Десятый Круг

— Том? — Гейб замер в ожидании момента, когда трель звонка двери перестанет его глушить. — Сейчас выйду, — Белл метался по квартире в поисках хоть какой-то одежды, в которой мог явиться перед людьми, — да перестаньте вы звонить! — уже выкрикнул он, когда попытка натянуть штаны на ходу закончилась громогласным падением. — Живой? — сочетая в голосе ноты веселья и беспокойства, спросил Габриэль, подрываясь подойти к нему. — Частично, — ответил Том и прыжком поднялся с пола. На голое тело нацепил старый кардиган Марко, который так и остался висеть за дверью, и вышел в подъезд, захлопнув дверь за собой.       Перед ним стояли двое мужчин, одетых в еще более строгие, чем его рабочие, официальные костюмы. «Видимо, они ожидали официального приема, а не тебя, взлохмаченного и запыхавшегося», — усмехнулся Маркас, и Том в ответ на это злобно ухмыльнулся. Мужчина в возрасте, благородно седеющий шатен с пронзительно-яркими синими глазами, сложил руки за спиной и приосанился, поднял голову и слегка кивнул, оглядев Тома. Хоть он и не показал этого, его ожидания были обмануты, и Белл это почувствовал. Не такого вида он ожидал от мага, обладающего подобной силой. Второй же, араб во всем черном, от бури на голове до носков лакированных туфель, молодой, с дерзким и жгучим взглядом, не повел и бровью, увидев, наконец, звезду сегодняшнего дня. Ему до этой встречи не было абсолютно никакого дела, и он всем видом старался это показать. — Кто бы вы ни были, Маркас предупредил меня, что с хорошими вестями вы бы не явились. Потому, прошу на крышу, господа, обговорим все без лишних ушей, — небрежно бросил Том и очертил линию на бетоне, за которой и скрылся. Гости последовали за ним, и теперь, когда под их ногами холодный с ночи битум, укрывающий жителей дома от дождей, Том смог почувствовать себя куда более уверенно, чем когда в нескольких метрах от них, сквозящих холодом и опасностью, Гейб спокойно пил свой утренний кофе. Теперь ему ничего не грозит. — Человек? Ты ходишь по грани закона, — хмыкнул араб, даже не скрывая своего презрения. — Кто установил эти законы, Мехмет? — огрызнулся Маркас. Он отплатил ему тем же. Маркас-то знал, кто он такой, и ничуть его не боялся. «Он до сих пор думает, что если в прошлый раз его спасли интриги Исайи и щиты Сципиона, то теперь он все еще сильнее», — пояснил для Тома Маркас, — Не забывай, где лежат твои земли, и где ты сейчас. И только попробуйте навязать здесь свою волю… — Юноша, умерьте свой пыл, — с ледяным спокойствием в голосе отозвался Сципион, — мы пришли предложить помощь, а не нападать на вас и ваши… — слово, крутившееся на языке, явно было неприятно ему, но другого он подобрать не смог, — … порядки. — Твое имя… — Маркас старался отрыть его внутри их сознания, для этого даже не было нужды касания. Но Маркас и Том умнее — только лишь почувствовав чужое присутствие, они обрушили на него стену из беспорядочных и пустых мыслей, от которых и он сам потерял контроль, падая на пол. — Не лезь ко мне в голову, Аль-Хиарим, — со змеиной улыбкой предупредил его Маркас, — иначе я залезу в твою. — Маркас из Брох Фаррах, — Сципион явно был осведомлен куда больше своего коллеги, — приятно встретить тебя вновь. В более благожелательном расположении. — Маркас… — Мехмет словно старался распробовать это имя, — даже звучит по-шотландски. — По-гэльски, необразованный олух, — Том закатил глаза, — не делай вид, что не помнишь этого имени.       И тут в его глазах что-то промелькнуло, он истерично дернулся, а потом вскочил на ноги, и этого «чего-то» в его глазах уже не было. «Определенно, он испугался, Маркас. Но не покажет этого, даже если его будут рвать на части. Видимо, в прошлом было что-то между ними, что до сих пор пугает даже Мехмета, которому, пожалуй, и бояться нечего. Только себя самого, не способного защититься от молодого мага. Все же, он не зря вошел в Триумвират Старого Света. — «Три грани тирании», — Маркас распробовал горечь этой старой фразы сполна, — перед собой я вижу Жестокость и Презрение… а где же Хитрость? — услышав вопрос, Сципион сжал сверток в своей руке. Подсознание опередило сознание, — так вот, где эта тварь, проделавшая мне дыру в черепушке, — довольно прошипел он. — Признай, ты был безумен, Маркас, — стальным тоном Фонтен пресёк его злорадство, — и, говоря строго, это была не… — Это была она. Самолично, — Маркас показал им свой настоящий облик. Дыру в голом черепе, — пускай, она пряталась за маской, но я видел. Это была она. Только дай мне этот эдикт, и я в эту же секунду выслежу этот комок призрачных соплей и сожгу в адском пламени. — Как смеете вы так называть Триумвира?! — возмутился Сципион, в то время, как Мехмет довольно хмыкнул. Он — Презрение, но ему не равняться в этом с Маркасом, — Мы ошиблись в своем решении, Мехмет, пойдем отсюда, — договорил он и развернулся, сложив руки с эдиктом за спиной. — Он как раз тот, кто нужен нам, Сципион, — зло улыбнулся Мехмет, — На твое имя учрежден эдикт, вверяющий в твои руки любую жизнь, что станет угрозой для жизни Магнуса Прародителя, — он положил руку на плечо Сципиона, и тот, цокнув, развернулся и протянул свиток ему, — нам стало известно, что его жизнь под угрозой, он — ценная часть подлунного мира, и мы не можем просто так его потерять. Тем не менее, нам известно, что за ним ведется охота, запрещенная Советом. Мы не можем сделать ничего сверх этого, как бы не желали. — Куда же вам, особам царским, марать руки, — Том принял свиток, связанный пурпурной лентой и запаянный печатью из голубого сургуча с тремя листами шалфея — печатью Триумвирата — но не поторопился его открывать, — вы понимаете, что этим вы подписываете ей смертный приговор? — спросил Том совершенно серьезно, — Маркас постарается ее убить, и я, хоть и против подобных методов, не стану его удерживать. Такое, — он коснулся того места на виске, где в истинном облике зияла дыра, — нельзя осудить иначе. — Если она достаточно глупа, чтобы воплотить задуманное… — ухмыльнулся Мехмет, но Сципион оборвал его. — Мы можем лишь просить тебя, Маркас, пощадить ее и отдать на наш суд, — с отвратительным смирением проговорил он, — обещаю, что участь ее не будет завидной. — Расскажите мне, что ей нужно от него. — Том, хоть и осознавал, что они не пойдут против своих, попытаться должен был. Все же, он не безголовый телохранитель, чтобы бросаться на амбразуру, не зная сути дела. Он защитит Марко, об этом не идет и речи, но за свою жизнь он успел свершить столько всего, что чужая жажда крови может быть больше чем оправдана, — я не могу… — Мы не можем расколоть семью, — огрызнулся Мехмет, — а она… — Мехмет! — Фонтен снова заткнул его, — Это наше дело, не вмешивай в него посторонних. — Я должен знать, чего ожидать, — возразил Том, — вы заставляете меня защищать Марко, — они дрогнули от звучания его нового имени, — от неведомо чего, а выбора у вас, я так понимаю, нет, — что ни говори, но загонять человека в угол Том как бизнесмен научился просто отменно, — Даже твои «Черные Янычары» бессильны, Мехмет? — словно издеваясь, бросил Маркас, — А твои наемничьи армии, Сципион? Я понимаю, что хитровыдуманная сталь вряд ли чем-то поможет от таких врагов, но ты же еще в те времена заправлял целой армией преторианцев? Вооружи, и отправляй в бой, в чем проблема? Почему мы? — Мы не пришли бы к вам, господа, — ничуть не смущенный столь явным положением дел, Сципион стойко стоял на своем, — если бы имели другой, хоть сколько-нибудь выгодный, выход. — Будьте добры выложить все, — препирательство начинало выводить из себя Тома, и Маркас как никогда умело поймал момент, когда можно пустить все запасы ярости, какие только у него есть. Он как никто жаждал указать этим аристократишкам на их место, — иначе мы вывернем все из ваших мозгов. — Мы здесь с доброй волей, молодые люди, — обратился Сципион к ним обоим, — но это, отнюдь, не значит, что угрозы, тем более столь бесплотные, допустимы. Мы уже столько живем на этом свете, что… — Значит, не хотите по-хорошему… — расстроенно выдохнул Маркас, щелкнув Мехмета меж бровей, отчего тот потерял сознание.       Сципион же попытался создать вокруг себя щит, под которым любая магия, кроме его собственной, обратилась в пыль, но одного удара раскаленным кулаком Тома хватило, чтобы щит рассыпался звенящими осколками, а старика объял ужас. Он захлебнулся такой силой. Пульс силы Мехмета, вспыльчивого и раскидистого, он привык усмирять — сдержанное биение дает передышку, и следующий удар он уже готов встретить новым усилием. Сила же Тома — река, несдержанная и безмерная, ее не остановить, не поставив на пути преграды ей соразмерной. Сципион потратил бы ни один год, чтобы научиться подобному, и устоявшимся способом ее волну не сдержать. У него попросту недостаточно сил. «С перерождениями сила растет?» — мысль эта захватила все его сознание, потому Тому не понадобилось и заклятия, чтобы услышать ее. Только лишь касание. И Тома с его намерением им уже не остановить. — Дельта-шесть, — пойманный за отвороты пиджака, с каменным спокойствием проговорил Фонтен, — шоковыми. Залп. «Сципион не мог прийти неподготовленным», — подумал Маркас, когда в тело его ввинтилось несколько пуль-дротиков, ощутимо встряхнувших его разрядом высокочастотного тока. Он отшатнулся, но заметил и в плече самого Фонтена один подобный снаряд, который, тем не менее, не оказал никакого эффекта на свою цель. «Видимо, он приспособил низкосортных магов на неблагодарную работу», — решил Маркас, оглядывая близлежащие крыши. — Раз, два, три, четыре, пять, шесть… — с улыбкой он пересчитал замеченных стрелков, — минуту, сир, — улыбка расползлась на всю ширину, и Маркас бросился вперед, к испуганному бездействием своих преторианцев Сципиону и растворился в воздухе. Минута напряженной пустоты, и Маркас снова стоит перед Сципионом, а рядом с ним горка из переломанных винтовок. С другой стороны, наброшенные друг на друга, пять тел, обмундированных так, словно бы отправлены они не на городскую операцию, а в горячую точку для ведения полноценных боевых действий. Даже это не спасло непутевых вояк. Не знали, с чем столкнулись. — Дельта-шесть немного… оглох, — заверил его Том, — оклемается к вечеру, не страшно. Эти все тоже живы. Я не Маркас, и убивать их не намерен, но либо вы расскажете мне все, либо я дам ему волю, и он довершит задуманное. И с вами, и с ними.       Ответом ему было шокированное молчание. Маркас снова взял власть и, появившись за спиной старика, поймал его в захват. «Время показать, что там, в твоей старой голове», — ухмыльнулся Маркас, кончиком языка коснувшись его уха, отчего тот отдернулся, как от огня. Но это, видимо, были не все его уловки. — Альфа-четыре, — воззвал он, но в этот раз голос его не был столь же стальным, как в прошлый, — выпад. «Альфа-четыре», как его назвал хозяин, явился словно из воздуха, с размаху ударив стальным шестом по ноге Тома, но тот и не сдвинулся с места. Шест оплавился от долгого касания, а следующий удар огарком чуть не пришелся по груди его начальника, которым Том, не особо задумываясь, защитился, обернувшись лицом к нападавшему. — Отпусти Виконта, — серб, судя по выговору и чертам лица, словно тупым ножом обтесанным, даже Тому казался огромным. — Видишь ли, — мысль Сципиона было не сложно выловить, — Йован, мне нужно то, что в голове у твоего босса, и он по своей воле отказывается дать мне то, что нужно для нашего общего, — он чуть ли не по буквам проговорил это слово, — дела. Стой смирно, и никто из нас не пострадает. obećavam ti*, — добавил он для пущей верности. Откуда Маркас знал сербский, для Тома так и осталось загадкой. — Альфа-один держит на прицеле того парня, что сидит в твоей квартире, а альфа-два и три стоят у дверей. Ты хочешь, чтобы он пострадал? Поверь, мальчик, — даже сейчас он не утратил хладнокровия и присущей им всем заносчивости, — Альфа пользуется только летальным оружием. — Твой хозяин, сербская шавка, не хочет говорить. Значит, говорить будешь ты, — прошипел Маркас, чувствуя, что теперь его загнали в угол, — кто угрожает Магнусу Прародителю? Мне нужно знать только, чего ждать. Не больше. Я не хочу причинить вреда никому из вас, — добавил Том, преисполненный трясучего страха. Страха за Гейба, который и не подозревает, во что влип. — Ты пришил всю «Дельту», и теперь смеешь утверждать, что не хочешь причинить вреда? — он начинал закипать, и этого уже было достаточно, чтобы раскрыть их секреты. То, о чем молчат головы Гидры, с радостью расскажут ее руки. — Они живы. Все до одного, — заверил его Том, и тот, звериными шагами перебирая битум крыши, подошел к горе тел и схватил одного из них за шею. Уверился. — Альфа-четыре… — прохрипел Сципион, повисший в захвате. — Ты уже проиграл, старик. Молчи, пока не стало хуже, — заткнул его Маркас, — говори, и я отпущу твоего Виконта. — Не ты диктуешь условия, щенок, — он коснулся уха, на котором был закреплен коммуникатор, — ослабь захват, — скомандовал он, и эти слова, и правда, показались ему разумными, — не забывай, кто поплатится за твою дерзость. — Этот парень — один из десятка, — вот уж чего не понимал Том, так это того, откуда Маркас берет всю эту желчь. За ней можно спрятать любую ложь, и никто даже не задумается над этим, отмахнувшись от мерзости, в которую она завернута, — ты, и правда, считаешь, что я буду сожалеть о нем? Ты смешен, серб. Я — не Том, и мне есть, за что оторвать от тела эту седую голову. Ты сделал ставку не на ту мишень. — Я знаю лишь… — он признал свое поражение, и теперь присел рядом с оглушенными товарищами, раскидывая их по крыше. — Заткнись! — сквозь зубы прошипел Сципион. — Охранять вашу жизнь любой ценой, мой Виконт. — словно бы на него навалилась вековая усталость, проговорил Йован, и тут Том обомлел — в нем проступили истинные черты — из-под комбинезона выбился мех, на пальцах отрасли когти, а шея, сколько можно было заметить, покрылась перьями. Черты лица заострились, глаза сверкнули, но в следующий момент он обрел нормальный вид. Грифон, — Уже больше семи сотен лет Исайя де Рейе охотится за ним, а теперь в ее свите несколько вышколенных магичек, фанатично ей верных, да еще и какая-то мерзость на поводке, опасная донельзя. Мы старались выяснить, кто такой этот Люмьер д’Инаро, но из раза в раз утыкались в пустоту. Знаем лишь, что от тех, на кого Исайя спустила его, не остается ничего, кроме кишок, развешанных по окрестностям. Мы не знаем, зачем Магнус нужен Маркизе, но понимаем, что она не остановится ни перед чем. Запасись Одиссевым воском, парень, если хочешь остаться в живых. Ее крик сложно пережить. — Все было куда проще, чем вы себе представляли, — удовлетворенно заметил Том, — простите меня, мсье Фонтен, но больше всего я ненавижу бродить впотьмах. Мы могли избежать этого, но… — Альфа-четыре! — взревел он с праведной яростью, — протокол Тета! Привести в исполнение! — в глазах его, в обыкновении пустых и спокойных, горел огонь. И, видимо, для его подчиненных он был куда более материальным, чем показалось Тому. — Повинуюсь, мой Виконт, — он снял с разгрузки небольшие изогнутые, словно когти, ножи, и зажал в ладонях, скрестив руки. Еще движение, и… Том оказался быстрее, оглушив касанием серба, что и не подумал о сохранности собственной жизни. — Какого черта?! — Вспыхнул Том, и объятые его воплощенной яростью, разлетевшиеся по крыше ножи вросли в битум, — Он спас тебе жизнь, сумасбродный старик, а ты приказал ему выпилиться?! Знаешь, что! Один человек сегодня умрет, и это точно будет не серб! — Том, словно раззадоренный бык, набирал скорость, задирая рукава. — Альфа-один, на изготовку, — прошипел Сципион, и Белл дрогнул, замерев на месте, — он выдал тайну Триумвирата, и за это нет другого наказания. Он умрет, Грифон никогда не посягнет на святость своей клятвы. И то, что ты остановил его сейчас, не изменит совершенно ничего. Я — Жестокость, и имя мое оправдано. Если хочешь, забери эту шавку себе, не пройдет и дня, а жизнь его оборвется. Мы уходим, и если ты пойдешь за нами, — он победоносно ухмыльнулся, — Альфа-один сделает выстрел. Поверь, он не промахнется. Вставай, беспомощный олух! — аура отрицания объяла Мехмета, но тот с трудом приподнялся, за что и получил пинок в живот от старика. Он не щадит даже своих. Том не жалел о встрече с Гейбом, но сейчас его существование было как никогда не кстати. Этого серба надо где-то спрятать, и, желательно, так, чтобы он сам не смог себе навредить. Этот паралич, каким бы слабым заклятием он ни был, за сутки выпьет из него все силы, и, тем паче, чем дальше Том находится от оглушенного тела, тем сложнее будет держать его без сознания. Нужен кто-то, способный сдержать этого неуемного, даже если тот вдруг вернется в сознание… — Крис! — вдруг вспомнил Том, и эта мысль вызвала у него восхищение. И непонимание у все еще собирающихся в кучу представителей его аппозиции, — Крис, где ты? — Том набрал его номер, и тот, не промедлив и десяти секунд, поднял трубку, — есть неотложное дело. — Еду к Джеку за Эрикой, — настороженно проговорил он, — что нужно? — Разворачивайся и отправляйся домой, с дочкой дела я улажу, — торопливо проговорил он, подхватывая Йована на плечо, — через сколько будешь на месте? — Самое большее — пять минут, — отчитался он. — Буду ждать тебя там, — ответил он и сбросил звонок, — твой серб будет жить, даже если ты того не хочешь, Сципион. Если я могу забраться в чье-то сознание, значит, могу и перекроить его по своему усмотрению. Не удивляйся, если именно он в будущем отрежет тебе голову своими когтями, — заверил его Том, и испарился, прежде чем те успели хоть что-то сказать.       Скромная квартирка Криса в Квинсе, загороженная окружающими, натыканными, словно деревья в густой чаще, домами, как нельзя лучше подходила для содержания пленника. Окна почти со всех сторон утыкались в соседние дома, и это, наверное, не создавало дополнительно уюта, но прекрасно защищало от снайперов, которые могли бы устранить серба, только пожелай того хозяин. Том принес его туда, и Маркас взялся за дело. Он принялся вырисовывать найденной на полуразвалившемся столике ручкой руны, которыми Волхв когда-то хотел распять его, и теперь, стоило только закончить, арматура стен, словно вода по трубкам, обвила прижатое к стене тело, накрепко пригвоздив его и обездвижив. Теперь можно не бояться за сохранность жизни приколотой к стене жертвы. — Просыпайся, — Том развеял заклятие, и серб, шокированный сменой декораций, принялся дергаться в попытках освободиться, но действия его не увенчались успехом. Зубами он потянулся к воротнику своего комбинезона, но Маркас, среагировав вовремя, каким-то заклятием, от которого его пробило на смех, сбил с него всю одежду, ограничившись нормами морали. Все же, Крис отказался искать себе кого-то, кроме Тома, а Том больше не хотел быть с Крисом. Эта связь мучила их обоих. И теперь обездвиженный серб рисковал быть использованным в целях совершенно не подобающих нравственным устоям современности. — Что бы ты ни собирался делать, — прошипел сквозь зубы Йован, — я все равно закончу это, так или иначе. — Хочешь ты того или нет, по моей вине ты не умрешь, — вполне спокойно ответил ему Том, чем еще больше разозлил своего пленника, — я постараюсь заставить тебя забыть твою клятву, грифон, или отдам тебя на усмотрение своей ручной химеры, — при упоминании последней поджилки Йована дрогнули, — слышал о таких? — Я ничего не скажу тебе больше о планах Виконта, — испуганно бросил ему серб, и попытался отвернуться, но получилось не очень. — Мне это и не нужно, — Том, и правда, не нуждался в этом, — единственное мое намерение — спасти тебя от смерти, и как только я сделаю это, ты получишь свободу делать все, что только захочешь. Можешь даже вернуться на ковер к Его Светлости, только примет ли он тебя? — То есть ты… не собираешься пытать меня? — эта модель, видимо, была проработана им, и не раз, и теперь шаблон, скрежеща осколками, развалился, чем вызвал шок. — Конечно же, нет! — Тома даже возмутило подобное предположение, — Кем ты меня считаешь? — Не тебя. Твою тень. — Твое существование, поверь, не причиняет мне ни капли удовольствия, — отмахнулся Маркас, — и я буду рад, если Сципион прикончит тебя, но сейчас Том хочет, чтобы ты жил, так что будь добр не рыпаться еще пару часов, и все закончится миром. Даже так… — поразмыслив, Маркас решил, что нет никакой пользы от того, что тот прикован к стене, — можешь ли ты пообещать, что до следующего рассвета ты пробудешь в этом доме, и не умрешь при этом? Согласишься, и получишь свободу, хотя бы от этих железок. — Это идет вразрез с моей клятвой Виконту, — Том почувствовал, что тот хочет согласиться, но гордость раздирает все его сознание, — но… я обещаю тебе, Томас Белл, что до рассвета не покину этого дома, и жизнь моя не прервется. Виконт предал меня, и я хочу хотя бы попытаться исправить то, что он сотворил. — Было ли предательством то, о чем ты знал, и на что согласился? — Том поймал его, еще ослабленного остатками оглушающего заклятия, и донес до кровати Криса. — Это был «план Судного Дня», — ответил ему Йован, уже куда более расположенный к беседе, — на случай, если я попаду в плен или если вся наша система падет. Это никогда не рассматривалось как наказание за ошибку. — Я бы мог взять с тебя обещание, что ты никогда не посмеешь совершить самоубийство, — усмехнулся Том сам себе. — И я бы отказал без раздумий, — не промедлил с ответом он, — это слишком большая ноша для меня. Да и… зачем тебе это? — Ты когда-нибудь слышал слово «добро», Йован? — с усмешкой еще более едкой, чем раньше, спросил он, — У меня нет каких-то тайных намерений, в этом смысле я прост как пробка и прозрачен как стекло. Если хочешь, я могу дать тебе послушать свои мысли по этому поводу, они-то уж точно не соврут. — Верю, — угрюмо бросил он, — мой тюремщик идет. — Это ваше звериное чутье, — Маркас привалился к дверному косяку, — иногда мне хочется его забрать, — Йован понимал, о чем говорит Маркас, но ничуть не испугался. По крайней мере, не показал, — но Том не дает мне выпотрошить какого-нибудь зверька. Ему, видите ли, сырые мозги противны! — Черт, ты уже здесь, — тяжело дыша, проговорил Крис, опираясь на входную дверь, — Почему так срочно? — Посмотри, — Том сделал шаг назад, пропуская его в комнату, — это Йован, и его нужно посторожить до вечера, — предупредил Том, и коснулся шеи Криса, — постарайся не убивать его, если начнет брыкаться. Если застанет врасплох — выйди из квартиры, он следом не пойдет, — прозвучало в его голове. — Ясно. Мы разберемся. Значит, ты вернешься вечером? — в глазах его мелькнула какая-то мимолетная надежда, которая, как уже давно поняли они оба, не имеет ничего, чтобы стать большим, — Буду ждать. — Береги себя. И его тоже, — усмехнулся Том, — до вечера, Йован, — он махнул ему рукой, но тот и головы поднять не успел. — Ну, давай знакомиться, Йован, — Крис скинул свои кроссовки и бесцеремонно грохнулся на кровать рядом с ним.

***

— Ты долго, я уже хотел звонить, — Гейб встрепенулся, услышав щелчок замка входной двери, — все улажено? — Да, все прекрасно, — Том обошел Гейба со спины и поцеловал в макушку, — не заскучал? — Зачитался. У этого твоего, как его там… Криса? — Том настороженно кивнул, — Хороший вкус к литературе. Он посоветовал, — Том уже ожидал увидеть на экране телефона, врученного ему в руки, что-то глубокое и философское, а там… — Оу, — Том отдал его обратно в руки хозяина, — пуританин и жестокие фантазии Мураками… оригинальное сочетание. — И ничего я не пуританин! — Взвился Гейб и возмущение его перешло в смех, — хотя… — В сравнении с ним, — Маркас ткнул в экран пальцем, и Гейб узнал его голос, — или с ним, — он коснулся своего виска, — ты настоящий пуританин. Образцовый. А Том не дает воли своим фантазиям. И вся-то разница. — Видимо, ты хорошо разбираешься в людях, — по-детски улыбчиво Габриэль откинулся назад и уложил свой затылок на его плечо. — И говорит иногда столько, что отрезанного язы… много говорит, короче, — Том вздрогнул, когда в его голове тема разговора связалась с полуозвученной фразой, — Я отвезу тебя домой, и позже встретимся. Возникли небольшие сложности, поэтому для начала надо забрать дочь, она у моих друзей в Стейтен-Айленд, так что нам по пути. Да и, если подумать, будь это не так, я бы тебя все равно подвез, — он резко поцеловал его в щеку и пошел подбирать себе костюм.       Гейб помог не запутаться в ворохе рубашек, пиджаков и галстуков, сам повязал его на шее Тома, и тот почувствовал, что хочет, чтобы так начиналось каждое утро. Чтобы никто никуда не торопился, чтобы улыбка на сонном лице напротив была настоящей, и чтобы каждый день он стремился только сюда, чтобы прижать его к себе и понять, что нет больше мира, который ему нужно держать на своих плечах. Пускай, он и не стремится к власти, но под его опекой не один человек, не два — целый город, и каждого, наверное, он готов защищать, если того потребует ситуация. Но здесь…       Гейб и сам, кажется, не против такого исхода. Возможно, флер романтики спадет, и все изменится, и быт окажется куда более суровым, чем кажется им сейчас. Да и далеко не облегчает ситуацию семья, нехотя и наскоро склепанная Маркасом, и пусть сейчас Гейб говорит, что это не проблема, но, в пылу какой-нибудь ссоры, не вверит ли он это в вину Тому? Легко говорить, когда все хорошо. — Джек, я выезжаю за Эрикой. Даже не проси, Ходжа с собой я не заберу, — стоило только Джеку набрать воздуха для вопроса, Том уже обрубил нужду в нем. — Но это ведь не я прошу! — «Ага, не он», — усмехнулся Маркас, но Том сдержал его, — Я что ли виноват, что Эрика хочет завести себе питомца? — У нас ничего нет, чтобы его содержать, как ты не поймешь! — Заявил Том, но скорее со смехом, чем с возмущением, — Кейт будет только рада, если вы перед своим отпуском отвезете Ходжа ей. — Чтобы отец научил его за стреляными утками бегать? Да ни в жизнь! Видит Черт, Том, я оставлю его у твоего порога! — прошипел Джойсен, — Некому больше его оставлять, даже Энн вернется не позже следующего месяца! — Ладно, — Том капитулировал, а Маркас устало прорычал что-то нечленораздельное, предвкушая, как этот ужаленный под хвост валун шерсти будет доставать его ближайшую пару месяцев, — приеду минут через сорок, и упаси тебя не научить ребенка за это время обращаться с ним, я выставлю вам счет за все наделанные им дела! — Будет сделано, — весело отчитался Джек и сбросил звонок, — еще этого не хватало… Ты давно здесь?! — Том решил позвонить, пока ждал выхода Гейба, и теперь обернулся, а он сидит пристегнутый, и втыкает в телефон. — Примерно с момента, когда ты заявил, что у тебя ничего нет. Как хорошо ты прибедняешься, — Габриэль поцеловал его в щеку, и Том вышел из ступора. Завел машину и поехал к первой остановке — дому Гейба.       Дорога всегда была для него не стремлением к чему-то, что ждет впереди, нет. Временем наедине с собой, даже если кто-то в это время был рядом, он уходил в любимую музыку с головой, и вел машину скорее интуитивно, наслаждаясь звучанием знакомых слов, свиста ветра за окном, и пониманием того, что вот так он может проехать хоть полмира, и ничуть не устать от этого. Наверное, если бы ничего этого с ним не случилось, он мог бы стать водителем дальнего следования, и это стало бы для него отдыхом от мира, простым, но таким понятным и всеохватывающим, что вряд ли он нуждался бы в чем-то еще. Способ сбежать от мира, зациклить его в этой небольшой металлической коробке, и только лишь наслаждаться его собственной атмосферой. «Как хорошо не стремиться к чему-то высокому, и быть этим довольным», — Том улыбнулся сам себе, когда машина уже донесла их до подъездной дорожки дома Габриэля.       Он выглядел все таким же… на первый взгляд. Но Белл не поверил этому, пригляделся и смог увидеть запрятанную куда-то очень глубоко печаль. Что-то, и правда, не так, и Хоэгер не думает сказать об этом. Он улыбается, целует Тома и, кажется, как и сам Том, совсем не хочет покидать машины. Только и ждет, когда Том отвернется, чтобы набраться сил и выйти. Закончить это утро. — Ты собирался мне рассказать? — спросил Том, даже не догадываясь, о чем спрашивает. Выстрелил наугад. И не промахнулся. — Да… после вечернего свидания. Но чего уж теперь скрывать, — он забарабанил по подлокотнику пальцами, собирая слова в кучу, — моя мама тяжело больна, и ей требуется уход. Поэтому… — Так давай наймем сиделку! Мисс Хальтер выходила меня, выходит и ее! Не расстраивайся из-за этого! — постарался подбодрить его Том, но с этим выстрелом ему повезло куда меньше. — Она в Сан-Диего, Том. И, боюсь, мои возможности куда уже, чем твои, — он пожал плечами, — сегодня соберу вещи, и… самолет завтра в шесть. Прости, что не сказал раньше, сам узнал только вчера, в баре… думаю, мне не стоит ждать тебя вечером, — он уронил голову на приборную панель, стараясь справиться с навалившимися на него обстоятельствами. — Ну, знаешь, Гейб! Если ты считаешь, что меня остановят какие-то клятые три тысячи миль, то я официально могу считать себя оскорбленным, — рассмеялся Том, и Габриэль поднял голову, уставившись на него. Белл обхватил его лицо ладонями и поцеловал, глубоко и медленно, — я заеду за тобой в пять, и возьму с собой мешок сахара, чтобы извалять тебя в нем, если ты останешься таким же кислым, понятно? — С самого начала меня удивляла твоя способность находить подобные метафоры. До вечера, Том, — он улыбнулся ему, теперь уже не печально.       Гейб скрылся за входной дверью дома, и тогда Том ударил по рулю, совсем не сдерживая себя. Что-то в нем хрустнуло, и вся машина целиком ощутимо подалась вперед. «Черт! Черт-Черт-Черт! Опять!» — зачастил Том, не понимая, почему колесо Сансары опять сделало оборот и рухнуло всей своей мощью ему на голову. Но в этот раз Маркас вовсе не злорадствовал. Он молчал, потому как тоже не хотел терять Гейба. Он был первым, кто признал его как настоящую личность, как нечто большее, чем нежелательный придаток к Тому. Даже Маркасу он казался хорошим. «Он подходил нам обоим», — со скорбью заметил ардант. — Мы можем проводить вечера с ним, и возвращаться сюда, — предложил Том, когда неугодливый навигатор, наконец, определился с маршрутом, — все же… — Какими еще суррогатами ты собрался кормить свое сердце? — оборвал его Маркас, — Он уйдет, и мы не в силах ему помешать. Можем, но не станем. — Ты вдруг отрастил себе мораль? — усмехнулся Том, — Для нас нет никакой сложности в том, чтобы скакать через материк каждый вечер. Так мы будем счастливы. С ним. — И свихнемся через месяц таких путешествий. Не от магии, нет, мы просто начнем теряться. Мы не продержимся так долго. — Мы должны хотя бы попытаться! — Том хотел этого, и сдаваться в его планы совершенно не входило, — Лучше попробовать и проиграть, чем не пробовать вовсе. — Как мы заговорили, когда вожжа ударила по огузку! — Маркас раскатисто рассмеялся, — веди осторожнее, мы чуть не задавили чью-то кошку. — Он же понравился тебе? — спросил Том, начиная вглядываться в дорогу. Он, и правда, гнал слишком быстро для такого района. — Еще спрашиваешь, — одобрительно хмыкнул Маркас. Этот разговор исчерпал себя.       Эрика радостно лепетала что-то всю дорогу, не отпуская Ходжа от себя, Ону уже начала рвать на себе волосы от одной только мысли, что им, по меньшей мере, месяц, придется возиться с этой лохматой катастрофой, а Том молчал, наблюдая за дорогой. Сейчас он думал о том, каким отцом он стал для Эрики. Он проводит с ней все время, что не уделяет работе и Гейбу, и этого непозволительно мало. «Быть может, это и к лучшему? Пророчество Рео остается в стороне, значит все хорошо, но… вот Гейб уезжает, а значит я снова стану настоящим отцом?» — эту мысль он прокручивал из раза в раз, стараясь найти подтверждение своим словам, но опровержений находилось куда больше. Конечно, ребенку для счастья не надо много, но… «везде эти «но», как же я устал», — мысль-исход, объяснение всех его проблем. Он старается быть всем для всех, и к чему он пришел? Нигде он не стал лучшим, ни к кому он не придет сломанным и уничтоженным. Маркас вернется к Ону, а он? Бремя атланта — нет никого, кто смог бы помочь сдержать небо на своих плечах. Атлант расправил плечи, и у него больше нет права сгорбиться и упасть. — Папа, ты тухлый, как сыр в холодильнике дяди Джека, — заявила Эрика, когда Ходж, устав бороться, уложил голову на ее колени. — Скажи, дочка, я хороший отец? — не думая спросил он, глянув через плечо на закрытом светофорами перекрестке. — Лучший! — рассмеялась она, — у моих одноклассников нет собаки, а у меня теперь есть! Джон от зависти лопнет! — Спасибо, Эрика, — он пожал плечами. Ребенку для счастья нужно даже меньше, чем он ожидал. — Я скучаю по тебе, как… как ты был раньше, — состроив устыженную гримасу, вдруг сказала она, — ты становишься ворчливый, как другой папа. — Другой? — Том встрепенулся, услышав это. Неужели… — Он выглядит, как ты, но у него голос другой, он никогда не пускает меня кататься с горки и никогда не читает мне сказки на ночь. Мама сказала, что его нету, но я же вижу! — объяснила она, будто вдруг стала образованным психиатром. — Мы с ним — один человек, дочка. Я болею, и в моей голове живет этот, как ты его назвала, «другой папа», — объяснил Том, — и мы оба любим тебя, но он — куда больше. — И почему он тогда никуда меня не пускает? Он же любит меня больше тебя, — Эрика уже запуталась. — Я боюсь за тебя, Джин, — отозвался Маркас, и она вздрогнула, — если вдруг что-то случится с тобой, я не смогу себе простить. — Так у меня еще и два папы! — засмеялась она, — И никакая Моника не особенная! — Не вздумай болтнуть об этом в школе, иначе у миссис Анкехофф возникнут неприятные вопросы, — Том улыбнулся, хоть у говорил довольно серьезно. Все же, эта одноклассница Эрики пытается вставить факт, что ее воспитывают два отца, в любой разговор. — А как же мистер Хоэгер? — Эрика, и правда, привязалась к Гейбу, который мог завлечь детей в учебу, — Я не хочу, чтобы меня учила эта карга! Она даже не знает, что такое интернет! — Эрика! — и Том, и Маркас были с ней согласны, но для проформы возразить были обязаны. Все же, детям нужно прививать уважение, — Как бы она тебе ни нравилась, она твой учитель, и она старше, а значит, ты должна ее уважать. — Смотри, там мама! — они не успели и заехать на парковку, а она уже соскочила с места, и, если бы не блокировка дверей, уже летела бы к Ону, что вышла под козырек входной двери, — открой двери, папа! — Беги, покажи маме Ходжа, она будет рада, — он разблокировал двери и выпустил дочь из машины. На самом деле, он был рад тому, что она забыла про Гейба. Не придется объяснять ей всю эту поганую ситуацию.       Ону скривилась, когда Ходж, ужасно радостный от встречи с новыми людьми, измарал пылью ее платье, но потом улыбнулась дочери, обняла ее и отправила мыть пса, чему та совсем не обрадовалась. «Жить с собакой — не только радость, но и обязанности», — сказала она, но дочка, подумав, решила, что это весело, и скрылась внутри дома, оставив родителей наедине. Кумомори опрокинула голову на плечо Тома и устало выдохнула, не говоря ни слова. Она научилась различать их уже, наверное, даже по дыханию, потому как спустя какое-то время уже совсем не путалась, даже когда была в спальне, а они только разувались у дверей. — Я буду забирать его на ночь, если хочешь. Джек уверяет, что он воспитанный, и дом громить не станет, — Том обнял ее, и та обняла его в ответ. Все же, пусть любит ее только Маркас, Том стал для нее близким другом. Таким, которого с ней уже давно нет. — Пускай она с ним помучается. Поймет хотя бы, что ей это не надо. Купим какого-нибудь кота, как подрастет. Маркас бы тоже хотел этого, — сказала она, не поднимая головы, — думаю, пора нанимать бухгалтеров, я не справляюсь сама. — Я с самого начала говорил тебе, что нет никакой нужды работать на износ. Я спрошу у Рика, у него точно должны быть знакомые профессионалы, — он поднял ее на руки и понес в дом. — Как ты держишь все это на себе? — Я и сам задаюсь этим вопросом.       Это был, наверное, первый, за долгие месяцы, спокойный день. Том без капли сомнения уступил его Маркасу, и они с Ону были счастливы тем, что снова могут побыть рядом друг с другом, пускай даже совсем рядом вьется дочка с собакой, которая, как они успели понять, совсем не поддается «передовым» методам дрессуры. В этом доме нет ничего, с чем бы они не могли справиться, здесь все просто и легко, и этого достаточно, чтобы дать себе хотя бы небольшую передышку. Все сложности остались за порогом. — Сегодня утром к нам заявились двое из трех Монархов Европы, — Маркас усадил Ону на плечи и понес на кухню, соображать обед. Нечеловеческая сила, порой, позволяла вытворять кульбиты достойные цирка дю Солей. Ону смеется, держась за его голову, но и не думает слезть. В детстве так ее катал на плечах отец, а теперь Маркас — она вспоминает счастливые времена, и нет никакой причины не позволять ей этого. — Боюсь представить, что вы им устроили, с чем бы они ни явились, — она погладила ершистую макушку Маркаса.       Тот начал неторопливо рассказывать во всех красках события, произошедшие за сегодня, а Том его руками резал овощи, немного мяса, ненавидимые Эрикой, и потому порезанные до размеров листка укропа, брокколи, залил все это молоком, добавил несколько яиц и взбил. Ону раскачивалась на плечах от его движений, но сам он не обращал на это никакого внимания, продолжая рассказ. Он словно проживал это время заново, и все делалось на автомате. И каждый был этим доволен. В конце концов будущий омлет оказался под крышкой, и Маркас очнулся. — Вечером я займусь этим сербом, и, если все пойдет как надо, у нас появится второй Крис. Это ли не счастье? Конечно, менять подгузники он никому не станет, но помогать с тяжелой работой тебе не откажется. Грифоны такие грифоны, — закончил он свой рассказ. — Папа, ты такой силач! — Эрика, вся вымокшая до нитки, вышла с на удивление сухим Ходжем из ванной, и замерла, увидев Ону на плечах Маркаса. — Подойди ближе, тут и для тебя найдется место, — он улыбнулся ей, и та побежала вперед, втаранившись со всей детской прытью в его ногу, чем чуть не изобразила «Грехопадение Люцифера» с Ону в главной роли. — Папа Том не сказал, как тебя зовут, — она поцеловала его в щеку, когда он поднял ее свободной рукой. — Я Маркас, дочка, — он поцеловал ее в ответ, и закрутился на радость его девушек, отходя от плиты, — и я люблю вас обеих больше всего на свете. — Больше чем папа Том? — спросила она. — В тысячу раз.       Он донес их до спальни, где уронил на кровать, пощекотал Эрику, и вернулся к готовке. Однажды ночью он вытянул из головы Ону рецепт ее чая, и теперь горел желанием попытаться приготовить его самому. Все же, у нее это выходило просто восхитительно, и теперь он прокручивал увиденные воспоминания, стараясь найти что-то, чего сейчас не хватает ему. Вкус, получившийся из набранных трав, был максимально близким, но что-то неуловимо ускользало от него, будто бы… — Ты перегрел воду, чудик, — усмехнулась Ону, выловив из его рук пиалу, — никогда не надо доводить до таких температур. И вообще… — Кумомори сообразила, откуда он все это знает, и ей это совсем не понравилось, — Маркас, какой же ты! — Все, чтобы порадовать тебя, — застенчиво ответил он, стараясь охладить в руках чайник до нужного, — только ради этого. — Не узнаю тебя, — она улыбнулась и очень быстро, будто клюнула, поцеловала его в щеку, — нахватался от Тома скромности. — Наверное, это полезная черта, — ответил он, неловко улыбнувшись. С теми, кого любит, он уже не может оставаться самим собой, — садитесь за стол.       Они пообедали, Эрика, скормив половину своей тарелки Ходжу, унеслась гулять с ним во дворе, Ону вернулась к работе, а Маркас решил, что пора бы и честь знать. Том позвонил Рику, и тот сказал, что подыщет им грамотного бухгалтера, а значит, все проблемы на сегодня решены. Искренне надеясь, что никто не дернет его посреди вечера, Белл поправил на себе пиджак, и кусок пергамента толкнулся ему в ребро, напомнив о себе. Он запрятал эдикт Триумвирата во внутренний карман пиджака, и вовсе забыл об этом, и теперь, видимо, пришло время его открыть. — Ты же знаешь, что будет? — Ону и не оторвала глаза от экрана ноутбука, — Нет? Ну, тогда приготовься, будет больно, — добавила она, когда Том с подозрением посмотрел на нее, — и лучше сядь. Том послушался ее, сел на диван, и только коснулся сургучной печати, как та обратилась в прах, а пергаментный свиток на его ладони развернулся. «Триумвират Старого Света возвещает о своем новом эдикте! — услышал Том, но Кумомори не обернулась. Она не слышит. Только он, — Волей Старых и Новых Богов, мы награждаем Томаса Финеаса Белла и Маркаса из Брох Фаррах священным правом, дарованным от лица Жестокости и Презрения, сделать все возможное, дабы Магнус прародитель, невинный перед Советом Триумвирата, был защищен от любого зла, коему еще предстоит свершится. Наша воля крепка, наше обещание нерушимо — отныне и вовек, Томас Финеас Белл, любая душа, что вознамерится принести вред в жизнь Магнуса прародителя, в твоих руках, и ты волен судить ее. Помни, кто дал тебе эту обязанность, и чти законы тех, под чьим крылом живешь, и тогда мир падет к твоим ногам. Sigillum. Corpus. Promissionem», — три громогласных слова оглушили его, а дальше…       Боль прошила все его тело, и только подавив резкий вскрик Том понял, что источник ее на левом боку. Прямо по ребрам, на неясном языке, высекались строчки, одна за другой. Становилось все больнее, и Белл прикусил подушку, стараясь сдержаться. Каждое мгновение он готовился только к тому, что в следующее боль станет еще сильнее, но спустя несколько минут она совсем пропала, словно и не было. Он задрал рубашку, и глазам его предстала татуировка, свежая, но зажившая, на языке, что так и не стал для него понятен. Он еще боялся двигаться, ожидая, что боль вернется, и поэтому завис в нелепой позе, а Ону, увидев это, прыснула со смеху. — Это их язык, они придумали его сами. Исайя — из кельтов, Мехмет — сарацин, а Сципион — остгот. То, что сейчас на твоем боку — синтез трех древних языков, которым они пользуются в своих приказах. Выглядит ужасно, звучит и того хуже — Марко говорил, что двое из трех никогда не отличались хоть сколько-нибудь творческими наклонностями, а третья, которая и покушается на его жизнь, не желала придавать эстетичности этому своему творению. Так и родился «язык Зала Советов», — она кивнула Тому и вернулась к работе. — Надо как-то спрятать это от Гейба, — Том вскочил с дивана и принялся выдумывать, как бы это сделать, — может… — Если он человек, то не увидит там ровно ничего, не беспокойся, — махнула рукой она, — поезжай, отдохни, я не смогу тащить все на себе. Жаль, что Габриэль так быстро уезжает от нас, он мне даже понравился.

***

— Ну, что? Поехали? — Том ждал его выхода еще меньше минуты, а Гейб и не просил о большем. — Я подумал… к черту эту стрельбу из лука! Поехали к тебе, — он быстрым шагом дошел до Тома и, крепко обняв, поцеловал, придавливая к машине. Даже учитывая, что Том подрос, Гейб был все равно выше и крепче, и теперь это сыграло ему на пользу, — я, определенно, буду жалеть, если уеду, не сделав этого. — А я-то как жалел бы, — ответил ему Том, и провернулся влево, и теперь в позиции прижатого оказался уже сам Габриэль, а Белл уверенно возвращал поцелуй, — как же… — Хорошо, да, — закончил его фразу Хоэгер, открыв дверь водительского сиденья.       Том вел машину, но на дорогу вряд ли смотрел. Все его чувства сосредоточились на ладони, что лежала сейчас на бедре Гейба, укрытая его рукой. Тот дышал, как взволнованный подросток, сминая руку Тома, и он подумал в шутку, что из ушей Геба сейчас пойдет пар. На небольшой кочке машина подскочила, и рука Тома рефлекторно дернулась вверх, и теперь Белл отлично понимал, отчего Габриэлю так неудобно. Крепкий стояк упорно тянул брюки вперед. — Кончать еще рано, — усмехнулся Том, поймал ладонь Гейба и, поднеся к своему рту, укусил за костяшки, отчего тот вздрогнул и отвлекся, — давно не было? — Полгода, может… — задумался он, и Том обомлел. И в худшие времена он так не сдерживался, хоть и не вспомнит сейчас ни одного человека, что побывал в его кровати, — или больше. — И как ты не набросился на меня еще вчера? — спросил Том, поцеловал след от собственного укуса и отпустил руку. — Я слил в туалете, — угрюмо бросил Гейб, явно задетый таким замечанием, — это считается? — Какая напрасная трата ресурсов, — он покачал головой, и вернул свою руку на его бедро, отчего тот снова резко вздохнул, — мучайся дальше, пуританин.       Подземная парковка дома встретила их неприветливым светом тусклых фонарей и оглушающей пустотой. Пустотой, которая позволила Гейбу, не стесняясь чужих глаз, прижать Тома к стене и, нетерпеливо выдохнув, начать целовать. Несдержанно, резко, даже особо не целясь. Тому в какой-то момент показалась, что эта страсть родилась из обиды и злобы на это невинное, повешенное на него совсем не из плохих побуждений, прозвище. С неистовым остервенением Габриэль жался к нему, углубляя поцелуй, совсем не контролируя себя, и это нравилось Тому. И, что еще более странно, нравилось Маркасу. Том чувствовал его довольство, чувствовал, как нравится арданту такая страсть. Обжигающая и неукротимая, в которой спокойные и простые люди, вроде Тома, цепенеют.       Но и Том, стараясь доказать это всем троим присутствующим, не думал сдаваться так легко. Он отвоевал инициативу, и теперь, попутно нашарив в кармане ключ от машины и активировав сигнализацию, — дабы не пришлось потом жалеть — начал подвигать этот нетерпеливый вихрь к лифту. Железная коробка, жалко скрипнув, потащилась наверх, и, когда нужная высота была достигнута, Том с Гейбом практически ввалились в квартиру, неясно как миновав закрытую дверь. Это ли важно сейчас? Вещи слетали одна за другой, и они даже не успели дойти до спальни, когда Гейб оказался прижат к стене в позе совсем не хрестоматийной. Том прижал его лицом к обоям, и принялся кусать плечи, стояком отираясь о сжатые бедра. Габриэль тяжело дышал, вздрагивая от каждого укуса, толкался навстречу, и это дало Тому понять — он совсем не против такого обращения. С губ его сорвался восторженный стон, когда член Тома проскользнул меж ягодиц, и прижался к сжавшемуся анусу, но потом он постарался расслабиться, готовясь к тому, что его ждет. — Еще рано, мой хороший, — выдохнул Белл у самого его уха, и отпустил его голову. Гейб услышал скрип половицы пола, приходя в себя, и хотел уже повернуться, но ладонь Тома прижала его спину, не контролируя, но как бы говоря: «стой, как стоишь», — и он послушался. Послушался, и вздрогнул еще раз, когда почувствовал язык Тома меж своих ягодиц. «Это и есть то, о чем говорил Маркас», — подумал он, но сдержался, не остановил Тома. Он почувствовал укол стыда за то, что ради него происходит то, что происходит сейчас, что сам он, наверное, не соответствует тому, чего хотел бы Белл, но… — Ты идеален, Гейб, — на сорванном дыхании прошептал Том, словно прочитав его мысли.       Гейб встретил его взгляд, безумный, ошалелый, и решился, наверное, наплевать на собственную брезгливость, и толкнул Тома, снова припечатав его затылок к противоположной стене и поцеловав со всем своим напором. Ладонью, что осталась свободной, он сжал их члены вместе, и теперь пора рвано вздыхать пришла Тому. Он то и дело разрывал поцелуй, стараясь совладать с самим собой, не понимая, почему вдруг стал таким чувствительным. Он больше не мог так выдержать, потому одним махом перекатился по стене и потащил Гейба в спальню, которая оказалась за его спиной. Он уронил Габриэля на кровать и прижал сверху. Гейб отдавался их поцелуям целиком, не следил ни за чем больше, даже не открывал глаз. Он хотел еще и еще, жаждал до безумия. И потому совсем не заметил, как руки его оказались примотаны к спинке кровати. Том не отрывался от него, не говорил ничего, и только когда Габриэль, в попытке узнать, что происходит, не промычал ему в губы что-то нечленораздельное, он не перестал. — К чему торопиться? — спросил Том, и выдернул из-под кровати широкий шелковый галстук, — Пускай, это наш последний день, но я вытащу из тебя этого «правильного мальчика», — улыбка его показалась дьявольской, и на долю секунды Гейб даже задумался, а не Маркас ли это, — ты не хочешь? — Тебя хочу, — только сейчас Гейб задумался, а дышал ли он все это время — ужасно не хватало воздуха, — как можно больше. — Если тебе не понравится, мы все прекратим, хорошо? — сказал Том максимально нежно, завязывая галстук на его глазах.       Для самого Тома это стало сложным шагом. Да, он не был простым, «ванильным» парнем, и ему нравились игры, к которым он сейчас приобщается. Когда-то давно у него был парень, ас подобных развлечений, и для Тома каждая с ним встреча была целым фейерверком ярких незабываемых впечатлений. С Дженсом он не мог себе такого позволить, ведь это напоминало бы ему о вынужденном подчинении, к которому тот не хотел возвращаться, а Гейб… с ним все по-другому. С ним можно все, он решится, Маркас услышал это в его мыслях.       Том начал с простого массажа, который, как помнил он сам, ощущался куда ярче, когда человек лишен зрения. Когда вокруг него тишина, нарушенная только скрипом пружин матраса и громкими вздохами. Касания ощущаются особенно остро и возбуждающе, когда не знаешь, не представляешь, где их ждать в следующую секунду. Гейб старался, сдерживал себя, но выдержки хватило ненадолго, и вот, он уже тянется к каждому касанию, затаив дыхание, прося еще. Руки спускаются ниже, и он не видит Тома, что просто отвлекает его, кончиками пальцев оглаживая живот.       И каким же взрывом в его голове стал нежно сжатый зубами сосок, оттянутый на себя и подхваченный мягкими губами. Он расслабился, он поддался ощущениям, и вот, они довели его до оргазма одним только касанием. Осязание способно творить чудеса, когда остается единственным работающим чувством из всех. Гейб протяжно застонал, оставшись без таких желанных касаний, и оттого второй сосок стал только чувствительнее, когда оказался сжат губами Белла. Свободный мягко сжали пальцы, и от этого он уже заскулил, как маленький щенок. Том еще не коснулся его члена, а Гейб уже на грани. Такой отзывчивый, такой нежный и искренний, он влюбил Тома в себя по-новому. Показал другую свою сторону.       Изнывая от прижатых пальцами сосков, он все резче отзывался на поцелуи, которые Том рассыпал по его телу. И когда Том дошел до лобка, Гейб замер, глубоко вдохнул и прикусил губу, понимая, что стоит Тому коснуться его члена, как все это закончится. А он уже не хотел, чтобы это заканчивалось. Он и не ждал, что все это настолько ему понравится. — Боишься быстро кончить, мой хороший? — Том вернулся к его губам, и принялся целовать, но Гейб не расслабил челюсти, и нижняя губа так и осталась прикушенной. Он затряс головой, и Том заметил, мокрые пятна на галстуке. Как легко его довести, — могу помочь, только не бойся.       Максимально тихо он шепнул это, кажется, уже универсальное заклятие. Sursum. Из кроссовка в гардеробе вылетел шнурок и осторожно, но крепко обвил в несколько оборотов мошонку Гейба, и тот испуганно вдохнул, приподняв голову. Том снова поцеловал его, поймав приоткрывшийся рот. Снова опустил его голову на подушку, и когда Габриэль расслабился, он смог вернуться к своему делу. Смазка прекрасно охлаждала, и потому, размазав ее по пальцам обоих рук, он кончиками пальцев одной руки снова начал выводить линии на животе Гейба, привлекая все внимание, а второй — растирать лубрикант по сжатому колечку мышц. Гейб, сосредоточенный на исчезающих касаниях, и не заметил, как в нем было уже два пальца, и только когда Белл убрал руку с живота, на миг промедлив, он ощутил, как Гейб испугался забытых ощущений.       Том начал покрывать невесомыми поцелуями его член, ожидая реакции, дрожи и перехваченного дыхания. Не от поцелуев, не от касаний до перевязанного члена, нет. От той точки, что ищут пальцы внутри Гейба. Он замер, он тоже этого ждет. И только когда Том, в нетерпении и поисках обхватил губами головку его члена, он, наконец, смог привлечь к себе внимание. Смог отвлечь. Смог заставить Габриэля ответить на что-то, кроме касаний, что все еще приносили боль. И именно в этот момент он смог достичь своей цели.       Гейб задрожал, и его контроль окончательно потерялся. Он громко застонал, подаваясь навстречу, желая еще и еще. Он здесь именно за этим. Том сосал его член, работал пальцами, заставляя Гейба извиваться под ним, просить, умолять еще и еще. Он довел его до такого состояния, что тот и не заметил, как Том вошел в него, как задал плавный ритм, оканчивающий каждый толчок именно там, где было нужно. Пальцы, сжатые на основании члена, все больше ослабляли шнуровку, и когда та совсем перестала сдерживать Гейба, Том перестал сдерживать себя.       Жесткий, быстрый темп, который он задал, имел единственную цель — закончить как можно быстрее. Том бы занимался этим еще долго, ему нравилось доставлять удовольствие Гейбу, но Гейб хотел его, а не те игры, которые Том мог предложить. Том смотрит на него, ослепленного промокшим от слез наслаждения (или смущения?) галстуком такими влюбленными глазами, с такой искренней нежностью, что уже вся эта ситуация кажется ему какой-то нереальной. Он трахает Гейба с такой силой, с которой не трахал даже Дженса, а рассудок его полнится нежностью и любовью. Том кажется самому себе сумасшедшим. И апофеозом этого безумия становится развязка этого секса — Гейб, трясясь и выстанывая имя Тома, кончает, и только стоило Тому почувствовать эту сладкую дрожь, как он кончил внутри Гейба.       Момент промедления, наслаждение остатками свершенного — и Белл падает рядом. Взмах пальцев, и ремень, которым повязаны руки Гейба, падает. Тот лежит, абсолютно расслабленный, но стоит Тому коснуться галстука на его глазах, как тот вздрагивает и отворачивается. Сжимается, будто почил удар под дых. — Я люблю тебя, Гейб, — Том поцеловал его меж лопаток и все же сдернул галстук, — не стесняйся меня. — Я не плакал, наверное, с десяток лет, а теперь… — он шмыгнул носом, вытер слезы с лица краем одеяла и только потом повернулся к Тому, но уткнулся в его грудь, обнимая за талию. — Это нормально, — Белл погладил его затылок, — тебе же было хорошо? — Не променял бы это ни на что другое, — ответил он, все еще смущенный своим видом, — это… я никогда такого не испытывал. — Ты же мой ванильный мишка, — Том поцеловал его в лоб, — как же жаль, что я не могу улететь с тобой. — Не смею просить тебя о таком, — ответил Гейб и ткнулся лбом в его плечо.       «Быть может, стоит рассказать ему правду?» — подумал Том, примеряясь к результатам. Тогда они смогут оставить жизнь такой, какая она есть, остаться вместе, не терять то, что обрели, счастливыми и довольными. Или сжечь все мосты, разойтись раз и навсегда, чтобы не бередить душу каждой секундой порознь. Маркас молчит, он держит свое обещание, не вмешиваясь в их отношения, и здесь его мнение вряд ли будет иметь хоть какое-то значение. Белл просто не будет его слушать. Он, без сомнения, сможет взглянуть на все это со стороны, дать логичный ответ, учесть что-то, на что Том, в силу своей влюбленности, не обратит внимания. Но сейчас его здесь нет, и потому ему остается взвешивать свои решения самостоятельно. — Во сколько у тебя самолет? — спросил Том, заметив, что Гейб почти задремал. — Без четверти двенадцать, — сонно протянул он, — еще есть время. — Я довезу тебя до аэропорта, — ответил Том, — а сейчас — отдыхай, я уже сам чувствую, как тебя вымотал.

***

— Как же… — Гейб снова поцеловал его, не найдя слов. Отчаянно, сильно. Прощаясь, — прости, что все вышло так. — Я прилечу к тебе на следующей неделе, — Том коснулся его шеи, заглянул в глаза, отстраненные и пустые, как и тогда, когда он сдернул галстук. Габриэль сдерживает слезы, — не забывай меня, Гейб. И, возможно, я все же смогу остаться с тобой насовсем. — Пустые обещания, — он улыбнулся, но улыбка эта вышла… жалкой, — но… я все-таки буду ждать. — У нас есть «ФейсТайм», — улыбнулся ему Белл искренней улыбкой, — и, все же, ты улетаешь не навсегда? — Как знать, — он только пожал плечами, — регистрация на рейс начинается. До встречи, Том. Я счастлив, что встретил тебя. — Я люблю тебя, Габриэль, не забывай об этом, — сказал он, и Хоэгер, кивнув растерянно, поторопился к терминалу.       Том вернулся в машину, завел двигатель, и поехал прочь от аэропорта. — Что скажешь? — спросил он, — Я же чувствую, тебе есть, чем меня уколоть. — Как ты вообще мог дойти до мысли, что мы можем рассказать ему правду? Ты хочешь его смерти?! — возмутился Маркас, и эмоции его были не напускными, как обычно, — Да Сципион ему лично шею свернет, только дай повод! — Мы сможем защитить его, неужели ты так не считаешь? — Том и не задумывался об этом. И теперь был, мягко говоря, ошеломлен. — Сципион — мастер расставлять капканы, и если мы сделаем этот шаг, то уже попадемся в один из них. Не давай им повода нас казнить, иначе… мы не можем потерять все, что обрели! Слишком большие ставки! — Ты прав, — с горечью заключил Том, как и всегда, — где можно купить все, что нужно для того ритуала с памятью? В «Костко» мы такого не отыщем. — Помнится мне, жил в Нью-Йорке один божок… — припомнил Маркас, — я покажу.       Душная атмосфера лавки захлестнула его, не успел он и войти в нее. Огромные стеллажи закрывали все пространство кучей рядов, среди которых были наложены кучи мебели, книг, разнообразного хлама. По всему магазину, видимо, раскидано с десяток разных палочек благовоний — все это создало такой дикий кумар, что Том даже потерялся, когда дверь за ним закрылась. Он побрел среди полок, выискивая хоть кого-то, кто мог ему помочь. То тут, то там гремели громадные конструкции, и Том мог поклясться, что слышал какое-то глухое бормотание, но никак не мог понять, откуда оно доносится. В конце концов, он окончательно потерялся, и, заметив в темном углу старое кресло, грохнулся в него, подняв целый столб пыли. — Ты не расплатишься за это кресло, мальчик, — услышал он насмешливый голос откуда-то сверху. На верхней полке стеллажа сидел, подобрав ноги, мужчина, но комплекцией больше походил на мальчика. И волосы его, на удивление чистые, спадали еще на две перекладины вниз, — осторожнее. — Так это ты тот… бог? — Том сощурился, стараясь разглядеть его получше, — мне сказали, что ты можешь помочь. — А тебе сказали, что я беру в оплату? — с интересом спросил он, наклонив голову на бок, — Вижу, что нет, — он цокнул несколько раз, — ну, что тебе нужно? — Лаванда, шалфей и эвкалипт, травами и чем свежее, тем лучше, — Том еще помнил, что делал, вправляя мозги Крису. — Кто-то решил сделать из чьих-то мозгов кашу? — весело спросил он, но в этом веселье была какая-то издевка. Желчь, присущая Маркасу, — Зачем тебе это, скажи? — Если я не сделаю этого, он умрет, — решительно заявил Белл, — у грифона нет выхода — он должен сдержать обещание. Я же хочу выдернуть из его памяти эту клятву. — А не проще ли дать ему умереть? Свершиться тому, чему суждено свершиться? — карлик пропал меж стальных громад, заскрипели полки. — Хватит этой патетики, Иктоми! — проскрежетал Маркас, — Том хочет, чтобы этот клятый серб жил, и он будет жить, с твоей помощью, или без нее! — Маркас? — он просунул голову в одну из полок и с удивлением посмотрел на них, — Я-то думал, душок знакомый! Не возьму с тебя много — я хочу знать, сколько жизней ты забрал. Ты ведешь счет, не строй из себя глупца. — Я не… — начал Маркас, а Иктоми замер, — не могу. Том… — Миротворец, — со сладкой ухмылкой отметил ему божок, — зачем, ты думаешь, мне эти числа? Они нужны ему, не мне. И ты скажешь, или твой цепной грифон умрет, — Иктоми остался доволен тем, что ловушка захлопнулась. — Четыре тысячи семьсот восемьдесят два, — сквозь зубы прошипел он, — доволен? Отдавай, что сказали! — Все, как и заказывал, — с улыбкой он протянул ему бумажный пакет, — а ты, Том, теперь понимаешь, с кем делишь тело. Секреты никогда не приносят никому ничего хорошего. Конечно, кроме меня, — он лучезарно улыбнулся им и скрылся во мраке.       Том молчал, выруливая с ночной парковки. Он просто вел машину, слушал музыку и ждал, когда же Маркас, наконец, наберется смелости начать разговор. Они проехали, наверное, несколько десятков километров, навернули ни один круг по Бронксу, и вот, собрав, наконец, себя в кучу, Маркас взял слово: — Почему я не чувствую осуждения? — спросил он, и голос его прозвучал озлобленным более, чем обычно. — А почему оно должно быть? — спросил Том, поняв, что может направляться к дому Криса. — Ты, боящийся убить даже безымянных щенков Сципиона, спрашиваешь меня об этом? — озлобленность вдруг превратилась в возмущенное удивление. — Ты сам ответил на свой вопрос, Маркас, — усмехнулся Том, — для меня убивать — непозволительно. На счет тебя я не имею никаких притязаний. Только лишь желание, чтобы ты этого не делал. Я хочу, чтобы ты стал лучше, но не собираюсь порицать тебя за ошибки прошлого. С этим ты прекрасно справляешься сам. — Я не… — Не перебивай, и не забывай, что не только ты в моей голове, но и я в твоей, — оборвал его Том, — я не отрицаю, что от любого человеческого обвинения мы без труда увернемся, а любое осуждение Триумвирата нам не страшно, но убийство никогда не решит проблемы. Ни одной. Тем более, что в отличие от нашего круга, разделять твои действия и мои никто не станет. Я не хочу потерять кого-то, если ты выйдешь из себя. И я уже не говорю о том, что хочу для тебя самого только лучшего. Ты понимаешь меня? — Понимаю, — воодушевленно ответил Маркас. Том стал вдруг казаться ему куда старше своих лет. — А теперь — соберись, нам еще мозги нашего знакомого наизнанку выворачивать, — подбодрил его Том.       Ураган, прошедший по Трясине, оставил за собой лишь благоговейное спокойствие.