Десятый Круг

— Что мы будем с ней делать? — Том уже какой день с трудом находил силы, чтобы оторваться от Марко, который, только лишь заметив его рядом с собой, расцветал, словно превращался в самого себя тех времен, когда всего хаоса, охватившего их жизни, еще не было. — Не знаю. На самом деле, нет ничего ужасного в том, чтобы дать ей жить. По крайней мере, сейчас, — он развалился на кровати, и теперь с интересом наблюдал за золотой ящерицей, что бегает по его груди, то тут, то там пытаясь проскрести кожу, — когда она достаточно вырастет, в ней проснется жажда найти своих сестер. — Откуда ты знаешь? — Том упал рядом с Марко, а матрас отпружинил, и ящерица подскочила, но ловко успела ухватиться хвостиками за волосы на груди Марко, и тотчас вернулась к привычному делу. — «Прародителем» меня назвали не только потому, что я создал чуму, то вина церквователей. Делом моей жизни было собирание таких, как она. Например, когда-то я половину Мексики исколесил в поисках маиса, который вырос из осколков Сентеотля. Вы знакомы, кстати, — он усмехнулся, когда Том схватил беспокойное животное и попытался удержать его в ладонях, — а чего мне стоило поймать всех зверей Артемиды, лучше и не спрашивай… — Том вообще любил слушать Марко, особенно, когда тот рассказывал о чем-то, что его не печалит. А этот рассказ открывал заново мир, в котором они живут, и потому Том еще почти час не мог прервать старого мага, увлеченный своим любопытством. — А почему тогда этому богу нельзя возродиться? — ящерица попыталась залезть Марко в ухо, и Том, рассмешенный этим, дунул на нее. Та, видимо, обиделась на него, потому улеглась у О’Хары на шее и обернулась своими хвостами в небольшой шарик. — Боги бывают разными, как и люди. Но почти все они способны к мирному сосуществованию, кроме тех, кому еще во времена величия их божественность снесла крышу. Потому я очень постарался, например, чтобы детки Зевса — Афина и Арес — не воскресли никогда. Эти двое — война в чистом обличии, а их отец — и того хуже. На самом деле, моей глупостью было полагать, что Исайя не найдет его, амбиций ей никогда было не занимать. — Ты же говорил, что она убила Юпитера? — Имена разные, но бог, куда не денься, один. Все они — существа горделивые, но когда вера в одних местах гаснет, то их охватывает голод и слабость, а с этим они уже не могут смириться. Гордыне приходиться подвинуться, когда приходит нужда. Они меняют имена и получают новых фанатиков. Вот такая вот скучная история. — То есть, Исайя не сможет воскресить Юпитера самостоятельно? Поэтому она охотится за тобой? — Том приобнял его, почувствовав, как тот дрогнул, услышав вопрос. Так ему будет легче. — Сможет, конечно. Ей нужен не я, а заклинание, которое мы с Архитектором Слов создали для этого. Он уже почти как три сотни лет мертв — остался только я, и она знает, что я сделаю, если доберусь до осколков громовержца. Брошу в жерло ближайшего вулкана, — пояснил Марко, когда Том с особенным интересом взглянул на него. — Тогда мы знаем, что нужно сделать с этой хвостатой, — предложил Том. — О, это работает не так. Из тех осколков, что Исайя уже имеет в своем распоряжении, она может, без особых проблем, собрать своего ручного божка. Вопрос только в том, насколько сильным. Нет никакой разницы, сколько их будет, если будет хотя бы один. Нам нужны все, чтобы разобраться с этим окончательно. — Что нам с этим делать? — Тому нравилось, что больше он не должен ничего решать. Он, наконец, нашел того, кто сможет держать небо вместо него, когда будет нужно. И сейчас он чувствует, что и Марко нравится быть сильным для него. Возможно, даже изменившись, им обоим нужно было остаться старыми собой. — Мы не найдем Исайю, а даже если найдем, то она в следующий же миг сбежит. И пытаться угадать, кого из своих «дочерей», — Том готов был поклясться в этот момент, что Марко прошипел это слово, — она нафаршировала этими зверьками, тоже бесполезно. Эта шахматная партия тянется уже семьсот лет. И сейчас не наш ход. — Эти ее дочери… как она их создает? — После Отсечения на нас напал Влад, мой сын, Астриарх церквователей, со своими прихвостнями. Чтобы с ними разделаться, я использовал «Плененное пламя», — Том вздрогнул вместе с Маркасом. Ардант-то знал, что уготовил Триумвират тем, кто использует это заклинание, — а Исайя использует обратное заклятие. Часть своей силы она отдает им. Ей самой, в общем и целом, магия ни к чему, хватит и того облака-осколка в ее легких. А вот ее дочурки воспринимают это как благоволение свыше, хоть и, по сути, они — ничтожества, еще более слабые, чем я сейчас. — Облако-осколок? — Тома даже рассмешила эта идея, но дальнейшее размышление о ней пугало его все больше и больше. Насколько же будет сложно не дать ему вселиться в кого бы-то ни было? — Легенда о Данае и золотом дожде. Зевс был хитер, этого не отнять. — Расскажи мне эту легенду, — Том устроил голову на его животе поперек кровати и принялся слушать. Он знал ее, и знал хорошо, с детства, когда зачитывался этими мифами, но послушать ее в новой интерпретации, с едкими и поразительно уместными шутками от Марко, он отказаться не мог.       О’Хара улегся чуть повыше, и, поглаживая голову Тома, принялся опошлять мерзкими подробностями волшебную сказку Томова детства. Том смеялся вместе с ним, когда Марко счел глупостью жаждать невинности дочери и оставлять служанкой суккуба, оба они, как ни пытались оставаться культурными, засмеялись когда прозвучала фраза «золотой дождь», ныне обретшая совершенно иной смысл. Тем не менее, им обоим казалось чуждым решение царя — ни один из них, даже зная, что их внук станет причиной их смерти, не отважится хоть как-то это предотвратить. Идти поперек судьбы — жестокая и, при том, заведомо проигранная партия. –… и так родился Персей, который в будущем будет упражняться в метании диска и, тем самым, снесет голову нерадивому деду. У судьбы жестокие шутки. — Всегда хотел поговорить с Норнами, — взял свое слово и Маркас, — но так и не смог их найти. — Они всегда жили в самом предсказуемом месте на свете, Маркас, — Марко ласково улыбнулся и руки не убрал, — на Олимпе. — Ты шутишь? — ардант поразился своей глупости, — неужели все так просто? — Об этом я расскажу в другой раз. В ближайший час мы будем только слушать, и будет хорошо, если в нашу сторону не прилетит чего тяжелого. — О чем… — но тут и Том расслышал звук открывающейся двери. Единственные ключи, не принадлежащие Тому, у Ону.       Ону же, вопреки их худшим ожиданиям, не пустилась обследовать квартиру на предмет спешащих одеться обитателей. Скоро и до них добрался аромат свежесваренного кофе, и Том, глядя, как Марко пытается отыскать хоть какие-то штаны, которых он не надевал с самого того разговора почти две недели назад, все же вышел к ней. Уже в коридоре он дернул ладонью, и дверца шкафа сдвинулась, а стопка его старых вещей грохнулась с полки. Выйдет, когда отважится. Если отважится.       Ону сидела на столешнице кухонного гарнитура, как сидела здесь всегда, когда появлялась. По понятной только ей причине она презирала здешние стулья, и теперь, зная, что ее манеры никому тут не нужны, она чувствовала себя вполне спокойно. Как человек, которому в детстве запрещали баловаться спичками, игнорирует существование зажигалок, будучи взрослым. Она чуть не поперхнулась, увидев Тома, босого, наскоро одевшегося непонятно во что, с торчащими клоками отросших уже волос. Она привыкла к совсем другому виду. — Пришла познакомиться, — она улыбнулась, и Маркас, подойдя ближе, поцеловал ее, а она, кажется, была заинтересована даже не поцелуем, а запахом, исходящим от тела, — показывай своего нового мужика! — добавила она и откинулась на стену, придав своему виду еще больше вальяжности. — Ты нас прервала, — Том подобрал выбившийся из ее прически локон и вправил обратно в аккуратно уложенную прическу, а Ону шумно вдохнула запах с его руки, — знакомый запах? — Не знаю, но тут он чувствуется гораздо ярче, чем на твоих костюмах, — она еще раз постаралась различить знакомые ноты, но провалилась, — не говори только, что это Гаррет. Такой безвкусицы я тебе не прощу. — Ага. Лиам, — буркнул Маркас, и в этот раз Ону, и правда, подавилась, — выйдет, как соберется. Как Эрика? — он не пренебрегал своими отцовскими обязанностями, но теперь все реже появлялся дома, радуясь каждому моменту, когда Крис с Джинн после школьных занятий заезжали в «Круг» перекусить и сделать уроки. Но и этого было непозволительно мало. — Скучает. Особенно по папе-Маркасу. «Он обещал сводить меня покататься на лошадях!», — Ону спародировала голос Эрики, и от этого они оба рассмеялись, — не пропадай из ее жизни, Марки. Не забывай, что Рео нам пообещал — мы должны растить ее вместе. — Конечно. Я никогда вас не оставлю, — пробурчал Маркас и снова ее поцеловал, — люблю. — Осторожней, а то заревнует, — предостерегла она, когда тот, обнимая, стащил ее со столешницы. — Не бойся, не заревную, — Марко стоял в дверях кухни, не зная, как ему себя вести, — добрый вечер, Ону. — Марк-ко?! — она даже заикнулась, глядя на него. Момент, и она уже бежит обнимать его, но останавливается в шаге от Марко, и лицо ее каменеет. Она все же осознала то, чего они боялись. «Да разверзнется ад», — подумал Том, и Марко в этой мысли был с ним как никогда солидарен, — Ты! — она развернулась к Тому и резким печатающим шагом принялась долбить паркет, — Сколько он здесь?! Две недели?! Три?! Какого черта я узнаю об этом только сейчас?! — в ярости своей она почти потеряла человеческий облик. — Ты знаешь, каким он бывает, когда ломается! — Том не думал уступать и виниться. В этой ситуации, конечно, правых нет, но и неправых уж точно, — Я тут весь месяц старался не появляться, лишь бы хуже не сделать, а что бы сделала ты? Пробовал я и своими методами, и твоими, и если наставительный пинок работает на меня, то не на него! — Я знаю его лучше всех на этом чертовом свете! — она попыталась схватить Белла за его кардиган, но магия, мягко уцепившаяся за ее запястье, не позволила, — А ну, отпусти меня! — Конечно, лучше всех, — Марко подошел к ней, злобно таращащейся на Тома, и приобнял, а она, хоть и для виду, постаралась вывернуться, — но в тот момент это бы только навредило. Прошлый опыт мало помогает в таких делах. Ты же знаешь, я не учусь на своих ошибках. — Танго на граблях, — проворчала она, и все же обняла в ответ, — но тебе, головешка ершистая, я этого не прощу, понял! — Ты когда-нибудь отцепишься от наших волос? — тут недовольным остался уже Маркас, — А ну, иди сюда, я покажу тебе, каково ему было! И каково было нам от этого! — Я в твою реку больше ни разу не шагну! — Ону отпрянула от протянутой руки, но Марко в ответ на это подставил свою.       Эмоции Тома, запертые в черных водах — оружие, способное сразить любого. Не нужна даже особая подготовка, поза или заклинание. Том просто позволяет ей выйти из берегов, позволяет разлиться по всему телу, и тогда достаточно и касания, чтобы ледяная игла прошила самое сердце, заставив его пропустить удар. Так же, как испуганно замерло сейчас сердце Марко. Как пробрала расходящаяся от ладони дрожь, как опустел взгляд. С таким трудно совладать, сохранив лицо. — Ты научил меня этому. Эмоции нужно держать в узде, иначе они сотворят много такого, о чем захочется забыть, — ладонь бессильно опала, а взгляд Марко снова обрел смысл, — в этой реке много дерьма, но оно никому не навредит, пока держится в своем русле. — Ты действительно так за меня боялся? — Марко не отпускал Ону, и та, кажется, уже и сама заметила, что должна вывернуться, но, тем не менее, не отпускала. Так сильно она скучала, что впервые за несколько десятков лет не может понять себя саму — древнее, забытое уже, чувство. — Вам что, так нравится меня оскорблять? — усмехнулся Том, — Я бы не нянчился с тобой, если бы не… — Какой стеснительный! — прошипела Ону, и Маркас ей поддакнул. В их трехстороннем вялотекущем конфликте произошло смещение статусов «жертва-охотники». — Вот если бы я не любил вас, всех троих… — Том пытался им угрожать, но выходило смешно. — То что? — Ону уже улыбалась той хищной улыбкой, какая являлась каждый раз, когда у нее получалось уколоть Маркаса. — Даже думать боюсь, — произнес Белл и присоединился к их объятиям, — без вас бы не было меня.       Это мгновение казалось бесконечным. Миг, внутри которого уместилась вся их история, вся любовь, прошедшая сквозь года, и не потерявшая своего света. Преобразованная жестокой жизнью, изломанная, но все же… любовь. То, чего Тому так не хватало, то, без чего он рос блеклой тенью себя нынешнего. То, чего Маркас боялся, как огня, и то, что согрело его ледяную душу. В этот момент они оба были по-настоящему счастливы. — Я приду к тебе еще, Марче, — она поцеловала его в щеку, и хотела шлепнуть по животу, но провал, оставшийся на его месте, смутил ее, — когда присутствие двух членовредительских элементов не помешает нашему разговору. — В любой момент, Ону, — улыбнулся Марко и поцеловал ее в лоб. — Я сменю замки, — проскрипел Том, награжденный новым именем. — Но все равно дашь мне ключи, — она поцеловала и его, — иногда ты бываешь такой занозой, но я все равно люблю тебя. — И я тебя, — пожалуй, всех присутствующих смутило то нечто, получившееся из голосов Тома и Маркаса, слившихся в одно звучание. — А вот и они, — Ону услышала звон, оповещающий о прибытии лифта на нужный этаж, — познакомь дочь с ее названным дядей, папочка, — взгляд Ону ярче всего описывал триумф ее иронии над ними всеми, и, в следующий же момент, входная дверь открылась, и Эрика с криком вбежала в квартиру. — Папа! — Эрика совсем не стеснялась в выражении своих чувств, — Я так соскучилась! — Она так на тебя похожа, — заметил Марко, обращаясь к Ону, пока Том кружил все еще висящую на его шее дочь. — Не я один это заметил, — буркнул Маркас, и Ону закатила глаза, — познакомься, Эрика, это Марко. — А… вы кто? — она в момент оробела, глядя в глаза Марко напротив. Том поднял ее на руки, и они оказались с ним почти на одной высоте. — Я близкий друг твоего папы, приятно познакомиться, — он протянул ей ладонь, и та с недоверием ухватилась за нее, — Марко О’Хара. — Эрика-Джинна Фалькора Белл, — ответила она, и родители ее с гордостью переглянулись. Третье имя их дочери совершенно не давалось, а сейчас она произнесла его без единой запинки, — а с каким моим папой вы дружите? — С Томом, конечно, — он делал осторожные шаги, не зная всей ситуации. — А с папой-Маркасом вы не дружите? — с недоверием спросила она, крепче прижавшись к отцу. — С Томом больше, но и с Маркасом мы не в ссоре, — уклончиво ответил он. — А вы знаете дядю Йована? — спросила она, и все собравшиеся уставились на нее. В том числе и Йован, с интересом наблюдавший за всем происходящим из коридора. — Нет, но буду рад… — серб нарочито громко кашлянул, и О’Хара узнал его, — … а знаешь, мы знакомы. Кого не ждешь, однако, Альфа-семь. — Альфа-четыре, — поправил его Йован, — но больше это имя мне не принадлежит. — Папа, твой друг очень странный, — прошептала Эрика Тому на ухо, но шепот ее, тем не менее, расслышали все собравшиеся. — Зато он умеет играть в шахматы, — ответил ей Том таким же шепотом. За то время, что прошло с овладения дочкой деревянными фигурками, это умение превратилось в ней в настоящую страсть. — Чур, я играю белыми! — скомандовала она, соскочила с рук отца и потянула Марко к книжной полке, на которой лежали шахматы, выплавленные Маркасом из ложек от праздной скуки. — Твоя волшебная груша так огрела по голове Криса, что он еле дошел до кровати, — Йован вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Он кивнул Ону и сцепил с Томом руки, обнявшись. — Мы рассчитывали проваляться целый вечер! — все планы Тома пошли крахом. — Семейная жизнь, — Йован пожал плечами и присоединился к начавшейся партии на стороне подопечной. — Я думаю, Эрике рановато знать о… ты понял, — Ону старалась говорить как можно тише. — О чем?! — она подскочила, но Йован, нависший над ее креслом, мягкой силой усадил ее обратно. — Не лезь в дела взрослых, Росточек, — он называл ее так, преисполненный серьезности, в общем, как и всегда, и эта смесь, из раза в раз, смущала и смешила всех окружающих, — ты подставляешь слона под удар. — Я знаю, Пенек! — этого Эрика нахваталась от Реджи, который, хоть и редко встречался с ней, все же умудрялся вложиться в характер юного дарования. — Да, я понимаю, — ответил ей Том. Все они — семья Эрики, но она еще не готова принять, что ее отцы могут любить разных людей, — не беспокойся на этот счет.       Эрика, к удивлению всех, умудрилась свести к ничьей партию с тем, кому, кажется, и вовсе нет равных в таких играх. Она настаивала на еще одной игре, но Ону напомнила, что дома ее ждет овощное рагу, которое та обязательно должна съесть, так как «день всякой всячины» только завтра. Дочь нехотя признала свои обязанности и засобиралась домой, а Марко, в свою очередь, предложил занять ребенка на выходные, и приготовить для нее такой торт, какого она еще никогда не ела. Ону не нашла причин отказать — ей и самой, несмотря на такое количество всевозможных нянек, нужен был отдых. Том же, наблюдая, как радуется предстоящим выходным дочка, каким довольным выглядит Марко, и сам чувствовал себя до невозможности счастливым. Все планы окончательно рухнули, но их место заняли новые, куда более интересные. Время не властно над ними с Марко, они еще успеют провести свою вечность наедине, а Эрика будет счастлива. Это для Тома всегда будет самой главной целью на всем свете и во всех временах. — Небольшой вопрос… — начал Том. — Ты тоже ровно ничего не смыслишь в выпекании тортов? — Марко рассмеялся, глядя на вздернувшего брови Тома, — Что ж, у нас есть целая ночь, чтобы научиться. — Значит, отправляемся за покупками! — объявил Том и принялся искать свой кошелек. — Том, я… — Я буду с тобой, не бойся. Йован тоже с нами, — Белл кивнул на задремавшего в кресле серба, — беспокоиться не о чем.       Марко не выходил из дома с самого возвращения сюда. Том и не ожидал, что это станет чем-то пугающим, но страхи, подчас, приходят в жизнь человека неожиданно, вместе с устоявшимся порядком, с жизнью, которая, кажется, вошла в спокойное течение. С жизнью, малейшее колебание которой ставит ее на грань обрушения. Стабильность во время войны — карточный домик, который попавшие под огонь воспринимают, как нерушимую крепость. Крепость, которая громогласно падет, похоронив под своими обломками всех тех, кто пытался укрыться за ее стенами. Лицом к лицу со своим страхом — другого оружия нет, и не будет никогда.       Марко долго стоял у двери, глядя на Тома, уже вышедшего в подъезд. Том не торопил, ведь знал, что главное сейчас — решиться. Для этого нужны силы, ведь он всегда может отступить, укрыться там, где никто не достанет его, ведь карточный домик все еще стоит, все еще создает иллюзию безопасности. О’Хара и раньше чувствовал эту иррациональную слабость, но теперь она, кажется, объяла его целиком, и даже один единственный шаг стал невыносимо тяжелым. И Том, протягивающий ему руку, кажется, не способен помочь, но как же становится легко, когда ладонь сжата в другой ладони, горячей и крепкой, как просто становится сделать шаг, как думается ему, в бездну. — Если станет невмоготу, только скажи, — Том невесомо чмокнул его в висок, пока они ехали в лифте, — я отнесу тебя домой. — Я справлюсь, — ответил он, но дрожь в теле, которой отозвались его слова, говорила совсем о другом. — Вот и вы, — Йован, встретивший их у лифта на парковке, выглядел обеспокоенно, — Виконт связался со мной буквально минуту назад. Выразил желание поговорить с Томом. — Нам не о чем говорить, — безразлично отозвался Том, поравнявшись с ним, — свои волеизъявления на счет Исайи пускай оставит при себе — при следующей встрече я оторву ей голову, не задумываясь, — закончил Маркас. За столетия ярость в нем превратилась в холодную мстительную злобу. — Во всяком случае, — Йован протянул ему плотный бумажный пакет, — это лежало на капоте машины. Внутри телефон, позвонивший, как только я его включил. Звонить или нет, дело твое, но в дом его не заноси. — У нас есть время в пути, — сказал Марко, — сомневаюсь, что этот разговор нам чем-то повредит.       Дорога, на зло Тома, вышла самой подобающей для разговора. Они увязли в пробке, и молчание даже начало угнетать, когда телефон зазвонил снова. Тому захотелось, было, выкинуть его из окна и вовсе забыть об этом, но Марко взялся за него куда быстрее. — Говорите, и вас услышат, — объявил он, когда громкая связь встряхнула их нетерпеливым рыком. — Кто слышит нас? — невозмутимый голос Сципиона сразу начал раздражать Тома. — Все, кто должен, — Марко, сломанный и разбитый, надел маску привычного себя, и Том даже улыбнулся, услышав голос с призрачным весельем в нем, — что тебе нужно, Сципион? — Хочу напомнить о своей просьбе относительно Исайи де Рейе… — И речи нет, — отрезал Маркас, — она умрет, и я буду отомщен. Выбирай, старик, либо она, либо ты. — Ты не осознаешь своей уязвимости, Маркас, — все так же спокойно ответил он. — А ты — своей опрометчивости, Виконт, — Том словно плюнул в него ядом, — всю ли Чуму Аквилеи ты уничтожил? — Белл слышал, насколько Маркас доволен его тоном и тем, с каким громом прошла демонстрация их вооружения. — Несомненно, — произнес Виконт, но голос его дрогнул. Страх из глубин прошлого подкосил его, — тебе не напугать меня старыми сказками. — Ты предупрежден, — Марко, не менее потрясенный словами Тома, тем не менее, совершенно спокойно ответил Фонтену. Тревога сверкнула в его глазах, которые Триумвир, к его горю, не видит, — это все? — Нет, — устало выдохнул он, — на счет дочери Исайи… Селин, если быть точным. Мои агенты отмечают, что она необычайно тесно связалась с Мехметом. Он вступится за нее. — И это будет поводом свернуть шею и ему. Эта несносная девка не остановится ни перед чем, если это будет грозить ее матери, — Маркас еще в прошлой жизни видел дочерей Исайи, и знал, насколько те ей верны. Ничего в их мире не меняется. — Селин — моя, — отрезал Марко, и от его тона у всех слушающих дрогнули поджилки, — я дал ей эту жизнь, и я заберу ее обратно. — Узнаю Магнуса Прародителя, — довольно заметил Сципион, — но, тем не менее, прошу оставить дела Старого Света мне. — Так и будет. Когда Исайя сделает свой ход, других правителей не останется, — ухмыльнулся Маркас, — Король умер, да здравствует Король! — Ты, Маркас, величайшее зло, которое мы когда-либо посеяли, — ответил на это Сципион. — Он не зло, — вступился Том, — он ваша смерть, не более.       Звонок завершился, а телефон, щелкнув, перестал работать. Теперь они знают, что Мехмет вмешается в эту бойню. Знают, и у всех, кроме Маркаса, это вызывает только злобное недовольство. Мало было тех, кто стремится прервать их жизни, и теперь их стало еще на одного больше. Ни разу, за все их с Томом знакомство, Мехмет не показал себя хоть сколько-то сильным магом, но даже Маркас опасался его силы, потому как и раньше видел, что он способен сотворить. Тому достались только чувства, с трудом выуженные из памяти, не картины и не воспоминания. Только омерзение, недоумение и страх. Маркас был свидетелем его зверств, и в те времена произошло что-то настолько ужасное, что само воспоминание об этом заперто настолько глубоко, насколько Том не способен забраться. — Мехмет, и правда, настолько силен? — с недоумением спросил Том, не дозвавшись ответа от Маркаса. Йован разошелся с ними на входе в супермаркет, и теперь они были предоставлены сами себе, как нельзя более удовлетворенные тем, что никто не прислушивается к их разговорам. — Ужасающе. Одна, пожалуй, особенность — он совершенно необучаем, и это сыграло ему не на пользу. Он способен творить такие заклинания, которые мне не снились и в самых смелых снах, но делает он это по наитию, безграмотно, и потому малоэффективно. Если ты огонь, то он взрыв — ты вспыхнешь и продолжишь гореть, а он взорвется и погаснет. — Откуда ты это знаешь? — Том заметил, что Марко старается смотреть под ноги, лишь бы не встретиться взглядом с другими людьми, и потому чуть сильнее сжал его руку. — Когда-то и я старался его учить. Тот редкий случай, когда и мне не хватило терпения. Ни я, ни Сципион, ни его предшественник в Триумвирате, которого тот убил, когда более-менее овладел своей силой, не смогли хоть что-то вдолбить в эту голову. Таково бремя первотворцов — нет никого, кто может указать путь, а со временем, привыкши брести во тьме, ты уже не видишь света вокруг себя. — А Исайя и Сципион? Как научились они? — Они просто были менее презрительны ко всему остальному миру, — Марко пожал плечами, — так, мука…       О’Хара устал от этого разговора, и потому свернул с темы, прикидывая, что им будет нужно. Том предлагал рецепты тортов, пока они брели между полок, и, в конце-концов, когда второй десяток самых разных тортов подошел к итогу «отклонено», выбор остановился на банальном, в какой-то степени, «Красном бархате». Возможно, это не вызовет какого-то особого восхищения, но Эрика точно будет рада. Куча самых разных продуктов, набранных запасом на случай бестолковости пекарей, заняла полтележки, и теперь они собирали продукты для себя самих, уже уставших от ресторанной еды. — Йован берет для них с Крисом какое-то немецкое пиво, которое, как он утверждает, пьянит даже нежить, — заметил Том, когда они завернули в отдел со всевозможным алкоголем. — Это баварское, — ответил Марко, — у них особенный хмель, удивительным образом сросшийся с рассветником. Людям не вредит, а нас пьянит. Природа всегда стремится к лучшему. Надо бы взять. — Не сегодня, иначе мы к утру будем не в состоянии провести день с ребенком. Будет тебе пиво, как снова останемся одни, — Том будто клюнул его в щеку быстрым поцелуем.       Йован остался в магазине, и, по лицу продавца мясной лавки, Том понял, что проведет он тут еще немало времени — придирчивости ему не занимать. Они ехали домой медленно, продираясь через очередную пробку. Том несмело подпевал плейлисту, который не обновлял уже, кажется, лет двадцать, и в этом состоянии, похожем чем-то на транс, он и не заметил, как завернул на парковку, а Марко, до того молчавший, задремал, оставив свою ладонь на бедре Тома. Магия оставила поддержку, достаточную, чтобы Том обошел машину и поднял его на руки. Пакеты с продуктами, подхваченные невидимой рукой, тянутся следом, и Белл, сам не понимая зачем, продолжает напевать оборвавшуюся на самом начале песню, надеясь, что она поддержит сон Марко, все еще такой же беспокойный. — Никогда бы его не отпускал, — мысль, проскочившая в сознании Тома, словно бы, и не по его воле, но так ему понравившаяся. — Даже и не верится, что когда-то он хотел убить нас, — ответил Маркас, вглядывающийся в каждую деталь отражения лифтового зеркала. — То же самое могу сказать и о тебе. — Твои чувства, твои мысли… такая она, неискалеченная любовь? — Вряд ли во всех нас осталось хоть что-то неискалеченное, но… да, наверное, да.       Лифт с невообразимо громким скрежетом открылся, и Том обреченно закатил глаза — они не дошли до дома буквально пару шагов, и вот, Марко встрепенулся, заспанными глазами оглядываясь по сторонам. На лестничном пролете в очередной раз перегорела лампочка, и мрак ему отнюдь не помог, но что он смог разглядеть, так это взгляд Белла, спокойный и теплый. Марко улыбнулся в ответ и постарался выпрямиться, слезая с рук Тома. Зевнул, потянулся, подхватил висящие в воздухе пакеты и двинулся к двери квартиры, изгибая пальцы. — Алохомора, — усмехнулся он, когда дверь открылась. — Марко? — лифт, до того спешно сбежавший, снова открылся, и в свете его ламп они заметили Ив с какой-то папкой в руках, — Марко! — Осторожно, — она бросила папку и побежала к нему, а от ее кошачьего прыжка Марко упасла только магия Тома, застопорившая ее буквально в сантиметре от старого мага, — Жужа, пусти меня! — Марко едва заметно кивнул, и Том исполнил просьбу. — Как давно я не видел тебя, малышка, — О’Хара обнял ее так же крепко, и вместе с ней вошел, — какими судьбами ты в нашем доме? — В вашем? Так вы что… — Ага, — Том закрыл за собой дверь. Папка со свистом влетела в квартиру в последний момент, — это… оу. — Какой-то лысый мужчина влетел к нам под вечер и обещался казнить тебя десятком разных способов, если ты не поставишь какие-то подписи до завтрашнего обеда, — Ив рассмеялась, каким-то образом умудрившись перелезть Марко на спину, пока тот раскладывал продукты по полкам. — Узнаю старину Эриксона. Он все еще старается прятать лысину? — Марко, кого ты в этом городе вообще не знаешь? — Том принялся копаться в документах, но довольно быстро оставил это дело, поняв, что ничего в этом ему совершенно не понятно, — Я отнесу это Ону, не теряйте.       Эрика снова унеслась к своей подружке, Ону с Лиамом заканчивают свои дела, а Энн, то ли счастливая, то ли совершенно пьяная, гоняет вино по бокалу в кресле у камина. Том старался быть максимально тихим, и получилось у него настолько хорошо, что Ону вздрогнула, когда он поцеловал ее в макушку. Лиам чуть не грохнулся со стула, а Энн вытаращила глаза, так как, будь Том простым человеком, а именно такого он должен изображать при Лиаме, он бы не прошел мимо нее незамеченным. В итоге все просто сочли это своей неосмотрительностью, и немая сцена так и осталась таковой. Том оставил на столе папку Эриксона и щелкнул пальцами по ней, Ону кивнула ему, и на этом они попрощались. Том исчез так же быстро, как и появился, но эта картина снова отдалась в его душе чем-то теплым и до тяжести спокойным. — О таком я мечтал, — вдруг начал Маркас, — жизнь, в которой даже слова не нужны. — И вот она, реальная. — Спасибо, Том. — Ты все сделал сам, меня не за что благодарить.       Ив, кажется, теперь не отлипнет от него никогда. Он даже остался в той же рубашке, хоть и штаны сменил на домашние — она не слезала с него даже в тот момент. И теперь он, очевидно, приняв ее за рюкзак, принялся замешивать тесто для коржей, каждое действие сверяя с рецептом, а Ив, то и дело, вносила правки в его действия — муки больше, масла меньше, сахара не жалеть, с красителем осторожнее…       Том переоделся сам и пересадил детеныша коалы на свои плечи, и стал помогать с ее указки. Она в этом понимала куда больше них самих, и теперь они в спокойствии ожидали, пока коржи выпекутся, а Марко все кидал тревожные взгляды на духовку, ожидая, что все-таки что-нибудь пойдет не так. — Не бойся, если сожжем, я тебя снова в магазин не возьму, — заверил его Том, но Марко оттого спокойнее не стал. — Не в том дело. — Ты боишься выходить на улицу, старичок? — усмехнулся Ив, а Том ей назло качнулся назад, отчего та чуть не свалилась, — Ладно-ладно, поняла. — Не хочу расстраивать ребенка. Она такая… не знаю, как сказать. Мои дети были такими же. — Миранда искала тебя в прошлом году, — Ив дернула Тома за ухо и соскочила с его плеч, — я сказала ей, что ты улетел, дала телефон, но… — Время и ей отпустить, — признал Марко, — она такая же, как и Эрика. Она взрослеет, стареет, а я — нет. Она не должна узнать об этом мире — таков закон: пока след заметен, никто не пройдет по нему в поисках твоей крови. — Видимо, не одни мы не подчиняемся законам Триумвирата, — выдохнул Том — крем отчаянно отказывался взбиваться, — на Ону и Эрику уже однажды напала «Алая Декада», нашими с тобой стараниями, между прочим. Да и Сципион не гнушается сегодняшних угроз. — Будь уверен, он не тронет твою дочь. Ты не задумывался, почему он выглядит таким старым? Два его сына — «заметенные следы», которые должны остаться таковыми, но отказаться от своей жизни он уже не в силах. — Триумвират… родители пугали нас им в детстве, — Ив состроила лицо до странного задумчивое, глядя то на Тома, то на Марко, — засыпай, а то придут злые-злые колдуны из Триумвирата и утащат тебя далеко-далеко. Я думала, что это все сказки. — Они не сказки, они те, о ком сказки сочиняют, — ответил ей Марко, — и сказки эти вряд ли хоть когда-то кончались чем-то хорошим. — И почему тогда их никто не сверг? В Европе любят революции, а это… — Триумвират — идеальная тирания, малышка, — тяжело вздохнул Марко, — они втроем способны вырезать весь остальной мир, и вряд ли кто-то сможет им в этом помешать. И уж более я сомневаюсь, что им нужна хоть чья-то поддержка. — И правда, страшилки. Ну, до здешних мест они не дотянутся! — она махнула рукой и снова повеселела. Том и Марко почти синхронно улыбнулись — такой ее видеть им нравится куда больше, — Самое время доставать бисквит!       Торт собран и отправлен в холодильник ждать своего часа, Ив засобиралась домой, и Том вызвался ее провести — час поздний, и хоть одного истинного вида каждого из них хватит, чтобы любого грабителя повергнуть в шок, Белл не хочет рисковать. Его семья — единственное, что у него есть, бесценное и бесконечно уникальное, и никогда он не допустит мысли о потере. Ив отпиралась, но когда неожиданно для себя оказалась на пороге собственной квартиры, ее аргументы резко потеряли значимость. — Марко все еще не оправился, что бы там ни произошло, — сказала Ив, когда дверь квартиры со скрипом открылась, — береги его, Жужа, он как маленький ребенок, когда не видит в жизни смысла. — Том старается, — Маркас пожал плечами, и Ив невольно вздрогнула, — со временем все вернется. Не сразу, но… теперь уже лучше, чем раньше. — Когда вы… — она все еще не может подобрать произошедшему правильных слов, — он очень изменился, и это до сих пор с ним. Мне кажется, он все еще видит вас, как тогда, или сам занял твое место. — Прошу тебя, не говори остальным. Дай Тому с Марко время, они придут сами. Марко тяжело. — Ты заботишься о нем, Маркас? — Ив вошла в квартиру, и Маркас последовал за ней, — Мне казалось, ты хочешь его убить. — Я не могу игнорировать чувства Тома, а он — мои. Мы ограничиваем их, но часто это невозможно: я не люблю его так же, как Том, но… — Ты смущаешься?! — она даже сумку из рук выронила, — Маркас, да ты становишься человеком! Поздравляю! — Жажда крови далеко в прошлом. Сейчас я благодарен Марко, он сделал Тома счастливым, он спас нас обоих. Да, и я забочусь о нем. — Раньше мы с Реджи смеялись над тем, что вы с Томом — пчела и оса, — один работает, а второй кусается без повода, а теперь я понимаю, что ты не оса, а шмель. Выглядишь страшным, а на деле — милейшее создание.       Ив обняла его, щекой прижавшись к его груди. Крепко, и Маркас, отчего-то сраженный простотой сравнения, почти автоматически обнял ее в ответ. Но стоило одуматься, и эти объятия потеряли свой автоматизм — Маркас хотел обнять ее, хотел показать свою благодарность, лучшее в себе — то, что она разглядела за ширмой пережитого. Маркас становится лучше, учится существовать, окруженный любящими людьми, и то, что для них это заметно — лучшая для него награда. — У меня никогда не было сестер. Теперь есть, — сказал он, когда понял, что держит ее над землей, — спасибо. — Только Тому не говори, Братик, — посмеялась она, — а то заревнует. Спокойной ночи, всем троим, приводите его в «Круг», когда решитесь!       Маркас кивнул и вернулся в дом, скрыв от Тома весь этот момент. Это воспоминание он оставит лично для себя. В этом доме Белл имеет на свое тело куда больше права, и потому Маркас отступил в тень, и Том уже своими глазами взглянул на комнату, которая, будто и не изменилась. Только Марко, до того сидевший за столом, теперь молча моет посуду, не оглядываясь словно бы намеренно. И шмыгни он носом чуть тише, Том бы не заметил этого вовсе. Но с ним все-таки что-то не так.       Том запрыгнул на столешницу рядом с раковиной, и Марко вздрогнул, постаравшись теперь встать к Тому в пол-оборота. Он хотел что-то сказать, но потом покачал головой и продолжил заниматься своим делом, которое слабо отвлекало от назойливых мыслей. Кончилась посуда — началась уборка, и это тоже особо не помогало, а Том все следил за ним со стола, ожидая момента, когда тот все же расскажет, что произошло. — Это уже не моя семья, — на исходе часа он собрался с мыслями. Голос его дрожит — он не хочет принимать то, о чем говорит, хоть и видит это правдой, — когда уходил, я так хотел, чтобы ты занял мое место, но сейчас мне так больно от этого… — В нашей семье хватит места для всех, и, уж тем более, для того, кто ее создал, — Том подошел к нему и обнял, а Марко повалился на него, совершенно вымотанный своим состоянием. — Они не простят меня. Я их бросил, — он пытался сдержаться. Пытался. — Помнишь, что ты говорил тогда? — Я не теряю, я отпускаю. — Марко вздрогнул, когда Том поднял его на руки. — Птенцы научились летать, но ничто не мешает им вернуться в родное гнездо. К своему отцу, который дал им все, — Том перемежал свои слова бессвязным шепотом, и к моменту, когда они дошли до спальни, на них уже не осталось одежды, — ты отпустил нас, и мы вернемся к тебе, благодарные за свободу. — Только ты не даешь мне закончить эту жизнь, — Марко словно стыдился смотреть ему в глаза, — теперь я благодарен тебе за это. — Нас ждет насыщенный день, — Том лег рядом с ним, крепко обнял и облегченно выдохнул, — и еще один птенчик будет скучать, если не найдет тебя завтра, — усмехнулся Том, — засыпай. — Дженс говорил, что ты красиво поешь. Спой и мне, пожалуйста, — попросил Марко, и закрыл глаза.       Том выуживал строчки из его памяти. Он не понимал их смысла, не ощущал такта, который должен был поддерживать — все это он взял из памяти Марко, и этого оказалось достаточно. Песня на непонятном языке, протяжная, тоскливая, она лилась неторопливым ручьем среди зыбких песков его сознания, не уставая находить себе дорогу. Все лишь для одного — задеть израненное сердце, залить его своими теплыми водами, расслабить и дать ему хотя бы возможность забыться. Может быть, даже увидеть сны. Увидеть впервые за долги годы.

***

— Хватит выкручивать свои фокусы, — за несколько недель неспешной жизни Лера успела привыкнуть к обществу Мехмета, но временами, как сейчас, ее раздражала его излишняя вычурность, — я просила спеть, а не устроить концерт. — Как пожелаешь, — ответил он, и гитарный перебор оборвался на середине, а сама гитара, до того повисшая в воздухе, теперь вернулась на свою стойку в углу комнаты, — так мне продолжить? — Все равно настрой сбился, — она приподнялась на локтях, а Мехмет довольно изогнул пальцы, ощущая, как к руке, на которой она лежала, возвращается кровь, — закажи мне такси. Не могу здесь оставаться.       Апартаменты Мехмета, ухватившие целый этаж в историческом центре Парижа, с самого начала казались Лере какими-то неуютными. Мертвыми, если подумать. Пустота в них давила, смущала и будто гнала прочь всех тех, кто был к ней хоть чуть-чуть непривычен. Лера была как раз из таких. Она и подумать не могла, что хоть в одном месте, связанном с Мехметом, сможет найти следы руки Моро Робера, но этот дом был отделан им, этот стиль она не спутает ни с каким другим. Минимализм, смешанный с непривычным ему теплым удобством, холодные тона с акцентами на ярких деталях — «вспышки звезд на ночном небе», как называл их сам творец. — Я отвезу тебя сам, — Мехмет слегка укусил ее за плечо, и та не успела даже дернуться, как невидимое касание исчезло, а на спине визгнула молния повседневного платья. Платья Селин, не ее, — куда пожелаете, Леди де Рейе? — с деланной услужливостью спросил он, уже знающий, что вместо живого дерзкого взгляда Леры увидит холодный бесстрастный взгляд Селин. — Я была точна в своем желании, — бросила она, — и если ты не в силах исполнить его, я разберусь сама, Мехмет, — в этом имени, произнесенном ей словно по буквам, было столько презрения, что он даже поморщился. — Позволь мне хотя бы отправить тебя с водителем, — он даже разозлился, но успел одуматься, прежде чем начать говорить. Лера еще могла бы спустить ему подобное. Селин — никогда. — Я не ребенок, и не нуждаюсь в няньках. До вечера, — все же попрощалась она, и отправилась к выходу.       Ей и самой было не по себе от того, как меняется и она, и мир вокруг. Селин была маской, выгодной и, без сомнения, прекрасной в своей пустоте, но со временем она превратилась в отдельную личность, паразита, вросшего в сознание Леры, и теперь высасывающего все больше. Актриса одной роли, со временем окончательно перепутавшая сцену и реальность.       Такси подъехало к парадной двери, не успела она даже спуститься. Селин села на заднее сиденье, но когда поняла, что в салоне слишком много людей, было уже поздно. На ее запястье сомкнулся браслет из какого-то черного камня, а сама она, в этот же момент собравшаяся сбежать и попутно поджарить все в пределах этого салона, ощутила дикую слабость — браслет высосал всю магию, что она собралась выплеснуть. Она в ловушке. — Что происходит, мужчины? — Селин страшно, но она никогда и ни за что этого не покажет, — Куда мы едем? — Не беспокойтесь, Леди де Рейе, вам не причинят вреда. Это не в правилах Виконта, — проговорил огромный мужчина, секунду назад лишивший ее сил. — Сципион. Надеюсь, он понимает, что это измена. Итак, господа, куда мы едем? — В ваших же интересах этого не знать, Селин, — она разглядела в зеркале заднего вида хищную улыбку водителя, и в следующий же момент на ее голову надели мешок, достаточно плотный, чтобы пожелание водителя было исполнено. — Объясните, что Сципиону нужно от меня, — в голосе ее дрогнула паника, тут же придушенная стальным самообладанием, но, тем не менее, замеченная похитителями. — Ни к чему пугаться, миледи, — с издевкой бросил водитель, — вы всего лишь погостите у Виконта, не более. — Вы могли бы пригласить меня официально, Ультима-один, — она узнала этот голос, и теперь ситуация приняла более обстоятельный оборот, — чем же так важен мой визит, если Виконт послал за мной именно вас? — Об этом вы спросите у него лично.       Больше они ничего не говорили. Дорога продолжилась в абсолютном молчании еще почти два часа, после которых послышались несколько хлопков, и после тревожного затишья девушку вывели на свежий воздух, от которого у нее даже закружилась голова — окна в машине не открывались, а четыре человека в столь ограниченном пространстве довольно быстро создают нехватку кислорода. Двое похитителей подхватили ее за руки и повели вперед, не останавливаясь ни на минуту. Свежий воздух сменился мягким запахом цветов, в какой-то момент она слышала треск огня и шорохи, кажется, отовсюду сразу, но потом ее повели куда-то вниз, где было ощутимо холоднее. За спиной грохнула массивная дверь, и пространство быстро заполонила затхлость, до того не ощущаемая вовсе. Точка назначения. — Эта комната в вашем распоряжении, Леди де Рейе, — похититель стащил с ее головы мешок и опустился на небольшое кожаное кресло в углу комнаты, — Виконт прибудет в течение получаса. — Как я могу называть вас? — Селин оглядела комнату. Хорошо освещенная, она даже не показалась ей темницей: обитые деревом стены уставлены книжными полками, в глубине комнаты стоит компьютер, а над ним к стене подвешен огромный экран. В центре стоит огромный диван, такой же, как и кресло, в котором устроился ее тюремщик, обтянутый кожей. Полы укрыты коврами поверх лакированного паркета, освещенные четырьмя небольшими плафонами в углах комнаты. «Норвежская тюрьма, чтоб ее», — подумала Лера где-то глубоко в сознании Селин, но та быстро замела ее обратно. — Ультима-один, — ответил ей мужчина, и по его щелчку плафон над ним погас, — простите, Леди, не люблю яркий свет. — Я имела ввиду ваше имя, а не порядковый номер, — Селин повторила его жест, — в темноте мне тоже куда комфортнее. — Так чего же вы так испугались мешка на своей голове? — улыбнулся он, хлопнув дважды — все лампы потухли, и теперь комнату освещал только свет экранов, — Драган, Миледи, так меня зовут. — Какой реакции вы ожидали на похищение, Драган? — Я наслышан о хладнокровии, присущем вашей семье. Что же, вы, и правда, держались достойно, — он благосклонно кивнул и приложил палец к уху, — так точно, Виконт, задача выполнена без осложнений. Миледи ожидает вас. Понял. Отбой, — отрапортовал он вышедшему на связь Сципиону и поднялся с кресла, — Вынужден вас оставить. Ожидайте здесь, уже очень скоро. Ах, да, — он уже нажал на своем браслете кнопку и подошел к двери, но вдруг развернулся и посмотрел на нее, — не пытайтесь его снять — он заряжен вашей же магией, и как только он потеряет целостность, все, что есть внутри него, вырвется. Думаю, вы уже видели, что способна сотворить ваша магия. — Буэна… — от одного только воспоминания ноги ее подкосились, и сил едва хватило, чтобы сделать шаг и упасть на диван, — нет, только не это…       Дверь открылась, и тут же замки ее щелкнули вновь. Она осталась наедине с ужасом, до того будто следовавшим в ее тени, и теперь, будучи освещенным солнцем в зените, вскрывшимся с такой неожиданностью. Она даже не думала о том, как, и от чьей руки, умерли ее сестры, и теперь столкнулась с этим лицом к лицу. Эта волна сокрушила ее, смыла всю Селин, какая была, и теперь осталась Лера, за своей маской переставшая видеть мир. Словно бы перед ней предстали все ужасы своей нынешней жизни глазами себя-ребенка, и этот ребенок не смог даже закричать, хоть как-то выплеснуть свой ужас — его стало настолько много, что маленькая Лера просто потонула в нем, парализованная, лишенная голоса. Разорванная на части Мера, изломанная в лохмотья шея Проксимы, сожжённая Буэна, перемолотая в фарш Пенелопа… даже в самом страшном кошмаре Лера не могла представить таких смертей и для самых отвратительных ей людей, но все это — жестокая реальность Селин, с которой Лера не сможет смириться. Не смогла, и потому запрятала это так глубоко в своей памяти, что не отыскала бы и во век. Ядовитый осадок ее сознания никогда не должен был подняться снова, но сейчас она отравлена именно им.       Она металась взглядом по комнате, пытаясь уцепиться хоть за что-то, но все здесь словно ускользало от нее. Она прижала к себе окованную руку, поддерживая второй кольцо на своем запястье. От его сохранности зависит ее жизнь, а значит, нет сейчас ничего важнее. И все сознание заполняет одно желание: «Не повредить». Лера мало чем похожа на Селин, но обе они точно сходны в одном — их жизнь они ни за что не отдадут, даже если для этого придется чувствовать себя загнанной крысой и бояться даже двинуться. Выживание встанет во главу угла, так или иначе, и никакой самоотверженный героизм не сможет его сместить.       Дверь щелкнула еще раз, и она резко дернулась, разглядывая в ярком свете коридоров входящего в комнату. Сципион, кажется, не меняется никогда — лицо его даже в лучшие моменты оставалось бесстрастным, и уже нечего говорить о нынешней ситуации. Военная выправка сделала грозной даже его сухую небольшую фигуру, словно бы он, будучи маленькой вспышкой в масштабах вселенной привлекает к себе все благоговение, которое только есть вокруг. Величие… и имя ему — Космос. — Простите мне мою задержку, Леди де Рейе, — он кивнул ей, усаживаясь в кресло, еще, казалось, несколько минут назад занятое Драганом, — неполадки с самолетом, вылет пришлось отложить почти на двенадцать часов. — Сколько, простите?! — Селин здесь больше нет, и по мимолетному движению уголков рта Сципиона, этим довольны они оба. — Одиннадцать часов и тридцать две минуты, с тех пор, как я последний раз связался с Ультимой-один, — удостоверился он, взглянув на часы, — повторюсь, я не собирался заставлять вас ждать настолько долго. — Но… ведь Драган только что вышел… вы тут все что, решили поиздеваться надо мной?! — вскрикнула она и ударила по спинке дивана ладонью, отчего кожа на ней посыпалась на пол мелкими осколками, — какого черта?! — Так вы не просто человек, Jeune medusa, — удивление отразилось в нем настолько ярко, что Лера даже не узнала его лица, — Дитя зимы… сколько лет я не слышал о подобных вам… — Марко называл меня так же! Может, хотя бы вы объясните мне, что это значит? — В вашем сердце живет, как называли его в далеком прошлом, An reothadh mòr — Великий Хлад, — он стал приглядываться к ней, испуганной, замершей в непонимании, — он заперт внутри вас, но иногда он вырывается, поражая мир вокруг себя. Поразительно… почему я раньше не замечал этого? Рожденные с зимой в сердце настолько же уникальны, насколько и опасны, потому большинство их перебили еще в древние времена, но какие-то дремлющие ветви их родов остались… этот год подарил миру целых два исчезнувших вида! Мы с вами определенно должны это отметить! — Не раньше, чем вы объясните, почему я вообще здесь! — Лера возмутилась его отвлеченности и непривычной живости, и крикнула еще громче, чем до этого. Лицо Фонтена резко окаменело, а сам он, до того расслабленный, напрягся. Стена за его спиной покрылась инеем. — Видите, что вы способны сотворить, будучи в ярости? — сказал он назидательным тоном, — Уверяю вас, эти стены способны выдержать и самый дикий холод, но вот вы сами — уже другой вопрос. Зачем вы здесь? Даже не знаю, с чего начать… — Это как-то связа… — …пожалуй, с учиненной вашей Матерью охоты за Магнусом Прародителем, вам более известным, как Марко О’Хара или Марк Харамов, — он словно и не заметил ее слов, — я уверен, вы не в курсе, но Томас Белл, спасший его в ту ночь, уполномочен убить любого, посягающего на жизнь Марко. В том числе, и вас… — Особенно меня, — Лера вдруг осознала, в какую глубокую расселину себя загнала. Самый сильный и самый умный маги этого мира охотятся за ее головой, одержимые местью. — Мои люди наблюдали за вами, и, как только убедились, что Исайя не заинтересована в вашей защите, привезли вас сюда. Простите, мы не может предоставить вам более вольготные условия, но ваша безопасность для нас превыше всего — род де Рейе не должен оборваться, даже если каждый его член повинен смерти. — А Мехмет? Вы же, наверняка, в курсе наших с ним… взаимоотношений. Он не сможет меня защитить? — Лера даже говорила с трудом — паника все сильнее сжимала горло. — Не питайте иллюзий, Валери, он сбежит, как только эти, как вы их назвали, взаимоотношения станут для него угрозой. Он — Презрение, и в жизни своей он презирает все, что может хоть как-то помешать размеренности. — Не думаю, что тогда он бы согласился надевать ваш кулон. Вряд ли в своей жизни я была уверена в чем-то больше, чем в его ко мне чувствах. Никуда он не денется. — Кулон? — Сципион слегка наклонил голову в сторону и сцепил ладони, — О чем вы, Валери? — Черный граненый кристалл на вольфрамовой цепочке. Мадам сказала мне, что это подарок от вас… — Какое право она имеет пользоваться моими творениями в своих целях?! — он вскочил со своего кресла, почти вскрикнув. Такой экспрессии она не ожидала точно, — Исайя за это ответит… но, подождите, как он мог бы вам помочь? — Мои силы дадут мне убить его быстрее, чем он успеет одуматься, если что-то выйдет из-под контроля. Марк называл это каким-то умным словом… металлокинез, кажется. — Откуда у вас подобные возможности, Валери? — он выдохнул и принялся прогуливаться от стены к стене. — От рождения, конечно. Я просто не знала этому названия. — Будьте уверены, Леди де Рейе, я не хочу вам навредить, но и лжи я не потерплю, — со знакомой уже сталью в голосе проговорил он, — вы от рождения не обладали никакими силами, и мне это более чем ясно. Значит, ваша сила завязана на какой-то фамильяр. Что это? — Я не понимаю, о чем вы говорите, мсье Фонтен, — протараторила она. — Значит, у вас будет время подумать, Валери. Через неделю я вернусь, и, надеюсь, к тому моменту вы будете готовы говорить, — спокойствие, с которым прозвучали его слова, испугало только больше. «Он собрался оставить меня одну здесь на целую неделю?!» — одна мысль, и Леру уже трясет от ужаса. — Подождите! Там был какой-то ритуал… золотая змея… она залезла в рану на шее, и тогда… — Что?! — он развернулся на каблуках, — Как поразительно легко было составить все в одну картину… вот зачем Исайе Магнус! Молнии, металлокинез… нет… — во взгляде его блеснул мимолетный страх, — сколько времени прошло, Валери? — Год. Сципион, объясните, пожалуйста, я не понимаю, я… — «И лишь только солнце вернется в зенит», — произнес он словно заученную фразу, — Валери, у нас нет времени. Эта змея убьет вас — мы должны отделить ее, пока она окончательно не выросла. Жертвы Юпитеру приносятся кровью. — Что?! О чем вы?! Эту чертову штуку нужно достать из меня! — закричала она, уже неспособная сдерживаться. То, чему она была так рада, то, к чему она уже начала относиться, как к данности теперь убьет ее? — Но как же мои силы? Я снова стану обычным человеком?! — Я был бы рад предоставить вам этот выбор, но не могу, — он с горечью покачал головой и приложил палец к гарнитуре на своем ухе, — Ультима-один, срочно, цельсариев сюда. Не беспокойтесь, Валери, — продолжил он, найдя во тьме ее глаза, — этим людям я готов доверить даже свою собственную жизнь. Они не навредят вам. — Кто они такие? — шея Леры вдруг вспыхнула и ужасно зачесалась, и зуд не унимался до тех пор, пока под своими ногтями она не разглядела кровь, — Они же помогут мне? — Несомненно, — и он старался успокоиться, только вот его выдержка была куда крепче, — уже к закату вы будете в совершенной безопасности. — Постойте, — в сознании Леры мысли начали укладываться в стройную картину, — то есть… Исайя знала, что эта тварь убьет меня?! Как она могла?! — Эта правда будет болезненной для вас, но все мы думаем лишь о себе. Тысячелетия нерушимо убедили нас в этом: ничья жизнь, кроме своей собственной, не стоит того, чтобы беспокоиться о ней. — И вы? — Как думаете, Леди де Рейе, кто станет первой жертвой рожденного Юпитера? Конечно, те, кто может помешать его Госпоже. Хитрость могут усмирить только Жестокость и Презрение.       Дверь открылась, и следом за Драганом в комнату вошли трое — двое мужчин и женщина, одетые в белые халаты и маски. В лицах их не виделось ни единой эмоции, но, стоило Сципиону поприветствовать их, как те словно ожили — расслабилась поза, в глазах появились проблески эмоций, морщинки на той части лица, что осталась открытой, выражали беспокойство. Атмосфера этой комнаты, заполненная страхом, пропитала и их. Лера глядела на них словно завороженная, она совершенно забылась. Они виделись ей не просто врачами, нет. Они спасители, которые вытащат ее с того света, спасут от неминуемой смерти. Они вернут ей ту жизнь, от которой она так живо отказалась, они дадут ей снова вздохнуть без страха, что этот урывок воздуха станет последним. Она смотрела бы вечно, стараясь растянуть момент нежданного спасения от подобравшейся смерти, но девушка, стоявшая меж двух мужчин, вздрогнула, выдернув ее из восхищенного оцепенения. — Мсье Фонтен, вы позволите? — с осторожностью спросила эта девушка, — Она Дитя Зимы, я просто уверена! Не хотелось бы упускать такой возможности! — Пожалуйста, Мари, умерьте свой пыл, — устало попросил Сципион, и девушку перекосило — она позволила себе слишком много, — вы здесь не для этого. Паразит в ее шее — достаньте его. — Как скажете, Виконт, — «цельсарий», как назвал его Сципион, повесил на лицо причудливый монокль в толстой оправе и подошел к девушке. Два громких хлопка из-за его спины — свет вспыхнул, ослепив всех собравшихся, но тот, все равно не остановился, — голову назад и влево, — Лера отклонила голову, шипя на боль расцарапанной кожи, — теперь вправо. Прекрасно, — он улыбнулся ей из-под маски, — Анри, с третьего по пятый. Ограничь, иначе это нечто постарается смыться. — Я бы попросил вас выбирать тон, молодые люди, — проговорил Сципион, потирая переносицу. Второй цельсарий перекосился, как и его коллега, — вы говорите с наследницей титула Маркизы, а не с какой-то простолюдинкой. — Но Сципион… — Лера сомневалась теперь в своем титуле, как и в том, будет ли она жива в следующую минуту. — Позже, Валери, — оборвал ее Виконт, — Анри, вам было сказано, что делать. Будьте добры. — Конечно, Виконт, сию же секунду! — парень, по виду, совсем молодой, прошептал какое-то заклинание, от которого горло Леры словно схватило широким ошейником — она могла дышать, но каждый вдох стеснял. — Подготовьте операционную, — в этот раз все трое хотели возразить, но духу не хватило ни одному, — Ультима-один, проводите их, — он подождал, пока их снова оставят наедине, и только затем продолжил, — что касается вашего титула, Валери, я думаю, Исайя умрет куда быстрее, чем сообразит отнять его у вас. Об этом вы можете не беспокоиться. — Есть ли способ… — Боюсь, что нет. Исайя сама занесла меч, и теперь он должен упасть на чью-то шею. Вот только она все хуже контролирует хватку. Прошу, пройдемте со мной, — он протянул ей руку, и Лера покорно ее приняла.       По ярко освещенному коридору она шла со всей присущей Селин грацией. Расступающиеся в стороны люди в благоговейном трепете замирали, давая пространство проходящим мимо. Они не смотрели в глаза, они пытались делать вид, что их здесь не существует, сколь бы важно они не выглядели. Сципиона нужно бояться, и все они это знали, — это выжжено на их подкорке — ведь у расступающихся к стенам останавливается даже дыхание, стекленеет испуганный взгляд. Парализующий страх внушает им даже вид того, кому до них нет никакого дела. Лера хотела было спросить, почему все они реагируют именно так, но тут Сципион резко свернул, мягким движением руки вталкивая девушку в остекленное со всех сторон помещение. — Оставляю ее в ваших руках, — сказал он встретившей их девушке-цельсарию, — помните, что ваши жизни придут к тому же состоянию, что и ее, каким бы ни был исход. — Все будет сделано в лучшем виде, Виконт! — бодро отчиталась она, и на этом он покинул их, — Леди де Рейе, здесь вы разденетесь, в следующей комнате будет душ. Я буду ждать вас на выходе оттуда. Понимаю, что все это пугает вас, но знайте — причин для страха совершенно нет. Вы проведете на операционном столе, самое большее, десять минут. — Х-х-хорошо, — она сама, непонятно отчего, начала заикаться, — не могли бы вы… — Ах, да, конечно, — девушка смутилась и поспешно покинула комнату. Вот она скидывает свою одежду, вот она стоит под душем, стараясь умерить подступающую паническую атаку. Вот она, надев больничную сорочку, что висела на выходе из душевой, входит в операционную. Дальше — тьма.       Нет сил. Веки не поддаются, челюсть не движется, шея болит так, будто под кожу засыпали дробленое стекло. Даже мысли не связываются в связную нить, разлетаясь по уголкам сознания мелкими обрывками. Более разбитой она не чувствовала себя никогда. И даже это она осознала далеко не сразу — ее словно вырвали из своего тела, и теперь она вынуждена управлять старым тяжеленным манекеном на тонких нитях. Всех собранных сил не хватает даже на то, чтобы открыть глаза — о руках или ногах она даже не думает. Даже не может подумать, разум опутал туман, настолько густой, что все, в нем рожденное, тут же теряется и исчезает. «Будто Проксима снова распустила свой газ», — глупая мысль, наконец, обрела форму, и даже этого оказалось достаточно, чтобы Лера снова провалилась в пустой сон.       Глаза ее открывались несколько раз, но не по ее воле. Она чувствовала холодные липкие касания перчаток до своего лица, видела цельсариев, сменяющих друг друга, казалось бы, слишком часто, вспышки света, каждый раз заставляли ее вздрагивать, и она была бы рада поморщиться, закрыть глаза, обругать всю собравшуюся вокруг нее кодлу, но сил не хватало даже чтобы зажмуриться перед фонариками горе-врачевателей. Силы возвращались медленно, слишком медленно — дыхание уже не утомляло ее, сознание туманилось все меньше, — этого все еще было недостаточно. Одна лишь мысль утешала ее. «Я все еще слаба, чтобы паниковать. Плевать», — крутилось в голове, и вновь возникшего, этого заключения хватало, чтобы заснуть.       Контроль над веками вернулся к ней с пугающей силы ударом по ту сторону стены операционной. Услышав его, Лера почти инстинктивно открыла глаза, стараясь понять, что происходит. Девушка-цельсарий дремала в помещении за стеклом, и этот удар ничуть ее не смутил. Лере осталось просто смотреть в пустую стену и пытаться найти в себе достаточно сил, чтобы напрячь слух и понять, что там происходит. — …же ты что-нибудь! — Лера узнала голос Мехмета. Однако, таким измученным она его еще не слышала. — Мы можем только ждать! — этот спор, видимо, уже настолько разозлил Сципиона, что голос его полнился теми «демоническими» интонациями, которые еще до этого так напугали Леру. Этот крик разбудил женщину за стеклом, которая, обомлев, в единый момент побежала извещать начальство о прорыве. Не прошло и минуты, и Мехмет влетел в операционную и упал перед койкой Леры на колени. — Жива, — он выдохнул это слово. Оно стало венцом всех его терзаний, — нет этого клятого Аллаха, но ты точно заставишь меня в него поверить, — он уронил голову на ее живот, и теперь исполненный вселенского счастья, улыбался. — Все, что было нужно — терпение, — Сципион, абсолютно растрепанный, принесший на своем пиджаке четкий запах горелой шерсти, вошел следом с видом победителя, — доволен? Теперь оставим Леди де Рейе, ей нужен отдых. — Нет, — бросил Мехмет, ничуть не изменив своей позе, — я останусь с ней. — Ты и в былом знатно ее утомлял, — ухмыльнулся Фонтен, — сейчас и того хуже. Не испытывай мое терпение, брат, если не имеешь своего. — Закрой глаза, если хочешь, чтобы я остался, — он уставился на Леру взглядом, преисполненным надежды настолько, будто сейчас решится вся его жизнь. В этот момент она поняла абсолютно точно — он любит ее, любит любой, всесильной и немощной, яростной и пустой, красивой и такой, какая она сейчас. Потому она и закрыла глаза, снова засыпая, и очередная стопка доводов Виконта потерялась среди горячих касаний руки Мехмета на ее холодной щеке.       Капельницы, которыми она была обколота в обе руки, со временем дали свой эффект. Все еще слабая, теперь она с трудом начала говорить, и этот момент стал для Мехмета новой дозой счастья. Его болтовня утомляла с ужасающей скоростью, и все чаще, собираясь прервать его и сказать что-то самой, она засыпала, не в силах больше концентрироваться на чем бы то ни было. Мир снова оставлял ей время, чтобы собраться, как собирают воду в пустыне. По каплям, упорно, каждую ночь, ожидая, что она даст возможность прожить еще один день.       И день начинался сначала, и с каждым днем эта пустыня ее сознания все больше обрастала чем-то новым. Барханы песков превращались в сухие луга саванн, горячие степи — в залитые луга, и вот, в один из дней, уверенно открыв глаза, она осознала, что сможет подняться с кровати, которая на это время стала ее единственным прибежищем. — Ты торопишься, Валери, — Мехмет помог ей подняться и теперь поддерживал со всей возможной для него аккуратностью, — может, стоит… — Я устала от твоей болтовни еще в момент, когда глаза открывала с трудом. Теперь помолчи, — сказала она и все же собралась, чтобы неосторожным рывком губ коснуться его виска. И этого было достаточно.       Они медленно шли по узкому коридору от двери операционной до той, что скрывала за собой ее тюрьму. «А ведь до этого путь занимал всего минуту», — подумала она, когда по возвращении в палату часы уверили, что прошло целых полчаса. Она молчала, глядя на них, а Мехмет не находил себе места, глядя, как она замирает. Так было каждый раз, когда утомление застигало ее, и теперь он только и ждал момента, когда его любовь повалится навзничь, чтобы ее поймать. Леру посмешило его беспокойство, но потом она вдруг поняла, что Мехмет, которого она знала давно, и в безнадежности которого была уверена, сейчас сокрушается из-за того, что ему, кажется, не принесет никакой выгоды. Мехмет аль-Хиарим, названный Презрением, теперь переживает за другого человека больше, чем за себя. «Это уже не смешно», — заключила она, и ухмылка спала с ее лица. — Я очень благодарна тебе за все, что ты делаешь ради меня, — она поймала его руку, когда в своем забеге он оказался напротив нее, — не думай, что я воспринимаю это как должное. — Выглядит именно так, — бросил он, но сжал ее ладонь в своих, — у тебя руки холодные, надо… — Как и всегда, Мехмет, — она одернула его, как могла, когда он рванулся позвать цельсария, — если хочешь их согреть, с этим ты сам справишься куда лучше, чем любой целитель. — Здесь я вряд ли смогу хоть что-то наколдовать, ma chérie, более огороженное от магии место, чем это, вряд ли существует. — Ты уже прекрасно справляешься, — улыбнулась она, и когда его хватка в непонимании ослабла, освободившейся рукой провела по его щеке, совсем непривычно заросшей за последние дни, — хоть и в чувствах я тебе не признавалась, отталкивать твои касания я никогда не хотела. Не хочу и сейчас. — Я готов признаваться тебе в своих чувствах хоть каждую минуту, — он снова поймал ее ладонь и несдержанно поцеловал, — быть может, когда-нибудь и ты сможешь сказать то же. — Не питай надежд, — сказала она, — однажды я любила, и вряд ли у нас обоих хватит времени, чтобы это случилось вновь. Даже вечности не под силу затянуть эти раны. Тем более, с тем, кто убил мою прошлую любовь.       Мехмет упал на колени, уставившись в пустоту. Весь мир для него вспыхнул и потерял свою значимость. Слезы побежали по щекам, и теперь для этого не было совершенно никакого оправдания. Лера знала обо всем с самого начала. Исайя нанимает лучших людей, и без отмщения горе своей дочери она оставить не могла. Если это было в ее силах. А неподвластны ей только три человека в этом мире, один из которых не смог бы в то время навредить Лере — Марко любил ее, наверное, как сестру. Остались только Сципион и Мехмет. «Могу клятвенно уверять вас, Леди де Рейе, что не имею к этому даже косвенного причастия», — заявил Сципион, когда встретился с ней, дабы выразить свое сочувствие после смерти Макса. Судьба бывает жестока, и в этот раз у ее цепной жестокости было имя. Презрение. — Поверь, если бы я хотела отомстить, ты уже был бы мертв, Мехмет, — все так же спокойно продолжила она, — я вижу, что ты изменился, и, наверное, глубоко в своей подгнившей душе, даже раскаялся, но это не меняет одного — в моем сердце нет любви, ты выжег ее своими же руками. Ее нет, и никогда не будет. Если ты готов смириться с этим, мы можем просто забыть и жить дальше. Так же, как и жили до этого. — Ради тебя я готов на все, — он уронил голову на ее бедро и окончательно разрыдался, чувствуя, как лед расползается по коже.       Только любовь, что не угаснет во время зимы, достойна жизни.