вас оставить на моей совести хотя бы одну из них, — по взгляду напротив, Том понял, что теперь действительно все карты выложены на стол.
— Ту, что зовут Селин, я заберу себе, — голос из тьмы коридора был настолько мрачным и скрипящим, что сидящие за столом вздрогнули, вглядываясь в темноту. Марко и сам иногда просыпается по ночам и прогуливается по комнатам, стараясь отогнать кошмары. Этой ночью Тому не повезло, и они застали Марко вновь, — она ответит за каждую секунду того времени, что я доверял ей. И ответит так, что даже ты, Сципион, не сможешь на это смотреть.
— Что же… если такова цена вашего участия, я согласен, — спустя минуту напряженного молчания, ответил он, — Валери — незаурядный человек, и я бы посоветовал те…
— Я не нуждаюсь в твоих советах, Сципион! — прорычал Марко, — Или напомнить тебе о роде де Лессе? Он тоже был достаточно древним, но тебя это не остановило!
— Ошибка прошлого. Поверь, я не забыл. Именно поэтому я не хочу повторения подобного. Обдумайте мою просьбу — все, о чем я могу просить сейчас.
— Вы же знаете, мсье Фонтен, как только капкан захлопнется, Исайя сбежит. Мы не сможем противопоставить этому ничего…
— Кроме замкнутого электрического поля, выход за пределы которого не представится ей возможным, — даже не задумавшись, бросил Марко, поцеловал в макушку Тома и скрылся во тьме.
— Клетка Фарадея, — Сципиона словно осенило, — уверяю вас, ближайшее — через три дня, мы оборудуем имение. Змею я оставляю вам, все же, я принес ее сюда, как жест мира. Надеюсь, следующая наша встреча станет результативной. И более надеюсь — последней.
— Солидарен с вами, Виконт, — Том поднялся следом за Сципионом, — До свидания, — добавил он уже у самой двери, в мыслях уже вернувшись в объятия Марко.
— Я вижу, мистер Белл, что из вашей троицы вы самый разумный. Прошу, постарайтесь сдержать их. Месть редко приводит к желанным итогам.
— Считая меня разумным, вы сильно ошибаетесь, Сципион. Спокойной ночи, — Том улыбнулся ему самой безумной своей улыбкой и захлопнул дверь перед его носом.
Тьма родного дома совсем не пугала. Он шел, даже не касаясь стен, как делал это обычно, ведь знал, что здесь он не один, и ни один монстр из темного угла не сможет застигнуть его — все они остались в далеком прошлом. Том знал, что в спальне его ждет Марко, который, хоть и пытался притвориться спящим, роль свою сыграл довольно скверно. Том даже задержался в дверях, наблюдая, как тот, отвернувшись к окну, сосредоточенно старается держать лицо расслабленным, а дыхание — размеренным и монотонным. Не получается.
— Не притворяйся, медвежонок, — Белл улыбнулся и все же вернулся в постель, холодной ладонью полоснув по его боку, — я научился отличать твой сон от попыток его изобразить.
— А я тебя от твоей магии, — пробурчал он, — ты же мог и меня разбудить.
— Мог, но не хотел, — Том поцеловал его в шею и прижался всем телом, — ну же… быть большой ложкой мне не с руки, — если бы там было что-то, с чем я не смог бы разобраться без тебя, я бы обязательно позвал. Ты, итак, плохо спишь, зачем мне мешать тебе, когда это все же удается?
— Я нормально…
— Не ври, — Марко все же повернулся к нему. В лунном свете его глаза казались особенно тоскливыми, — я тоже чувствую, когда ты уходишь по ночам. Мне… холодно без тебя.
— И ты об этом молчал, конечно, — Марко подождал, пока Том повернется, и укусил его за загривок, — дурень.
— Если ты уходишь, значит тебе это нужно. Одергивать тебя я не хочу и не буду, — Том шикнул, когда укус стал действительно болезненным.
— Ты долго еще будешь вот так уступать? Совсем о себе не думаешь.
— Все, что нужно, у меня уже есть, — Том положил свою руку поверх его, — а вот у тебя — нет.
— О чем ты?
— О девке Исайи.
— Я не отступлюсь, Том, даже не проси. Она слишком больно ударила меня, чтобы теперь я так просто все забыл, — Том вдруг понял, что даже вспоминать об этом ему больно. Он наморщил лоб, зажмурил глаза и прижался еще ближе. Так, что каждую морщинку на его лбу Том почувствовал своим затылком, — что бы ты сделал с тем, кто сотворил это с Дженсом?
— Лучше и не спрашивай, — Белл только навскидку готов был предложить десяток самых страшных казней.
— То-то же.
— Мы с тобой отличаемся лишь тем, что я любил Дженса отчаянно из наивного юношеского убеждения, что он — моя судьба, тогда и навеки. Я бы и думать не стал, а Маркас просто не справился бы с моими чувствами. Ты же…
— Я ничем от тебя не отличаюсь, — оборвал его Марко, — они с Костей стали моей семьей, для себя я принял ее как сестру, открыл ей все, что мог. И наивно подумал, что моей слепотой никто не воспользуется.
— Именно поэтому мстить стоит Исайе, а не ей. Она не знала, на что шла, и кому отдалась на веление, — Том почувствовал, как дрожат руки Марко, — она всего лишь пешка в этой игре, и сама она, уверен, с подачи Сципиона уже осознала это. Представь, каково это, понять, что ты, по сути, даже не имел какого-то выбора, какой-либо реальной силы. Меня уничтожило бы это чувство.
— И ее тоже. Готов поспорить, ее же собственные амбиции теперь стали для нее удавкой.
— Она казнит себя сама. Тебе ни к чему марать руки, — Том подвел итог, а Марко осторожно кивнул, касаясь лбом его шеи, — ты сможешь заснуть?
— Постараюсь. Если так беспокоишься, можешь околдовать меня, я не против. Или спеть что-нибудь усыпляющее. Чем-то же ты укачивал Эрику?
Запел Маркас. Неторопливо растягивая слова, он словно следовал ритму спокойного сердца, бьющегося все реже. Том невесомо гладил руку Марко, пытаясь понять, как же так получилось, что Маркас даже не ждал просьбы — просто сделал то, что, казалось, ему не нужно совсем. Неужели чувства Тома в этот момент стали для него настолько родными, что он даже не задумался о том, что делает? Белл не слышал мыслей своего арданта, не понимал его мотивов, будто бы их просто не было. Он пел, даже не стараясь вспоминать слова древней колыбельной, и Том, кажется, сам начал уплывать на ее волнах, все меньше желая разбираться в тех сетях, что оплели их всех. Гораздо важнее сейчас, что Том чувствует где-то вдалеке отклик собственных чувств Маркаса. Он так и не может разобрать, что смешано в них, но понимает, что они не несут никакой угрозы. Возможно, и он стал воспринимать Марко иначе. Возможно, и Марко понравился ему так же, как и Гейб когда-то. Возможно, все станет по-другому, но сейчас, пока эта бесконечная песня не подошла к своему завершению, Беллу осталось только наслаждаться той призрачной гармонией, что царит в пределах этой кровати.
— Я понял, почему ты любишь его, — расслышав монотонное сопение за своим плечом, Маркас затих. Им не нужны слова, чтобы говорить.
— И почему же? — Том никогда не пытался влезть в мысли Маркаса при таких разговорах. Он оставлял ему самому право озвучить то, что он считает нужным.
— Вы непостоянны, но из раза в раз вы оказываетесь в позиции, в которой дополняете друг друга. Я… не понимаю, как это происходит.
— Ты тоже меняешься. Все меняются, иначе никак.
— Ты не понимаешь. Мы с Ону — статичные. Мы остаемся друг для друга теми, кем были с самого начала, мы любим друг друга, но не стараемся подстроиться. Вы же только из этого и состоите.
— Просто мы разные, и все. Ты любишь Ону за то, что она такая, какая она есть, и она любит тебя за то же самое. Вам нет нужды, как ты выразился, менять позиции, чтобы быть вместе. И это, мне кажется, куда более идиллическая позиция, чем то, как ты описал наши с Марко отношения.
— Поэтому ты до сих пор не понял, как мы не перегрызли друг другу глотки? — Маркас как-то нездорово усмехнулся, — Мы с Ону просто не касаемся тех сторон друг друга, которые могут нас обжечь.
— А мы с Марко — сломанные. Мы оба слишком слабые, чтобы состояться полностью и держаться этого. Иногда я поддерживаю его, иногда — он меня. Вы два здоровых человека, спокойно идущих по общему пути. А мы два калеки, которые не уйдут далеко без опоры друг на друга.
— Ты слишком жесток к себе, — в этой мысли смешались скепсис и какая-то скупая ласка. Словно бы Маркас хотел утешить Тома, но не смог показать должной эмоции, а на смену ей пришла логика самой мысли.
— Я не жалею о том, кто я есть, Маркас, и принимаю это целиком. С этим ничего не поделать.
— Он поддерживает тебя. Он заслуживает моего к нему отношения.
— Ты слышал мои мысли об этом, да? Спасибо, Маркас, и спокойной тебе ночи.
Сон выдался беспокойным, пустым и до невозможности тревожным. Открыв глаза, и поняв, что Марко уже нет рядом, Белл почувствовал на своих плечах груз вековой усталости, будто бы он не проснулся несколько секунд назад, а не спал вечность. Казалось, он, и правда, спал, но всю ночь он не мог устроиться, будто каждую минуту колебался от бодрствования к забытию, и в итоге ни проспал толком и мгновения этой ночи. Все только от одного, даже не сна, а образа, пришедшего в колебании тревожного маятника. Тому вдруг показалось, что вся его жизнь — сон, изощренный кошмар, дающий моменты счастья только чтобы ударить посильнее в следующую же секунду. Если вдруг ничего этого нет? Если он никогда не натыкался на Марко — свое счастье — в продроглый дождливый день? Если не было всей прожитой с любимыми жизни? Если не существовало Эрики, которую он любит так, как не полюбит никого и ничто во всем свете? Если все это лишь бред лихорадящего в агонии сознания, и тот день стал последним в его жизни? Он предпочел бы умереть в этом кошмаре, чем жить в жизни, где всего этого просто нет.
Нет, как нет и Марко рядом с ним. «А если… не может такого быть», — сознание мазохиста нашло в его отсутствии очередное доказательство ужасающей мысли, и Том, запутавшись в одеяле, подорвался и побежал прочь из комнаты, больше всего на свете надеясь, что он не прав.
— А вот и ты, соня! Завтрак уже… — Марко замер с немым вопросом на лице, а Том, поняв, что все его мысли пусты, бросился к нему и обнял, — кошмары? — спросил Марко, шепнув еще несколько слов за его плечо, — надо было хотя бы трусы натянуть, — видимо, эти слова — навеянная им иллюзия одежды.
— Кошмары, — согласился Том, заключив, что этот бред не стоит внимания, — а кто… — хотел спросить он, и тут за спиной раздался знакомый кашель. Джесси кашлял, сколько они друг друга знают.
— Эмоционально, — усмехнулся Флайерс, залпом допивая свой кофе, — я принес накладные, но, вижу, что попал совсем не вовремя. Успеется, — махнул он рукой и поднялся из-за стола.
— Постой. У меня будет к тебе дело, — Том пару раз взмахнул ладонью, и из спальни притащились его домашние шорты, — в ближайшие дни мы с Марко, Крисом и Йованом должны будем…
— О, нет-нет-нет! Это очередное самоубийственное приключение! — Джесси не на шутку взбудоражился этой новостью, — Я не хочу пострадать!
— Я не прошу тебя отправляться с нами, спокойно! — Том выставил перед собой ладони, стараясь успокоить Флайерса, — Мы должны обезопасить Эрику и Ону на это время, не более. Унеси их куда-нибудь, где их не достанут.
— Но Эрика же не должна видеть наш мир, я правильно понимаю? — теперь он заинтересовался авантюрой.
— Недавно я опробовал новое заклятие, — Том сел напротив, а Марко поставил на стол тарелки с завтраком, — создал воспоминание и подмешал его в вашу с Реджи и Ив память.
— Какого?!
— Не было никакой вечеринки, Джесси, — Том ухмыльнулся, отрезая кусочек омлета, — сработало просто прекрасно!
— Да как же не было?! — Джесси вдруг ощутил себя человеком, которого окатило водой из лужи, — Я же все в точности помню, до секунды!
— Вот именно, — ответил ему Том и, заметив, с каким интересом смотрит на него Марко, поцеловал того в лоб, — то же самое я сделаю и с Эрикой. Никакого вреда, просто небольшое воспоминание о перелете.
— Ты и меня удивил, — согласился с возмущением Джесси Марко, — получается, ты новый Архитектор?
— Ты просто не представляешь, сколько попыток я опробовал на тебе, — хихикнул Том, продолжая свой завтрак. Теперь пришла пора возмущаться Марко.
— Нет уж. Мысли о таком живо могут довести до паранойи. Но… какого черта, Том?!
— На ком-то же мне нужно было пробовать! — Маркас уже умирал со смеху, а Том все еще старался сдерживаться, — давайте позавтракаем спокойно, а потом можете меня казнить.
Они успели остыть. Джесси согласился с его планом, и после завтрака вернулся к своим делам, не решившись и дальше смущать их своим присутствием. Марко закурил и уселся на привычный подоконник, уткнувшись взглядом в освещенный рассветом город, а Том смотрел на него. Сейчас он казался ему таким счастливым, таким настоящим, что ночной кошмар вдруг потерял всю свою значимость. «Как я вообще мог сомневаться, что он есть у меня?» — задумался Том, но совсем не хотел найти ответа на свой вопрос. Он просто подошел к нему и обнял, положив голову на плечо. «Лучшее, что я получил в своей жизни», — подумал он, и Марко, наверняка, смог расслышать эту мысль. Они провисели бы так еще, наверное, час, если бы на столешнице у раковины не брякнула не тронутая с ночи кастрюля.
— О, я ведь тебе не сказал! — Том поднял ее магией и приманил к себе, — Это подарок тебе от Сципиона! — крышка поднялась, и золотая змея, замерев на мгновение, бросилась на Марко, который поймал ее в полете.
— Сомнительный подарочек, — ответил на это Марко, сосредоточенный на змее, что теперь не переставая шипела, сжатая в ладони, — я так понимаю, мне больше можно не бояться, что моя же собственная кровь меня убьет?
— Черт, — Том только сейчас осознал, что она могла управлять металлами, коих предостаточно не только в крови, но и в любой клетке человеческого тела. По сути, эта змея дает возможность лопнуть человека, как воздушный шар, — редко когда я так радовался человеческой глупости.
— Надо найти для этой гадюки какую-нибудь железную коробку. Видимо, сквозь нее она просочиться не сможет, — заключил он и швырнул ее обратно в кастрюлю. Том не сообразил ничего умнее, чем припаять крышку кастрюли сосредоточенным на кончике пальца жаром. Так она точно не сможет оттуда выбраться, — как же я устал от этого…
— Скоро все закончится, медвежонок.
Том подошел ближе, прижал Марко к стене и поцеловал. Так, как не целовал никого уже давно. Том вряд ли думал сейчас о чем-либо, что случилось, или же случится скоро. Он как никогда радовался каждому моменту, когда мог отрезать весь окружающий мир, оставить его там, за дверями и стенами, и сосредоточиться на том, что рядом с ним. Кто рядом с ним. Они с Марко, воссоединившись спустя столько лет, не могли устать друг от друга, отчаянно желали жара и страсти, но сейчас… все словно было по-другому. Будто бы они уже тысячу лет вместе, будто они знают друг о друге все, и той страсти, что горела последние недели, нет вовсе. Есть спокойное, нежное обволакивающее тепло. Тепло, с которым Том касается его губ, складывая руки на его усталые плечи, тепло, с которым Марко сцепляет свои ладони на его пояснице. Сонная неторопливая любовь, тяжелеющая на веках, дрожащая в ладонях и коленях, она залила их легкие, она сцепила их вместе невесомыми оковами, чтобы сейчас они думали только друг о друге, забывая всех, кто больше не важен.
«Я твой», — шепчет Марко, и слова теряются среди сорванных вздохов. Том мог бы ответить, но Марко не нуждается и в этом. Он знает это и без слов. Он знает, что Белл принадлежит только ему, весь без остатка, и никому не позволит этого отрицать. Молчаливое согласие, которого так не хватало в самом начале, момент, заполняющий все поля теперь. То, как льнет его тело, как под затылок, небрежно откинутый назад, ложится ладонь, укрывшая от удара о стену, как отклоняют движения ногу, что в неосторожном жесте могла бы задеть стол — они говорят телами. И говорят на одном языке. Им не нужны слова, чтобы понимать и чувствовать друг друга. Как не нужно ничего более, кроме губ, оставивших след за ухом Марко. Он давно не чувствовал этого — дрожи, прошивающей тело так внезапно и с такой силой. Он и сам не знал, что может быть настолько чувствительным. Что его кожа еще не уподобилась его сознанию.
Разуму, который теперь тоже просыпается от векового сна. Эмоции вязким потоком заполняют сознание, и одно чувство этого дает Марко желание дышать с большей силой. Делать больше, чтобы чувствовать больше. Прижимать Тома еще ближе, целовать в ответ, выискивая такие же точки на его теле, ожидая такой же реакции. Любить, значит делать все для счастья другого. Становиться счастливым оттого, что счастлив другой. Теперь эта истина стала для Марко совершенно очевидной — в неторопливой дорожке поцелуев он прервался, чтобы немного выровнять дыхание, и когда своими зубами он коснулся плеча Белла, тот вздрогнул на мгновение. «Нашел», — подумал Марко, и осторожно прикусил кожу над ключицей, отчего Том сорвался в несдержанный стон. Счастливый, нетерпеливый и такой… Марко отвернулся, стараясь сдержать взорвавшиеся эмоции. Эйфория слишком сильна, чтобы так легко принять ее существование вновь.
«Ну, медвежонок, ты чего?» — спросил Том почти шепотом, укусив того за ухо, отчего он вздернул голову и снова встретился своими губами с его. Том в первую секунду ошарашенно раскрыл глаза, но потом забыл и про это — с Марко все хорошо. Лучше не бывало. Они слишком нужны друг другу сейчас, чтобы думать о чем-то другом. Этот воздушный замок слишком красив, чтобы рушить его так стремительно. Куда важнее сейчас — прижаться еще ближе, дать почувствовать свою любовь каждым сантиметром кожи. Чувствовать, что не в силах скрыть ни одна ткань и ни одна иллюзия. Марко обжигают такие касания, он до сих пор сторонится их. Он смущается, как маленький мальчик, но с каким рвением пытается снова поцеловать, как хочет стать ближе к губам и дальше от пояса. Он до сих пор думает, что Тому не нравится его нынешнее тело, он прячет его, стараясь отвлечь все внимание на поцелуй. Он не может свыкнуться с мыслью, что Том полюбит его любым, что абсолютно не важна форма, когда Том уже давно видит его содержание.
Не важно, насколько сильна плоть — они оба выше, хоть О’Хара и не признает этого. Его тело — его стигма, его боль и якорь, который удерживает его здесь и сейчас. Прошлое оставляет осадок, и теперь, после свершившегося, уже, кажется, так давно, его стало слишком много. Он старался верить Тому, он старался принять это как часть себя и поверить, что пройдет. Но факт остался фактом — каким бы желанным не было тело и его касания, какой бы сильной не была любовь, его тело больше не отзывается, как должно. Очередной камень на его плечах, который, обернутый слабостью и неуверенностью, Марко теперь вынужден нести.
— Ты ведь знаешь… — Марко зажмурил глаза, когда Том опустился перед ним на колени.
— Знаю, и не перестану пытаться. Все пройдет, Марко, и не важно, если не сегодня, — движение руки, и штаны слетели с него.
Он ласково потерся щекой о его бедро, прикрыв глаза и улыбнувшись. Марко понимает его, но и понимает, насколько бессмысленны его действия. Каждый раз он пытается сделать хоть что-то, и каждый раз это оборачивается разочарованием. Он готов справляться сейчас, но что будет, если они останутся на этом же месте? На сколько еще попыток хватит терпения и сдержанности? Марко не готов потерять Тома, и никогда не будет готов, но он не может дать ему то, чего тот хочет. Том молодой, он не сможет всю жизнь прожить, довольствуясь тем, что уже имеет. И все рухнет. Вавилонская башня еще не дотронулась и до облаков, а уже грозит упасть.
Но почему в этот раз касания отзываются так остро? Почему хочется прижать кожу, что только что поцелована Томом? Почему с губ срываются стоны? Почему дрожат колени? Том кладет что-то в его ладонь и сжимает ее в кулак. Серьга, вырванная из уха, и потерянная где-то в доме, вернулась к нему — его возможность посмотреть на мир чужими глазами, ощутить его так, как видит его Том. Ощутить себя заново. Собственное желание смешивается с его жаром, затопляя сознание Марко, сводит с ума, и каждый новый поцелуй на коже бедер отзывается взрывом, от которого темнеет в глазах, от которого уже не стоны — крики вырываются из глотки. Марко не думал, что есть еще какие-то чувства, что он не переживал в своей жизни. Не думал, что снова сможет вот так чувствовать что-то, что не ведет его к смерти. Ни боль. Ни страх. Ни ярость.
Любовь.
«Ты справился», — шепчет ему Том, когда Марко в очередной раз, зажмуриваясь, вскрикивает. Он поднимается, целует его, и подается вперед, чтобы Марко ощутил, касание своим членом до его живота. Марко задыхается от одного такого касания. Он не может поверить Тому, не может поверить своему телу, всему, что явно говорит о случившемся. «Что было нужно? Клятая железка?!» — Марко в ярости бросил ее куда-то от одной только мысли об этом. Он не согласится на такое никогда в жизни. Он скорее научится прыгать на одной ноге, чем остаток жизни проведет с костылем. Да, он блеклая тень себя прошлого, но гордость ни за что не даст признать себя немощным калекой. Злоба захватила его, и, не найдя ей выхода, метаясь взглядом по всей комнате, он снова зажмурился и уронил голову на плечо Тома.
— Я не хотел дать тебе палку, медвежонок, — Том целовал его шею, сжимая их члены в ладони плавно качаясь, — я просто хотел показать тебе, что чувствую сам. Ты справишься и без этого.
— Твоя вера в меня… безумна, — хрипит он, и голос его надламывается, — давай просто как всегда.
— Ну уж нет, — улыбается Том с дьявольскими искорками в глазах, и тут же раздается грохот прикроватной тумбочки в спальне.
Тюбик смазки ложится в его ладонь, и Марко, так же обреченно уткнувшийся в его плечо, своей рукой сжимает руку Тома. Он прижаты друг к другу еще сильнее, касания еще чувствительнее, еще ярче, и когда холодная смазка капает на них, Марко вздрагивает. Поднимает голову, и Том кусает его за щеку, поворачиваясь спиной. Трется, стонет, прижимает и его самого к себе. Каждым своим движением, каждым вздохом он показывает свое желание, силу своей безумной веры, и это становится для Марко даже если не спасением, то способностью вдохнуть желанный кислород, будучи утянутым на дно. Пока Том верит в него, он тоже будет верить в себя, и это, возможно, поможет ему снова вернуться к себе сильному и уверенному. Такому, каким Том хочет видеть его.
Марко дрожит, и чем дольше тянется его нерешительность, тем сильнее дрожь. Он входит осторожно, стараясь дать себе как можно больше места, и его промедление взрывается испугом, когда он замечает, как зажмурился и сжал зубы Том, чей затылок все еще лежит на его плече. Он порывается прекратить все это, но Белл хватается за его руку и крепко сжимает, расслабляясь. Все это временное, и время это уже прошло.
— Я последний раз давал кому-то… черт, да я даже не помню, когда! — он ухмыльнулся, подаваясь навстречу, — сейчас уже не так больно, не бойся.
— Но Том… — прохрипел он, все же желая поменяться ролями, но Белл только махнул рукой, отчего его челюсть с щелчком закрылась.
— Наслаждайся, медвежонок, — он улыбнулся и поцеловал его в щеку.
Марко даже с некоторым трепетом первый раз подался вперед, уложив сжатую Томом руку на его животе. Теперь он не боялся. Теперь это больше похоже на радость на грани эйфории. Том весь для него, такой, каким его мало кто видел. Открытый, беззащитный, расслабленный, но такой… будто что-то в нем всегда остается закрытым, запрятанным страшно глубоко. И теперь этого «что-то» нет, и без него Том становится совершенно другим, не похожим на себя обычного. Марко плавно качается ему навстречу, вздрагивая от каждого стона, и меж лихорадочных мыслей повторяет только одно слово: «люблю». И Том словно плавится в его руках, становится все более податливым, несдержанным и активным. Марко готов еще не один десяток минут тянуть этот ритм, наслаждаясь каждым мгновением внутри него, а Том уже ускоряется, уже хочет большего, уже видит за прикрытыми веками развязку. Марко не сможет так быстро отпустить его.
Том тянет на себя, и один несдержанный шаг валит их на кровать в спальне. Марко сверху, но ему совсем не нравится эта поза. Так он не видит Тома, не понимает его чувств и его желаний, и потому выходит из него, переворачивая того на спину. Встречает протестующий взгляд, целует и входит снова, подхватив того локтями под колени. Глубже и резче, — стон превращается во вскрик, утонувший в таком же быстром слепом поцелуе. Они не нуждаются в зрении, чтобы чувствовать друг друга. Тем более — сейчас.
Том собирает в кулаках простыни, выгибает голову и стонет все громче. Он уже терпит с трудом, он хочет конца, думая, что для Марко оргазм наступит именно тогда. На деле же он наступил уже почти час назад, когда все это только началось. Каждый секс с Томом приносит ему чистое удовольствие не только несколько секунд в конце, а каждый момент, что они проводят вместе. Именно поэтому Марко не хочет отдавать Тому свободу действий, ведь тогда все закончится максимально быстро, и он никак не сможет этому препятствовать. Том — неостановимая волна, и в жизни, и в магии, и в сексе, и этого не изменить.
— Я так люблю тебя, Марко, я… — он задыхается своими словами, и Марко снова наклоняется и целует его, складывает руки на его затылке и все же сдается его напору.
— Каждая… секунда… с тобой… лучше всего, что было… — сбивчиво проговаривает он в самые его губы и срывается в такой бешеный ритм, что Том не успевает даже стонать за его толчками.
Марко прижал его лоб к своему, он смотрит прямо в глаза Тома, ошеломленного таким напором, целует все настойчивее и глубже, и в какой-то момент чувствует, каким влажным и скользким стал живот Тома. Его член, зажатый меж их тел, довел того до оргазма слишком быстро. Взгляд помутнел, руки, вцепившиеся в лопатки Марко, сжались и, спустя секунду, ослабли. Марко вышел на предел своих возможностей, и от ритма, в котором удары спинки кровати о стену превратились в непрерывный звук, он кончил с таким криком, от которого стало страшно ему самому. Только теперь он понял, что поднял Тома над кроватью, держа за затылок, и тот, фактически, сидел на его ребрах, потерянный, ошеломленный, но донельзя счастливый. Все силы, разогнанные по крови адреналином, начали растворяться, и Марко, только опустив Тома обратно на скомканные простыни, упал на него, понимая, что сил в нем вряд ли осталось на что-то большее, чем движения головой.
— Ты же весь измажешься, ну! — Том постарался его приподнять, но тот, вообще никак не отреагировав, уронил голову обратно.
— Плевать. Я слишком счастлив, чтобы об этом думать, — бросил Марко и поцеловал кусочек кожи, до которого смог дотянуться, — я люблю тебя, Том. Не представляю, как я мог жить без тебя.
— Даже не знаю. Очевидно, что любой другой от такого секса помрет в страшных муках, — Том улыбнулся, но, не заметив ответной улыбки, засмущался, — а если серьезно, то я тоже. Люблю тебя, медвежонок.
— Я был так плох? — безразлично бросил Марко. Усталость принесла следом за собой опустошение.
— Я тебя побью сейчас, честное слово! — пригрозил Том и взмахнул ладонью, поднимая тело Марко в воздух, — Я даже не помню, когда мне последний раз было так хорошо, понял?! И не смей в себе сомневаться, а то я суну тебя под холодный душ!
— Не посмеешь, — он все же улыбнулся.
— Вот и проверим, — улыбка дьявола сжала его губы, и Том направился в ванную, а поднятый магией Марко полетел следом.
— Марко? Если ты не имеешь ничего против, то… — Том включил воду в душе, и среди ее шума он совершенно перестал разбирать сторонние звуки. И не заметил, что… — Марко?!
Паника волной обрушилась на сознание. Его нет. Нет нигде. Сон прошлой ночи взрывной волной прокатился по сознанию, оставив на своем месте хаос и разрушения. Неужели его, и правда, не было? Неужели он, и правда, был всего лишь галлюцинацией лихорадящего сознания?
Бежать. Бежать отовсюду, чтобы найти его. Даже если все это лишь кошмар, даже если он до сих пор счастлив за океаном — убедиться в том, что он жив, что он все еще существует… страх мутит воду, страх сапфировой пеленой сковывает ноги и топит в себе остатки рационального сознания. Это не…
— Возьми же, блять, трубку! — шипит Том, игнорируя заверения Маркаса в собственной адекватности, — Ону! Скажи мне, прошу, скажи, что…
— Вдохни, — сонно отвечает она, и страх в сознании Тома трансформируется в ярость, — теперь выдохни, — даже будучи напуганным, разозленным, почти буквально кипящим, он повинуется ее спокойному голосу, — что я должна тебе сказать, Том?
— Марко, он же вернулся? Ты же видела его? Ну, скажи! — неторопливо протараторил он, чувствуя, что каждая секунда ожидания может стоить куда большего, чем просто время.
— Ты обдолбался? Конечно, он вернулся, — даже несколько возмущенно ответила она, — что происходит, что ты звонишь мне так рано?!
— Он только что был здесь, а теперь… теперь его нет! Его нет! Он исчез! — Том уже на грани истерики, и грань эта становится все тоньше и тоньше.
— Ты проверил дом? А лестницы? Он же мог просто уйти, нет? — она собрана, как и обычно, но Белл чувствует ноты растерянности в ее голосе.
— Легко ты уходила от моей магии?
— Твою мать…
— Звони Джесси. Война началась.
***
— Папа, ты что, не едешь с нами? — Эрика повисла на его шее, не желая отпускать отца, с которым, и без этого, по ее мнению, не виделась «целую вечность», то есть полтора дня.
— Ты посмотри, какая у нас компания, — Джек перехватил ее, давая Тому свободу, — мы с Джесси, мама, Энн и Лиам, дядя Тео и дядя Хавьер. Папа будет работать, а мы с тобой — отдыхать.
— Дядя Джек, не разговаривай со мной, как с ребенком, я взрослая! — бухтит девочка, но с рук соскользнуть не старается, — Папе тоже надо отдыхать!
— Мы с тобой отдохнем немного позже, хорошо? Сейчас у меня очень много работы.
— Я все взяла с собой? Эта — для Эрики, а эта — для Лиама, верно? — Ону показала в своей сумке два флакона.
— Да, все верно. Они уснут почти сразу после того, как выпьют это. У вас будет примерно два часа. Пусть Джесси перенесет их в первую очередь. Пожалуйста, будьте осторожны, я не переживу, если потеряю еще и вас.
— С нами все будет хорошо, не переживай, — Ону поцеловала его в щеку, — найди его.
— Крис и Йован уже ищут. «Алая Декада» уже перерыла весь Нью-Йорк. Его нет.
— Ты справишься. Не может быть иначе. Возвращайся живым.
***
Магия вырывается из-под контроля от бессильной ярости. Его нигде нет. Крис уже второй день остается с Томом, удерживая его на кровати, пока тот не заснет. Белл бежит, не останавливается в своих поисках ни на секунду. Они не могут найти его, как ни стараются. Он каждый день засыпает со слезами на глазах, ведь понимает, что каждая секунда может обернуться катастрофой, от которой он уже не оправится. Как долго Марко еще сможет продержаться? Как долго он сможет сопротивляться Исайе и ее безграничной жажде превосходства? Том не сможет простить себе, если снова потеряет его. Слишком большая часть его сознания перекрыта мыслями о Марко, и, схлопнувшись, она создаст такую сингулярность, сопротивляться которой Белл уже не сможет. Он не вынесет такой потери.
Непрекращающаяся паника лишает его сил сдерживать рвущееся наружу пламя. Газон перед замком Сципиона выгорает дотла, когда Том появляется там. Испуганные женщины преклонного возраста, сидящие в саду, с криками скрываются за воротами особняка, и следом за ними на улицу выходит и сам Виконт. Он не более чем раздражен произошедшим.
— Она выкрала его! — кричит Том, — Говори, куда она могла его унести?
— Вы знаете, где стоит ее поместье, молодые люди, — ледяным голосом отвечает Фонтен, — скорее всего…
— Я распылил это клятое здание на атомы! — первое место, куда он отправился, когда поиски в Штатах не увенчались успехом. От поместья, и правда, не осталось даже фундамента, — Где еще?!
— Молодой человек, вы вообще представляете, сколько лет каждому из нас? — одним резким взмахом руки Сципион высвободился из захвата, — Да будь мы даже жалкими попрошайками, за эти годы мы накопили бы достаточно, чтобы купить целиком любой мегаполис на этой планете! Как думаете, хоть кто-то из нас пренебрег этой возможностью? В собственности Триумвирата миллионы квадратных метров площадей по всему миру, и если вы хотите перебрать их все, могу только представить, насколько затянутся ваши поиски.
— Именно поэтому я здесь, Сципион, — Том с трудом сдерживал ярость, жгущую все вокруг, — ты знаешь ее, как никто. Она не могла спрятаться в случайной лачуге на Маршалловых островах, пытаясь воскресить бога! Ей нужно место, где он сможет напитаться верой множества людей, когда родится, — Том порывался сделать хоть что-то — бессилие угнетало его больше любых плохих новостей.
— Мистер Белл… — тихий высокий голос раздался из-за дверей поместья.
Она стояла там. Объект ненависти Марко. Та, которую он собирался саморучно казнить. Та, которую он когда-то любил. Та, которую он впустил в свое сердце. И та, которая распотрошила его без ноты сожаления. Маркас рванул к ней, не успел Том и сообразить, что происходит, и кто зовет его. Каждый его шаг разгонял по вянущей от жара траве языки синего пламени, воздух вокруг него все больше накалялся, и он сам уже не видел ничего, окруженный кипящей рябью. Маркас все еще заражается эмоциями других, как бы он ни пытался отделаться от этого. И эмоции Марко, кристаллизованные, твердые и неизменные, он разделил непременно.
— Шлюха! Он верил тебе! Он любил тебя! Как ты могла так с ним поступить?! — Маркас уже протянул к ней руки, но Мехмет мягко оттолкнул Валери назад и встал между ними, а на плечо Тома легла ладонь Сципиона, — С дороги, хинзир*, или я разорву на куски и тебя!
— Как смел ты… — Валери, заметив, как пляшут искры меж волос Мехмета, потянула его на себя.
— Тише, mon faucon*, он имеет полное право на свою ненависть. И не только ко мне, — добавила она, чуть сжимая пальцы на его плечах. Тот опустился на колени, склонив голову, и девушка прижала его затылок к своему животу, — мы лишь хотим помочь, pie-grièche*, наши разногласия мы можем решить и позже.
— Впервые вижу, чтобы Мехмет аль-Хиарим опустился перед кем-то на колени, — ухмыльнулся Маркас, — вы оба повинны смерти, и оба знаете это — вопрос времени, не факта. Я спасу его, и тогда каждый из вас поплатится за свои грехи. Даже ты, Сципион, — оскалился Маркас, и по руке Фонтена проскочил разряд тока, который старик смог погасить, но далеко не сразу, — ты должна знать, девка, где они держат Марко.
— Мы оговаривали план. Его должны были принести в «Око в небо», и там…
— Мои люди проверили этот небоскреб, его там нет! — И правда, Йован и Крис были там, и не смогли найти и следа.
— Вы так в этом уверены? — легкая полуулыбка тронула ее губы, но тут же спала, только лишь стоило вспыхнуть ярости в глазах напротив.
— Нельзя обмануть нюх химеры и глаз грифона, — даже с нотой самодовольства ответил ей Том, — его там нет.
— Вы проверили весь четырнадцатый этаж? — спросила она, и тут же убедилась в своей правоте, увидев непонимание в глазах Тома, — отдел дизайна помещений и архитектуры. У Моро Робера, главы отдела, целая коллекция макетов зданий, им построенных…
— Сжатые пространства… — закончил ее мысль Сципион, — это облегчает наше дело, молодые люди! Нам не нужно создавать клетку для целого замка, достаточно лишь…
— Проект «Око в небо», пентхаус, Мистер Белл. Они должны быть там, я уверена. Я предала Марка, и осознаю свою вину. Но я не знала другого мира, кроме того, который выстроила передо мной Исайя. Она обманула всех, и я как никто сожалею о том, что поверила ей. Марк открыл мне дорогу в мир, и этим я заплатила ему. Прошу, передайте ему мои слова раскаяния.
— Валери, они недостойны твоей боли, оставь этих гауров с их мелочными обидами. Никто из них не коснется тебя, — чуть ли не прошипел Мехмет.
— В отличие от тебя, я осознаю свою вину, и я готова ответить за то, что сделала. Не перед тобой, Том, перед тобой я ни в чем не виновата, — ответила она, окрасив слова привычной холодностью.
— Только за то, что ты сделала с тем, кого я люблю…
— Так это ты! Это от тебя он сбежал на другой конец мира! — она рассмеялась, поднимая руки с плеч Мехмета, — Жалкая замена Косте. Как же мне жаль тебя, Том.
— Распылю на фотоны, мелкая дрянь! — он рванул к ней, на ходу перекидывая через плечо вскочившего араба.
Сципион обессилел от волны ярости, что хлынула на его ауру, снеся ее напрочь, он оторопело отступил назад, испуганно глядя, как корни оплетают лежащего на земле Мехмета. Тот, кажется, вспыхнул всем телом, но в ответ на это Том лишь прошипел что-то, отчего еще секунду назад живые корни покрылись кристаллами и сжали тело триумвира с такой силой, что хриплый вопль вырвался из-за сжатых зубов. Фонтен ошалело наблюдал за тем, что происходит в дверях его поместья, пока Том поднимал слабую еще Валери за горло над землей. Он снова победил их всех, даже не задумавшись.
— Я обещал Марко, что ты останешься живой для него, — потустороннее созвучие голосов преумножило ужас в ее глазах, — но я не говорил, что ты придешь к нему целой.
— Не смей… — прохрипел Мехмет, обреченный наблюдать за этим.
— Ты удивлен, Сципион? Создать алмазы из корней… Трансмутация Прародителя, я лишь выкинул из нее все лишнее…
— Так вот за чем охотилась Исайя. Что ты… — страх тронул и его голос, когда он осознал, что снова слышит это неясное шипение. Только в этот раз в его руках была Валери, — я прошу тебя, Том, остановись!
— Ты уже не требуешь, Сципион? Наверное, это ломает твою гордость, — Маркас злорадствовал. Сотни лет он ждал этого, — Я вижу в ее памяти… Jeune medusa, так ты ее называл? Она станет той, кому так бездумно подражала.
Шипение потонуло в истошных криках. Кожа кусками отслаивалась, а на ее месте пробивалась шипастая чешуя, волосы выпадали, а на их месте прорастали безобразные жгуты, похожие не то на змей, не то на червей, ноги вытягивались, утолщались, и, в конце концов, слились в одно целое, вряд ли походившее на змеиный хвост. Больше оно представлялось мешком с мясом, сочащимся зловонным соком. Ее уже вряд ли можно было назвать человеком. Она уничтожена, она сполна отплатила за свою дерзость.
— Я приду за тобой, девка, как когда-то ты пришла за ним. Чего ты стоишь без своей блестящей шкуры, змея?
— Что ты с-с-сделал?! — завопила она, глядя на свое отражение в кафеле пола, — Я…я…
Тому уже не было дела до ее стенаний. Он исчез, оставив растоптанных высокомерных глупцов наедине с их горем. Теперь он знал, где искать, теперь он осознавал, насколько близок к тому, чтобы вернуть свое счастье. Все сознание устремилось к одной только мысли — он спасет Марко, и тогда они смогут жить дальше, жить так, словно этого всего не было.
Крис и Йован уже на месте. Они стоят посреди кухни в доме Тома, держа в руках осколки Юпитера. Гекла встретила их буйным жаром удушливого серного облака, и в пробитом насквозь жерле вулкана эти куски обожествленной нечисти закончили жизнь. Теперь остался последний шаг.
Шаг до рая, скрытого в адском пламени.
