Десятый Круг

      Война идет, и все больше Тому кажется, что она принимает позиционный оборот. Неделя прошла, и за это время он видел Марко, кажется, всего трижды, и то, два раза из которых сам приходил к нему, убедиться, что тот не повесился на лампочке. Во всяком случае, тот уже не стремился покончить с собой, а это что-то да значит. Фронт ярости и бездумной глупости остановил свой натиск, и этого Тому было более чем достаточно. Пока он готов радоваться даже таким мелочам.       Он стал замечать, что Марко потихоньку оживает. В пепельнице на подоконнике кухни прибавляется окурков, кружки меняют свое положение в настенном шкафу, и даже, Том готов был клясться чем угодно, однажды он услышал запах кофе, возвращаясь домой. Сам Марко не сказал ничего по этому поводу. Он вообще мало говорит, чем только временами злит Тома, который вылавливает каждое его слово. Беллу мало чего осталось — ждать, ждать и еще раз ждать, стараясь не отпускать мысль — когда-нибудь это все кончится, все вернется на круги своя и старый маг забудет свою маленькую Мышь-идиота.       Этот парень сам все похоронил, и как бы Марко не винил себя, истинно его вклад в эту катастрофу был ничтожно мал. Да, он убивал, садистски, чудовищно, упиваясь чужими страданиями, но ничего из этого бы просто не случилось, и четверо таких же глупых, как и он сам, магичек сейчас были бы живы, обнимаясь со своей Госпожой в каком-нибудь из тех мест, где предпочитают обитать они и им подобные, если бы в этом Косте было чуть меньше доверия. Больше верности и смелости. Пожалуй, то малое, чему Белла научил Марко за то время, что Том его ненавидел, умещалось в одну простую мысль: доверие — привилегия, и как только оно превращается в данность, любой, кто дотянется до него, обернет его против доверившегося. Жестокая, злая, хищная, но все же правда.       Но Костя за все те годы с ним так и не усвоил этого урока, и теперь Марко, лишенный семи лет жизни, продолжает существовать, не понимая, что именно забрали у него. Чего его лишили. «Если бы Марко был для него действительно важен, его сознание бы развалилось на части и оставило овощем. Он жив, и это доказывает только одно: сцена сменилась — лица забыты. Он был для него никем. Никем и остался», — констатировал Маркас, но высказать этого не осмелился. Слишком силен страх Тома за жизнь своего Пробудившего.       Ону не знала. Том не хотел говорить, потому как Марко сейчас не поможет ватага назидающих, которые непременно появятся, стоит хоть одному узнать. Ему не нужно внимание, жилетка или оздоровительный пинок, нет. Ему нужно время, и Том готов дать ему столько, сколько будет нужно.       Именно потому сейчас, подхваченные телекинезом тарелки со свежими блюдами из ресторанчика по соседству медленно рассекают воздух над головой Марко, маня взрывающими мозг ароматами. Том мог бы просто взять и отдать все это Марко, но тогда бы они пропали зря, не дав даже повода для разговора или просто для встречи взглядов. Слабоватый рывок при настолько плотной линии огня. — Чертов садист! — взрывается Марко в какой-то момент, и вот, все блюда, висевшие над его головой, летят в противоположную от двери стену. — Я пытался разбудить твой аппетит, — честно признал Том, но из-за дверного косяка все же не вышел, — а тальятелле, между прочим, были просто восхитительны, зря ты так. — Сколько раз тебе говорить? Оставь меня в покое, я много прошу?! Ты сам сказал, чтобы я оставался здесь, но, если ты продолжишь свои выкрутасы, черта ради, я найду себе квартиру и свалю, — подытожил свою мысль Марко, — быть может, хотя бы там я останусь один! — Ты хочешь остаться один? — совершенно игнорируя его злобу, спросил Том. — Хочу, — пустота, крепко усилившаяся в последнее время в его голосе, достигла своего апогея. — Ладно. Ты знаешь мой телефон, — Том собрал все свое хладнокровие и пошел прочь от его комнаты. Так началась вторая неделя молчания.       Том решил, что работа снова спасет его. Она помогает в последние года все больше и больше. И теперь ему показалось, что проблемы остались где-то в стороне. За порогом «Десятого Круга» и Марко, не дающий Беллу выдохнуть своим безразличием, и Триумвират, явно не прозябающий в бездействии от сотворенного молодым магом. И весь мир, что он должен держать на своих плечах — все это теперь далеко и незначительно, а перед ним только дела насущные, которыми Том готов заниматься, кажется, остаток жизни. Ведь все равно, как бы ни старался он отринуть все это, он знает: вечером он выйдет отсюда, и все это снова обрушится на него. Выдержит, чтобы собраться с силами и снова отринуть все это. И так день за днем. — Малявочка! — Рик всегда рад его видеть, и этого уже достаточно, чтобы улыбнуться в ответ, — Ты сегодня рано. С Ону не ладится? — С Ону все прекрасно, но проблем у меня оттого не меньше. Не бери в голову, — Том поднял с барной стойки кружку со свежим капучино и сделал небольшой глоток, — Гроссо, Рик. — Вот, и я так думаю, а Эш упрямо твердит, что в кофе должна быть кислинка! — нарочито громко заявил Рик, и спустя минуту за стойкой объявился и вампир, — Так-то, десятку на бочку! — Эх, вы, любители, — буркнул Эш, но зеленую бумажку все же оставил, — Том, ты нашел… — Я разберусь со своими вымогательствами сам! — Реджи выскочил из темного зала следом за своей парой в точно той же манере, — Жу-жу, я требую отпуск! — Я за тем и встал ни свет, ни заря, — Белл протянул официанту кружку, — собеседование через десять минут, а этой, по словам Ону, «незаменимой возможности» что-то не видать. — И правда, Гроссо, — Реджи попробовал предоставленный ему образец, но кружку вернуть не поторопился, а вместе с ней отправился курсировать по залу, неожиданно бодрый для столь раннего утра. — А эти железки ему идут, — заметил Рик несколько колец на лице официанта, на что Ноа обернулся и подмигнул, — не уж-то тирания дала послабления? — Не было там никакой тирании. Пресмыкательство, разве что… и вообще! Я помню твои заскоки с Хавьером, братец, не распускай свои ручонки, иначе лично тебе мозги на место поставлю! — Довольно оригинальная манера общения с персоналом, — Том раздраженно обернулся, и замер, глядя на вошедшего.       Невысокий мужчина, с холодным отсутствующим взглядом, стоял в дверях, совершенно не находя неловкости в сложившейся ситуации. Когда же ему наскучила эта пауза, он кивнул Тому и прошел к ближайшему от двери столу. Он излучал спокойствие, и этим смущал сознание, привыкшее к кадрам взбалмошным, горячим и беспокойным. Из подобных ему здесь остался, разве что, Эш, но и тот, как Том уже знал, мог в любой момент вспыхнуть и начать крушить все на своем пути. В этом же элементе не виделось даже того. Они видят друг друга меньше пяти минут, а Тому уже кажется, что этот мужчина — кусок льда, и искать в нем больше нечего. — Итак, — Том подождал, пока Рик принесет чашки, которые посоветовал ему Реджи, — Гаррет… — Шрейер, — он не стал дожидаться, пока Том выговорит, — немецкая фамилия, они бывают труднопроизносимыми. — Надеюсь, ты осведомлен о том, куда пришел, — Белл не знал об этом мужчине, пожалуй, и ничего, кроме имени, которое Ону потрудилась ему сообщить. И уж какого он племени, Том точно не мог угадать, потому и пришлось начинать с подобных шарад. — Более чем, — кивнул он, — я частый гость «Чистилища». Между Солнцем и Луной я выбираю последнюю. — Ладно, — Том выдохнул и попробовал свой латте. Лаванда и можжевельник. Кто вообще это придумал? — Рик, мой латте на счет Реджи. — Я Вольпертингер, если это вы хотели знать, — Гаррет сделал свой глоток и удовлетворенно кивнул Рику, развернувшись. — С удовольствием бы послушал позже о твоем племени. У тебя есть опыт работы в подобных заведениях? — Когда-то Тому приходилось изображать из себя «босса», и тогда эта маска казалась ему нелепой, но теперь он вжился в свою роль, и был этим более чем доволен. — «Бритч» и «Блэкфокс», по два года в каждой, — ответил он, глядя, как меняется в лице Том, — вы набираете популярность, потому я решил, что могу поработать и здесь. — Почему ты уходил с прошлых мест? — Слишком прикипеваю к начальству. Оно меняется — я ухожу, — он максимально собран и сдержан, поза напряжена, лицо, до того спокойное, собралось морщинами на лбу и над переносицей, но голос выражает только максимальное безразличие. — В «Чистилище» тоже требуется официант. Думаю, тамошний персонал будет рад тебе, когда Ноа вернется из отпуска. Конечно, если ты все же останешься с нами. Скажем, двадцать в час, чаевые поровну. — Двадцать пять, — он расслабился и слегка улыбнулся, когда собеседование превратилось в торги. — Двадцать два, и не больше, — Том совсем не хотел этого балагана. Его ждал ворох проблем других кофеен. «Убежище одиноких», будь не ладен этот Бруклин, кто-то попытался ограбить, до «Дома Кота и Мыши» не доходят поставки кофе, и уж нечего говорить о том, что Эриксон скоро лично явится по кошелек Тома. — Согласен, — довольно ответил Гаррет. — Изучай меню, пробуй, Рик тебе поможет с этим. Реджи расскажет обо всем остальном. Завтра в семь тридцать на работу. Добро пожаловать в семью «Десятого Круга», Гаррет.       Ону, кажется, не ошиблась в своем выборе. Несмотря на сдержанность, Гаррет привлекал взгляд, и даже Тому, что знал его от силы десять минут, он казался интересным. «Со всем остальным персоналом он входит в приятные рассудку противоречия и, возможно, уже этого хватит, чтобы он снискал популярность», — подумал Том, выходя из кофейни. Сейчас его ждет дело куда более тягостное, чем все, что было до этого. У Тома выходных нет, но рабочее расписание других людей позволяет им выделить пару часов передышки перед ежедневным забегом.       Гейб даже не подумал подняться со ступеньки крыльца, у которого, видимо, совсем недавно обвалилась крыша. С каждым днем, проведенным здесь, он выглядит все хуже, и это пугает Тома, даже с учетом того, что все мосты между ними подорваны и восстановлению не подлежат. «Значит, вплавь», — решил Белл и сел рядом с ним, предлагая тому последнюю сигарету из пачки. Габриэль не курил, но теперь от него так ясно несло сигаретным дымом, что Том и не стал спрашивать. — Каждый день сижу, жду, что придешь, — говорит он, когда спичка, наконец, перестает вилять пламенем и поджигает кончик «раковой палочки», как он всегда их называл. — Зачем? — Том открыл новую пачку и закурил следом за ним, — Сожалеешь? — Конечно, сожалею, — ответил он. Такой тяжести в его голосе Том не слышал никогда, — даже сигарета медленнее тлеет, чем… — Знаешь ведь, не поздно все вернуть, — Белл и сам понимал, что это не так, но надежда была и остается куда привлекательнее суровой реальности. — Я не буду тебя мучить. Моя жизнь теперь здесь, а твоя все еще на другом побережье. Забудется, — махнул он рукой, стряхивая пепел. — Не проблема. — Не ври. — Твоя проницательность всегда все портила, — усмехнулся Том и уронил голову на его плечо. — Самому от нее тошно, — бросил Гейб, заканчивая окурок. — Ты зачем Агнесс выгнал? — сиделка, и правда, звонила Тому на следующий же день после катастрофы в его квартире, но Том узнал об этом уже по возвращении с островов. — Мне нечем было ей платить, а… — Гейб, ты ведь… — Дай договорить, — рыкнул Гейб, отчего Том невольно замер, — на следующий день я решил извиниться, но мать умерла раньше, чем я успел дозвониться. В этом доме меня больше ничего не держит. — Черт, сочувствую. — Для меня это было облегчением. Как и для тебя. И для каждого, кто ее знал, — только и ответил ему Габриэль, но Том почувствовал, как дрожит все его тело. — Дай руку и повторяй за мной, — Белл протянул ему ладонь и тот, помотав головой, накрыл ее своей, — Da tuis dolorum. — Da tuis dolorum, — смущенно проговорил он, уже понимая суть заклятия.       Они сидели на развалившемся крыльце и друг за другом проговаривали короткую фразу, наблюдая за тем, как мелкие капли дождя на тротуаре сливаются в лужи, как пробегают мимо безнадежно промокшие люди, как хмурятся небеса в ответ на самое иррациональное на свете счастье. Том счастлив забрать его боль, а Габриэль рад каждой секунде, когда его сердце не ноет по той, о ком жалеть — последняя глупость. Все здесь неправильно, вывернуто, и в центре этого всего двое, которым нет дела до того, каков мир вокруг них. — Тут хотят строить какой-то новый район. За этот кусок земли предлагают такую цену, что я рассчитаюсь со всеми долгами и куплю домик в районе получше. И работу предложили куда сытнее. Жизнь налаживается, — облегченно вздохнул Гейб, когда дождь, наконец, прекратился. — Начинается заново, — согласился Том, — будь счастлив, Гейб, иначе я снова явлюсь и вломлю чем-нибудь тяжелым. — Друзья? — с полным надежды взглядом спросил он, и Том кивнул, пожимая протянутую ладонь. — Если бросишь курить, — усмехнулся Том, и Гейб засмеялся, обнимая его. — Не подбросишь до пирса? — спросил он, и в следующую же секунду они стояли перед океаном, — Надеюсь, мы еще встретимся. — Только позови, — Том пожал плечами, в последний раз кивнул ему и растворился в тумане.       Эта встреча не оставила тяжести или горя. Наоборот, она дала Тому ощущение законченности, свободы, не горькой и пустой. Том словно окончательно перевернул страницу, что измятым и изорванным своим видом не давала покоя, сколь бы далеко он не ушел. Теперь он спокоен, он готов продолжать жить. Открываться кому-то новому, ведь теперь за ним не будет вины. Единожды за всю историю человечества индульгенция действительно выполнила возложенную на нее цель. — Лиам, доброе утро, — Том, по возвращении домой с марафона меж кофеен, даже удивился, не увидев на его голове привычных дредов десятка кислотных цветов. «Энн, определенно, хорошо на него влияет», — как работа? — Обед, мистер Белл, — уточнил он, — заканчиваем с накопившимися делами, а потом останутся только текущие. Тогда работа пойдет куда спокойнее. Мисс Кумомори пошла прогуляться с Эрикой, просила сказать, что скоро вернется, если вы появитесь. — Ты решил расплести это нечто? — Том принялся варить себе кофе. Боль Гейба в нем превратилась в усталость, и теперь одолевала все сильнее. — Сегодня вечером идем на ужин к мистеру Пирсу, и Энни предупредила, что ее отец лично выдерет их все, если увидит. Вынужденная мера, — проговорил он и нервно дернул головой, когда одна из прядей выбилась из-за уха. — Тебе не холодно? — спросил Том, но парень в ответ на это только поморщил брови и мотнул головой. Том же решил, что стоит найти себе какой-нибудь кардиган вместо пиджака. От недосыпа его часто берет слабый озноб, — Надо бы вырубить кондиционеры.       Том сел за стол и принялся расспрашивать Лиама о делах собственного детища, и разговор этот был более чем приятен им обоим. Том слушал об успехах заведений, на которые, все еще помня ситуацию времен Марко, вообще не возлагал каких-то надежд, а Лиам рад был поговорить о том, в чем хорошо разбирался. Он еще молод, и работа для него еще не является грузом. Пройдет время, и все изменится, но сейчас он еще может с улыбкой принять даже то, что только обременяет остальных. Беллу хотелось бы и самому остаться таким.       Эрика вернулась одна, чем повергла Тома в абсолютный шок. Она не видела в этом никакой проблемы, и была просто рада увидеть отца, который теперь дрожащими пальцами набирал номер Ону. Дочка уже не такая маленькая, и в ее растущей самостоятельности нет никакой проблемы. Но не для Тома, который всегда будет видеть в мире угрозу. Он-то знает, как легко потерять все и всех, он однажды чуть не прошел через это, и больше себе такого он позволить не может.       Казалось бы, и не так давно, когда Крис все еще охаживал Йована, а личная жизнь Тома уже медленно распадалась, Белл окончательно забылся в работе, не замечая никого вокруг. Тогда для него не было другого дела — работа, работа и работа — все, чтобы заглушить боль одиночества, окружающего его. Тогда он думал только о «Круге» и его детях, о себе, брошенном и несчастном, и ни о чем больше. Семья осталась вне этого уравнения, и именно в этот момент на арену вышла «Алая Декада», или то, что от нее осталось. Тому не составило труда вытащить из волчьих лап свою семью, но страх, сжавший в своих тисках в тот момент, он не переживал никогда, и пережить еще раз не хотел бы.       Это в самой природе страха. Чувство, уничтожающее сколько угодно логичное стройное сознание, не уходит насовсем. Оно словно остается за каждым углом, в каждом шорохе и каждом запахе. Оно неустанным валом тащится следом, пытаясь застать того, кто пытается убежать. И далеко не у каждого хватит сил, чтобы развернуться, прекратить свой забег и, глядя в глаза чудовищу, крикнуть: «Я не боюсь тебя!». Только так можно его побороть, иначе со временем оно станет только сильнее. Том старался, но одной мысли о потере семьи все еще достаточно, чтобы продолжить забег. Именно поэтому сейчас он не находит себе места, как и те волки, что не смогли скрыться от пламени ярости неразумного мага. — ГДЕ ТЫ?! — закричал Том, когда с той стороны послышалось спокойное дыхание, — Почему Эрика пришла домой одна?! — Я у Стеффансов, Том, — спокойно ответила Ону, — и я совершенно уверена в том, что Эрика способна пройти несколько кварталов самостоятельно. — Ты могла хотя бы проводить ее и вернуться обратно! Ону, а если… — он все не унимался, нарезая круги по комнате, пока дочь, поняв, что сейчас ничего не добьется, принялась донимать Лиама. — Нет больше никаких «если». Но появятся, если ты не успокоишься. Например: «если ты не успокоишься сам, я пришлю Криса, и он тебя успокоит. Крепко об стену». Устраивает тебя такой расклад? — Имей совесть! Это не я оставил нашу дочь одну! — На десять чертовых минут, — и она начинала закипать, — с Эрикой ничего не произошло. Вспомни, что ты делал в ее годы, и переставай вести себя так, будто ты до сих пор в том возрасте. — Поговорим, когда вернешься, — прошипел сквозь зубы Белл. — Я об этом говорить больше не собираюсь, — ответила Ону, — и ты не будешь, если не хочешь увидеть, как я страшна в гневе. Эрика должна становиться самостоятельнее. Точка.       Том рыкнул, бросив телефон через всю кухню, и будь он чуть более вспыльчивым, он уже разлетелся бы на осколки, но теперь, подхваченный незримой магией, всего лишь приземлился на диван, оставшись там ждать своего хозяина. В его голове не укладывались мысли: «неужели она не понимает, как много врагов окружает их? Неужели так сложно проводить ребенка и вернуться к своей пустой болтовне с этим идиотом? О чем она вообще думает?». Том старается ради их сохранности, только ради этого в их кругу появились Крис и Йован, и теперь Эрика преспокойно идет по улицам, где за любым углом может оказаться прихвостень «Декады», Триумвирата или церквователей. От одной только мысли о том, что может случиться, попади их дочь в чьи-то лапы снова, и Белла, и его арданта охватывает паника. — Папа, зачем ты так кричишь на маму? Она ведь ничего плохого не сделала! — Эрика повисла на шее отца, и это смогло его успокоить, — Я ведь и с Ходжем гуляла, и в школе, и вообще, я уже взрослая! — Конечно, взрослая, дочка, но на свете много плохих людей, они могут тебе навредить, мне страшно даже думать об этом, — признал он, а Эрика только рассмеялась. — Так ты не думай! Пойдем играть в шахматы, а то Моника уже умеет, а я нет! — она потянула Тома за руку, и тот, успокоившись окончательно, согласился.       Белл объяснял дочке, как лучше ходить, показывал разные дебюты и хитрости, и итогом всех его трудов стало то, что он и сам не заметил, как попался на простейшей тактике. Не зря этот мат назвали «детским». Эрика не поверила, что отец, и правда, проиграл ненамеренно, но все равно побежала хвастать Лиаму своей победой, на что тот посмеялся и предложил сыграть с ним — работа все равно подходила к завершению и ждала Ону — и раскатал юное дарование и всю ее лакированную армию по доске. Джинн на это заявила, что он жульничал, и затребовала у отца за свое нечестное поражение свой любимый горячий шоколад с сэндвичами. Сегодня был вовсе не день вольностей, потому она, расстроенная, собралась пойти к матери и выпросить амнистии для рыбы на пару. — Я пойду с тобой, — заявил Том, отрываясь от захватившего его чтения. — Я же сказала тебе, папа Том, не думай! — заупрямилась дочь, — Со мной все будет хорошо. — Не выскакивай на… — но она уже убежала, — только не паникуй, спокойно, нет никаких врагов, все будет хорошо… — он завел тривиальную мантру, стараясь себя успокоить. — Вспомните себя в ее годы, мистер Белл, — предложил Лиам, — думаю, вы позволяли себе уходить намного дальше от дома, нет? — Мне столько не грозило, знаешь ли, — потирая виски, отозвался Том, вряд ли на кухне, где так и остался сидеть парень, его было хорошо слышно, — не бери в голову. Простое родительское беспокойство. Тут я весь в мать.       Том дотянулся до телефона, собираясь написать Ону, но она его, как всегда, опередила. «Рыба в духовке, и если ты опять накормил Эрику всякой дрянью, я за себя не ручаюсь», — написала она, и в ответ на это Том только усмехнулся. Видимо, дочка успела достать и ее, прежде чем вернулась домой. «Отправилась выпрашивать у тебя прощения для судака, смотри, не смилуйся)» — ответил ей Том, и спустя несколько минут телефон снова звякнул. «Пришла к нам. Хорошо, что не под конвоем. Люблю», — Ону всегда держится своих слов. Даже если и сказаны они много лет назад. Она уже давно полюбила и Тома, и Маркаса. — Я надеюсь, вы тут его не кормили? — Энн влетела в дом, как ураган, при параде, но состоянием своим представляющая загнанного гепарда, — Блеск, где твой костюм?! Мы через два часа должны быть в «Le Bernardine»! Отправляйся в душ! — Вас подбросить? — спросил Белл, понимая, что это прекрасный повод отвлечься, — Я хотел заехать в «Круг», так что нам по пути. — Было бы прекрасно, — она упала в кресло и начала успокаиваться, — Лиам когда узнал о ценах в ресторане, чуть не поседел вместе со своими дредами, а на такси в это время и вовсе спустили бы целое состояние. Я ему не сказала, что отец за все платит, пусть покажется ему разумным в тратах. — Не рановато знакомить их? — спросил Белл скептически. Представляя по рассказам Джека нрав отца Джесси, он рисовал в воображении картину под стать. — Да я вовсе не собиралась, а отец заявился без объявления войны! И застал Блеска… вот так, — он хмыкнула, увидев, что Лиам вышел из ванной в одном полотенце. Уверенным шагом он направился в спальню, и вернулся оттуда уже в костюме-тройке. — Мисс Кумомори повесила в ваш шкаф, чтобы не помялся, — пояснил он свою уверенность в конфузной ситуации, — Мистер Белл, вы не могли бы подбросить нас? — Конечно, Лиам, — ответил Том, и парень, улыбнувшись, пошел надевать туфли, — я не ожидал, что он отважится спросить, — добавил Белл чуть тише. — Я и сама не ожидала, — ответила Энн с не меньшим удивлением, — он умеет приятно порадовать… — Если еще раз начнешь рассказывать мне об особенностях его анатомии, у моей машины резко спустит колесо, — пригрозил Том, но в итоге они оба расхохотались и пошли следом за Лиамом.       Манхэттен в своем духе. Они простояли в одной огромной пробке почти все время, что навигатор отмерил на дорогу, и теперь нещадно опаздывали. Из машины влюбленные выскочили, будто ими выстрелили из катапульты, и только спустя несколько минут после эвакуации из раскипятившегося в закатном солнце автомобиля, телефон Тома брякнул, передавая благодарность Энн за их присутствие на ужине. Спустя еще несколько минут такое же сообщение пришло и от Лиама, и Том, усмехнувшись их разлаженности в стрессовых ситуациях, направился в «Десятый Круг», слушать рапорт коллектива о работе новенького.       Картина вечерней кофейни его порадовала. Почти что полный зал, и Реджи с Гарретом не бегают, как ошпаренные, и Рик не зашивается, и темный зал не гремит каким-нибудь скандалом… словом, все так, как и должно быть. На душе у Тома потеплело от этой картины — когда-то убежище для нежити, теперь «Круг» стал делом, которое живет и радует и простых людей. «На «Десятом Круге» каждый найдет свое место. Хороший слоган», — подумал Том, снимая табличку «зарезервировано» со своего столика. Наверное, это идея Гаррета. Сам Том никогда бы так не сделал, и весь остальной коллектив об этом знает.       Однако же, Рик не разделял довольства Тома. Он словно места себе не находил. — Я не знаю, что он делает, но эти люди тут явно из-за него, — зашептал брат, когда Том подошел заказать кофе, — вот эти, за угловым столиком, они обычно не то, чтобы засиживаться по четыре часа, как сейчас, вовсе не остаются! Берут с собой и уходят, а вот эти, — он указал на столик, что лишь частью выступал из-за угла, — хоть и проводят тут по полдня, но берут всего по одной кружке. Всегда. А сегодня уже по три! — Будем разбираться, — Тома встряхнул рассказ брата, и он развернулся в зал, подняв руку, — Гаррет, подойди, пожалуйста. — Добрый вечер, мистер Белл, — он осторожно кивнул ему, разглядев недовольное лицо. — Что бы ты ни делал, прекращай. Мы так не работает, — Маркас взял слово, и прозвучал куда убедительней, чем мог бы Том, — отпусти людей, и больше ярмо на них не цепляй. — Как скажете, — он еще раз кивнул и потер небольшой рожок, совсем незаметный среди черных волос, — вольпертингеры привлекают людей — это не сказки, достаточно только принять настоящую форму. Или ее часть.       Как только он это сделал, несколько столов сразу засобиралось, возмущаясь потраченным временем и самими собой, так внезапно его потерявшими. Довольство Тома таяло на глазах, но случившегося за день, пожалуй, хватило, чтобы это не свалило его окончательно. Этот день оказался хорошим, и его уже вряд ли что-то может испортить. — Если еще раз увижу подобное — вылетишь с такой репутацией, что ни в одно место больше не возьмут, — предупредил Том, и Гаррет согласно кивнул, усаживаясь напротив. — Не хотите после закрытия пройтись до ближайшего бара? Я помню, вы хотели узнать побольше о моем племени, — предложил Гаррет, и Том чуть не подавился своим американо от удивления. — Мои предыдущие отношения официально завершились несколько часов назад, — Том совладал с кружкой, которая чуть не расплескала содержимое по всему окружающему пространству, и продолжил, — ты привлекателен и вне своих способностей, не спорю, но сейчас совсем не время. — Понимаю. У вас есть мой номер, когда оно настанет, — ответил он вполне спокойно, и Том в очередной раз позавидовал его выдержке. — Рассказывай, как прошел день, — скомандовал Том, и начал вслушиваться в рассказ официанта о его первом рабочем дне.       Все это время он пытался понять, почему так резко отреагировал на его методы ведения дела. Да, это неправильно, но определенно не заслуживало такой резкости. Конечно, даже если бы это повторилось, Том бы не стал поднимать муть и портить Гаррету будущее, но что заставило его поставить себя именно так? «Думаешь, Марко в его время хватило духу выгнать хоть одного суккуба из-за «Грани»? Вот и я сомневаюсь. Ты превращаешься в него», — Маркас подвел итог всем его рассуждениям, но этим только посеял еще больше вопросов, которые не дадут Тому покоя. Том превращается в Марко. — … сказал, что в ваш кабинет без вас не пойдет, — сказал Гаррет, и затянувшаяся на несколько секунд пауза вырвала Тома из его внутреннего диалога. — Конечно, пойдем, покажу.       Со времен Марко этот кабинет, казалось, не претерпел вообще никаких изменений. Все на своих местах, все здесь максимально удобно и просто, к этому нечего добавить, нечего убрать. Он всегда знал толк в удобстве. Том прошел к своему столу, развернулся, уже собираясь рассказать, что здесь и как, куда отправляются деньги в конце смены, и еще десяток мелочей, о которых Гаррету стоит знать, но тот оказался слишком близко для подобных объяснений. И оказался бы еще ближе, если бы, опершись на стол, Белл не вытянул вперед ноги, оставляя для себя несколько сантиметров пространства. Он молчал, глядя в глаза напротив, дышал раздражающе спокойно, и каждое мгновение этой ситуации все больше раздражало Тома. — Скажите еще раз, что сейчас не время, — бросил он, наконец, когда молчание стало совершенно неловким.       Миг промедления, и вот он уже целует Тома, укладывая того лопатками на стол. Прижимает сверху, не давая двинуться, придерживает голову, повисшую над креслом, и свободной рукой старается забраться под рубашку, неторопливо оттягивая туго затянутый ремень. Том тонет в том, по чему успел соскучиться, он отвечает ему с такой же страстью, и, с взмахом руки, дверь захлопывается, отрезая остаток кофейни от того, чего им видеть не стоит. Том старался держаться логики, но одного резкого удара хватило для того, чтобы она отказала напрочь, и вот он, в полуметре над полом, нависает над парнем, злобно глядя в его глаза. «Гейб каждый раз пытался придумать что-то интересное», — вдруг мелькнула мысль в его голове, и ее хватило, чтобы поверженная логика воспылала новыми доводами. Достаточными, в этот раз, чтобы остановиться. — Ошибка. Глупая и необдуманная, — пояснил произошедшее Том, как только они оба снова прижали ноги к полу, — Не время, Гаррет, совсем не время. — Простите, — он поправил на себе одежду, уподобившись Тому, — не повторится. — Искренне на это надеюсь, — Том кивнул ему, стараясь унять разгорячившееся сердце, — по крайней мере, пока я сам не попрошу тебя об этом. И еще. Не питай иллюзий, это не твои рога сработали на меня. Я заметил их, стоило выйти из зала, — «Театр одного актера. Скверного, причем», — бросил в ответ на это Маркас. Он вообще любил комментировать моменты, когда Том старался врать самостоятельно.       Рик сверлил его взглядом все то время, что Белл-младший провел в зале, и под закрытие, вернувшись с дневной выручкой, все же не удержался от своих братских поучений. Том его совсем не слушал — у Рика самого рыльце в пуху — он пытался понять, почему от этих морализаторских речей в его душе разливается такое тепло. «Это точно не мое», — заключил Белл, и все вдруг резко пропало, а сам он, возмущенный внезапно наступившим опустошением, встрепенулся и уставился на брата, все продолжающего разглагольства об облике начальства в глазах подчиненных. Вот это фокусы! — Прости, остановлю твою тираду на пару секунд, — безразлично перебил его Том, — Маркас, это что вообще было?! — Ты помнишь, какой у меня был брат, — угрюмо ответил он, а брови Ричарда удивленно поползли вверх, собирая морщинами лоб, — а твой о тебе заботится… — О нас, — в тысячный раз поправил его Том. — Именно, что о нас. Чему ты удивляешься? — раздраженно бросил ардант и затих. Большего от него не добиться. — Я готов слушать дальше, — Том сложил подбородок на сплетенных пальцах, — ты продолжай-продолжай лицемерить, мне даже интересно, куда это зайдет, — в какой-то момент Тому показалось, что брат сейчас взорвется, но тот только рассмеялся, шумно приземляясь на диван, — Маркасу нужен такой брат, как ты. — Конечно, нужен! Всем нужен! — не переставая смеяться, ответил Белл-старший, — да уж, в плане верности Маркас точно лучше нас обоих. А кто, кстати, живет в твоей квартире? Я на днях заходил, хотел костюм на вечер одолжить, а мне никто так и не открыл, хоть и шум за дверью слышался. — Я был пьяный в соплю и полз в кровать. Как думаешь, я был в состоянии открыть дверь? — Эх, Малявочка, никогда ты не умел врать, — брат только рукой махнул, — ты тут спать остался в тот день. Ладно, оставь этот секрет при себе. — Только никому, понял! — Прошипел Том, и Рик развернулся в дверях, — помнишь, я рассказывал тебе про Марко, бывшего владельца «Круга»? — Ага, это тот, который следом за вами в дом Тео завалился. Ох, и разукрасили они его тогда! — Я вернул его к нам, и могу сказать, что его хождения по квартире это уже невиданный прогресс. Никто не знает, что он здесь, и пока им это не нужно. Позже я расскажу все сам. — Реджи по нему скучает. Вряд ли я вообще видел в нем такую привязанность к кому-то, — поделился своими мыслями Рик. Том замечал, что Белл-старший и Ноа сдружились, но он и предположить не мог, что официант, в обыкновении своем закрытый и резкий, станет делиться с кем-то такими подробностями своего состояния. — Их отношения… Реджи рано потерял отца, и Марко заменил его. Такое не забывается, сколько бы лет ни прошло, сам понимаешь. Когда придет время, я расскажу им всем. Но не сейчас.       Рик пожал плечами и вышел из кабинета, оставив их с Маркасом наедине. Тома снова пробрал холод, и на этот раз его не спас даже горячий, чуть не пылающий кокон из магии, которым он окутал себя, стараясь унять дрожь в пальцах. За все годы с момента появления в его жизни Маркаса, он ни разу не болел, и уже успел позабыть об этом мерзком чувстве, когда каждое касание до кожи вызывает новую волну холода, прокатывающуюся до кончиков пальцев. И теперь она вернулась вновь, и Том уже потянулся к аптечке, запрятанной в одном из шкафчиков стола, как вдруг понял, что все прошло. Так же резко, как и началось. — Мы не болеем, потому что не можем болеть, — проскрежетал Маркас, удивляясь наивности Тома, — в чем Триумвирату не откажешь, так в искоренении болезней. Все, что могло нас заразить, ими искоренено еще веке в пятнадцатом. В теле проблему не ищи. — В каком смысле «не можем болеть»? — ардант затронул тему, что, даже сквозь года, осталась интересна Тому, и потому он загорелся истинным любопытством. — Мы практически мертвы. Ты знаешь какую-то болезнь, которая поражает трупы? Носителями мы быть можем, бесспорно, но заболеть? Нет. — А «Чума Аквилеи»? Видел твои воспоминания о ней. — Когда-то Аквилея была крупным городом, там собирались торговцы со всего света. И однажды там встретились Македонская Самовила и Ракшас из Индии, который, следуя своей звериной сути, полакомился медведицей Самовилы. Та в отместку осеяла черта семенами растений, которые на нем и поросли. Девушка интеллектом тоже одарена не была, и потому сочинила проклятие на ходу, не подумав о последствиях. С ними разбирался Сципион, методично выжигавший следующие лет сто все семена, разлетевшиеся по свету. И виновников этого происшествия вместе с ними, — вкратце Маркас пересказал Тому историю, что вначале нашей эры нагоняла ужас на весь подлунный мир. — И почему ты спрятал от меня это? — Потому что Мехмед может залезть в наше сознание. Свою часть я спрячу без проблем, а твою — могу и не успеть. — Так ведь вы оба были свидетелями этой чумы. Чего он не знает? — Том, размышляя о секретах Маркаса, принялся вышагивать от двери до стола и обратно. — Того, что в надежном месте последние три семени «Чумы Аквилеи» ждут своего времени и своей почвы, — все же ответил ардант, хоть и далеко не сразу, — пожалуй, этого хватит. — Ты спрятал где-то чертово биологическое оружие, и молчал об этом?! — подорвался Том, — Мы должны их уничтожить! — Ты не знаешь, где они, и я тебе не скажу. Это останется нашим последним козырем в игре с Триумвиратом. Эту чуму невозможно излечить, и Сципиону это известно, как никому другому. — Она же скосит полмира, если освободится! — одна только мысль о том, что где-то рядом дремлет его смерть, вогнала Тома в панику. — Я изменил эти семена. Они смогут расти, но не смогут принести плодов. Теперь это не чума, а патрон, на котором уже написано имя жертвы. — Никогда больше так меня не пугай, — Том оперся о стол, стараясь отдышаться. — А ты еще спрашиваешь, почему я скрываю что-то от тебя, — усмехнулся Маркас, — когда будешь готов, я открою тебе все.       Кофейня опустела. Солнце закатилось, темный зал высыпал на улицу, ожидая Эллисон, что перенесит их «За Грань», где сегодня играет Крысоловка, по известности своей уже дышащая в затылок Самайну. Она сама связалась с Томом, и ему стоило огромных усилий не завизжать от восторга при встрече. Судя по ее рассказу, ее род чем-то крепко не угодил Падре, и потому, пока его банда свирепствовала на восточном побережье, ей туда путь был закрыт. Том же в подлунном мире прослыл человеком, растоптавшим всю «Алую Декаду», и потому для нее самой было честью открыть свой первый рейв на востоке США именно в его заведении. В тот момент Том особенно ярко осознал устрой жизни Марко — за десятилетия он сплел такую паутину связей, что по ее нитям добраться можно было до чего угодно, чем он и не стеснялся пользоваться.       Эш ждал его у входа, наслаждаясь моментами, когда ему не приходится изгаляться, выходя на улицу, и когда он не должен отходить в сырую вонючую подворотню, чтобы спокойно выкурить сигарету. Не связанный субординацией, он разглядывал очередной жучок конкурентов, оставленный в заведении, а потом, услышав звон музыки ветра, раздавил его и отправил в мусорку следом за окурком. Он, казалось, вовсе не устал от всех тех смен, что отработал подряд. Вампиры, хоть и мертвые априори, все же способны уставать, но в Эше сейчас чувствовалась неожиданная бодрость. — Держи. С ней будут двое светотехников и двое звукачей. Оставлю Ив помогать тебе за баром, если будут проблемы, скажи Эллисон, и она позовет меня. Пароль, — он протянул ему бумажку, — напишешь в старом месте. Кто знает, тот найдет. Эл с ценой разберется сама, — он завершил свой инструктаж. — «Грань тонка, и за ней только ад. Ад, который я покидаю этой ночью». Оригинально, — Эш подхватил с оконного карниза баллончик с краской и пожал Тому руку, — справимся. — Не берите на себя много, — для проформы попросил Том. Он знал, что Эш все равно не позовет его, даже если обрушится потолок, и потому мог спать спокойно сегодня ночью. — Жужа! — Ив набросилась на него со спины, и он чуть не утащил ее за собой сквозь очерченную пламенем линию, — Ты совсем ко мне не заходишь! — Твои посетители меня побаиваются, — Эш фыркнул, но все же согласно кивнул, — А ты почему не ходишь ко мне, а? — Вся в делах, вся в работе, — весело ответила она, и все-таки укусила его в шею, неглубоко, но ощутимо больно. Останутся синяки. — Сестра, которой у меня никогда не было, — усмехнулся Том, магией подбросив ее в воздух и поймав в полете, — и почему мы с тобой так мало общаемся? — У тебя надо спросить, отец всея семейства! — ответила она и вывернулась из его рук, — Отправляйся домой, а то у тебя уже ноги подкашиваются. — К моменту, когда начнется завал, я уже буду боеспособен, — предупредил Том, — зовите, если не будете справляться.       Белл заглянул в небольшой магазинчик неподалеку от дома и купил продуктов. Он хотел хоть раз в месяц приготовить что-нибудь сам, хоть и замечание Ив было вполне справедливым — усталость все больше давила на плечи. Дома все легче и спокойнее, и у Марко, в любом случае, уже кончились все запасы, оставленные до последней их встречи. «Хорошее мясо с выдержанным вином — рецепт отличного вечера», — заключил Том, и Маркас с ним согласился.       Дома тихо. Марко, наверное, так и обитает в спальне, утруждая себя только бесконечными самокопаниями да переворачиванием тела с боку на бок. Рядом с пепельницей на окне кухни лежит пустая пачка сигарет, а в посудном шкафу не хватает одного стакана — прогресс, прогресс. Том принялся рассовывать продукты по полкам холодильника, все чаще и чаще взглядом натыкаясь на бутылку вина, вынутую из соседнего шкафа. Он только и ждет момента, когда сможет ее открыть, и искренне надеется, что разольет ее содержимое в два бокала. Но Марко все еще не слышно. Сколько бы он ни просуществовал здесь, теперь все его обиталище — спальня, из которой он не высовывается, пока хоть кто-то может его увидеть. Лис, загнанный гончими в собственную нору.       Том решил, что позовет его сам, когда выйдет из душа, но застал его как раз там, дрожащего, с пустым взглядом, окутанного облаком пара от льющейся на него воды. О’Хара отвел глаза, заметив вошедшего Тома, и попытался подняться, но нога скользнула по кафелю, возвратив того в изначальное положение. Он казался Тому совершенно разбитым. — Я снял его, — выдавил из себя Марко, когда Том протянул ему руку, — тогда мне нужно было спрятать эту боль. Теперь нет. — Ты безнадежный идиот, — прошипел Том, и одернул протянутую руку. Вода, льющаяся сверху — настоящий кипяток, — вылезай! — Она не помогает. Мне холодно. Очень холодно, — простонал Марко и снова попытался встать. В этот раз магия Тома подхватила его и поставила на ноги. — Ты мог хотя бы раздеться, Марко, — безвольное тело не сопротивлялось движениям одежды на нем, и Том стянул с него вымокшую насквозь одежду, оставив Марко голым перед собой. Он не особо думал о стыде — вода, коснувшаяся его кожи, жгла до сих пор, а сколько он под ней просидел — загадка, с каждой минутой пугающая все больше. — Мне было холодно, — опустив взгляд, ответил он, и принял из рук Тома полотенце, — я не знал, что еще сделать. А потом пришла боль. И все стало легче. — Боль никогда не делает ничего легче! — Том еще не чувствовал в себе такой злобы. Яркой, но не целенаправленной, не имеющей адресата. Конечно, слова Марко взбесили его, но он не хотел лить свою ярость на него. Словно ребенок, нашкодивший перед своим отцом — настоящий отец никогда не станет направлять свою злобу на ребенка, что бы ни произошло, ведь никогда не сможет навредить своему чаду. Том же не нашел выхода своим эмоциям, и потому рыкнул и гулко топнул ногой. Марко заглянул в его глаза, и Белл, не особо задумываясь, обнял его, давая себе передышку, — Идиот, — прошипел Том, крепче сжимая руки меж его лопаток. — Тепло, — словно бы не понимая себя самого, прошептал Марко, — так… тепло. — Что ты имеешь… — но договорить Том не успел. Марко потерял сознание, и тело в руках Тома обмякло, — да чертову мать! Когда же он перестанет доводить себя до этого?! — Вам обоим нужен отдых. Это прекрасная возможность, — предложил Маркас.       Том злился. Злился, но с каждой минутой, что лежал рядом с Марко, стараясь не потревожить его сна, злоба его улетучивалась. Марко внушал ему какое-то спокойствие, простоту бытия, хоть и сам не мог принять для себя ни одно из этих чувств. Человек, побывавший на грани смерти, но теперь выздоравливающий, только своим существованием он уже показывает, что все меняется к лучшему, и ради этого стоит ждать. Ждать, когда он откроет глаза, когда Белл встретит его опустошенный взгляд, когда в нем промелькнет слабая надежда, что все изменится. Стоит ждать момента, когда Марко и сам поймет — все будет хорошо. — Наверное, я все еще люблю тебя, — Том улыбнулся своей мысли, поглаживая его затылок. — Спустя тысячи коротких дней и миллионы бесконечных секунд, — пробормотал он и прижался ближе. Он спит, но подсознание так и не дает ему покоя.       Том забылся пустым сном, в котором была только эта фраза. К кому она обращена? Что он хотел сказать? Неужели был в его жизни еще кто-то, кого он так и не решился отпустить? Неужели еще не вся история Марко открылась ему? Что еще таит в себе его древняя запутанная история, сколько еще раз нужно побывать в его сознании, чтобы увидеть все до самого конца? «Когда-нибудь он расскажет все сам», — решил Том, пока обрывки сна не улетучились из его памяти. Солнце уже миновало восточное окно, и О’Хара больше не с ним.       Сидит на окне кухни, разглядывая в сигаретном дыму оживший город. Молчит, не двигается, словно старается уловить какой-то момент, потерянный настолько давно, что уже и упоминания о нем не осталось в памяти. Словно старается выдернуть чувства из далекого прошлого. — Вчера мне тоже было холодно. Я так и не понял отчего, а потом… — Это все серьга. Ты же как-то зачаровал ее, чтобы знать, когда я касаюсь своей, — Том присмотрелся к уху Марко — черная от запекшейся крови мочка, — я думал, что твои чувства помогут, но нет, и тогда я… — Ты, и правда, идиот, — Том подошел к нему и уронил сонную голову на плечо, — тепло? — Как никогда, — Марко выдохнул последнюю затяжку и опустил свой висок на его макушку. — И все-таки я люблю тебя, каким бы дураком ты ни был, — будь Том чуть более бодрым — никогда бы не решился это признать, а теперь не было и сомнения. — Но ты… — Прими, как факт, — Том махнул рукой, — и делай с этим, что хочешь. Спустя тысячи коротких дней и миллионы бесконечных секунд, я, наконец, понял это. — Это слова Аластара, — робко пояснил О’Хара, — он никогда не был романтиком, но такие моменты я запомнил навсегда. Вы с ним очень похожи, особенно сейчас, — он дотянулся до затылка Тома и прошептал, — Pontem.       Том увидел Аластара. Рослый, мускулистый, с обритой головой и вечно перемазанным сажей лицом и красными щеками. Он был кузнецом, и это его состояние запомнилось Марко больше всего. Том был немного меньше, немного тоньше, но, в остальном, они были похожи друг на друга, как две капли воды. Невероятное сходство сквозь сотни лет истории.       Марко плохо контролирует себя — сколько бы он не спал, а сил у него все еще маловато. И потому четкий образ человека со временем превратился в поток сознания, собранный из всего, связанного с Аластаром. Как Марко любил его, как Аластар любил в ответ. Грубо, местами, жестко, но все же любил, и в этом у старого мага не было никакого сомнения. Белл видел, как с годами их любовь крепла, оплетала живое еще сердце, и как в один момент вся целиком обратилась болью, невообразимо сильной, оставившей свой отпечаток даже спустя столько лет. Это не время выжало эмоции из Марко, нет. Та боль, концентрированная, едкая, сжирающая все на своем пути, вытравила их.       Том видел каждый раз, когда Марко пытался отпустить. Видел, как у него не получалось. Как гибли те, с кем он был, и как каждый раз Марко нес растоптанное сердце к его призрачным ногам. Чувствовал жалость Аластара и его поддержку, и не мог понять, что же было в нем такое, что Марко так и не смог отпустить. Возможно, этого ему никогда не понять. — Ты показал слишком много, — признался Том, — но не беспокойся, если это было тайной, ей оно и останется. — Я не сдержался, — опустошенно бросил Марко, — помнишь Бенито, парикмахера, к которому я водил тебя когда-то? Он тоже знал Аластара, и узнал в тебе его. — Ты смог отпустить? — Том забрался на подоконник и разлегся между его ног, уложив на его груди свой затылок. — Да. Больше он не придет. Теперь остались только мы. Я люблю тебя, Том, и теперь мне нет смысла отказываться от этого.

***

      Утро снова выдалось холодным. Все вокруг словно покрылось льдом, стало холодным и до странного звонким и скрипучим. Все, кроме Сидона. Он остался единственным лучиком в беспросветно-пустой жизни. Из ее жизни постепенно, образ за образом, ушли все, за кого она держалась когда-то. Никто не пишет, никто не заходит, и только Сидон каждое утро будит ее, нарезая круги вокруг кровати. Он радостно лает, понимая: сейчас его хозяйка проснется, сейчас его снова будут любить и баловать. Для Сидона Селин стала центром жизни. Личным солнцем, пускай и таким холодным. Пульсаром, сжатым внутри себя самого до такой степени, что одна лишь звезда спутник удерживает ее от взрыва. Она боится стать сверхновой, ведь тогда исчезнет все вокруг нее. И Сидон тоже.       Улицы пусты. «Хоронятся по своим углам, обжимаются, греются», — прошипела она себе самой, набирая темп. Только утренние пробежки до извечной, теперь кажется, точки назначения, четко устоялись в ее рутинном безразличии. Она отвлекается от мира — кровь жжет кожу, сердце колотится все быстрее, и Сидон бежит рядом с ней, донельзя счастливый, он пытается догнать хозяйку, но, то и дело тормозит, принимаясь вилять из стороны в сторону, обходя видимые только ему препятствия. Догоняет, перегоняет, и потом все по новой. Пока Селин не заканчивает забег, устало падая на землю рядом с могилой Макса. — Я обещала — каждое утро, — обессиленно выдохнула она, — держи свой круассан, — на постамент у могильной плиты упала булка, рассыпав повсюду крошки, а Лера, растянувшись на траве, принялась лениво поедать такой же, запивая кофе из термоса, — не знаю, откуда они берутся, но каждый день — свежие. Возможно, Исайя или Этель приносят, или еще кто… так плевать, если честно…       Она радовалась этим моментам. Из дома каждое утро выбегала Селин, но она терялась в пути, и никогда не доходила до финиша, оставалась за воротами Монмартра, и здесь была только Лера, простая, едкая, та, которую любил Макс. Настоящая она. Сидон устроился на постаменте и в два укуса проглотил поминальную булку, и Лера, довольная этим, потеряла фокус, оставляя глазам только безразлично-голубое небо. Сидон — это Макс, и в этом она уже не сомневалась. — …знаешь, мне так хорошо одной, — она болтала ни о чем, даже особо не задумываясь над сказанным, — вы с Сидончиком всегда со мной, и этого достаточно. Но иногда как укусит за задницу! На стену готова лезть, а лезу в бутылку. Не знаю уже, надо бы парня поискать, ты же не против? — Сидон в ответ на это что-то ухнул и уложил голову ей на ноги, — Да ты же моя плюшка мохнатая, куда я без тебя! — она потрепала его меж ушами и откинулась назад.       Здесь единственные два живых существа, которых она когда-либо любила. Здесь ее дом. Дом, в котором она могла бы остаться навечно, если бы была чуть менее прагматичной. Дом, который бы принял ее без вопросов. Дом, к которому она уже пообещала себе прийти на исходе жизни. Прийти, чтобы не дать больше Максу прожигать свое посмертие в кругу местных красавиц. Даже мертвым, он остается ее. И шутка это, или нет, не поняла даже она сама. — …я с тобой отморожу зад, и буду остаток жизни таскать апельсиновые корки на ляхах! — пришла она к ежедневному итогу, — Не скучай тут, туси, пока меня нет! Увидимся завтра, — она огладила надгробие, подождала, пока Сидон сообразит, что пора идти дальше, и перешла на бег.       Никого вокруг. Так даже лучше. Пустые лавки, мертвые окна, ни одной машины, и все это ей даже нравится. «Я не живу, так какого черта другие должны?» — подумала она, и вопросом своим осталась более чем довольна. Селин сегодня отстала от нее куда раньше обычного, и этому даже она сама была рада. Исайя и Мера за столь короткое время настолько крепко укоренили в ней это имя, эту маску, что без нее Лера уже не осознавала себя. И оттого только больше радовалась, когда могла ей не соответствовать. Чопорность и снобизм всегда вызывали только отвращение, а теперь стали частью нее самой. Порой, жизнь делает очень крутые обороты. — Сидон, а, Сидон, откуда у нас берется еда? — спросила она, когда банные процедуры подошли к концу, — Я не покупаю. Ты что, научился сам? Так я тебе не нужна! — рассмеялась она, а пес закинул на нее, присевшую перед ним, лапы и лизнул в лицо.       День за днем, час за часом, проведенные за просмотром сериалов, чтением книг и всем тем, что когда-то сместилось на окраину бытия, а потом и покинуло ее совсем — теперь все это вернулось в ее жизнь свежим дыханием утреннего ветерка. То, по чему она, кажется, и не скучала, но возвращению чего была так рада. «Мадам бы назвала все это «пошлостью в обыденности», но в этом я никогда с ней не соглашусь», — ответила Лера сама для себя, снова забираясь на кровать с очередным контейнером готового рациона, к коим она пристрастилась за годы жизни на бегу.       Но в этот раз Сидон не разделял ее спокойствия. Он, обычно спокойный, теперь стоял поперек нее и внимательно наблюдал за чем-то, чего она не видела и увидеть не могла. «Ты опять гоняешь чертей?» — Лера улыбнулась ему и погладила, но тот не отвлекся. Край кровати скрипнул, и пес отклонился назад, готовясь к прыжку. Он оскалился, что Лера за их совместную жизнь вовсе видела впервые, зарычал и навострил уши, переступая с лапы на лапу. Вся его поза говорила об одном: опасность совсем рядом, и он готов защищать свою хозяйку, даже если она сама не понимает того, что уже подошло так близко.       На мгновение он затих, а потом заливисто залаял и бросился вперед, прижимая «черта» к земле, и продолжая рычать, наверное, прямо ему в лицо. Лера подскочила на месте и потянулась следом за Сидоном, но в следующий момент он взмыл к потолку, ударился о него и упал на кровать прямо перед ее ногами. Времени на размышления у нее не осталось. — Сидон, мой дорогой, с тобой все в порядке? — она принялась бегло ощупывать испуганного пса, второй рукой сдергивая с него ошейник — пряжка на нем была металлической, — кто бы это ни был, я ему устрою! — прошипела она и вздернула руку с ошейником. Тот поднялся над ее ладонью и начал перекручиваться, сжимаясь все сильнее. Кто-то здесь точно есть, и если на нем имеется хотя бы кроха металла, то ему придется не по вкусу то, что произойдет дальше.       Задрожали полки шкафов, дверцы, кровать, вся техника и вообще все в поле ее зрения, в чем только были металлы. «Не видишь цель — бей туда, откуда она не сбежит», — Мера знала, кажется, все, с чем ей придется столкнуться в своей жизни. Она ждала, вглядываясь в пустоту комнаты, а ошейник над ладонью уже свернулся в крепкий валик, прошитый серебряными нитями, и напряжение в нем только росло. Тот, кто пришел к ней, уже, скорее всего, мертв, разрезанный надвое собственным ремнем. — …Валери, Селин, или как тебя там! Прекращай! — вдруг услышала она, а мир вокруг потерял тусклые оттенки. Перед ней, сдерживая ее магию на собственном браслете, стоял Мехмет, уже скрюченный болью пополам. Рука, охваченная браслетом, уже посинела. — Это ты! — она опустила ладонь, поймав ошейник, но гостю своему осталась стала совсем не рада, — Ты чуть не убил Сидона, криворукий павиан! — она соскочила с кровати, и только он собирался что-что сделать, как та рука, что только-только получила свободу, оказалась вздернута чуть ли не под потолок, а сам Мехмет повис на ней, пытаясь выпутаться, — Сколько раз я должна была сказать тебе, чтобы ты проваливал из моей жизни, чтобы ты понял?! — Не доста… — ухмыльнулся он, и в следующий же момент створки окна распахнулись и он вылетел прочь из квартиры, — имей же совесть! Я, уже черт знает сколько, вожусь тут с тобой, а ты даже не замечаешь меня! Сколько можно?! — Мне плевать, что ты там делаешь, но я вижу тебя впервые за последний год. И рада бы не видеть еще столько же! Проваливай, пока я не вытащила тебе все пломбы через глаза! — Какая жестокость, — он смаковал каждое слово, разглядывая ее, озлобленную, пыхтящую каждым вдохом от ярости. Но такую живую, — чувствую руку Меры. Каково это, быть ученицей пособницы Гиммлера? — Кого?! Не может быть! — Мера никогда не казалась ей не то, чтобы нацисткой, даже сколь бы то ни было злой. Строгой — да, жесткой — возможно, но уж точно не такой, какими описывали в учебниках истории ученых из «Аненербе». — Именно так, — он снисходительно кивнул, — кто, как ни фашисты с их фанатичными верованиями, могли бы помочь Исайе с ее исканиями. Ты ведь знаешь, что она ищет. Ты должна была узнать это у Марко. — Это не твоего ума дело, — прошипела Лера в ответ, все еще ошеломленная открытием, — моя покойная сестра — чертова нацистка… — Главное, что покойная, — усмехнулся Мехмет, — не будем о твоей семье. Скажи лучше, почему ты питаешь ко мне столь явную антипатию? — он приосанился, сев на подогнанное к его ногам магией кресло, и попытался выговорить эту фразу на манер Селин, Исайи или кого-нибудь еще, более культурного, чем он сам. Вышло смехотворно. — Потому что ты — бескультурная свинья, считающая, что весь мир тебе что-то должен. Иди и обратись к нему, может быть, он ниспошлет тебе манеры, — бросила она, принявшись надевать ошейник на Сидона. Тот все еще с недоверием скалился и ворчал на Мехмета. — Мои манеры — единственное, что тебя не устраивает? Что ж, это легко исправить, — теперь вышло уже куда благозвучнее, но Леру таким не впечатлить. — Но настоящий ты — все еще вульгарный мужлан. Ненавижу притворство. Сколько дерьмо ни упаковывай, а вонять оно не перестанет! — Мне больше тысячи лет. Как думаешь, за эти годы я не научился культуре? Вопрос не в том, могу я быть культурным или нет. Хочу ли? Если тебе это нужно — пожалуйста, — он только развел руки и пожал плечами. И не думай, Ma chérie, что в будущем я дам тебе отыгрываться на себе — в одном мизинце у меня больше силы, чем у десятка таких, как ты. — Презрение. Как это имя тебе соответствует, — Лера упала на кровать, и Сидон устроил морду на ее животе, — давай будем честны: ты меня не привлекаешь. Это факт. У тебя есть средства, чтобы найти кого-то похожего. Это тоже факт. Так зачем нужно все это представление? — Потому что даже подобных тебе в целом свете нет, — ответил Мехмет, а кресло его плавно доползло до самой кровати, — поверь, я искал. — Я не могу тебе помочь, и влюбиться по желанию тоже не могу. Пат, — объявила она, неопределенно взмахнув рукой. Кружка с остывшим чаем послушно совершила небольшой полет с кухни до ее ладони. — Не отталкивай меня, — он осторожно дотронулся до ее руки, все еще стараясь выглядеть максимально незаинтересованным, — мы можем быть вместе на твоих условиях. По крайней мере, теперь я готов их услышать. — Сначала я хочу услышать, что нужно тебе, — она легко хлопнула Сидона меж ушей, и он дал ей подняться. Чай вскипел от накалившихся стенок кружки, и теперь она могла закончить свой завтрак. — Просто… — Вот не надо! — перебила она, — Четко и по факту, не нужны мне влюбленные сопли! — Я хочу быть рядом. Хочу касаться тебя. Хочу представить тебя миру будучи обладая тобой. Хочу, чтобы ты хотела меня. Это ты хотела услышать? — он вскипел как по щелчку, но сейчас смог сдержаться. Леру это рассмешило. — Мехмет аль-Хиарим решился сдержать свой буйный нрав ради какой-то русской девки! — рассмеялась она, наблюдая, взорвется ли опаленный порох, — Послушай и ты: я не потерплю агрессии в свою сторону, какой бы она ни была; все, что происходит между нами — происходит по моей воле; между нами не будет лжи, как бы ни было сложно, и гарантом этому будет вот этот медальон.       Она поманила пальцами, и с полки, по мановению магии, слетел небольшой медальон из граненого смоляно-черного кристалла, увлекающий за собой тонкую цепочку из серебристого металла. Он упал на ладонь Мехмету, и тот принялся разглядывать его, не понимая, в чем суть этой безделушки. Лера же, смотря на него, улыбалась — он не отказался и не затребовал чего-то еще. Волк, который уже приручен вопреки всем предрассудкам. — Подарок Исайи. Она знала, что этот разговор произойдет рано или поздно. Цепочка из вольфрама, а кулон — осколок монолита Сципиона. Если ты посмеешь хотя бы попытаться навредить мне, я удушу тебя им быстрее, чем ты успеешь опомниться, — объявила она, а у Мехмета, ожидавшего чего-то подобного, на лице все же отразилось удивление. — Я не могу быть уверен, что ты не навредишь мне и в остальном, — опасливо ответил он, но все же расцепил замочек своего ошейника. Ни чем иным это не назовешь. — Тебе остается только доверять мне, — она снова улыбнулась ему, и это была улыбка Медузы — хищная, яростная, почти безумная, — уже сейчас я могла придушить тебя только за то, что ты навредил Сидону, но ты все еще жив и здоров. Считай, что я уже сделала шаг навстречу. — Теперь, когда я согласился на твои условия… могу я считать, что ты — моя? — Я не твоя, и ни чья бы то ни было. Я принадлежу только себе самой, — ответила она, — но больше я не буду гнать тебя. По крайней мере, до тех пор, пока ты снова не станешь мне омерзителен. — Такая, в какую я влюбился столько лет назад, — мечтательно заметил он, и она, холодная в своей независимости, оттаяла, глядя в его глаза. — Расскажи мне что-нибудь о себе, Мехмет, — устало попросила она, донельзя вымотанная этим разговором, а Сидон спрыгнул с кровати и принялся осторожно обнюхивать виновника произошедшего.       И только сейчас Лера, наконец, ощутила, что ей больше не холодно.