Десятый Круг

5 лет назад

— Знаешь, что! Шатала я эту вашу психологию в десятые ворота! — в сердцах выругалась Лера на родном русском, чем испугала своих подруг — француженку и норвежку, с которыми училась вместе на нескольких предметах, — Что? — переспросила она, глядя на испуганные лица. — Ты будто проклятиями раскидываешься! — удивилась этому Беллатрис, — тем более, если выразишься так при Ней, нас погаными метлами погонят оттуда! — она кивнула на огромный небоскреб, к которому они подходили прогулочным шагом. — И уж тем более, по-русски! — шикнула на нее Клэр, — Кто тебя, дурную, просил все деньги тратить на шмотки? — добавила она с укором. — Богиня красоты захотела себе преемницу, и вот она, я! — Лера театрально смахнула упавшие на плечо волосы и улыбнулась подругам, задрав подбородок.       Подруги только неодобрительно глянули на нее, и пошли дальше. Огромный шпиль из стекла и бетона высился над эстетичным в своей низкорослости и историчности Парижем, и в последние годы конкурировал с Эйфелевой Башней в гонке за звание «Преступление против архитектурного искусства». Этот небоскреб раздражал взгляды искушенных горожан своей обыденностью и незамысловатостью, и, кроме функционала, не нес в себе более ничего. Но все трое, входящих в стеклянные двери, не разделяли привычной парижанам чопорности, и потому ни в одной из трех блондинистых голов не зародилось и мысли, что этому зданию тут не место. Напротив, их более чем устраивало положение современного «Окна в небо», которым тот горделиво назывался. — По какому вопросу? — девушка, одетая по последнему слову офисного этикета, встретила их, не успели они сделать и шага от поста охраны, который прошли с огромным трудом. Взгляд ее был холодным, а голос и поза — суровыми, но момент промедления, и девушка, видно, сообразила, кто они, и куда, и потому расслабилась, приосанилась, а тон голоса и взгляд смягчились, — никогда вас здесь не видела. — Нам назначено… — стесняясь даже мягкого взгляда девушки, протянула Клэр, — к одиннадцати… собеседование! — зазвучала она так, будто бы слово это было чертовски сложным, и спасло ее от всех бед. — Хорошо, девочки, пой… — она приветливо кивнула им и позвала за собой, но в развороте наткнулась на широкую фигуру мужчины, которого, казалось, еще секунду назад не было там, где он стоял сейчас. В моментном испуге она отшатнулась, запрокинув голову, а потом, очнувшись, проскрипела, — Люмьер! Сколько раз повторять! — Мадам просила передать, что не может явиться сейчас, — холодным, но достаточно эмоциональным голосом проговорил он. Казалось, он даже был рад этому факту, — сожалею, дамы… — Эх, — вздохнула Беллатрис, — поищем еще работу, — она потянула за собой Клэр, а та зацепилась за Леру, и вся вереница побрела к выходу. — Да-а-а, уж если вот так вы относитесь к возможности работать у нас, можете идти, — ухмыльнулся Люмьер, а девушки замерли и развернулись обратно, — мадам просит вас немного подождать, дорогие леди. Не более. — Зачем ты треплешь бедным девушкам нервы! — девушка, что встретила их, даже притопнула, — как знать, может быть… — Даже думать об этом не смей, — ничуть не изменив своей слащавой улыбке, бросил он в ответ, оборвав ее фразу, — хватит и троих. За мной, девушки, — он развернулся и живым шагом направился к лифту, а троица несмелыми движениями поплелась за ним.       Лера успела изобразить акт рвоты, когда девушки переглянулись, как бы оценивая Люмьера и узнавая мнения о нем друг у друга. Тот и головой не повел, хоть и усмехнулся как раз после представления, и девушки похихикали над изображением Лериного к нему отношения. Лифт с незамысловатой музыкой, но окутанный прохладой и запахом озона, тащил их до предпоследнего этажа долгих три минуты, и на каждом из этажей, где он приостанавливался, чтобы впустить кого-то, кипела работа. По-видимому, весь этот небоскреб — один большой дизайнерский муравейник, при том охватывающий целых несколько отраслей дизайна, от ландшафта до глянца. Сумбур и поверхностный хаос, выхваченный через секунды открытых дверей, смутил Леру своей неопределенностью, хоть виду она и не подала.       Люмьер же, руководствуясь возможностью, откинулся на зеркальную стенку лифта и, ничуть не стесняясь, принялся разглядывать своих подопечных. Его заискивающий оценивающий взгляд метался от одной, к другой, от второй к третьей, словно бы выискивая какие-то только ему понятные детали, и на основании этого он строил только ему понятные выводы. Человек совершенно немногословный, но при этом ведущий себя, даже по тем минутам, что они вообще друг друга лицезреют, во многом по-детски, он казался Лере совершенно непривлекательным, даже несмотря на идеальную, по многим параметрам, внешность. «Только по внешности эту куклу и подбирали», — хихикнув еще раз, она напечатала это сообщение и отправила в их чат, названный, к смеху всех это видевших, «Крысиная нора». *** Клэр: «Нормальный же мужчина!» Беллатрис: «Таких еще поискать!» Лера: «Дуры поверхностные! Вы еще сквозь рубашку кубики посчитайте и обкончайтесь от счастья! Нашли на кого заглядываться!» Клэр: «И кто тут про поверхностную красоту еще говорит!» Беллатрис: «Лера, перестань ржать! Сколько можно лошадь бешенную из себя изображать!» ***       В конце концов, все трое скатились в безудержный смех, уже даже неограниченный ни нормами поведения, ни присутствием Люмьера, который стоял и ждал без единого движения, когда на трех ушибленных все же снизойдет озарение тем, что лифт уже доехал и стоит на нужном этаже. Когда Клэр в очередной попытке умерить смех посмотрела на недовольное лицо своего провожатого, тут же замолкла и, повесив голову, поплелась прочь из лифта. — Мы с вами, — он кивнул Клэр и Лере, — идем дальше, а вы, девушка, остаетесь здесь. Эссен скоро придет к вам, а вы, девушки, будете говорить с другими хэдхантерами, — при одном только проговаривании этого слова, сквозящего английским происхождением, Люмьер смутился.       Беллатрис села на стул у небольшого стола в кабинете, что остался за их спинами, а девушки пошли дальше. Клэр осталась в похожем зале, разве что, чуть светлее, а Лера, ведомая безразличным Люмьером, прошла в дверь огромного, наверное, с пол-этажа площадью, кабинета, в котором, как показалось, вполне можно было жить. Широкий и длинный, в форме буквы «Т», рабочий стол в углу кабинета, изголовьем смотрящий в панорамные во всю стену окна, был уложен почти на всей своей площади, различными тубусами с разноцветными наклейками и подписями на них. Книжные полки, расползшиеся по стенам, видимо, не были простым предметом интерьера, потому как книги на них во многих местах уставлены не по порядку, нет пыли или нафталинового блеска. На небольшом помосте в две ступеньки стоит большой круглый диван с кофейным столиком в центре, на котором, словно готовый к прибытию гостей, паром пышет чайничек с чаем. По стене, в которую врезана входная дверь, проходит небольшой балкончик, ведущий к еще одной двери. Видимо, этот кабинет охватывает два, если не три, этажа. Все здесь, хоть и такое размашистое, совсем не кажется каким-то аляповатым или нескладным, громоздким. Словно бы пресловутая Эйфелева Башня сварена не из огромных стальных балок, а из филигранно скованного прута. Мелочи, составляющие огромное полотно.       Лера застыла, охваченная величиной пространства, и из этого состояния ее выдернул хлопок двери, откуда вошла и она. Четыре фигуры, в первой из которых Лера сразу распознала хозяйку «Окна в небо»: крепкая женщина, но при этом двигающаяся плавно, словно лишь касаясь земли, в широкополой синей шляпе под тон платью, и идущие следом за ней три девушки, в одинаковых на первый, но совершенно разных на сосредоточенный, взгляд алых кружевных платьях. «Это те трое, про которых говорили в холле?» — подумала Лера, но сосредоточенный взгляд хозяйки отвлек ее от раздумий. — Добрый день, девочка моя, — женщина сняла шляпу и прислонила к груди, а свободную руку протянула Лере, — Исайя де Рейе, владелица «Имения Изящных Искусств». А ты… — Валерия Виллер, — Лера, не стесняясь, пожала руку, которая, видимо, была протянута для поцелуя, потому все трое девушек в красном, замершие в ожидании реакции старшей, возмущенно охнули, — я… что-то сделала не так? — О, что ты, Валери! — хохотнула Исайя, между делом грозно глянув на замерших девушек, — мои дочери просто воспитаны в духе… более старых нравов, нежели сейчас. Не обращай внимания на их возмущение, пойдем, присядем, — она легко подтолкнула Леру к загруженному столу, — ах, что это, право, — поразилась она, разглядев объем ожидающей ее работы, — хотя… вот сейчас и проверим. Возьми какой-нибудь из них, и скажи, что ты об этом думаешь, — мадам де Рейе уселась в свое кресло и скрестила руки, ожидая ответа. — Любой? — совершенно растерялась Лера, — но… — взгляд Исайи на момент стал непроницаемым, и Лера все же решилась. Что ей терять? С зеленой наклейкой — из отдела одежды, с восемнадцатого этажа. «В этом я хоть что-то, да смыслю», — подумала Лера, решительно выкручивая крышку тубуса. — Итак? — Исайя невозмутимо ожидала ответа, хоть в ее глазах и читался неподдельный интерес. — Простите, но… — Лера еле сдержала смех, увидев первый эскиз, — это… у меня слов нет, чтобы это описать, — Лера все же протянула Исайе лист с эскизом, и та, мельком глянув на него, щелкнула кнопкой селектора. — Мари, пожалуйста, пригласи Маэта сюда, — доброжелательно попросила она, и девушка на том конце пообещала исполнить в кратчайшие сроки, — а на счет эскиза… — она вернулась к испытующему взгляду на Леру, — что ты можешь сказать конкретно? — Насколько я поняла, этот эскиз придуман для летней недели моды в Милане… так вот, — Лера пустилась в пространные рассуждения не только о безвкусности блестящей масляным блеском экокожи, всех этих ребристых накладок, но и о практичности, аргументируя все это тем, что им придется извести не один килограмм талька просто на то, чтобы впихнуть модель в этот «писк капризной моды», а что уж говорить о подвижности и пластике бедной девушки внутри него, –… словом, оно обречено на провал. На мой взгляд, конечно. А вот это, — в тубусе, что все это время она крутила в руках, нашелся еще один эскиз, — просто прекрасно! Легко, но с замыслом… эпатаж без излишеств, легкие материалы… а асимметрия! Это же тренд последнего десятилетия! Это точно того стоит. — Как думаешь, моя дорогая, это работы одного человека? — мадам де Рейе разглядела оба эскиза и вернула их Лере. — Подписаны одним именем, да, но чувство стиля, да и сами штрихи… совершенно разные. Сомневаюсь, мадам, и очень сильно.       В этот момент дверь за ее спиной щелкнула и из-за нее появился высокий мужчина лет тридцати, одетый так, словно бы только что сорвался с пляжа. Типичная французская внешность с точеными чертами лица и большими глазами неприятно скрывалась под густым загаром, а волосы, остриженные слишком коротко для его лица, топорщились в стороны. Тем не менее, дочери Исайи похихикали и зашептались, отвернувшись от остальных. Видимо, это не ежедневный его вид. — Вызывали, мадам? — с видом совершенно скучающим спросил он, — наш отдел ждет ваше… — Маэт, — прошипела сквозь зубы Исайя, — мне начинает казаться, что ты зазнался. Как думаешь, почему ты здесь? — Утвердить наши эскизы? — без раздумий спросил он, проходя мимо Леры с видом, будто ее и не существует, — Не думал, что это требует моего личного присутствия, но раз мадам пожелала… — Я была готова игнорировать твои периодические промахи, — та вдохнула поглубже, приосанилась, и, сложив руки на эскизах, продолжила, — но плагиат? Как наглости хватило?! — Какие промахи?! — возмутился он, а Лера только усмехнулась, заметив в его глазах страх, — Какой плагиат?! О чем вы, мадам? — говор все ускорялся, все больше выдавая смесь удивления и ужаса. — Даже молодая девочка без образования заметила, что это, — она швырнула тот эскиз, что был лучше, ему в голову, и тот, скрутившись, ударился прямо Маэту в лоб, — сделано не твоей рукой, ленивый боров! Признавайся, чья работа, иначе простым увольнением не отделаешься! — Моя, — вернув присущую невозмутимость, ответил он, — только под солидной дозой хереса. Если вопрос был в этом, то я пойду. Работы непочатый край, — Маэт протянул эскиз Исайе и двинулся к двери. — Ты-то пойдешь, — мстительно прошипела она, — в отдел кадров. За увольнительным чеком.       Маэт, вполне очевидно, был шокирован данным известием. То, чего он никак не ожидал, так это того, что может так легко лишиться своей работы. Тем не менее, ничем, кроме испуганного взгляда, этого не выказал. Разве что, тем, что трясущейся рукой только с третьей попытки смог ухватиться за ручку двери. Люмьер с, видимо, обыденной для него слащавой улыбкой уже ждал с другой стороны, и, похлопав по плечу героя этого утра, решил сопроводить того до пункта назначения. — Люмьер, солнце мое! — крикнула вслед ему Исайя, и тот обернулся, — сопроводи и Валери, пожалуйста! Мы принимаем ее в наше «Имение»! Та, ошеломленная свалившимся счастьем, побежала следом за Люмьером, который даже перестал казаться ей противным, потому как вел ее к, как ей казалось, светлому будущему. Лифт так же уныло потащил их вниз, и все это время, Маэт не мог найти себе места, метаясь по и без того небольшому пространству из угла в угол. Паника накрывала его все больше и больше, хоть на вопросы Люмьера тот только и отвечал, что с ним все хорошо. Глупые препирательства. — Доброе утро, Эссен, — кивнул провожатый девушке, имя которой озвучивалось уже дважды за это утро, — эту девушку оставляю в твоих руках, — он легко, почти ласковым движением, подтолкнул Леру вперед, — а с этим страдальцем разберемся позже. Пойдем, — обратился он к Маэту, — потолкуем, напомню, что тебе теперь «нельзя», — с этой фразой они пошли дальше, а дверь за спиной Леры с легким скрипом хлопнула. — Рассказывай, — только шаги за дверью стихли, девушка с интересом вперила взгляд в Леру, чуть ли не перегибаясь через стол, — что ты такого умудрилась натворить, не проработав и секунды? — тон ее был доброжелательным, и Лера выдохнула, понимая, что мучения официозами окончены. — Умудрилась уволить этого, как его… Маэ… — Эссен обомлела, раскрыв рот, который поспешно прикрыла рукой. — Что ж ты такого сказала, что Мадам де Рейе вот так уволила Макса? — она тряхнула головой, отчего слабо связанный пучок на ее затылке распался по плечам, — он, дери его Наполеон, лучший модельер во всем Париже, а ты вот… — Я думала, его зовут Маэт, — фыркнула Лера, — Мадам Исайя спросила мое мнение на счет эскиза, и я ответила честно. А уж все остальное от меня не зависит. И, судя по тому, что я увидела, без «солидной дозы хереса», — девушка попыталась состроить невозмутимое лицо Маэта, и Эссен захихикала, — пустышка он, а не модельер. Да и слышу я о нем впервые в жизни, так что…       Дверь хлопнула, в кабинет вошел Макс и шлепнул по столу Эссен ладонью, под которой был какой-то документ, заполненный настолько мелко, что любой близорукий бы скорее застрелился, чем попытался бы это разобрать. Потому и Лера не стала пытаться. В ответ на это Эссен только печально вздохнула, достала из ящика новенькую чековую книжку и выписала ему один чек с суммой, от которой у Леры полезли на лоб глаза. «Так вот чего стоит время здесь?!» — подумала она, снизу вверх разглядывая разозленного Маэта, стоящего рядом. Тот лишь выдернул из пальцев Эссен чек и вышел, хлопнув дверью. А на столе остался смятый в плотный комок стикер. — «Все равно позвонишь», — озвучила Лера, и в ответ на это Эссен только закатила глаза, — не больно-то и хотелось, знаете ли! — она снова смяла стикер и выбросила в урну под столом. — Не удивлюсь, что будь на твоем месте эта, как же ее, — Эссен в раздумьях принялась закручивать на пальце прядь волос, — Беллатрис, так он бы уже был осчастливлен, и не единожды, — дернув бровью, закончила она, — уж очень в ней много энергии, не люблю таких. — Это точно, — согласилась Лера, а принтер за спиной у Эссен зашумел, — а Клэр приняли? — А, так это вы те «три провинциалки», про которых говорила Жене! Да, теперь вы все трое в «Имении Изящных Искусств Мадам де Рейе»! Добро пожаловать! — принтер стих, и Эссен выдернула из лотка результаты его трудов, пересчитала листы и положила перед Лерой, — подписи здесь, здесь и здесь… выходишь на работу с понедельника, чек с подъемными сейчас выпишу, но для начала прочитай договор, в особенности, пункты четыре-точка-три и пять-точка-два. Надеюсь, ты останешься ими довольна. — СКОЛЬКО? — уже не стесняясь вообще ничего, охваченная шоком со всех сторон, Лера почти кричала, — ЭТО ЗА ГОД?! — Не заставляй меня думать, что Жене была права, — фыркнула Эссен, сложив руки на груди, — ведешь себя точь-в-точь как южанка-деревенщина.       Клэр и Беллатрис ждали ее в холле, о чем-то мило беседуя с той самой Жене, которая еще пару часов назад за глаза называла их провинциалками. Поразительно, как может меняться представление о людях в зависимости от того, кто они по отношению к тебе самому. И ни одна мышца на лице этой лицемерной консьержки не напряжена — она искренне меняет свое мнение вот так, по щелчку чужих пальцев? Что-то в этом месте смущает разум, все здесь кажется каким-то по-настоящему сюрреалистичным, нарочито идеальным. — Ну что, тебя приняли? — Клэр, заметив Леру, вскочила со своего кресла и подбежала к подруге, — кто ты теперь? — Личная ассистентка Мадам де Рейе, — у этой Жене лицо словно окаменело, — сильно для провинциалки, правда? — подбросила она в воздух вопрос, и подруги засмеялись, а Жене подавилась своим кофе, — в понедельник приступаю, а вы как? — Меня приставили к главе отдела ландшафтных разработок, — гордо заявила Беллатрис, — как он сам сказал: «больше, чем принести «то», и унести «это», от меня не понадобится», — а платят как! Ты бы видела эти цифры! — А меня к самому Максу Маэту отправят! — восхитилась Клэр, — такой известный модельер, и мне работать с ним! — «К Маэту», это куда? На вольные хлеба? — спросила Лера, в ответ на что все трое ее слушательниц, да и полхолла вместе с ними, замолкли и уставились с очевидным вопросом, — я его это… немного… уволила, — пытаясь разрядить ситуацию, Лера широко улыбнулась, но это, очевидно, не очень помогло океану высохнуть. — Ты… что ты сделала? — с нотами зачинающейся истерики пропищала Беллатрис, — как ты могла! — Да это не я, а… — Лера пустилась в объяснения ситуации, чем ничуть не смягчала грозного настроя подруг, а в этот момент у Жене в ухе пискнула гарнитура, и она, кашлянув, прервала спор в выборе казни для непутевой подруги. — Мисс Виллер, Мадам де Рейе просит вас вернуться в ее кабинет, — услужливо известила ее Жене, — а вас просила не ждать подругу. До понедельника, девочки! — прощебетала она, и защелкала каблуками к своей стойке.       Лера попрощалась с подругами и пошла к лифту. «Номер этажа я запомнила. Уже достижение», — успокаивала она себя, нажимая на кнопку, но теперь сама была скорее похожа на Маэта, мечущегося по стальному коробу. И ведь умудрилась, похоже, вляпаться в первый день по самые уши. Тем не менее, стоило лишь войти в кабинет своей начальницы, как все волнение словно улетучилось. Ее дочерей больше не было здесь, и потому можно было совершенно спокойно придерживаться своих манер, ничуть не критикуемых самой Мадам де Рейе. — Валери! Так быстро, я не ожидала, — окликнула ее Исайя, поднявшись с круглого дивана, — проходи, не стесняйся, Проксима готовит просто прекрасный чай! — «со своей желчью», — подумала Лера, но все же присоединилась к Исайе в ее чаепитии. — И правда, у вашей дочери талант, Мадам де Рейе, — а чай, оказался восхитительным, — итак, что мне нужно сделать для вас? — Лере все же думалось, что ее позвали сюда не просто так. — Всего лишь хочу послушать о твоих подругах, не более, — кивнула Исайя, — и не я одна. — добавила она спустя минуту напряженного молчания, среди мгновений которой так и висело ощущение, что фраза эта не закончена, — Познакомься, это Моро Робер, — она представила высокого сухого мужчину с подкрученными усами и холодными желтыми глазами, что присоединился к ним, — глава крыла ландшафтных разработок, под его началом будет работать… — Беллатрис Аморим, — произнес он голосом настолько низким и глубоким, что Лера даже вздрогнула, — итак, маленькая протеже, чего мне стоит ожидать от моей помощницы? — То есть… вы просите меня настучать на мою подругу? — в недоумении уставилась на них Лера, но ни одно из лиц ничуть не изменилось, — я не буду этого делать! — Ну, почему же сразу «настучать»? — спросил с улыбкой Моро, — Я просто хочу узнать, с кем работаю, не более. Ни к чему воспринимать нашу просьбу в штыки. — Тем более, если учесть, что он такой не один, — из-за спины раздался высокий женский голос. Высокая женщина с цветочным венком на голове и в воздушном, расписанном подсолнухами, кремовом платье шла к ним летящими шагами, — Астория Саймонс, — она легко кивнула, усаживаясь по левую руку от Моро, — твоя подруга, Клэр, теперь работает на меня. Только не думая, солнце, что сможешь нас обмануть, — она улыбнулась уголком губ, — ну, рассказывай. — Да не собираюсь я ничего рассказывать! — возмутилась Лера, — Мадам, зачем вам это?! — вся ситуация, и правда, становилась похожа на допрос. — Мы просто хотим знать о подводных камнях, моя дорогая, — умиротворяющим голосом протянула Исайя, — не думай, что это какое-то требование или проверка, нет! — Согласись, легче работать, зная, например, что Клэр может сорваться куда-нибудь ни с того, ни с сего, — Астория говорила медленно, а Лера уставилась в пустоту, осознавая, что она, в общем-то, права. Брат Клэр, единственный близкий человек в ее жизни, серьезно болен, и бывают случаи, когда без нее ему никак не обойтись, и потому она может пропасть, уехав к нему. — Или, например, — продолжил ее рассуждения Моро, — Беллатрис часто болеет, — а удивлению ее не было края, так как и тут они попали в точку. Биология наградила подругу такими месячными, что день-два в месяц она не находит в себе сил даже чтобы встать с кровати, — мы же сказали тебе, «подводные камни», не более. — Вы правы. Они обе очень трудолюбивые и старательные, в любой ситуации хотят сделать все, что от них требуют. Отличницы, — пожала плечами Лера, — что с них взять? — А ты, моя дорогая? — Исайя с интересом в глазах замерла в ожидании ответа, — что ты можешь сказать по поводу себя? — Я хоть и не такая умная, как мои подруги, но куда более хорошо приспосабливаюсь к жизни, и не имею таких подарочков от генетики, как они. В общем и целом, наши ситуации примерно равны. Мы будем стараться работать хорошо, это я могу вам пообещать, — закончила Лера, и, наконец, выдохнула, — хотите узнать что-то еще? — Не хочешь ли ты помочь нам помочь разобрать наработки сегодняшнего утра? — спросил Робер, потирая руки и поднимаясь с дивана, — Мадам Исайя уверяла нас, что у тебя хороший дизайнерский взгляд.       Время полетело с такой скоростью, что никто и не заметил, как солнце заглянуло в их окна с другой стороны, и город далеко внизу зашумел вечерней суетой. Леру приняли как равную, и только это давало ей повод раствориться в работе, разбирая вместе с, по сути, верхами этого общества, наработки всего «Имения». Она старалась быть объективной в своих суждениях, но тем не менее понимала, чем эта объективность может обойтись тем, кто подчиняется этому небольшому «шабашу». «Лишь бы снова головы не полетели», — думала про себя она все чаще, потому как стопка работ, условно обозначенная как «отклонено», не переставала расти, а темпам ее роста стопка «принято», могла только позавидовать. Конечно, это простые люди, и от них не ждут того же, чего от Маэта, но все же…       Ее же приняли как равную! Астория с интересом выслушивала ее мнения на счет новой мужской коллекции, на ходу внося директивы согласно их общему видению, Моро периодически вкидывал вопросы в духе: «Как думаешь, Гага бы купила такой дом?», — и в этом Лера уж точно могла ему помочь — еще раньше, живя в России, она частенько наблюдала за жизнью бомонда, и примерно могла понять, кто из звезд мира сего чего жаждет. Словом, и его область не осталась без внимания «юного дарования», коей ее окрестила одна из дочерей Исайи, вошедшая в какое-то время, и с лицом, полным трепета, передала матери плотный бумажный пакет с документами.       Исайя тоже не сидела без дела. Уже только по одному этому вечеру Лера поняла, что ни Робер, ни Саймонс и в подметки не годятся самой Мадам де Рейе и ее дизайнерскому вкусу. Ее правки в принятые проекты, на взгляд цензоров, были совершенно неочевидны, но производили восторг одной только своей идеей. Нестандартный подход, сокрытый за абсолютным спокойствием и непроницаемой покровительственностью восхитили Леру, и теперь она уже точно убедилась в том, что хочет работать на нее. — А сегодня мы управились довольно-таки быстро, — заметил Моро, скидывая в специально принесенную для этого корзину последний тубус, — и солнце не зашло, удивительно! — продолжил он с непривычным для него весельем в голосе, — Астория, не желаешь поужинать? — Только не в «Бернардо», пожалуйста! — мадам Саймонс, видимо, не рассчитывала на подобные нагрузки, и потому без привычной ей легкости грохнулась на диван, — Иначе брат снова начнет считать, что я «образумилась и нашла себе мужчину». И подумать тошно! — Неподалеку есть небольшой ресторанчик с летником и просто восхитительным вином из Экс-эн-Прованс, — предложил Робер, — и стейки готовят не хуже, чем в «Бернардо», — добавил он, заметив, как загорелись глаза у поднявшей из-за спинки дивана голову Астории, — Мадам, вы с нами? — обратился он к Исайе, что делала аккуратные пометки в своем ежедневнике. — Не сегодня, Робер. Есть дела, требующие моего непосредственного присутствия. Люмьер! — окликнула она, и он тут же появился из-за двери. «Словно бы стоял и ждал, змей», — подумала про себя Лера и закатила глаза, — на этом вынуждена с вами попрощаться, дорогие мои. Ах, да, Валери! Зайди к Эссен, она выпишет тебе чек за отработанный день. — Может быть, ты присоединишься к нам? — Астория вскочила с дивана, чтобы поцеловать руку прощающейся Исайи, Робер только лишь кивнул с полуулыбкой Люмьеру. Завершив театральное действо, она обратилась к Лере. — Нет, я бы хотела домой, если честно. Не хочу вас смущать. — Ну, что ж… приятного вечера, мисс Валери, — Моро кивнул и ей, и, взяв под руку Асторию, покинул кабинет.       Оставшись пустым, этот кабинет начал угнетать Леру. Что-то в нем, таком просторном и уютном, теперь смущало взгляд. Здесь не хватало жизни. Не было даже какого-нибудь жалкого цветка, способного «обогреть», оживить пространство. Только лишь выточенный конструктивный дизайн, видимо, руки Робера, его вкус Лера уже успела уловить. Взвешенная в воздухе тишина словно бы сужала пространство до того жалкого квадрата, на котором стояла сама Лера, и потому, не думая ни минуты, она решила переместить этот свободный квадрат за пределы кабинета, где обитала секретарша Исайи — девушка, стервозная даже на вид, и отдаленно похожая на какую-то известную актрису, но вот какую, Лера не успела сообразить даже за то время, пока ехала до этажа, который делили между собой бухгалтерия и отдел кадров.       Дверь с посеребренной табличкой «Эссен Дюмар, заведующая финансами» была закрыта, но за ней слышался оживленный шум. Не успела она и подойти, как дверь распахнулась, и оттуда вынырнул Макс Маэт, еще злее, чем раньше. Он, ослепленный своей яростью, не видел на пути никого и ничего, и потому огрел Леру своим плечом, проходя мимо, а она кинула ему вслед что-то нечленораздельное, и закрыла дверь за собой. — Злее Черта! — проскрипела она сквозь зубы, падая на пол, — Будто жизнь его закончилась, вы посмотрите! — О, — Эссен словно и не изменилась, все те же локоны по плечам и серые глаза за очками в тонкой оправе. Ее кабинет казался населенным, и только от этого Лере было здесь гораздо уютнее, — девочка моя, ты не очень понимаешь, видимо. Быть уволенным из «Имения Изящных Искусств», да еще и за непрофессионализм — пятно на репутации, которое и за жизнь не отмыть. Никто во всей сфере моды больше не захочет работать с Максом, как мне его не жаль. По сути, ты права, его жизнь, такая, какой он привык ее видеть, закончилась. О, что это? — она отцепила от цветка, продетого Асторией в волосы Леры еще ближе к обеду, стикер, — «Не ломайся», — прочитала она, — и номер! Ай, ловелас! — Он тут со всеми уже успел переспать? — Лера скомкала бумажку и, удивляясь предприимчивости Маэта даже в периоды, подобные этому, сунула ее в карман, не особо рассуждая о ее будущем. — А кто откажется? — усмехнулась Эссен, — тут все работают по четырнадцать-шестнадцать часов в день, если и есть у кого личная жизнь, то сложившаяся еще «до». А Макс предлагает тебе «здесь и сейчас», без всякой шелухи. Слишком привлекательно, чтобы отказаться. — А, так и ты, значит? — прищурилась Лера, глядя на нее, — а та нервно дернула головой, отчего волосы слетели с одного плеча. — Пройденный этап, не хочу даже вспоминать, — отмахнулась она, — а ты зачем пришла, вообще-то? — Мадам Исайя сказала, что ты выпишешь мне чек за отработанный день, — Лера вдруг почувствовала себя неловко, словно ожидая подачки, а потом вспомнила, что ей сулят деньги, и притом немалые, и потому осмелела. — А, точно! Она сказала мне об этом еще до того, как ты пришла первый раз, я и забыла! Держи! — она протянула Лере пустой чек, который, тем не менее, был подписан. — Э-э-э, то есть… — Лера недоуменно металась взглядом от улыбчивой девушки до чека и обратно, — я могу вписать столько, сколько захочу? — Да, только здесь и сейчас, — в ожидании кивнула она, — моей подписи там еще нет, заметь. Ну, так как?       Секунда нехитрых вычислений, и Лера вписывает сумму, получающуюся из расчета «за один рабочий день исходя из месячной зарплаты». Этого уже было бы более чем достаточно, но в ответ на это Эссен только рассмеялась, смяла чек и на следующем написала сумму вдвое большую. — Ну ты даешь, моя дорогая! — Она все не переставала смеяться, — ты сейчас могла стать самой богатой девушкой во всей Франции, но и не задумалась об этом! — Да откуда эти ваши «дорогая», «солнце» и прочие обращения? — Леру за день они начали напрягать, и Эссен она уж точно не боялась это высказать. — Прости… — обращение снова чуть не выскочило, но девушка смогла его сдержать, — манера Мадам де Рейе, которая со временем впиталась в речь каждого здесь. И тебя это ждет… — еще одно проглоченное обращение, — в общем, держи чек, и отправляйся домой со счастливым сердцем. — До понедельника, — помахала Лера, вскакивая со своего места, — вот подруги обзавидуются! — не сдержалась она и бросила это вслух, чем вызвала у Эссен еще один приступ смеха.

***

3 года назад

— Долго это будет продолжаться? — за то время, что потребовалось Максу, чтобы встать с кровати, Лера успела проснуться, сходить в душ, позавтракать и собраться. И теперь он вышел из душа и вернулся в кровать, а она с чашкой кофе стояла в дверях, наблюдая за бессильными попытками бороться со сном. — Тебя что-то не устраивает? — он приподнялся на локтях, глянул на собранную девушку, и со счастливой улыбкой откинулся обратно, — По мне, так все хорошо, просто прекрасно. — Два года, Макс, мы трахаемся как кролики в период гона, — на лице ее не промелькнуло и единой эмоции. Разве что, кофе был слишком горячий, и это заставило ее поморщиться, — к чему-то это придет? — Ma chérie, ты задаешь этот вопрос дважды в неделю уже который месяц. Ты сама не устала слышать одно и то же? — Он был доволен своей жизнью, и ничуть не хотел что-то менять, и потому его довольная улыбка стала еще шире. — Это безумие по Эйнштейну уже утомило меня, mon aigre, — Лера залпом допила оставшийся кофе и оставила чашку в раковине, — наверное, это будет последний день. Надеюсь, тебя не будет здесь, когда я вернусь, — надевая шпильки, с которыми она до сих пор не ужилась, закончила девушка.       Над этим она думала всю ночь. Нет, ей ничуть не горько оттого, что им придется разойтись, даже иначе это не назвать, ведь никто из них отношениями это и не считал. Конечно, оба они уже отнесли их жизнь к чему-то типа элементарных удобств, которые не надоедают из дня в день. Как горячая ванна после тяжелого дня с видом на закат над Елисейскими полями, как хорошее мороженное и незамысловатый сериал в свой единственный выходной. Размеренная жизнь, которой, кажется, не будет конца. Да и конца-то этого никто не хотел. Хотелось только отрезать, наконец, эту неопределенность, въевшуюся надоедливой неизвестной в это уравнение. Лера была бы довольна, даже скажи он, что они просто друзья. Но не произошло и этого.       Маэт, к удивлению всех его знающих, даже не попытался вернуться в мир моды после скандального увольнения. Что там говорить, даже сама Исайя де Рейе предлагала ему вернуться, отошедши от схвативших ее в моменте эмоций. Но он остался парижанином — гордым, самодостаточным и свободным, — до конца, и потому стряхнул пыль со своего журналистского диплома и устроился в небольшой журнал рядовым корреспондентом, параллельно с этим начав карьеру модели. Вот уж чего у него было не отнять, так это красивой обложки, которую тот воспринимал как объективную данность, и даже не пытался хоть что-то в себе изменить, и эта самая гармония с собой, видимо, и привлекала в нем окружающих. Не сказать, что его достаток остался таким же, как и в «Трипл-И», как Лера с подругами называли компанию Исайи между собой, но на ту жизнь, которую он хотел, ему более чем хватало. И потому теперь, не утруждая себя, он мог никуда не торопиться каждый день, не приходить домой только за тем, чтобы поспать. Такая жизнь, видимо, устраивала его куда больше. — И все? Больше ничего не скажешь? — Лера вышла из лифта, а Макс уже ждал ее внизу, одетый, видимо, в первое, что попалось под руку. — А что еще я должна сказать? — попытки идти ровно и держать марку на этих клятых каблуках все же провалились, и потому она схватилась за протянутую руку как за спасительную тростинку, и вместе с ним пошла вперед, — Я ведь говорила тебе, что не люблю пребывать в неопределенности, а ты в ней чувствуешь себя просто замечательно. Так и оставайся в ней, мой дорогой, — и правда, манеры Мадам Исайи пропитали даже ее речь, — но без меня. — Чего ты ждешь от меня? — внешне он оставался спокойным, но голос уже задрожал, — признаний в любви? — прозвучал он с претензией, — Да, я люблю тебя, Валери Виллер, и понял я это давно! — признался он так, словно сам собой от этого недоволен, — Это ты хотела услышать? — Вот, точки над «i» расставлены, — выдохнула Лера, — увидимся вечером, mon aigre, — она улыбнулась ему и села в такси, которое «Убер» заботливо подогнал прямо к подъезду.       И только, стоило проехать пару кварталов прочь от дома, Лера смогла выдохнуть. «Любит меня», — единственная мысль, что крутилась в голове, напрочь вытесняя весь рабочий настрой, которым она полнилась с самого утра. Чувство, забытое так давно… Данил любил когда-то? Непонятно, да и надеяться на это не приходилось. Сопливому подростку только оно и нужно, он это видит во всем, а теперь… вот так просто? Да не может быть! Чтобы вот такой, по словам Эссен, ловелас вот так взял и отцепился от своего жизненного уклада? Верилось с трудом. Конечно, это самое «отцепился» тянется уже года два, но, как удавалось узнать из целой шпионской сети, организованной из праздного любопытства, Макс все эти года оставался ей верным. Сначала от сытости тем, что имеется (он, все же, не волк, которого «сколько ни корми…»), а потом, видимо, и от собственной верности. Только сейчас Лера поняла, что этот его недельный запой где-то посреди их знакомства, видимо, и был гранью между «сначала» и «потом». Так отчего ж он не проявлял никаких посылов к этому самостоятельно? «Ты, и правда, считал, что твой образ альфа-бабника мне так нравится?» — Лера настрочила это сообщение, не успел желтый сигнал светофора перейти на зеленый. «Ничего-то от тебя не скроешь», — ответил он, приправив сообщение фиолетовым чертенком в конце.       И все же… любит. А она в ответ? Возможно, и да, но ведь… в книжках это всегда описывали как чувство ясное и яркое, как можно сомневаться в этом? Логично предположить, что даже одно только сомнение уже является ответом, и отнюдь не утешительным. «Как же тяжело жить, когда являешься красивым куском льда», — прошипела она самой себе, напоследок кивнув таксисту, что подвез ее прямо к дверям «Окна в небо». Не время сейчас, и не место. Работать пора. — Вы сегодня поздно, мисс Виллер, — улыбнулся ей охранник. Обычно она, и правда, приходила раньше, но сегодня фен упорно отказался работать, и пришлось сушить волосы кустарно, по старинке, что и заняло у нее лишних полчаса. — И правда, — взглянув на экран телефона, и увидев уведомления о десятке новых сообщений от «Крысиной норы», она прошла через турникеты и засеменила к лифту, где ее уже ждала Жене с привычной приветливой улыбкой. — Мадам Астория искала вас, Валери, — уведомила она, — зайдите к ней, прежде чем… — Спасибо, Жене, — Астория Саймонс легко чмокнула в затылок Леру, чем ее, несомненно, напугала, — я должна передать кое-какие вещи, оставшиеся от Маэта. Слышала, он обитает в твоих апартаментах. Зайдешь вечером? — Конечно, Астория, — кивнула Лера, тем не менее, не обернувшись. Сама Астория не любила официозов, «мисс» и, того хлеще, «Мадам», и просила их не использовать, чем Лера была более чем довольна. Ее саму точил этот аристократический этикет, неофициально, но очень крепко вросший в сам костяк фирмы, — не хотите поужинать после работы? — Не откажусь, солнце, — кивнула она и прошла вперед.       Когда лифт, сопроводив полными неловкости моментами молчания, все же растащил их по этажам, Лера окончательно была готова к работе, тем более, что Мадам Исайя уже сидела за своим столом, о чем-то живо беседуя по телефону, как поняла Лера, тихо вошедшая в кабинет, с Мерой, своей старшей дочерью. Голос ее был радостным, и, даже, в какой-то мере, счастливым. Видимо, случилось, наконец, то, чего она так ждала. Как-то раз, когда пришло время прервать живой рабочий процесс, они с Исайей спустились пообедать в ресторан в нескольких кварталах, который Лере уже тогда был по средствам. В тот раз, на удивление, говорила больше Мадам, с придыханием и в красках описывая случающиеся раз-два в году балы у ее давнего знакомого, и как ей нравится все, что происходит за стенами шикарного, как она сказала, особняка на востоке Франции. «Сципион, — говорила она, — человек очень строгих нравов, но и таким бывает нужна передышка, моя дорогая. Для того и придумали балы!», — не унималась она, с внутренним трепетом предвкушая свою следующую поездку, словно бы даже для нее самой это было событием планетарного масштаба. — О, а вот и ты! Не будем же рассиживаться! Ни минуты свободной, нам нужно еще подобрать тебе платье, дорогая моя! — в нее словно демон вселился — такую Исайю Лера еще не видела, — Не поздней, чем послезавтра вечером мы выезжаем на бал! — Но… Мадам… зачем там нужна я? — Лера не могла найти даже косвенного объяснения ни такой живости своей начальницы, ни, тем более, ее велению. — Как же «зачем»? Все мои дочери должны быть со мной! И со своими кавалерами, — почти заговорщически улыбнулась она, подмигивая ей. А недопонимание все росло… — А причем тут я? Простите, Мадам, но я не… — Ну, что ты! — махнула рукой Исайя, даже не глянув на Леру. Секунда, и она, видимо, осознала суть оговоренного и не высказанного, и потому живая деловитость в лице сменилась сковывающим ошеломлением, — прости, я немного… поторопилась. Понимаешь, моя дорогая, за всю свою жизнь я так и не обзавелась собственными детьми, — тон ее стал несколько грустным, а сама она села в кресло и откинулась на спинку, закинула ноги без привычных каблуков на стол, и взгляд ее стал каким-то размытым, — и мои «дочери»… они, как и ты, девушки, что стали близки мне в какой-то момент жизни. Они моя семья, которой, в общем и целом у меня никогда не было. Ну, дорогая моя, что ж у тебя глаза такие печальные! Все же просто прекрасно! — подбодрила она Леру, шокированную услышанным, — Так вот… я предлагаю тебе стать моей «дочерью», наследницей титула Маркизы де Рейе, — выговор стал деловитым, а слова — четкими и правильно выставленными, словно бы голос ее потерял привычную французскую гладкость и ощетинился «углами» английского акцента, — то есть… меня. Конечно, дорогая моя, это не обязывает тебя отказаться от своих родителей, по крайней мере, на практике, но, вместе с тем, дает много новых возможностей! Ты даже представить не можешь, сколько путей открывает одно лишь звучание некоторых фамилий даже в современном мире. — Мадам… мне надо подумать, — слова подбирались с трудом, да и Лера понимала, что прямым отказом оскорбит Исайю, что, вполне вероятно, будет стоить ей места, столь лакомого и пригретого, — такие решения не принимаются сходу. — Только такого, и никакого больше, ответа, я и ждала от тебя, моя дорогая, — Мадам де Рейе довольно улыбнулась, — но не тяни, бал ждать нас не будет, а ты уже заявлена, как моя спутница. И, помяни мое слово, только узнает Маэт, что тоже приглашен на ежегодный бал Фонтенов, он упадет в обморок от счастья! — С чего вы взяли… — Аромат его одеколона всегда мне нравился, но есть в нем одна проблема — уж очень он въедливый, прилипает ко всему, что касается его шеи или запястий. Ты уже и сама не замечаешь, солнце мое, но пахнешь только им. Твои «Тиффани» — призрачный флёр, а это — грубая парусина. Что уж тут думать… если девушка несет на своей коже аромат мужских духов… — Вообще, должна сказать, «Кензо», даже пусть и мужской, мне очень нравится, так что… — Нет нужды скрывать, моя дорогая! Кто, если не женщина, наставит мужчину на правильный путь? Он даже пить перестал, а я, могу поклясться, все наше с ним знакомство, была уверена, что нет вещи в мире более постоянной, чем алкоголизм Маэта! — Всегда меня поражало ваше умение видеть людей, Мадам, — покачала головой Лера, — даже не замечала за ним столь явных пристрастий. — Порой, лучше не знать о человеке того, что он не хочет тебе показывать. Но к Астории мы все же спустимся, ведь никто больше нее во всей Франции не смыслит в бальных платьях. Даже если ты отклонишь мое предложение… кажется мне, на балу ты хотела бы побывать, а уж от того, что аристократу соврали в лицо, он и не поморщится — в этом вся придворная жизнь. Ну, все, девочка моя, вперед!       Выбор фасона, тканей и хотя бы примерная посадка заняли больше трех часов, и в итоге они сошлись на том, что нет никакой нужды в пошиве чего-то нового, тем более, если учесть, что Астория потратила бы на это все свое время до самого их отъезда. Лера совсем не хотела нагружать, без сомнения, свою подругу подобными сложностями, и потому сейчас она смотрела на себя, одетую в черное, отливающее шелковым блеском в корсете, платье. От корсета плечи укрывала кружевная шемизетка, подшитая под ее фигуру, и потому облегающая по каждой линии так, словно бы являлась продолжением корсета, второй кожей. Широкая воздушная юбка спускалась почти до самого пола, и трепетала даже от самого незначительного ветерка, создавая ощущение того, что Лера не идет — летит в нем, не касаясь земли. Но и о том, чтобы избежать возможных эксцессов, они позаботились — последняя из трех юбок была куда плотнее, и вряд ли ее могло поднять ветром. Тем более, что вся эта неделя обещала подмораживать осенним дыханием почти всю Европу. Так оно было как нельзя кстати. — Ну чем не золушка? — с улыбкой глянула на нее Астория, когда та вышла из-за ширмы. — В трауре, — подметила Лера, к удивлению своему замечая, что оно совсем не стесняет движений, — к этому платью очень хорошо подошел бы бокал красного Бургундского… ну, или бутылка Лилле. — Это еще что, — весело улыбнулась Саймонс, — когда увидишь, какую маску тебе подготовили… хотя, не буду показывать, а то не очень уж мне хочется тебя ловить. Скажу, пожалуй, что балы у Фонтенов заслуживают только лучшего! Сама себе почти месяц подбирала наряд! — Ты тоже едешь? — Лера была удивлена этому факту, но оттого ничуть не менее рада. Хоть кого-то она будет там хорошо знать. — Моро никогда не хотел утруждать себя поиском своего «плюс один», а я никогда не отказывалась побывать среди аристократии, — ничуть не смущаясь своего положения, заявила она, — когда-то, еще до появления здесь, мсье Робер занимался реставрацией того самого особняка, где нам с тобой доведется побывать. И Сципион Фонтен был так доволен его работой, что теперь ни одно подобное мероприятие не обходит нашего дорогого друга стороной. — Там я и приметила это сокровище, — Исайя вошла в зал, а за ней вереницей потянулись ее дочери. Каждая поклонилась Астории, и уже в более спокойном расположении они прошли к диванам для ожидающих, — и ни разу еще об этом не пожалела. Какая же ты красавица, моя дорогая, как тебе идет! — Но у вас же есть какие-то правки, — этот тон Лера научилась распознавать из миллиона других, более и менее притворных. Он говорил о том, что Исайя более чем довольна увиденным, но какая-то деталь все же не дает ей покоя. И в ответ на это замечание Астория беспокойно вздернула голову.       На правки ушло еще почти полтора часа. По сути, детали, совсем не значительные, например, тип шнуровки корсета, подбор аксессуаров, о которых Астория и не хотела рассказывать, потому обсуждение это проходило в отсутствии Леры, которая была отправлена в общество младшего круга де Рейе, чему она, несомненно, не обрадовалась. По первой.       На деле же, не скованные манерами, коих требовало присутствие в обществе, они были вполне обычными девушками с вполне обычными проблемами. Проксима, например, так же, как и Лера, училась психологии, и в данный момент увлеченно рассказывала Мере, старшей из них, о чудесах, что способна сотворить с любой сколь угодно искалеченной психикой когнитивно-поведенческая терапия, а Мера же с интересом слушала сестру, хоть и по взгляду ее был понятно, что она сама в этом не смыслит ровным счетом ничего. Этель, спокойная даже в отсутствии требований, со скучающим взглядом листала ленты инстаграма, и от некоторых постов, встреченных ищущим взглядом, в глазах ее мелькала заинтересованность, которой она, иногда, даже желала поделиться с кем-то. И потому, за неимением других свободных лиц, она и обратилась к Лере. А уж кто, как ни она, разбирался в жизни и подковерных интригах звезд небосвода медиа? На фоне этого они очень даже спелись. Настолько, что и не заметили, как к их обсуждению присоединилась и Проксима, а Мера, с некоторой долей скепсиса, только слушала, шокируемая некоторыми всплывающими подробностями. Что это, если не хорошее начало? — Валери, подойди к нам, пожалуйста! — не отрывая взгляда от чего-то, лежащего среди стопок журналов, попросила Исайя, неопределенно помахав рукой, — скажи, моя дорогая, — Лера даже вдохнула легче, услышав привычное обращение к себе, — я угадала? Мрачно, не спорю, но… — Да вы шутите?!       Лера вскрикнула, поднимая перед собой на вытянутых руках, чтобы лучше рассмотреть, блестящую керамическими бликами карнавальную маску. Гладкое, прекрасное лицо молодой девушки без каких-то нарочитых черт, плавные контуры с едва заметными, покрытыми изнутри черным бархатом, прорезями для глаз и рта. Контурами маски, как и ее своеобразной «прической» служили свивающиеся и расползающиеся в стороны темно-зеленого цвета змеи, глаза которых инкрустированы черными агатами, словно манящими к себе. Маска Медузы Горгоны, поруганной богами из собственного эгоцентризма красоты, переданной настолько точно, что Лера, как завороженная, разглядывала ее, не закрывая рта. — Она прекрасна! — выдавила из себя Лера, чему Исайя обрадовалась, а Астория недовольно закатила глаза, — Я даже не ожидала… хотя, о чем я, ведь ее выбирали вы, — невольно брошенная льстивая фраза повисла в воздухе, смутив всех окружающих небрежностью, с которой она была сказана. Лера осознала это только когда эти слова долетели до самого последнего уха находящихся в этой комнате, — хотела сказать, что не сомневалась в вашем вкусе, Мадам! — протараторила она, желая разбавить скопившуюся неловкость. — Мрачная готика, не иначе! — воскликнула Астория, — Что ж, вы будете, воистину, роковой парой на этом балу, — добавила она, открывая перед Лерой широкую шкатулку, в которой лежало шесть разномастных красных масок, — такой уж дресс-код: черное и красное. И Маэта предупреди, что балы — не время и не место, чтобы диктовать свои правила. — Вот эту, — Лера подняла с небольшого помоста полумаску, составленную из плотных багрово-алых перьев и увенчанную двумя изогнутыми рогами. Вокруг разрезов глаз эти перья, обретая все больше металлических вплетений, окончательно превращались в золотые, притягивая взгляд. «У Макса красивые глаза, и это только подчеркнет их», — подумала Лера, останавливая свой выбор на этой. — Должно сказать, я удивлена, Валери, — с тоном, вмешавшим в привычную ласковость что-то твердое и серьезное, заявила Исайя, — ожидала, что ты остановишь выбор на чем-то… сюжетно перекликающемся с твоей маской, а ты… — Вы правы, мадам, — улыбнулась ей в отражении Лера, примеряя маску Маэта на себя, — в легенде о Медузе Посейдон обернулся орлом… а уж кому пойдет образ коварного обольстителя больше, чем Максу? — Ты не перестаешь меня удивлять, моя хорошая, — благосклонно кивнула ей Мадам де Рейе, — ну, что ж, работа не ждет! — объявила она, вдруг вспомнив, что рабочий день в самом разгаре, у меня будет для тебя еще несколько срочных дел, Валери! — продолжила она, живым шагом покидая зал. За ней устремились и ее «дочери». — Только подружкам своим ни слова, поняла? — резко заявила Астория, увидев, с каким остервенением Лера принялась что-то печатать в окне одной из соцсетей, — ни единого! — Но… — Валери, дорогая, — покачала головой Астория, показывая то ли разочарованность, то ли раздражение, — то, что об этом мероприятии знаем мы, еще не значит, что знает весь остальной мир. Потому будь добра оставить это в тайне. Так пожелал сам Сципион. — Ну… хорошо.       В голове ее, сталкиваясь и круша все, что только успело построиться в последнее время, столкнулись две мысли. Конечно же, она хотела побывать на балу, хотела блеснуть в этом платье, показать себя миру, хоть и всего лишь малой его части, но… это же мечта детства. Почувствовать себя принцессой, восхитить всех вокруг своей красотой, грацией, которой, должно сказать, она не обладала, но изображала подобное настолько правдоподобно, что умудрилась даже устроиться в «Трипл-И». А вторая… вся эта затея, эта работа, вообще вся эта жизнь… она отрывала ее от себя самой, той, настоящей и простой, которой она пришла сюда. От той, какой она была когда-то. Себе настоящей Лера рада, счастлива тому, что имеет, но тогда она была даже если и не счастливей, то уж точно в том же состоянии. Только вот ей не приходилось для этого работать по четырнадцать часов в день, бросать учебу, которая казалась ей светом будущего, врать подругам даже по такому, казалось бы, незначительному для их круга поводу. Эта жизнь много дала ей. Но и забрала не меньше.       В размышлениях о цене счастья прошли все эти два дня. Она всеми силами удерживалась от того, чтобы рассказать подругам о предстоящем, и на фоне этого злилась и нервничала куда больше, чем ей полагалось. Силу этого ощутили на себе и Маэт, и Клэр с Беллатрис, и даже Исайя, которая была обеспокоена тем, с каким остервенением и дотошностью Лера начала относиться к своей работе. Казалось бы, это просто мысль, просто промелькнувшая в моменте искра сомнения. Но эта искра ставила Леру на грань пропасти, за которую она боялась заглянуть. Будет ли она счастлива, если вернется к тому, с чего начала? Сможет ли она отказаться от того, что дает ей это место? Вопросы, на которые Лера боялась даже искать ответ, не то, чтобы проверять. Она стала зависима от того, что давал ей статус «Приближенной к аристократии». — Лери, — Маэт называл ее так почти с самого начала. Во-первых, потому, что произносится легче, во-вторых, потому что чем-то отдаленно напоминало не менее излюбленное им «Ma chérie», а, в-третьих, просто бесило Леру, что и смешило его, — к чему эти нервы? Расслабься, иначе, чувствую, затрещит позвоночник, — силы ему было не занимать, все же в спортзалах он пропадает не для проформы, и потому Лера периодически вздрагивала от его движений, когда он брался проминать ее уставшую за день спину. — Вот скажи, mon aigre, — «Кисленьким» она называла его тоже просто оттого, что его это нервировало. А еще, по сути, его второе имя звучало очень похоже. Максимильян Ангрэм Маэт, — не будь у меня этой квартиры, статуса и представительного вида… Ты бы остался со мной? — История не терпит сослагательных наклонений, — ответил он, сопроводив свои слова легким поцелуем в плечо, — но уж ради чего, а ради денег я с тобой не был ни минуты с самого начала. — Речь ведь не о деньгах, а об удобстве. Если бы… — Лера совсем сникла. — Никаких «если», — он сильнее нажал на спину, и Лера вскрикнула, — хотя, одно все же есть. Если ты будешь такой же загруженной на балу, я самолично напою тебя до такого состояния, что и поминки покажутся праздником! И вообще, может тебе помочь снять стресс…       Она старалась отпираться, изображать из себя утомленную и усталую, но, тем не менее, сдалась под его напором. Он, и правда, помог, дал ей ощутить, что все, на что она согласилась, не зря. Она получила его, человека, который любит ее. Любит словами, что шепчет в янтарной полутьме, любит касаниями, осторожными и невесомыми, любит страстью, которой заразилась и она. Как непривычно не брать всю инициативу на себя, но как легко отдаться в чужие руки. Руки, которые не бросят в самый важный момент. Потому что для них уже не обязанность — желание удержать, прижать к себе. Показать, что все, сказанное тогда, обычным серым утром, правда, а не одолжение и изворотливый способ сохранить удобства жизни. Доказать, что именно ради нее он отказался от сладкого незамысловатого течения. И она жила так не зря. Потому что если бы она отказалась тогда, зная, к чему придет, то не встретила бы его. Того, кто согреет в холодной нерешительности. Того, кто подтолкнет к тому, что считает правильным. Он не ошибется, ведь не хочет, чтобы ошиблась она. Потому что он любит ее. А она его?       Она уже считает его другом, пускай и с привилегиями, которыми тот пользуется на благо их обоих. Возможно, ей нужно еще время, еще годы, чтобы понять, что она, и правда, любит, осознать форму своей любви, такой непохожей на все остальные. Стылой, холодной, но крепкой. Любит ли она? Не знает, но точно не хочет его потерять, ведь тогда целый пласт жизни, собранный из пяти-шести часов каждого дня просто испарится, и в нем она останется совершенно одна. Наедине с собой и собственным отражением, задающим своему оригиналу один немой вопрос: «Почему я не такая, как все?». Один вопрос, несколько слов, а столько смысла, что не переварить и за всю жизнь. Потому что, увы, в своей жизни она такая одна. Истинно одинокое существо, ищущее в толпе хоть кого-то похожего.       Наверное, тогда он притянул ее именно этим. Своей независимостью, своей стойкостью перед тем, что должно было уничтожить его, сломить и прибить к земле. Он вынес это так, словно это не чертов ураган, а простой бриз, вздернувший паруса к новому восходу. Он был кем-то… способным с холодной головой выйти из любого пожара. Таких людей в ее жизни было немного, и ко всем ее тянуло по-своему. Отец — пример семьянина и опоры, Марк — друг, который всегда сможет помочь, что бы ни произошло, а теперь и Макс — мужчина, гордый своей независимостью, и гордый вполне обоснованно. В них всех Лера видела что-то, чего в себе была не в силах отыскать, то, чем старалась овладеть. И каждый раз, обретая что-то новое, судьба дарила ей нового человека, способного указать, что совершенству нет предела, что всегда найдется то, к чему стоит стремиться. Или, хотя бы, то, чего стоит желать. — Каков… герой, — дыхание все не унималось, а Макс повалился рядом, еще раз поцеловал ее в плечо. Поначалу он прикусил кожу, видимо, желая оставить след, а потом осознал, куда им следует отправляться через жалких полчаса, и оставил эту затею, — не донесешь меня до ванной? — Еще минуту, — пока эти слова не сорвались с его губ, он не казался усталым. Теперь же он звучит так, будто это не сладкие полчаса его жизни, а ультрамарафон в сотню километров, — как чувствуешь себя? — Душно, — бросила она и с улыбкой устроилась поудобнее. С неприятным звуком взмокшая кожа отошла от шелка простыней, а вместе с ней и улыбка с лица, — и липко. Напомни, почему шелковые? — Как ты выразилась: «Дорого-богато! Хочу-хочу!», — процитировал он ее русские слова с французским акцентом и соблюдением интонаций, отчего они казались еще смешнее, — глупости.       Минута прошла, и Макс, как обещал, понес Леру в ванную. Оба они привели себя в человеческий вид, и теперь им следовало отправляться в «Окно в небо», на шестнадцатый этаж, где Лера в будни особо любила бывать. Весь этаж был целиком отделен под съемочные площадки, локации и, самое важное, гримерки. Исайя благосклонно выделила им двух визажистов-гримеров и стилиста, и сама уведомила ее, что дождется их отбытия. Как говорила Эссен, Мадам де Рейе заказала кортеж из целых восьми машин, и одной ей, видимо, известно, кто отбывает вместе с ними. Видимо, свита Исайи куда шире, чем казалось раньше, но знает ли эта самая свита друг друга в лицо? — Не сочтите за грубость, леди Валери, — визажистка, которой было поручено привести Леру в вид не просто божеский, а божественный, уже была знакома Лере. Уже не раз они встречались, когда Исайя, совершенно уверенная в чутье Леры, отправляла ту заведовать съемками. Да что там, за эти два года Лера успела познакомиться с каждым, работавшим на этом этаже, — но от вас обоих так и разит… как бы вам сказать… — Что?! — Лера аж со стула подскочила, — да я в ванной целых полчаса провалялась! — Я же не про запах! — засмеялась она, — Понимаете, по девушке всегда видно, что в ее жизни есть мужчина. Так вот, оба вы просто светитесь! Это же хорошо, ничто не украшает маску больше, чем энергия, сокрытая под ней! — С этого и надо было начинать, — выдохнула она, и села обратно в кресло, — много еще работы, на твой взгляд? — Нет, конечно! — с видом энергичным, совершенно ей не свойственным, она принялась за работу.       Прическа заняла времени куда больше, нежели макияж, а уж прилаживание маски так, чтобы красота не шла во вред функционалу, и вовсе заняло остаток времени. При виде себя в зеркале она застыла, не находя слов тому, что видела. И появившийся за спиной Маэт и вовсе отбил какое-либо желание что-то говорить. Он выглядел как… она не могла найти этому описания, способного уместить все ее восхищение. Насыщенный алый фрак, словно светящийся еле заметным светом изнутри, темные отвороты, на одном из которых приколота бутоньерка из красных эустом, молодых, только распускающихся, и оттого более красивых. Подобранная точно в тон платью Леры рубашка, видимо, немного поджимающая в груди, и потому сидящая плотно к телу, и бабочка, повязанная слишком крепко, отчего тот нервно подергивал головой, стараясь усадить ее поудобнее. — Ну, что, золушка, ты готова порвать всех на этом балу? — самым соблазнительным из арсенала своих тонов, протянул ей на ухо Маэт, — Просто шикарна, — добавил он, вдыхая аромат с ее шеи. — Ты… Э-э-э… — она все так же не могла найти слов, — а ну, давай, бабочку перевяжу, а то задохнешься! — спохватилась она, в суматохе принявшись за неугодный аксессуар. — Спокойно, Ma chérie, — он заглянул ей в глаза, ухватив за дрожащие руки. Сейчас особо сильно выделилась их разница в росте, плохо компенсированная даже высоким каблуком, — выдыхай, уже поздно сбегать. Еще же даже не полночь! — подбодрил он ее, но слова не возымели эффекта, — ладно… представь, что ты на работе, хорошо? Как ни крути, а ради простого развлечения там появлюсь только я. Хотя… пожалуй, статью о легендарных и столь загадочных балах Сципиона Фонтена оторвут с руками! Ты ищешь клиентов для «Имения», в первую очередь, демонстрируя вершину его труда, так что продемонстрируй его достойно. — Что бы я без тебя делала, — обреченно выдохнула Лера, — ладно, время не ждет, — она приосанилась, взяла сумочку, сложила руки на животе и осторожной походкой, еще не привычной к новой обуви, пошла к выходу, — ну, чего ты застыл? — Макс же остался стоять, глядя ей в след. — Лебединая грация, — он словно, и правда, застыл, наблюдая за ней. Теперь-то он не боится показывать своей любви, — не будем задерживаться, — живым шагом он догнал ее, и она, взяв его под локоть, пошла к лифту.       У выхода Исайя о чем-то говорила с Жене, но увидев их, замолчала. «И правда, все каменеют», — усмехнулась про себя Лера, проходя по холлу. Стоит заметить, окаменела не она одна. И охранники, и Жене, что даже выронила стаканчик с кофе из рук, и вышедшие из боковых дверей Моро и Астория. Все они, даже Астория, своими руками создавшая сие великолепие, не могла оторвать взгляда. Это триумф. Триумф, которые только лишь дал свои первые залпы. Главный этап еще не настал, но уже этого Лере достаточно, чтобы упасть в обморок. — Что-то не так, Мадам? — на то, чтобы задавить волнение в голосе, ушли все возможные силы, так что опора в виде локтя Маэта была как нельзя кстати. — Ты прекрасна, моя дорогая, — впервые за столь долгое время она позволила себе коснуться Леры. Невесомым движением пальцев она огладила контур лица под маской, — этот вечер — твой рассвет, вот увидишь. — Не будем заставлять ваших дочерей ждать, Мадам, — Моро первым вышел из окоченения, растормошил Асторию и повел к выходу, — ты прекрасна, jeune Isaïe, — добавил он полушепотом, проходя мимо. Так, что услышала только она. — Ваша машина — третья, Валери, — не переставая любоваться творением своих подопечных, протянула Исайя, — Мы с Люмьером подойдем чуть позже.       Скоро весь кортеж тронулся, и Лера, приобнятая за талию спокойной рукой Макса, смогла хоть чуть-чуть успокоиться. Отступать уже поздно. Уже не сбежать, поджав хвост. Водитель, вышколенный, видимо, своим обучением, не произнес и слова за всю дорогу, только лишь шикнул сквозь зубы, когда машина угодила одним колесом в небольшую выбоину на дороге. Он, не отрываясь, смотрел вперед, и, она была готова поспорить, не моргнул ни разу за всю дорогу, потому как вел машину просто идеально, не считая поразившего даже его самого инцидента. Даже олень, грациозно проскочивший между их капотом и багажником впередиидущей машины, не потряс его, а Лера, с трудом освоившаяся за рулем, сошла бы с ума на месте, случись такое с ней.       В какой-то момент вереница танков на колесах притормозила, и с интервалами в одну-две минуты начала продвигаться вперед. Скоро пришла и очередь их кареты: водитель, не заглушая двигателя, вышел из машины, и в полупоклоне открыл дверь, одновременно с этим протягивая руку Лере. Та с благородным кивком приняла его помощь, и в следующее мгновение замерла на месте, преградив путь Маэту, который не стал ожидать, и вышел с другой стороны. Огромное имение казалось таковым даже с учетом того, что находилось в доброй сотне метров от забора, у которого они стояли. Вся дорога до особняка, с особой красотой вымощенная булыжником, ограничена метровой живой изгородью, выстриженной в абсолютных геометрических формах, и освещена несколькими десятками фонарей, то тут, то там разбросанных еще и по всему саду. Одетые с иголочки официанты с особыми алыми фонариками на поясе и полными подносами различных напитков и закусок, курсируют по всем угодьям, подходя то к одному, то к другому человеку. Все здесь, как и они с Маэтом, в масках, одетые в то, что можно без сомнения поместить в музей современной моды, говорят о чем-то, кивают друг другу, сбившись в кучки по четыре-пять человек, в ожидании чего-то. — Мои дорогие, мы готовы выйти на поклон, — объявила Исайя, когда вся компания оказалась в сборе. Вот они с Люмьером стоят перед самыми воротами, и Лера чувствует эту снобскую улыбочку даже через его полную маску. Рядом с ними — Астория и Моро, в полном спокойствии ожидающие, когда Исайя, их личная Королева-Мать, поведет их по дороге света. Мера, Этель и Проксима со своими ухажерами, которые и на шаг не отходят от своих спутниц, очевидно, робея перед наполнившим даже воздух величием, а это… — Ты не знаешь, кто это такие? — Лера еле заметно кивнула на две стоящие в легком отдалении пары, которые, явно, не в своей тарелке. — Не имею абсолютно никакого понятия, Ma chérie, — шепнул он ей в ответ, — забудь о них. Сегодня звезда — ты, — форма его маски вполне позволила ему поцеловать ее в висок, хоть теперь ему и придется еще долго ощущать на губах вкус пудры. — Я видела только трех дочек Исайи, а эти… — Запоминайте порядок, — голос Исайи резко стал серьезным, — Сначала идем мы с Люмьером, потом Астория и Моро, — они согласно кивнули, — Мера, Этель, Проксима, Буэна, Пенелопа, — обе пары невесомо обошли зависшую в ожидании Леру, — и ты, моя дорогая, — Исайя с радостью в глазах обратилась к Лере, — станешь фееричным финалом нашего дефиле! Что же, пора! — Исайя развернулась к воротам, взмахнула руками, и створки с легким скрипом разошлись.       Внезапно все вокруг затихло, и откуда-то понеслась осторожная песнь скрипок и виолончелей, словно зазывающая всех к центральной аллее. «Время стряхнуть пыль с маски самоуверенной суки!» — только и успела подумать Лера, когда пришла их очередь сделать свой первый шаг в имении Сципиона Фонтена. Она приподняла подбородок, поправила маску, приосанилась, улыбнулась самой себе, состроила самый холодный взгляд из всех, что могла, и пошла, подав Максу руку. Сотни лиц уже собрались в тенях по краю аллеи, шепот словно стал громче музыки, и в каждом слове Лера слышала только: «le Plouc, quel mauvais goût!», — фраза, которой за первый год работы в «Трипл–И» ее чуть ли не приветствовал каждый второй. «Если б ни маски, никто бы и слова ни проронил», — подумала про себя Лера, а сама уже мысленно оттаскала за патлы случайно попавшуюся на глаза женщину, которая, высокомерно усмехнувшись при виде ее, отошла от центральной аллеи. Во Франции можно стать своим, только родившись во Франции. Видимо, это закон. — Мадам Исайя, Маркиза де Рейе, в сопровождении Люмьера д’Инаро! — темный парк разразила волна аплодисментов, а Исайя приподняв полы своего платья, присела и поклонилась. Объявляющий голос звучал словно отовсюду, но был слышим так, словно говорит кто-то, стоящий всего в нескольких шагах обычным ровным тоном, — Астория Саймонс и Моро Робер, первые среди правящих в «Имении Изящных Искусств», — и их пара отвесила поклон в пустоту, и свернула в другую сторону от Исайи, — Миледи Мера, Первая Дочь, наследница титула Маркизы де Рейе вместе с женихом, Флорианом ан Дорненом, — и эта пара прошла дальше, и тут Лера разглядела впереди, стоящего на небольшом балкончике над площадкой мужчину в возрасте, благосклонно кивающего каждой прошедшей паре, — Миледи Этель, Вторая Дочь, сопровождаемая Хавьером де Сото, графом подданства Испанской Короны… — и тут Лера осознала. Вся эта церемония — постановка ярлыков, гонка титулов. И им с Маэтом соревноваться нечем. — Пойдем дерзостью, — шепнула она на ухо Маэту, тоже осознавшему неловкость положения, — для начала — меняемся реверансами! Я — мужской, ты — женский. Или… я устрою им шоу! Такое, что они своим шампанским подавятся! — И тот, не меняя взгляда, ухмыльнулся и кивнул. — …Пенелопа, Пятая Дочь, под руку с Аланом Форье, герцогом де Бар, и наконец, Валери, Шестая Дочь, совместно со звездой небосклона дизайнерского искусства и журналистики, Максимилианом Ангрэмом Маэтом.       Время словно остановилось: вот Лера, вот Маэт, и они стоят, сжимая руки друг друга в ожидании того, кто же сделает первый шаг. Он еле заметно кивнул, и она шагнула вперед, на ходу сгибаясь в мужском реверансе. Публика затихла, ожидая реакции хозяина, но Лере уже все равно, она уже вкопала в землю традиции. В ее груди, где до сих пор был только трепет перед сбывающейся мечтой, теперь только азарт ее личного триумфа. Нет больше никого, кто мог бы ей помешать, только она, и шок, окружающий ее, и все нарастающий, видимый уже даже сквозь маски. В развороте выходя из поклона, она сделала почти полный круг, зазывающе взмахивая рукой, словно бы она держит в ней свет фонаря, под которым стоит. Легкие юбки, подорванные резким взмахом руки, окутали рядом стоящего Маэта, как-то особенно дико озирающегося на публику, и он поймал свою спутницу, наклонив над Землей, и заключил представление страстным поцелуем. Губы его касались только маски, но это уже никого не волновало, тем более — их самих. — Каменейте, падшие герои былого времени! — Лера еще раз взмахнула руками, поднимая полы платья, и медленно опустила их наподобие взмаха крыльев. — Бойтесь своих желаний, сильные мира сего! — Величественно, в тон ей объявил Макс. — Легенды древних эпох не подчиняются нынешним звездам! — продолжила Лера. — И не нуждаются в новых правилах! — закончил Маэт. Они глянули друг другу в глаза и в позах максимально гордых разошлись в разные стороны.       Казалось, весь мир, и правда, окаменел. Никто не мог выдавить из себя и слова, скованный взором Медузы, никто не мог двинуться, очарованный величием Орла-Посейдона. Все взгляды были вперены лишь в одного человека, чьи холодные глаза не могли определиться, кого же из триумфаторов проводить. Он не ждал этого, не был готов. Такого уважения к представителю столь знатного рода не проявляли слишком давно. Сципион Фонтен слишком привык к тому, что каждый, кто говорит с ним, вежлив и обходителен, и поэтому сейчас он только лишь ухмыльнулся, уставился в пустоту, и, махнув рукой, объявил: — Готовьтесь и открывайте двери, время начать.       Затихла музыка, лившаяся все это время неизвестно откуда, но тише, отнюдь, не стало. Шепот со всех сторон все нарастал, местами превращаясь в недовольный гомон, и Лера, насколько ей хватало знания французского, понимала, что среди аристократии сильно желание прогнать ее прочь. Но они здесь ничуть не значимее, чем она сама, и будь их сколько угодно, Сципион не рискнет доброжелательными отношениями с Исайей, и потому не рискнет выгнать ту, кому она сегодня уделила, пожалуй, больше всего внимания. Среди двора, где прямолинейностью обладают только шпаги, нельзя выжить, не разбираясь в сложных сетях, что связывают тех или иных людей, и нынешние аристократы, пожалуй, утратили эту способность.       Тем не менее, как бы ни было сильно осуждение, ликованием Леру и Макса одарили не слабее. Франция — страна вечной революции, а этот… перфоманс, чем он был, если не революцией, первой искрой перемен в закостенелом обществе? Лера никогда не осознавала, насколько приятно быть первым в чем бы то ни было, впереди всех. Сильнее и смелее всех. Она не успела даже дойти до конца мощеной дорожки, только и думая о том, чтобы ее каблук не угодил в выщерблину меж камней, как ее перехватили какие-то незнакомые ей люди, и увели прямо из-под носа Астории, приветственно ей улыбнувшейся.       Они смотрели на нее, все норовя коснуться маски, приподнять ее, увидеть истинное лицо Медузы, но ни у одного из них так и не вышло. Уж чем, а умением постоять за себя Лера никогда не была обделена. Тем было проще, что сама она вряд ли понимала и трети того, что было сказано новообретенными фанатами. Одеты они были, хоть и со вкусом, но одежда их, по виду, свое отжила уже давно, и потому ждала этой ночи в темном пыльном шкафу. «Ну, уж нет, лучше я буду простачкой в платье от-кутюр, чем вот такой вот… аристократкой», — подумала Лера, когда у одной из дам в до странного пышном розово-красном платье от резкого вдоха с треском разошлась шнуровка корсета. — Jeune Isaïe, перестань с таким шоком смотреть, — Робер подхватил ее за талию и повел в круг знакомых, — ты смущаешь мадам де Фарри, — шепнул он ей на ухо и с приветливой улыбкой кивнул сконфуженной даме. — Ты всегда теперь будешь так называть меня? — Лера выпуталась из его хватки, но, тем не менее, не думала отставать, — И вообще, я еще даже согласие не дала, — даже, в какой-то степени, обиженно продолжила она. — О титуле не было и речи, Валери, но ты не представляешь, насколько похожа и нравом, и статью на Мадам де Рейе в молодости, — он даже смотреть на нее не думал. Взгляд его был прикован к непринужденно болтающей о чем-то с четырьмя мужчинами Астории. — Ревнуешь, — ее ухмылка уж точно послужила бы поводом к опале, но и тут Медуза сыграла ей на руку, — хочешь, обращу их в статуи? Только тогда доставка этих камней до моей квартиры за твой счет, — она ткнула его в бок, отчего тот и не вздрогнул. — Знаешь, а договорились, — такого тона, хитрого, но в тоже время веселого, она еще не ждала от него, — отвлекай их, а я уведу «Блудливую Калифорнию» подальше от западного побережья. — Какие отсылки! Я по-хорошему удивлена, mon amie!       План удался на славу. Лера подхватила у официанта, который не на шутку перепугался собственной свободой, поднос с бокалами и понесла к той компании. «Смотреть на вино, не на меня, а то окаменеете!» — с усмешкой проговорила она, и начала выспрашивать у них что-то об этом вине, о Сципионе, о самом балу, даже не слушая завороженных мужчин. Все, на чем сконцентрировались чувства — Астория и Робер, уходящие во тьму, за угол имения, о чем-то кивающие друг другу. И только когда они скрылись, Лера, наконец, ощутила касание чужих пальцев за ухом, до дрожи знакомое и приятное. — Мы порвали всех, ma Médusa, — шепнул он, отводя ее от исполненных ревностью мужчин, — нас запомнят надолго. — Наш выход — только начало, mon Aigle, — ответила она ему, ничуть не стесняясь его объятий на людях, — мы еще удивим их. Их всех. — Терпение Сципиона не безгранично, — ответил он, закачавшись в ритме вальса под фонарем, — но что мешает нам найти его пределы? Нас здесь не держит абсолютно ничего… — Кроме твоего неумения танцевать, я правильно поняла? — носки его ботинок еле ощутимо касались ее каблуков, и только этого было достаточно, чтобы осознать, что он не видит нужной дистанции. А значит, не имеет опыта подобных танцев. — В общем и целом, — смутился он, — но еще вполне достаточно времени. Ты знаешь, я быстро учусь, — его губы едва не касались ее уха, возвращая к тому вечеру, когда они встретились второй раз, а он уже знал все ее уязвимые места. Он, и правда, быстро учится тому, что может быть для него полезно. Но будет ли это?       Они встали под фонарем, друг напротив друга, в ожидании, что тот, кто напротив, сделает первый шаг. Лера не привыкла к такому, и потому взяла его руку, положила ее на свою талию, свою оставила на его плече, а вторую вытянула в сторону — Макс последовал ее примеру. Осторожные шаги в три такта на счет Леры защелкали по булыжникам площадки, и Маэт, видимо, понял суть, простую и незамысловатую, понятную даже самому неодаренному умом дворянину своего времени. Никакой сложности, только близость, простота и непринужденная легкость, захватывающая их в этом танце. Полы платья Леры развиваются, и она словно летит, не отводя от Маэта глаз, опираясь на его руку. Несколько кругов, и вот уже он сам ведет, в достаточной степени поняв, что же от него ждут. Силы и уверенности. И он готов ее дать. — Вот так, а теперь… — клише из старых фильмов он итак прекрасно знал, и потому, не успела она скомандовать, как уже повисла на его руке, наклоненная в прогибе спины, –… а ты, действительно, быстро учишься, — удивленная пируэтом, медленно проговорила она, — давай еще круг.       Удивительно, но и это их занятие не осталось без внимания бомонда. Астория и Моро, в некоторой степени лишенные того лощенного вида, с которым прибыли сюда (из прически Саймонс теперь выбивалась пара неосторожных прядей, а губы Робера были заметно искусаны), но сами они, тем не менее, внимания на это не обратили, и присоединились к «Урокам жизни la petite Valérie», коими Астория смешливо окрестила все рабочие ситуации, когда Лера пыталась учить профессионалов их делу. Временами это было к месту, а временами…       И Мадам де Рейе с Люмьером не остались в стороне. Исайя только посмеялась, заметив две пары, кружащиеся в бесконечном танце под фонарем, глянула на Люмьера, который только устало улыбнулся и подал ей руку. И вот, их уже три. Пять дочерей со своими спутниками. Уже восемь. И вот, то один мужчина, то другой в этом безостановочном действе командует «пас», и перед глазами Леры начинают меняться кавалеры. Секунды промедления, смущения, и всем становится все равно, и танец продолжается. Продолжается, развлекая всех в него вовлеченных даже без музыки. Еще один шаг против традиций, еще одно заявление о безразличии к здешним порядкам.       Со временем и люди, совершенно Лере незнакомые, начали присоединяться к их действу. Вот те четверо мужчин со своими дамами, которых Лера отвлекала от Астории. Вот и мадам де Фарри в новом карсете со своим, видимо, мужем, таким же небогатым, но статным благородно стареющим мужчиной. И еще, и еще… площадки становится уже маловато. И в какой-то момент заиграла музыка, так же, как и на приветственном поклоне. Никто не может понять, откуда, словно бы прямо из-за спины, но спокойно, негромко и ненавязчиво. — Гораздо легче танцевать, Ma chérie, когда не приходится высчитывать ритм, музыка помо… — с облегчением сказал Маэт, когда их пара снова воссоединилась, но слова будто застряли в глотке, а сам он вытаращился поверх ее плеча, даже в кругу движений стараясь не отрывать взгляда от чего-то.       Среди столпившихся протестующих против столь вольных развлечений, под руку с женщиной в пышном бархатном платье цвета спелой вишни и маске с приколотыми к ней двумя пышными перьями, в полностью черном костюме без фрака шел мужчина, высокий и сухой, чье лицо скрыто необычной, привлекающей внимание маской. В ней были лишь отверстия для глаз, и ничего более, остальная ее поверхность, скрывавшая абсолютно все лицо, отражала даже теплый свет холодной тьмой. Она наводила страх, и с этим справлялась просто прекрасно. Совершенно непринужденно, не говоря друг другу ни слова, с ювелирным мастерством они вписались в круг танцующих, и Лере с Максом, которые стояли рядом с ними, оставалось только поразиться обыденности, но, при этом, четкости и выверенности движений. Словно бы этой парой пройдены миллионы балов, на каждом из которых они были триумфаторами, образцами подражания.       «Пас», — прозвучал голос Моро, и тот, нехотя, но следуя обычаю танца, отпустил Асторию, а Лера попрощалась с Маэтом одним только взглядом, не успев даже и моргнуть, как пугающая черная маска с ледяными синими глазами за ней оказалась напротив. Уверенная хватка и четкие шаги, завораживающий взгляд и ожидающее молчание — все это заставило Леру, словно мышь в кольцах змеи, безвольно следовать взгляду напротив, завороженно и как-то автоматически. Музыка заиграла громче, движения — быстрее, и словно даже сама площадка стала шире, впуская всех, последовавших за неизвестным триумфатором консерваторов. — Médusa appartenant à l'Aigle, — в какой-то момент раздалось из-под маски, и Лера словно ожила, взяла себя в руки. Танец их стал похож на противоборство. Она не намерена отдавать себя в руки неизвестному, — вот и вы, — продолжил он, когда Лера вернулась к себе самой. Словно он чувствовал ее саму. — А кто вы? — с вызовом спросила она в ответ, — Все, что в вас есть — глаза в пугающей пустоте. Женщина, силе которой не уступили только Бог и Герой, не станет поступаться лидерством перед безликим. — Я — все, что окружает тебя во тьме, Космос. Никто не сможет противиться мне, — парировал он, подсчитав такт ровно так, чтобы наклонить Леру лицом к все же оставшимся в протесте парам, наблюдающим за танцем. — Даже Космос можно заполнить, — Лера все еще ступала уверенно, отчасти, независимо, ожидая следующего «Пас», но его, как назло, не следовало, — огнем. — Ты разожгла огонь, Медуза, но, не поглотит ли он тебя саму? — она вызвала интерес Космоса. Она уже начала заполняться. — Я не боюсь огня, Космос, — усмехнулась она, когда все дамы в танцующем кругу вспорхнули в воздух на руках кавалеров. Как и она, — такие, как я и Орел, не имеют титулов и чести, в наших краях этот огонь затухнет от голода. — Космос отдает тебе честь, Медуза. Пустота статична и скучна, и лишь огонь, пришедший извне, способен ее встряхнуть. Уверен, что Медуза живет и под маской, сильная, независимая, яростная в своей, ни на что не похожей, чести. — А кто же вы, Космос, без своей маски? — Лера с интересом вгляделась в глаза за ней. Такие же прищуренные, как и у нее самой. Внимательные, заискивающие. — Пустота, правящая миром, — без сомнения ответил он, не ожидая следующего вопроса, — «Пас».       Она замерла, и вот уже Моро торопливо подхватывает ее, в своем же промедлении стремясь не наткнуться на соседствующих им Исайю с кем-то из кавалеров ее дочек. Лера не знала их в лицо, да и узнавать не собиралась. Робер же, тем не менее, хитро вывернувшись, закрутил ее, и вот они в привычном потоке, неторопливом и простом. — Согласись, его движения изящны, — начал он достаточно тихо, чтобы их не слышал никто вокруг, — да и жена его, знаешь, танцует просто прекрасно. Даже мне сложно было ее вести. — А кто это был? — Моро, очевидно, понимал больше нее, и удивления не выказывал, хоть и слова его были довольно льстивы, — Космос… какой-то странный. Рядом с ним все будто меркнет. — Ты, и правда, не поняла, — окончательно убедился он, — Сципион Фонтен, наследный владелец этого имения, Jeune Isaïe, и ты, так понимаю, не выказала ни капли почтения. Ты не перестаешь меня удивлять. — Кто?! — она чуть ли не крякнула от ужаса, — И я вот так… боже мой, меня точно вышвырнут вон, — обреченно проговорила она и выругалась несвязно на русском, чем заставила Моро пропустить испуганный кашель, — не бойся, все равно никто не услышал, да и даже если бы услышал… — Поверь, если бы ты была неугодна Сципиону, то уже стояла бы за воротами. Если бы стояла… — сказал он, задумался, и дернул головой, — в прочем, не важно. Если два бугая, — он кивнул на двух охранников, стоящих у ворот, но одетых под правило бала, — все еще не выдернули тебя прямо отсюда, то ты все делаешь правильно. Ну, или, хотя бы, терпимо, — он улыбнулся ей, и тут прозвучало «Пас» из глубины круга. Незнакомый, необычно высокий голос.       Вот уж с кем встречи она не ждала, так это с Люмьером, который за короткую секунду перехода успел улыбнуться ей в свойственной ему слащавой манере, подать руку и даже немного приклониться, потому как даже на каблуках Лера была ощутимо ниже. Да и он в обыденной жизни не казался ей таким великаном. Движения его были рваными, резкими, но он, тем не менее, держался в потоке, иногда лишь касаясь соседних пар — ширина плеч делала даже легкие осторожные движения громоздкими и тяжелыми на вид. Шаги его, тем не менее, в спокойствии отдающие щелчками железной набойки о камни, сейчас были и вовсе не слышны, словно бы он и вовсе не опирался на пятку. Кошачья походка, осторожная и совсем не подходящая его комплекции. — Что же ты стараешься углядеть в толпе? — вкрадчиво спросил он, поняв, что Лера смотрит не на него, а сквозь него. — Своего, — с нажимом произнесла она, — кавалера. Могла бы командовать, «Пас» прозвучал бы прямо сейчас, — что не скажи, а Люмьер ей не нравился. Уж слишком притворно-доброй казалась его натура. А как известно, чем добрее стараешься казаться, тем более гнилым оказываешься внутри. И уж что там, Лера разбираться точно не хотела, — меня своими манерами тебе не обмануть. — И кого же я, как ты выразилась, «обманываю»? — его смешила эта бравада, с которой Лера высказывалась в его адрес и не успела она начать что-то высказывать, как он продолжил, — то, что ты видишь, девочка, это моя работа, — вот этот тон она уже не узнала. Усталый, холодный, абсолютно пустой. Голос, который не хочется слышать, — И Исайя прекрасно это понимает. Ей не нужны мои проблемы, как и твои, Меры, Астории или чьи-то еще. Она хочет, чтобы кто-то помог ей разобраться с ее грузом, и если мне платят за это, то я с радостью оставлю свой багаж внутри своего дома, и вернусь к нему после работы. Так лучше для меня, лучше для Исайи. Да даже для вас всех, если подумать, — он встряхнулся, и голос его снова стал обыденным ей, — так что не воспринимай эту мину, как истинную мою суть, ma petite amie, ведь ты не хочешь знать меня настоящего. — Как и тебя-притворщика, — буркнула Лера, скорее себе под нос. В общем и целом, она поняла, что у нее нет причин для неприязни к Люмьеру. Хоть и эта неприязнь, потеряв корни, вовсе не торопилась исчезать. — Ах, да. Ведь сейчас моя очередь! — ухмыльнулся он, и громогласно объявил, — «Пас».       Череда спутников ее названных сестер, через чьи руки она прошла, не отличилась ровно ничем. Все они, до скучного любезные, пораженные нравом Медузы, дружелюбные и чопорно-замкнутые, стали словно бы одним человеком, одним слитным характером, в котором не находилось ничего, за что можно было бы зацепиться. Лере уже казалось, что и «дочери» Исайи видят в них точно то же — богатая партия, бездарная, пустая, но завернутая в красивый титул и прекрасные манеры. Словом, во все то, что для самой Леры не значило совершенно ничего. Скорее, это был холодный расчет Исайи, беспокоящейся о благополучии собственных дочерей, но благополучие это словно выужено из глубины веков, когда девушка сама по себе не значила ничего. И это, пожалуй, не казалось ей хорошей перспективой ее будущей жизни.       Музыка стихла, и танец остановился. Люди спокойной усталой толпой, обсуждая то, что не успели за время танца, двинулись в открывшиеся громоздкие двери имения, там их ждал фуршет, продолжение светской болтовни, возможно, рабочие планы. Наверняка, расклад, с которым Маэт предлагал ей ехать сюда, был не только в ее голове. Здесь собирается элита общества, элитарность которой, конечно, основана не только на громком титуле. За ним стоят индустрии, дела, приносящие миллионы, и где же зарождаться связям, если не здесь? — Максимильян! — мужчина, силуэтом своим похожий на бочку, к которой топорным способом приделали конечности и голову, подхватил под руку Маэта, стоящего рядом с Лерой, и повел в сторону, высказывая свое восхищение его журналистской работой. Лера же осталась стоять одна, в компании, разве что, бокала красного полусухого. — Валери, — голос, отдаленно знакомый, строгий, прозвучал за спиной, и Лера нехотя обернулась, понимая, что ей уже не занять кресло, которое она приглядела минуту назад, — удивлена, но твой «бунт» возымел эффект. — А, Мера, — Лера выдохнула, развернувшись и увидев перед собой старшую из дочерей Исайи, — я бы не пожалела, даже если б это обернулось полным провалом, — рассудила она, сделав небольшой, дозволяемый этикетом, глоток вина, — хоть это и была моя детская мечта, мне здесь не место, потому я бы не огорчилась, даже окажись я за воротами еще после поклона. — Мы с сестрами решили расположиться на веранде. Если желаешь, можешь присоединиться, — она невесомо улыбнулась, кивнула, щелкнула краем своего фужера о фужер Леры, и пошла к выходу на дальней стороне зала.       Подумав, что делать все равно нечего (да и примеченное кресло уже занято), Лера двинулась следом за ней, с нарочито холодным взглядом оглядывая попадавшихся по дороге новообретенных воздыхателей. Медуза собирает взгляды, она жаждет внимания, но сама не даст ответа, ведь иначе она потеряет то, что притягивает к ней — холодный яркий свет, слепящий и парализующий, притягивающий, но не уничтожающий. Они — мотыльки, а она — отблеск луны на снегу, и как только ее огонь потухнет, они разлетятся. Пусть жаждут ее внимания, пусть идут следом за ней, а она так и останется тем, что убьет их, стань они слишком близко.       Широкий круг из кресел, таких же, как и то, что так манило к себе в бальном фойе, где, вопреки величавым манерам, в до странного одинаковых позах, сидели ее «сестры» со своими спутниками. Мужчины сидят в креслах, как подобает, а девушки — поперек, на их коленях, рукой обвивая шею своего спутника. Это поразительное единодушие даже пугает, но Лера им этого не покажет. Смущение — удел легковерных, а она не из таких. Медуза так точно. — Дамы, мужчины, — она кивнула, опускаясь в свободное кресло. Вальяжная поза, руки на подлокотниках, одна нога на другой, и взгляд из-под маски — спокойный, хозяйский, — итак, как вам… перфоманс? — она старалась подобрать слово максимально нейтральное, словно бы все это было запланировано заранее, и теперь лишь притворено в действие, — смею вас заверить, Сципион Фонтен остался доволен. Как он выразился, иногда не помешает «встряхнуть» пустоту чужой манерности.       Все шокировано загляделись на ее спокойствие, и спустя, наверное, минуту напряженного молчания, набросились на нее с расспросами. Разговор вышел непринужденным, живым и развивался сам по себе, не стихая и на минуту. Лера же, все чаще, слышала в голосах сестер до странного знакомые ноты, словно бы это не какие-то девушки, которых она видит первый раз, а ее подруги — Беллатрис и Клэр. Только вот… в общении с людьми Лера привыкла подмечать мелочи, присущие другим людям. Поведение, походка, жесты-паразиты, любимые слова — этого всего не было в Буэне и Пенелопе, хоть и говорили они голосами очень похожими на голоса ее подруг. Лера попробовала и написать сообщение в «Крысиную нору», и окликнуть их по имени ненароком, но и телефоны молчат, и они не откликаются. «Вино делает свое дело», — решила она и отбросила эту мысль, снова вливаясь в разговор.       Ночь подходила к концу, и вот, на востоке, за бескрайним полем, вид на которое открывался из окна четвертого этажа особняка, куда Лера, сама того не ожидая, забрела в разговоре с Максом и еще одним человеком, восхищенным и работой Маэта, и бунтом Леры, разгорался рассвет. Небо голубеет, светлеет, и небольшое зарево уже отбрасывает особенно заметные в густой тьме тени. Леру удивляло, что ни один этаж, помимо первого, не освещен, но сама она довольно скоро привыкла к тьме, разбавленной, разве что, иллюминацией бального зала, вытянувшегося до самой крыши в своей высоте. Она уже не думала ни о чем: ни особенности планировки, ни речь Маэта и его спутника, ни сам рассвет, который, тем не менее, удивил своим столь ранним приходом — ничего уже не давало ей того чувства, которое захватывает ее изо дня в день, когда ныряет в работу. Ее мечта исполнена, и уже ни раз за эту ночь — еще трижды гости собирались то на Вальс, то на Польку, то на Сотен, и всему этому приходилось в сжатые сроки учить Маэта. На последнем он сдался, и отдал ее в руки Робера, который, к удивлению всей их компании, казался чуть ли не бодрее, чем по их прибытии. Астория осталась в компании Макса созерцать уверенность движений своих спутников, обсуждая работу за неспешными глотками белого сладкого вина, которое начали подавать ближе к четырем часам утра.       Исайя в этой партии танцевала со Сципионом, жена которого, к слову, оказалась женщиной умной и совершенно, к удивлению Леры, не одержимой снобизмом и чопорностью своего мужа. Тем не менее, после второго танца она обошла тех гостей, с кем была знакома, перебросилась с каждым парой фраз, и удалилась, как заметила Астория, «подальше от истинного невежества». Лера успела даже подумать, что ошиблась в собственных выводах на счет Госпожи Фонтен, но тут двери распахнулись, ударив о ближайшие колонны, и в зал вошел высокий молодой мужчина в полумаске, скрывавшей не верхнюю, а нижнюю половину лица, и походящей, как подумала Лера, стараясь разглядеть издалека, на полубезумную улыбку, только нанесенную на керамику. Волосы, уложенные в стилизованный вихрь, распахнутая чуть ли не на половину шелковая черная рубашка с закатанными рукавами, и невысокий паренек, одетый во все красное, статный и тонкий, которого он вел рядом с собой, придерживая за талию. «Эскорт, как он есть», — решила Лера, но вопрос свой, тем не менее, не озвучила, потому как ее это особо не волновало. Его даже не представили, хотя этого атрибута была удостоена даже их с Маэтом пара. «Не стоит даже разбираться в этом», — решила она и вернулась к разговору с Этель, которой страсть как захотелось обсудить всех и каждого, здесь появившегося, только и успела мадам Фонтен обмолвиться о том, что хотела бы познакомиться с ней поближе и удалиться. — Этот… терпеть его не могу, — высказался Маэт, когда они, наконец, остались одни. — А? — Лера уже чувствовала, что Морфей назойливо давит на плечи, — ты про этого парня с эскортником? Я устроила бунт перед народом, а он наблевал королю на туфли, и остался этим доволен. Отвратительно. — Мехмет проявляет пренебрежение, кажется, ко всему, что не он, — Макс немного перебрал с вином, а учитывая, что в последнее время пить он перестал совсем, грань была чертовски тонка, — мерзкий тип. — Поехали домой, а? Честно, если моя мечта детства исполнится еще хоть раз, я остаток жизни буду бояться мечтать! — она даже притопнула, чем, видимо, всполошила тех, кто находился этажом ниже, за что и почувствовала немедленный укол совести. — С тобой хоть на край света, mon amour, — он пьяно улыбнулся ей, и, взяв за руку, повел вниз.       Круг прощания затянулся еще чуть ли не на полчаса. Пока Лера обходила тех, с кем хотела попрощаться, Маэт подсел к Саймонс, которая уже тоже держалась из последних сил, они оперлись друг на друга и, сказав «au revoir» всем манерам, задремали на потеху проходящим мимо них. — Мадам, — обратилась она к Исайе, что стояла у входа, наслаждаясь прохладным ночным ветерком, — мы с Максом хотели бы откланяться. Вы позволите… — она и сама уже с трудом подбирала слова, лишь бы не зевнуть в этой проклятой маске, которая уже полвечера только и делает, что норовит соскользнуть с лица. — Что ты, доченька, — голосом совершенно трезвым, но оттого не менее сладким и разморенным, почти пропела она, — конечно! Одно лишь «но», — вот тут-то Лера поняла, что Исайя вовсе не трезва, хоть и старается казаться таковой, — Космос хотел бы поговорить с тобой на прощание. Найди его, а я распоряжусь подготовить вам машину, — закончила она и неловко икнула, прижимая руку к груди, — прости, девочка, я не рассчитала, сколько бокалов мне допустимо выпить за этот вечер. — Вы такая не одна, Мадам, — улыбнулась она ей, и сама для себя подметила, что так улыбалась только своим родителям, а сама указала на дремлющих друг на друге Макса и Асторию. — Это был волшебный вечер, Мадам, я запомню его на всю жизнь. Спасибо, что привели меня сюда. — Не за что, Валери, это мой долг — сделать так, чтобы все мечты моих дочерей были исполнены, — ответила она все в той же счастливой улыбке, а Лера только кротко кивнула, благодаря Медузу за то, что та не умеет краснеть.       Сципион сидел в саду, за столиком, которого, Лера могла поклясться, не было там еще час назад. Хотя, чему тут удивляться, по указу Его Сиятельства любой работник здесь на голову встанет, и в таком положении продолжит выполнять свою работу. Должно и сказать, что утро встречал здесь не он один — вместе с ним, с опорой одного плеча на фонарь, в кресле напротив вальяжно развалился вульгарный антипод Медузы. Он гладил по голове своего спутника, а тот, словно безвольная кукла, в совершенно неестественной позе откинулся на спинку кресла и буравил пространство перед собой отсутствующим взглядом. Тем не менее, состояние его ничуть не пугало ни Сципиона, ни Мехмета, ни тех, кто проходил мимо. Разве что, Медуза сама окаменела, словно бы увидела в этом мальчике себя — бурное течение жизни порой захватывает ее, а она, пораженная его напором, и не старается сопротивляться. Временами она такая же марионетка на нитках тех, кому она полезна.       Не время цепенеть, тем более, что они так и не обратили на нее внимания, скрытую густым полумраком. Приосанившись, состроив лицо, достойное Медузы, благоговейно сложив руки в замок на животе, она вышла из тени, отчего Мехмет встрепенулся, парой движений растолкал паренька, и поднялся со своего места. Одного его взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько широка улыбка, скрытая под маской, и поклон, отданный Медузе, был, кажется, чрезмерно услужлив. Лера же, усердно стараясь скрыть омерзение, кивнула в ответ и прошла к освобожденному креслу, словно бы показывая, что большего внимания тот не достоин. — Мой дорогой Космос, — начала она, и в ответ на это Мехмет засмеялся и повел паренька в сторону имения, — мы с Орлом были потрясены и польщены тем, что были приглашены на ваш бал, — в ее состоянии, где не проследишь грань между опьянением и усталостью, льстить было куда легче. «Так вот почему аристократы постоянно пьют вино!» — подумала Лера, и все же продолжила, — но сейчас мы вынуждены откланяться. Все же, какими бы легендарными не были маски, за ними простые, — она четко выделила это слово, — люди, и силы их не безграничны. — Sirius de cette nuit, — и в его голосе сквозила усталость, — Космос был рад вместить такую звезду. Но, перед тем, как нам придется проститься, не желаете ли вы поработать со мной? Мадам де Рейе утверждает, что эта работа будет вам по плечу, а тем, на что способны ваши мысли и идеи, без сомнения, поражен не один лишь я. Что вы скажете? — Лера вдруг поняла, чем был необычен его обыденный голос. Он сквозил скукой. Сейчас же ее не было, и потому контраст ощущался особенно ярко. — Увы, Космос, хоть я и полна уважения к вам и вашей жизни, я вынуждена отказать. Я верна, и верность мою не купить. Простите, если огорчила ваш вечер, но я не могла ответить иначе, — она поднялась, поклонилась, придерживая полы платья, и пошла к особняку, не дождавшись дополнительных, но столь бесплодных, убеждений. В своем ответе она была уверена, как ни в чем другом.       Мехмет стоял у двери, рыская хищным взглядом по аллеям. И когда взгляд его уцепился за ее фигуру, устало бредущую во тьме, сам он оживился и живым шагом пошел на встречу. — Медуза, — голосом, полным интереса, он почти пропел ее имя, — нас не познакомили. Даже не постарались. Все же, две звезды этого вечера должны знать друг друга, хотя бы самую малость. — Смею заверить, — не скрывая своих чувств по отношению к нему, начала Лера, не сбавляя шага, — звезда здесь одна, и яркость ее не сравнить со светом болотного гнилья. Вы знаете меня, я не знаю вас, и эта ситуация меня более чем устраивает. — Мехмет Аль-Хиарим, приятно познакомиться, Медуза. А кто же вы, там, под маской? — спросил он, но руку протянуть не посмел, потому как и без лица было понятно, что она этого не потерпит. — Под маской Медузы — женщина, которая занята и верна. К тому же, не питающая слабости к столь вульгарным павианам. Пускай вас веселит та кукла, которую вы привели с собой, а меня оставьте. — О, моя дорогая, откуда столько агрессии? — он старался идти вровень, но не успевал даже за ее обычным шагом, потому как был, видимо, довольно пьян, — Что мешает нам с вами закончить этот вечер в шикарном отеле? Уверен, мы оба останемся довольным такой развязкой этого наискучнейшего мероприятия, — тон его становился все подобострастнее, и Лере уже надоело это слушать. — А вы не павиан, Мехмет Аль-Хиарим, — ухмыльнулась она, одергивая руку, которую тот вознамерился поцеловать, — вы свинья. Редкостная грязная беспринципная свинья. Вы мне омерзительны, и только этого достаточно, чтобы отказать. Тем более, что я верна своему Орлу, и не собираюсь разменивать его величие на скотство такого, как вы, — высказала она ледяным спокойным тоном, отчего это подействовало с особой силой. Он, словно ошпаренный, отшатнулся, посмотрел на нее волком, и поплелся куда-то в ночь. Лера же ощутила себя не то, чтобы Медузой. Героиней, которой всегда хотела быть. Дерзкой и бесстрашной.       Макс все на том же месте, рядом Астория, и на краю дивана, рядом с ними, о чем-то в полголоса разговаривая с Люмьером, устроилась Исайя. Моро подоспел к тому же времени, поднял Асторию на руки, устроив ее голову на своем плече, Макс проснулся, и они все вместе двинулись к выходу. Как выяснилось, все остальные дочери Исайи уже давно отбыли, и остались лишь они, медленно бредущие к открывающимся воротам по центральной аллее. — Что ты ответила Космосу, моя дорогая? — спросила Исайя, когда подъехала машина Леры и Макса. — Я отказала, Мадам. Работу с вами я, пожалуй, не обменяю ни на одну другую, — стараясь не смотреть на Исайю, ответила она, — благодарю вас за такую возможность, но я не могу вот так распрощаться с вами. — Ты поражаешь меня снова и снова, дочка, — совершенно мягким тоном произнесла она, — мое сердце согревается от мысли об этом. Поезжайте, я, пожалуй, еще немного задержусь. Лера коротко кивнула, села на свое сиденье, скинула с себя каблуки и надоевшую маску, и, только машина двинулась, улеглась на коленях Маэта. Этот вечер был выматывающим настолько, что стоило Максу с улыбкой заглянуть в ее глаза и сказать «спокойной ночи», как она отключилась. В деревне у горизонта громко закричал петух, и в его крике Медуза перестала существовать. И этому Лера точно была рада.

***

2 года назад

      Она не была одна. Рядом с ней были все те, кого она, пожалуй, могла считать друзьями. Семьей, обретенной вдали от семьи родной, настоящей. Те же, вопреки всему, приезжать отказались. Она нуждалась, она просила со слезами на глазах, и готова была оплатить каждую секунду их пребывания здесь. Но они не смогли пожертвовать и тремя днями своей жизни, чтобы поддержать дочь, жизнь которой разваливалась на части. Жизнь, которую хоронят в закрытом гробу.       За этот год она привязалась к Максу, она привыкла к его любви, ненавязчивой, мягкой, но настоящей. И казалось, уже любила в ответ, но… одно утро, в котором она задержала его в постели, ленивое, спокойное, которое обернулось для него спешкой, оборвало все. Авария там, где ее быть не могло, водитель, которого так и не нашли, и больше сорока переломов только на позвоночнике. Он не мог выжить, и за это Лера не сможет себя простить. Ведь если бы не она, то его бы не было там, и сейчас ее бы не было здесь, и это идиотское солнце не слепило бы ее заплаканные глаза. Жизнь течет так, как текла и «до». Для всех, кроме нее и Макса. Здесь собралось немного людей, но никто не мог помочь ее горю. Заполнить жизнь тем временем, что им уже не суждено провести вместе.       Одна только мысль, что она вернется домой, а он не встретит ее ленивыми объятиями на пороге, заставляет отменить команду гробовщикам. Гроб не опустится на дно, Монмартр не примет в свои владения его тело, пока Лера не найдет в себе сил, чтобы отпустить его. Пока каждая ситуация, в которой они могли бы быть вместе, каждая минута каждого дня, где они были вместе, не будет отпущена. Прожита, пусть и мысленно, но уже без него. — Максимильян всегда был… — начала вдруг невысокая женщина, что стояла рядом с Лерой. — Откуда вам знать, каким он «всегда был»?! Да он ни слова от вас не услышал за двадцать лет! Как вы можете даже думать, что знали его?! — Лера вспыхнула, словно спичка. Спичка в пожаре. — Как вы може… — женщина, мать Макса, в шоке чуть ли не падала в обморок, а мужчина, который был куда ее выше, и лицом очень похожий на Маэта, его отец, подхватил ее. — Я могу! Могу, потому что была с ним куда больше, чем вы оба, вместе взятые! Он шел за мечтой, и за это вы отреклись от него! Какое право вы сейчас имеете вот так считать, что знали его?! — Дорогая моя, время проснуться, — Исайя осторожно огладила ее голову, и все эмоции до одной словно выветрились из головы. Все, кроме холодной расчетливой ненависти, — для горя еще найдется время. — Опускайте, — ледяным тоном скомандовала Лера, взяла горсть земли, и бросила вслед опускающемуся гробу, — я полюбила тебя, mon aigre. Ты должен это знать. — Ведьма, — словами, полными презрения, отец плюнул под ноги Исайи и повел его мать к ближайшему выходу, — не дала девочке погоревать. — Я знаю, что нужно моей дочери, — совершенно спокойно она ответила ему в спину и приобняла Леру, отводя в сторону, — тебе станет лучше, доченька, только дай себе время. — Спасибо, Мадам, — ответила она, уже ощущая, как ревущая печаль скребется на задворках сознания, — кто-то еще…       Лера стояла и смотрела, как все, для кого он значил хоть что-то, подходят, говорят что-то, прощаясь, и от этого ей становилось легче. Горе нужно делить с кем-то, его нельзя нести одному. И с каждой горстью земли, что ударялась о крышку гроба, ей становилось все легче, спокойнее и проще. Траур пройдет, печаль растворится в рабочих буднях, в вечерних лекциях, на которые он ее подтолкнул. Лера вдруг почувствовала, что закончить это обучение — ее долг. Последний долг перед Максом. Получить то, с чем она сможет считать себя кем-то. Значить что-то, отдельно ото всех, кто есть в ее жизни. Стать, наконец, независимой. От чужого имени. От чужого статуса. От чужой любви. От всех, кроме себя самой.       Памятник установлен, могила облагорожена. Здесь больше нечего делать. Не будет никаких поминок, не соблюдены никакие традиции. Единственное, о чем обмолвился однажды Макс — желание, чтобы на его похоронах все напились до такого состояния, чтобы забыть даже его самого. Бутылка его любимого «Амонтильядо» прикопана у памятника, как последний ему подарок, а еще пара таких же выпита вечером, на пару с Асторией. Лера не впадала в истерику, не билась о стены и не страдала в классическом понимании слова, нет. Она пила, вспоминала его, еще пила, и в какой-то момент ей начало казаться, что все это сон, что завтра она проснется рядом с ним, в диком похмелье, и начнет запивать спасительные обезболивающие огуречной водой, а потом снова пила. Солнце уже закатилось, как и ее желание оставаться в четырех стенах. Она выполнила желание Макса, напившись до полуопустошённого сознания. — Мы идем по клубам! — на чистом русском заявила Лера, и подруга, даже не понимая, что ей предлагают, но разобрав слово «клуб», довольно согласилась.       Она забывала его. Забывала себя сегодняшнюю. Себя с того момента, как все произошло. Она не виновата ни перед кем, ей больше не о чем страдать и не в чем каяться. У нее больше ничего нет, только она настоящая, совершенно пьяная, но ощущающая ритм музыки, силы, щедро дарованные винным богом, и плечо подруги, за которое Лера будет готова благодарить ее остаток жизни.       Темнота во вспышках гибнет все чаще, воскресая вновь, но Лере плевать и на это — ее глаза закрыты, уши слышат только музыку, и все, что ей нужно, танцевать, не думая ни о чем, радоваться тому, что она здесь и сейчас. Нигде и никогда больше. Секунды сливались в минуты, а те — в часы. Треки менялись, один за другим, и скоро вообще перестали быть значимы. Но в какой-то момент пропали и они. Она пропала, растворившись в том угаре, который создала для себя сама.       Солнце слепит. Дикая жажда накрывает, стоит только открыть глаза или вдохнуть горячий воздух своей квартиры. Она дома, и это уже хорошо. Только вот дома она не одна. Асторию увез Моро, в этом она уверилась, когда увидела сообщение от него, что они в целости и сохранности добрались до дома. Она осталась одна, совершенно смелая и бесстрашная, и ночь для нее, видимо, не обернулась ничем плохим. Ничем, кроме до тошноты знакомого тела, вальяжно развалившегося на подоконнике кухни. — Выметайся вон! — закричала Лера, и тут ее сразила головная боль. Словно бы она умудрилась выстрелить себе в висок, и теперь от любого громкого звука пуля в ее голове дребезжит, перетряхивая мозги вместе с собой, — Пошел отсюда! — Вчера ты была совершенно другого мнения о моем здесь присутствии, — он даже не двинулся. Даже не посмотрел на нее, — и больше я верю тебе вчерашней, нежели сегодняшней. — Я вызываю полицию, — обреченно заявила она, — еще арабской аристократии мне не хватало похмельным утром! — С чего ты взяла, что я аристократ? — усмехнулся он, но все же спрыгнул с подоконника, на ходу цепляя какую-то полупрозрачную рубашку со спинки стоящего рядом стула. Там же нашлись и трусы с брюками. — Иные не являются на балы, тем более, к семейству Фонтенов, — огрызнулась она, но телефон все же отключила, — собирай свои манатки, а не разглядывай меня, будто я икона писаная! — Ты была на балу Сципиона? — с еще большим интересом спросил он, подходя ближе, — И кто же ты? — с издевкой спросил он, выговорив ее короткое имя на французский манер. Вот так «Валери» превратилось в «крысы». — Та, кто десять раз пожалела, что не оторвала тебе голову еще там, — прошипела она, сжимая кулаки, — через минуту я вызову полицию и заявлю об изнасиловании. Поверь, с нынешней повесткой тебя не спасет даже наследный эмир. Так что время напрячься, Мехмет Аль-Хиарим.       Видимо, и это его не проняло, и он с видом скучающего философа принялся допивать свой кофе, оставленный на столе. Его совершенно не страшило ничего из того, что Лера могла ему предъявить. Он не смотрел на нее, да и никуда, в общем-то, не смотрел — видимо, и его мучило неслабое похмелье. И когда Лера, простонав, полезла в ящик за обезболивающими, он, наконец, проснулся. Подошел к ней сзади, приобнял и выхватил из руки оторопевшей девушки блистер, который она нашла с трудом. Все это время он шептал что-то на непонятном языке, но к тому моменту, как он отпустил, ее голова уже совсем не болела, а вот он сам принял вид абсолютно больной. Загорелая кожа словно стала на пару оттенков бледнее, очертились тени под глазами, сползлись к переносице ресницы. Лера шокировано смотрела на него, но, что бы он ни сделал, своего похмелья она больше не чувствовала, и за это была ему благодарна. Возможно, не такой он и отвратительный, каким хочет казаться. — Полчаса, — сквозь зубы выдавил он и проглотил пару таблеток, — и ты сможешь, наконец, про меня забыть. — В холодильнике осталась еда, — бросила Лера, — ключ у двери на стене. Если уйдешь раньше, чем я вернусь, оставишь под ковриком. Я пробегусь. Au revoir, Мехмет.       Сборы не заняли и пяти минут, и вот она уже бежит по полупустым улочкам усталого города. Утро субботы, пожалуй, самое «мертвое» время среди всей остальной недели, и привычный строй жизни этому способствует как ничто другое. Она знает, куда бежит, знает, где проведет, по крайней мере, двадцать минут каждого своего дня ровно до того момента, когда проснется утром и поймет, что сердце уже не болит.       Лера всегда считала кладбище местом исключительно темным. Все же, там собирается вся скорбь, горе и боль тех, кто похоронил кого-то. На родине было именно так. Русское кладбище — дом покойников, и туда не придут за иным, чем в гости к тем, кто покоится в этой земле. Здесь же… оно больше похоже на парк. Такие же бегуны, как она, спокойно прогуливающиеся люди, небольшие компании самых разных возрастов — все они не видят ничего зазорного в том, чтобы провести какое-то время в месте с живописными видами, чистым воздухом, словно бы вне города внутри самого города. Здесь спокойно, почти тихо. То, что нужно.       Бутылка «Амонтильядо» полупуста, но стоит на месте. Даже так, словно бы никто не доставал ее из земли. Лера дрогнула от мысли о материальности покойников, но потом… возможно, это и к лучшему, так она не будет считать себя сумасшедшей, разговаривающей с камнем. — Я дура, наверное, да? — усмехнулась она, усевшись сбоку от памятника и привалившись на него головой, — представляешь, запомнила, что ты сказал, напилась твоим любимым хересом до состояния совершенно животного, поперлась с Асторией по клубам, ведь этим двум крысам все некогда, — и правда, в последнее время подруги совсем отдалились от нее. Она перестала их встречать и на работе, а скоро Астория и вовсе сказала, что им с Моро придется искать новых ассистентов. Они пропали из ее жизни, хоть время от времени все же появлялись в «Крысиной норе», — и в какой-то момент тумблер щелкнул… и вот я просыпаюсь в нашей кровати, выхожу на кухню, а там… Мехмет, вашу французско-арабскую! Я думала, челюсть уроню! Стыдно даже.       Она замерла, заметив проходящих по этому ряду людей, подождала, пока они отдалятся. Пролистала ленты соцсетей, и успела ужаснуться количеству опубликованного за ночь. В общем и целом, ничего постыдного, кроме последней фотографии, где она, с бутылкой бог знает чего, откидывается назад, в руки двух полуголых парней. «Какие красавчики», — она даже присвистнула, а потом свист перешел в чих, и вот она уже потирает затылок, которым умудрилась приложиться о могильную плиту. — С тобой не сравнятся! — рассмеялась она, но фотографию все же удалила. Что не говори, но в проявлениях ревности Макс превращался в того еще тигра, хоть и не заявлял свои права, а скорее практикой доказывал, что, пока она с ним, чисто физически ей не был нужен кто-то еще, — а ты тоже, думается мне, хорошо устроился! Мало ли тут мертвых красавиц похоронено, а тебе тут с ними целую вечность тусить! В общем, не о чем горевать. Хотя, будь ты со мной, все было бы куда лучше, — легкий ветер подул прямо в лицо, отчего несколько прядей выбились и легли Лере на лицо, и она решила сдуть их. В который раз подобное происходит, а она все не может понять, что это так не работает. И такие случаи не переставали смешить Макса, — вот ты опять! Уйду от тебя, дурака!       Лера уже поднялась, но стоило ей сделать шаг, как сзади за ее ногу что-то уцепилось. Маленькими коготочками цепляя ткань штанов, оно полезло вверх но не минуло и колена, как с жалобным писком грохнулось вниз. Маленький щенок, больше похожий на одуванчик, все вертелся на земле пытаясь встать, и не переставал тявкать. Попытки его не увенчались успехом, и тогда Лера подняла его. Подняла и обомлела — его глаза… такие осмысленные, такие же ярко-зеленые. «Плевать, чей он там был, если и был! Теперь мой!» — подумала Лера, огладила памятник на прощание, сунула дрожащего щенка под толстовку (утро случилось на редкость холодное), и побежала по направлению к дому, поддерживая рукой новообретенную удачу.       Ей так хотелось верить, что это Макс. Пришел, переродившись таким вот милым пушистиком, чтобы остаться с ней. Пришел, потому что еще любит ее, и смог пронести это чувство даже через смерть. Его глаза словно человеческие, смотрели на нее с такой же надеждой, как и Маэт смотрел ей вслед, когда признался в своих чувствах. Щенок укачался и засопел, и Лера сбавила шаг, стараясь не разбудить нового друга. Она прогуляется подольше, отдохнет от первого разговора с могилой, щенок отдохнет, а Мехмет, скорее всего, испарится из ее квартиры. Желательно, и из жизни тоже. Пожалуй, навсегда.       За углом дома она заметила огромный нос внедорожника, неуклюже торчащий из соседней подворотни. В обыкновении своем такими пользовалась Исайя, не упускающая и единой возможности показать в быту размах своей натуры. Собственно, Лера не ошиблась в своем предположении, потому как у парадной двери, словно бы это его дом, на лавочке вальяжно развалился Люмьер. На коленях его, словно старая знакомая, развалилась соседская кошка, не обратившая совершенно никакого внимания на Леру. Все так бы и кончилось, да и Люмьер, видимо, успел отключиться в ожидании, но проснувшийся за пазухой щенок звонко гавкнул, и кошка, подскочив, выпустила когти, чем наделала отметин на брюках, пошитых, видимо, из золота — Люмьер громко выругался, проснувшись, и скинул животное со своих ног. — Уж и не думал тебя дождаться, — он собирался улыбнуться ей, но потом вспомнил их бальный разговор, как вспоминал каждый раз, когда им приходилось взаимодействовать один на один, и оставил эту идею, — Мадам де Рейе сказала, что подождет тебя в квартире. — И она здесь, — выдохнула Лера. Нет, она ничуть не огорчилась приездом Исайи, но день ее вообще не был распланирован на какие бы то ни было рауты или рабочие выезды. Вообще, суббота всегда была ее законным выходным, — ладно, спасибо, что предупредил. Не прилизывайся, так тебе идет гораздо больше, — заметила она, когда Люмьер принялся убирать растрепанные кошачьей побудкой волосы. — Ma petite amie, — он улыбнулся ее словам, и все же отпустил свои попытки совладать с волосами, — не заставляй Мадам ждать.       Мехмет, к великому сожалению всего мира, убраться не пожелал. Они с Исайей, словно старые друзья, говорили о чем-то в полголоса на кухне, видимо, опустошая запасы Лериного кофе. Она прошла в ванную, вытряхнула щенка в душ, скинула с себя всю одежду и залезла следом за ним. Оба они, мокрые и более счастливые, чем десять минут назад, вылезли оттуда, поражаясь тому, насколько похолодало вокруг. Словно посреди этой весны вдруг случилась локальная зима. Причем зима не здешняя, а крепкая среднеуральская, коих за жизнь Лера повидала достаточно, чтобы не спутать ни с одной другой. Изо рта вырываются клубы пара, змеевик еле греет. Словно бы соседи сверху решили залить ее квартиру жидким азотом.       А голоса за стеной стали куда громче, и к ним добавился третий, до страшного знакомый. «Космос… здесь?!», — Лера чуть ли не впрыгнула в халат, который, слава локальному отоплению, не обледенел, подхватила щенка и вылетела из ванной. Разговоры на кухне оборвались, и теперь все вслушивались в шокированное дыхание Леры. «Что тут происходит, вашу мать?!» — на звучном русском выговорилась она, и в глазах двух из трех прибавилось удивления. Мехмет с языком был явно не знаком, потому принял это за очередную ее угрозу. — Валери, — Исайя поднялась со своего стула. Голос ее выражал крайнюю обеспокоенность, — я ждала тебя. — Вы… да, знаю, виделась с Люмьером у дома, — признала Лера, переходя на спокойный французский, — С тобой и так все было ясно, павлин, — она глянула на Мехмета, — а вы, мсье Фонтен… чем обязана вашему визиту? — До меня долетели вести о том, что мои древние знакомые собрались вместе, и я посчитал, что тоже могу присоединиться к ним, — ничуть не смущенный, как оказалось, положением дел, ответил он, — Валери, у вас не найдется стула? — Прошу простить, эта квартира рассчитана на двух проживающих. Лишнего не держим. Могу предложить пройти в… а, нет, не могу, — мысленно она надавала самой себе затрещин за то, что чуть не пригласила сердцевину здешней аристократии в место, которое можно окрестить гордым именем «Содом». Комната отпадает, — возможно, кабинет вместит нас всех, — подумала она, — присесть вы все точно сможете.       Скрепя сердце, Лера открыла эту дверь впервые со времени смерти Макса. Он презирал порядок, и в фигурном хаосе чувствовал себя куда лучше, но эта комната словно была исключением из правил. Он даже пыль убирал тут сам, да и оборудовал ее сам, так, как хотел. Глухие ставни на окнах, хороший стол, удобное кресло — ценил атмосферу. Она помогала ему творить. Небольшой кожаный диван, куда он все же умудрялся укладываться, когда уставал сидеть за столом. Длинная висящая под потолком книжная полка, забитая всякой всячиной, от трудов Макиавелли до стопок комиксов. Лера даже не пыталась разбираться в том, зачем они ему нужны, но это было его место, и лезть туда она не смела. Эту вытянутую комнатку, имеющую в полном охвате квадратов шесть, он переделал из полузаброшенного гардероба (зачем там были окна, Лера так и не уразумела), и это стало, пожалуй, главным его следом в этой, уже принадлежащей Лере, квартире. — Все, что не рабочий стол, в вашем распоряжении, господа, — ответила она, — принесу вам кофе, и оставлю вас на этом. Простите, но на ваше появление я совсем не рассчитывала. Ну, что, Сидон, пойдем, найду, чем тебя покормить, — сказала она, потрепав щенка, развалившегося на ее руке, как младенец. Имя просто пришло ей в голову, она даже секунды не размышляла над этим. «Посейдон» звучало бы громоздко и помпезно, а это… емко, и сохраняет смысл. Самое подходящее и правильное. — Мы надеялись, что вы присоединитесь к нам, леди де Рейе, — обратился к ней Сципион, когда перед ними на небольшом журнальном столике оказался поднос с чашками. Исайя словно с вызовом глянула на Леру, словно ожидая, поправит ли она Фонтена. И теперь ее ожидала только полная удовольствия улыбка. — Не могу, — ответила Лера, ничуть об этом не сожалея, — я хотела бы заняться домашними делами, которых в моем графике копится неимоверная гора, — она хлопнула в ладоши, ставни свернулись, и все трое гостей снова с удивлением уставились на нее, — звуковое управление, и всего-то. — Она что… — только и услышала Лера, закрывая за собой дверь. Пожалуй, даже если говорили о ней, это не ее дело. Аристократы очень не любят, когда кто-то суется в их дела.       Кофе сварился на удивление быстро, даже учитывая, что здесь до сих пор было холодно. Да, и на улице не лето Меркурия, но все же не так холодно. Будучи убежденной вегетарианкой, Лера не могла предоставить Сидону ничего лучше порезанного айсберга, а уж когда вдобавок к этому получил тертое вареное яйцо, он стал казаться самым счастливым существом на свете. Доев скудный завтрак, он устроился под радиатором у окна, куда уселась Лера, в надежде выдохнуть это клятое утро с клубами пахучего пара. Кружка опустела, волосы подсохли, Сидон накормлен и спокоен, а значит — можно начинать заниматься неприглядным бытом. Ухом, что не заткнуто теперь наушником, Лера улавливала некоторые слова этой троицы, но ни одному из них не придавала хоть сколько-нибудь значения. Полы отмыты, чудеса очищающей механики загружены и пущены в ход, собраны отходы ее вчерашнего веселья. Комнаты очищены, и теперь остается только умыться и собрать Сидона в ближайшую ветеринарную клинику. — Господа, Мадам, — Лера зашла к ним, уже фактически готовая к выходу, — вынуждена прервать вашу беседу. Я ухожу, и хотела бы, чтобы вы, — она кивнула Исайе и Сципиону, — а, в особенности, ты, — бросила она Мехмету, который с грацией бегемота развалился на кресле Макса, — покинули мою квартиру вместе со мной. Все же, я хотела бы побыть одна. — Ах, jeune Isaïe, — исполненный сочувствия, Сципион подошел к ней и сжал ладонями плечи. Видимо, даже это было для него шагом тяжелым, а уж обнять он не решился бы, даже будь у него на это сотня лет в запасе, — ваша мать рассказала нам о вашей утрате. Мы скорбим об Орле вместе с вами, — Исайя еле заметно кивнула ей, когда их взгляды встретились. — Так ты… Медуза, — Аль-Хиарим чуть не навернулся с кресла, — вот почему я тебя не узнал! — Еще бы, — фыркнула Лера, пропуская Сципиона вперед. Исайя пошла следом. Сидон побежал за ней, и, отчаявшись догнать, в броске уцепился за юбку зубами, — ой, Мадам, простите! — Ну, что ты! Такой маленький шкодник! Как можно его в чем-то винить? — Она подняла щенка на уровень собственных глаз, и тот начал испуганно ворочаться, стараясь вернуться на землю. Но хватило только зацепиться взглядами, как он застыл, — Теперь понимаю, зачем ты взяла его, солнце мое. Его глаза… — она не нашла слов, а просто кивнула, и обе они поняли, чем закончить. — Мехмет! — раздраженно крикнул Сципион, потому как все они уже были готовы к выходу, а он не соизволил, судя по звукам, даже встать с кресла, — Мы уладили не все дела! — Как вы терпите его, — спросила Лера, сажая щенка в небольшой рюкзак, — павиан с мозгами козла, — буркнула она скорее себе под нос, но Исайя со Сципионом, тем не менее, рассмеялись. «Для Космоса уже многовато проявлений живости…на год, пожалуй», — решила она, но вслух только раздраженно выдохнула, — ну все! Вытащу за шкир… — слова резко потерялись.       Окно открыто настежь. Лера метнулась к нему, перегибаясь через раму, уже ожидая увидеть кровавую отбивную на асфальте. Конечно, ничем хорошим Мехмет ей не запомнился, но, тем не менее, она не хотела, что бы он вот так… сводил с ней счеты. Но на асфальте пусто, никто не кричит и не просит о помощи. «Черт его знает, решил по крышам погулять?» — решила она, закрыла окно, опустила ставни и хлопнула дверью кабинета за собой. — Он вышел в окно, — совершенно обыденным тоном сообщила Лера, — не знаю, где он, что он, и как он, но меня это, если честно, не волнует, — с плеч аристократов словно упало по солидной скале, — прошу вас, — она открыла перед ними дверь в пригласительном жесте, и те вышли. — У вас прекрасная квартира, Валери, — приметил Сципион весьма сдержанно.       Заметив его, двое огромных мужчин, одетых точь-в-точь как классические агенты ФБР из заокеанских сериалов, попрощались с Люмьером и двинулись следом за ним. Видимо, его охрана. Исайя Попрощалась с Лерой, напоследок сказав, что если той будет нужно, то она может взять несколько отгулов, предупредив Эссен заранее. Лера, поправила рюкзак, уже слыша сопение Сидона за спиной, и пошла, сама не зная куда. Большой Брат услужливо подсказал, что в нескольких кварталах отсюда есть неплохая, судя по отзывам, ветеринарная клиника, куда она и направилась. Щенка осмотрели, поставили все необходимые прививки, завели документацию, проконсультировали на счет кормов и даже дали несколько визиток кинологов, способных заняться дрессировкой сонного чуда. Леру даже удивило то, сколько он способен спать, ведь за все время он проснулся только в тот момент, когда ветеринар раздразнила его, и пока он вертелся, стараясь поймать ее руку, она умудрилась уколоть его дважды.       Лера уходила оттуда, уже ведя его на шлейке, одетого в милые синие ботинки и комбинезончик в камуфляжной раскраске. Все же, он еще совсем маленький, а на улице не очень тепло. Рюкзак забит кормом на неделю вперед. Кинолог, которому она дозвонилась по дороге, выделил ей время на знакомство в конце следующей недели, и до тех пор она могла быть спокойна.       Дом снова (кто бы мог подумать) не пустовал. Лера чуть не взорвалась, когда увидела у порога две пары туфель на высокой платформе, но еще не имеющих свойственной такой конструкции вычурности. На кухне, что-то живо обсуждая то ли на немецком, то ли на шведском, сидели Клэр и Беллатрис. Но… платья, которые были на них — те, которые Лера привыкла видеть на дочерях Исайи. — Какого черта, крысы? — рявкнула Лера, но среди них это вовсе не было оскорблением, — вы с каких это пор заделались викторианскими девицами?! — спросила она, когда Сидон, наконец, распознал в неглубокой тарелке с кормом свою еду. — С тех пор, как приняли новые имена, — кивнула ей Клэр. — И титулы, — добавила Беллартис.       Обе они звучали так, словно прямо сейчас они не на кухне у старой подруги, а на очередном из светских раутов, приглашения на которые Лера с особой страстью игнорировала. Им нужна не она. Им нужна Медуза, которой больше нет. Но… эти две, одетые не только в первоклассные платья, но и в манеры и выправку, казались ей какими-то… — Буйнопомешанные! — возмутилась Лера, — и как же вас теперь зовут? — Буэна, — представилась Клэр. — Пенелопа, — добавила к ее словам Беллатрис. — Так вы теперь… вот же две жопы на ножках! Заделались Маркизами и даже ничего мне не сказали?! Просто. Какая-то. Дичь! — отчеканила Лера, стараясь, видимо, процарапать голову, чтобы хоть что-то из свалившегося на нее за сегодня там уместилось. — Это еще что! — вскочила Клэр. К ее новому имени еще предстоит привыкнуть, — у нас теперь такие силы… да мы гребаные супергероини! — И что же ты такое умеешь, сестричка? — ехидно спросила Лера. Она так и не приняла предложение Исайи, но все же была уверена, что та раскроет свои объятия, только скажи «Да». К тому же, сама Мадам уже все для себя решила, — Зеленеешь когда злишься? Так это ты и без Исайи умела! — Любой человек, кого захочу, будет моим, — самодовольно ухмыльнулась она, — даже ты, дорогая подруга. Давай, поцелуй меня, — она заглянула в глаза и те, словно рябь на воде, блеснули голубой волной. Лера не осознала, когда захотела того, о чем попросила подруга. Но в ее сознании не было теперь ничего другого — только Клэр, с хищной улыбкой смотрящая ей в глаза. И Лера пошла навстречу, полная решимости сделать то, о чем ее попросили. И когда между ними не было и сантиметра, подруга легко коснулась лица Леры кончиком пальца. Наваждение спало, — чувствуешь теперь? — Отдел парфюмерии определенно преуспел, — шокированная Лера упала на стул, ошеломленная тем, что почувствовала. Ее никогда не тянуло к кому-то настолько сильно. Тем больше, что она никогда не увлекалась девушками, — это какие-то феромоны? Хватит издеваться надо мной, я в трауре, вообще-то! — Ты дальше смотри, — продолжила Беллатрис, когда Клэр отошла к окну. В руке второй подруги был нож, и та, без капли сомнения, схватила руку Леры и резанула со всей силы. Лера завопила со всей мощью легких, но пары гипнотических жестов над ладонью хватило, чтобы вся боль прошла, а когда Лера вновь увидела свою ладонь, на ней не осталось и шрама, — могу вылечить все, что угодно! Даже твою больную печень. Уже, Валери, — усмехнулась она. Врожденный синдром Жильбера осложнял жизнь, но не настолько, чтобы хотя бы говорить кому-то о нем. Беллатрис она не говорила точно. И от этого Лера уже чуть ли не падала в обморок, — а еще мы можем переместиться куда угодно, куда просочится электричество, представляешь? Мгновение, и мы уже на другом конце Франции! Да всего мира! — Со своими дешевыми фокусами выступать будете где-нибудь еще! — Лера фыркнула, подхватила наевшегося Сидона и направилась в комнату, — Явились, клоуны, нежданно-негаданно! Видеть вас не хочу, оставьте меня!       Леру действительно задело появление подруг. Они не посочувствовали, не сказали и слова о боли Леры, о ее потере. Пришли и начали хвататься черт знает чем, изрядно довольные своим нынешним положением. Они не теряли любимых, им не понять ее. А ей не понять их, чертовых супергероинь. Сердце сжимается оттого, что никто в этой чертовой стране ее не понимает. Сжимается до боли, ощутимой и вполне материальной. Да, она не хочет скорбеть о Максе, но это не отменяет того, что она помнит о нем. Помнит, и забывать не хочет. Сидон не даст забыть.       Лера хлопнула дверью перед носом Клэр, но стоило обернуться, и вот она, стоит напротив, преисполненная жалости и пародии сочувствия. Моргнул свет, и рядом появилась Беллатрис, точно такая же, как и Клэр. Они молчат, а Лера не знает, что ей поделать с этим фактом. — Не верю я в ваши трюки! И веселей мне не стало ни на йоту! Выметайтесь с моего порога! — пролаяла Лера, и Сидон пригавкнул, абсолютно с ней согласный. — Но Валери… — Либо уходите вы, либо мы, — ультиматум сработал. И спустя мгновение подруг уже не было рядом. Они остались одни, — ну, Сидон, почему женщины убивают? — спросила она, и тот потянулся и лизнул ее нос. Он согласен.       Она смотрела сериал. Щенок улегся поперек нее и снова провалился в сон. Он совершенно не проявлял признаков жизни, разве что, иногда начинал энергично перебирать ногами и вертеть головой. Потом снова засыпал, словно бы ничего и не было. Сериал был интересным, потому она и начала его смотреть, но кадры словно бы проходили мимо глаз, и те упорно отказывались фокусироваться. В сознании вертелась одна, в общем-то, но очень мерзкая мысль. Подруги получили какие-то совершенно необъяснимые способности, к тому же, у этих крыс (им бы оскорбиться) какие-то совершенно именитые женихи, Астория более чем счастлива с Моро, где-то далеко Марк счастлив с Костей, Исайя с Люмьером… а она одна. Как всегда. Этот рок был с ней всю жизнь. Рядом все разбивались по парам, любили и были счастливы, а она? Она никогда не чувствовала того, что держит этих людей вместе. Только с Максом, кажется, было что-то, способное растопить ее сердце. Но все оборвалось, грубо и болезненно, словно бы по нежному, все еще обледенелому сердцу кто-то ударил молотом, и оно, не способное хоть как-то смягчить удар, разбилось на ледышки-осколки, каждый из которых врезался куда-то и теперь не дает покоя, что клятая заноза. Любви не было, а боль такая, словно бы… одна сплошная несправедливость. «Зато ты теперь со мной, чудо», — Лера потрепала его меж ушей и улыбнулась его сонной мордочке. С ним, и правда, лучше.       В квартире она не одна, но у нее отчаянно нет сил, чтобы хотя бы пытаться выяснить, кто опять пришел к ней, и почему для них все не имеет никакого значения целая очередь замков, повешенных на дверь. Лера слышит шум на кухне, слабый запах кофе, который доносится оттуда. Кто-то опять позарился на ее кофе, и это точно не кто-то из подружек-крысок, от них шума куда больше. Возможно… — Ай, без толку, — подумала она и переключила серию.       Спустя какое-то время вечерний гость громко выругался, видимо, по-арабски, и тогда сомнений не осталось. «Плевать, пусть остается, банный лист», — подумала она, и откинулась на подушку. Сидон завертелся у закрытой двери, и этого, пожалуй, было достаточно, чтобы понять, что ему пора гулять. Шлейка упорно не хотела надеваться, поводок от нее куда-то запропастился, шнурки на кроссовках увязаны черт-те пойми какими узлами. Все против нее.       Сидон стойко терпел, но стоило выйти на улицу, и собачьи дела сделаны не отходя от старта. Корчась в отвращении, Лера собрала произведение Сидонова искусства в мешок и выбросила в ближайшую урну, надеясь больше об этом не вспоминать. Они пошли, особо не разбирая дороги. Где-то около дома был небольшой парк, но сейчас он с успехом прятался, и потому они просто спокойно шли по пустой улице. Сидон уже не бросался ни на редкие проезжающие велосипеды, ни на столь же редких прохожих, и это только утвердило Леру в намерении работать с кинологом. Сидон — умный пес, и в нем нужно это взрастить. — Даже не поздоровалась, — на одном из поворотов Мехмет нагнал ее. Сейчас он выглядел иначе, не так разнузданно и по-летнему, как утром. Во всем черном, одетый строгим офисным стилем, в начищенных туфлях… «Кто же ты, Мехмет?» — подумала она, но вслух только хмыкнула. — Не надо считать, что если ты переспал со мной, то теперь можешь жить у меня. Это была связь на одну ночь, не больше, — держать холодный тон больше не сложно. — А если я хочу… — Я не хочу, — отрезала она, — и ни одно твое слово или действие меня не удивит. Исчезни, и больше не появляйся. Уж это-то ты умеешь. — Холод Медузы только привлекает, Валери. Ты сама поборолась за это, — он молчал до ближайшего проулка, и только появился темный поворот, как он втолкнул ее туда, прижал к стене и принялся с остервенением целовать. Целовать, не встречая совершенно никакого содействия. — Закончил? — Лера даже не была удивлена этому рывку, — тогда пропусти меня, Сидон нервничает, — она оттолкнула его и наклонилась к щенку, который поначалу отчаянно залаял, а потом завалился на бок и неуклюже пытался встать, — ну что, мой мальчик, замерз? — под его шерстью уже чувствовалась слабая дрожь, — пойдем домой.       Мехмет так и остался стоять там. Он был словно в шоке. В таком же, в каком была она днем, когда Клэр и Беллатрис устроили перед ней свое представление. Ей нет до него совершенно никакого дела. Он просто капризный мальчик, который привык получать все, что ему хочется, но теперь ему придется принять то, что до Леры ему не дотянуться, как бы он ни хотел. «Терпеть не могу мажоров», — проворчала Лера себе под нос, встретив на обложке очередного трека в наушниках неугодную рыжую лохматую голову. «О, а эта про «сейчас», — подумала она, и этим осталась верна Бритни и ее токсичным отношениям.

***

1 год назад

      Свечи. Везде свечи. Чадят сотни маленьких огоньков, но во всем этом помещении все равно кромешная тьма. Лера не понимает, куда попала, не знает, что ей делать. Руки дрожат, пальцы холодеют, а глаза отчаянно стараются разглядеть хоть кого-то. Хоть одно знакомое лицо. Она одна во тьме, и эти клятые свечи не дают совершенно ничего. Словно она одна в толпе людей, пустых и безучастных, которые пройдут мимо, даже если она умрет на их глазах. Это не их дело — это их девиз.       Густой мрак словно сделал ее слепой. Никого вокруг, тишина и пустота. Даже ее голос пропал — она не слышит и произнесенного слова. Она не знает, где она, куда Буэна принесла ее, не знает, как она сделала это. На единый момент она словно обрела эфирную свободу, от всего, от всех. Она стала воздухом — облаком, пустыми клубами, неспешно плывущими по небу. Она чувствовала себя именно так. Она хотела быть там, на свободе, а оказалась здесь, в плену своих собственных чувств. — Ты просила, — Лера узнала голос Меры. — Ты решилась, — подала голос Этель. — Ты приняла, — знакомый раньше, живой, теперь голос Проксимы сквозил льдом. — Ты готова, — Буэна (Лера теперь зовет их новыми именами). — Ты здесь, — даже сквозь спокойствие, Лера слышала радость в голосе Пенелопы. — И мы готовы поделиться с тобой нашим даром, — Лера подняла глаза.       Исайя стояла прямо перед ней. В ее глазах — родительская любовь, но в руке сжат кинжал, тонкий и очень короткий, больше похожий на иглу. Она протянула руку Лере, и та с готовностью, но все еще страшась того, во что ввязалась, вложила в нее свою. В ее руке оказался медальон, теплый, маленький, не больше фаланги пальца, с десятком треугольных граней — все, что она успела нащупать. Она не знала, что делать, чего от нее ждут. Молчание тянулось уже будто целую вечность, и Исайи не оказалось рядом, когда Лера подняла глаза. Внезапно со всех сторон полился шепот на непонятном зловещем языке. Голосов было вдвое больше, чем говоривших до этого, и оттого было только страшнее. — Не бойся, солнце мое, — шепнула ей Исайя, внезапно оказавшись за ее спиной, и Лера почувствовала лезвие кинжала сбоку на своей шее. Резкая боль пронзила кожу, и Лера потратила все свое терпение, чтобы не закричать и не броситься куда глядят глаза. Шепот набирал громкость, и теперь уже поток голосов по кругу произносил какое-то то ли заклинание, то ли молитву.       «Я что… жертва долбаной секты?» — Лера уже хотела озвучить эту мысль, но тут одна из граней медальона больно врезалась в ее ладонь, заставив разжать руку, стесненную ужасом происходящего. Гомон стих, и молчание начало стремительно заполняться змеиным шепотом — большая золотая змея, заливая молочным светом все вокруг, вилась вверх по ее руке. Она боялась, но почему-то все ее сознание захватила мысль, что это… что бы оно ни было, не причинит ей вреда. Оно ползло все выше, обвило шею, но и не думало сжимать ее. Кровь текла по ее хвосту, а сама она озиралась по сторонам в поисках чего-то. Раз за разом она замирала, и только когда круг полностью замкнулся, она вдруг обернула еще одно кольцо вокруг шеи.       Кожа словно начала разрываться, а змея забиралась все глубже, и шипение ее уже слышалось изнутри, как биение сердца. Боль сменилась головокружением, эйфорией, охваченная которой, Лера еле устояла на ногах. «Словно она… из героина» — эта мысль возникла неведомо откуда, но не удержалась и на мгновение. Лера никогда не испытывала что-то сродни этому. Какая-то тварь только что залезла ей под кожу, и они обе, скорее всего, вскоре умрут, но… эта тварь дарит такое спокойное счастье, что уже ничего больше не нужно. Только бы она осталась с ней. — Пенелопа, пожалуйста, — спокойно произнесла Исайя, и в следующую же секунду на шее Леры ни осталось и следа, — Валери, доченька, как ты себя чувствуешь? — Я… лучше еще не было, — облегченно выдохнули, кажется, все, — словно бы… теперь я получила то, чего у меня никогда не было. — Посмотри сюда, сестра, — Этель сделала шаг из общего круга. В вытянутой ладони лежал небольшой нож для писем, — покажи же нам свою силу. — Но… что я должна сделать? — удивилась Лера. — Мы не знаем, моя дорогая. Прислушайся к себе. Мой дар подскажет тебе.       Лера сосредоточилась на этом ноже, пытаясь совладать с валом вопросов, надвигающихся на ее шокированное сознание. Что-то должно произойти, и все они с нетерпением ждут демонстрации нового дара. Никто не понимает, ничего не происходит, и в какой-то момент Этель разочарованно опускает ладонь, но… нож остается висеть в воздухе. Они не ожидали такого. Не ожидали, что кому-то будет дана столь большая сила. — Представь то, во что ты хочешь превратить его, — завороженная Исайя не отрывала взгляд от подвешенного в воздухе лезвия, — металлокинез, вот что это! Юпитер даровал тебе власть над металлами.       Лера старалась представить, каким должен выглядеть этот нож, если бы ее попросили переработать его конструкцию, сделать его более удобным и красивым. Но ничего не выходило, и он все так же упрямо висел в воздухе. Ей овладела злоба, и в какой-то момент она с грозным вскриком взмахнула руками, и сталь, вскипев в единый момент, преобразилась. Теперь от былого не осталось и следа — он превратился во что-то, как показалось Лере, отдаленно похожее на морского ежа, иглы-лучи расходились от центра во все стороны, и в самом его сердце, окованный скелетом из тонких еле заметных перемычек, светился шарик раскаленной стали. Он не остывал, светился и переливался слабым светом. Олицетворение ее злобы. Легкое мановение руки, и он оказался на ее ладони, обжигая кожу жаром ядра.       «Меньше думать — больше чувствовать», — решила она, и постаралась сделать с ним что-то еще, но тут искрой вспыхнула тревога о Сидоне, который остался один дома, не кормленный и скучающий о своей хозяйке. Лера посмотрела на ежа, сотворенного своей силой, и теперь он превратился в маленького, на сколько хватило материала, щенка, живо скачущего по ладони, виляющего хвостом и преданно смотрящего на нее. Это работает именно так. Мысли нужна окраска, Эмоции нужна форма — и она способна воплотить все это в металле. Она сильна, как никогда до этого. — Тебе еще многому предстоит научиться, сестра, — наставническим тоном произнесла Мера, — этот дар — далеко не предел твоих сил. Этим мы займемся завтра. Теперь… время отдохнуть, — она кивнула ей и пошла прочь. Лера поняла, что ей следует идти за ней, — отныне это и твой дом тоже. Возможно, меньше личного пространства, чем в твоей парижской квартире, но взамен этого мы предлагаем тебе семью. Всех нас. — Если честно, я даже… — Лера заглянула в экран телефона, и услужливый прогноз погоды на дисплее определил ее местоположение, — Экс-эн-Прованс?! Да вы издеваетесь?! — Когда обладаешь нашими силами, сестра, расстояние не имеет значения. Твоя комната, — она открыла перед ней дверь, — я зайду за тобой завтра утром. Посмотрим, насколько быстро ты учишься, jeune Isaïe, — с уважением сказала она, и на том откланялась.       Но Лера все же почувствовала в ее уважении еле заметную примесь ехидной зависти.

***

После

Они оглушены. Сидон заливисто лает, радуясь появлению хозяйки, скачет перед ней, чуть ли не допрыгивая ее лица, скрытого маской, стараясь лизнуть в лицо. Он вымахал до истинно гигантских размеров, но она все еще видит его маленьким щеночком. И пусть она еще не понимает того, что с ней произошло, как их только что истерли в порошок, но сейчас она, в отличие от сестер, только лишь оборвавшая единственный шнурок корсета, падает на пол, скидывая с себя маску. От этого проще отгородиться. Проще попытаться забыть. Принять, но не сейчас. Горечь сведет с ума, если попытаться проглотить ее всю и сразу. Пусть боль капает, словно бы ее кран больше не в силах сдержать напор накопившейся толщи. Масс, что не уместит, наверное, целый океан. — Сидон! — она улыбается, трепля щеки пса, и в сложившихся обстоятельствах это, наверное, похоже на безумие. Именно оно отражается во взглядах Исайи и Этель, единственных, оставшихся в живых. Их мир рушится, сердца рвутся на части, и теперь перед ними их семья — единственная, что осталась, счастливо играет со своей собакой. Словно бы ничего не произошло, — Прости, у меня были неотложные дела! Я знаю, что ты оголодал, мой мальчик! Сейчас найдем чем тебе пузико набить! — вполне счастливо проговаривала она, играясь с Сидоном, и он сам был более чем счастлив, что хозяйка, наконец, вернулась. — Сестра… ты… — Этель не могла поверить своим глазам, — как ты… — Я убила Беллатрису! — с улыбкой, полной безумия, несдержанного, хаотичного, сказала она, и глаза ее в этот момент были совершенно пусты, — Всегда мечтала это сказать, — проворчала она себе под нос, поняв, что ее шутку никто не понял, — Сидон! — позвала она пса, который принялся обнюхивать новых знакомых. — Она — дитя зимы, дочь, — прошептала Исайя, с видимыми усилиями доволочив ноги до кресла. Голос ее казался совершенно сломленным, — и она прекрасно владеет тем, что кроется внутри нее. Я осознала слишком поздно… — Внутри нее? — Этель словно стерли память. Более потерянной она никогда себя не чувствовала, — но… — Дикая стужа. Она как морозная бомба, и когда она теряет контроль, холод прорывается наружу. Не хотела бы я оказаться рядом, когда Сидон отживет последнее мгновение своей жизни. Я была ужасно удивлена, когда узнала, что родители Маэта после их встречи на кладбище попали в больницу с критическим переохлаждением и воспалением легких на фоне этого. Думала, врачи напортачили больше обычного, а потом заметила волдыри на собственной ладони. Я уверена. — Твою мать, — шокированная Этель сползла по стене на пол, — Мера же ее до истерики доводила каждый день почти год! Как она не… — слов ей отчаянно не хватало. Аристократическая выучка сыграла на руку, и теперь они не кричат и не метаются в агонии собственной утраты. Они вынесут это стойко, пусть и подобные вспышки еще прорываются. — То было бессилие. Там не было боли. Как думаешь, насколько часто с бессилием встречается девочка, живущая в глубинке в дремучей стране? Этим она научилась владеть. А вот боль она до сих пор сдерживает с трудом. Если бы не этот пес, мы с тобой уже были бы мертвы. Как, наверное, и половина окрестных к нашему имению деревень. Поверь, эти «дети» — ужасное оружие.       Лера, будто не замечая всего, что здесь происходит и озвучивается, прошла мимо них, упала на кровать и уткнулась в телефон, что всего лишь пошел аккуратной паутинкой трещин — самый большой ушерб, нанесенный ей произошедшим. Сидон устроил голову на ее животе, и принялся разглядывать хозяйку, подрагивая от подступающего холода. Даже ему это не под силу. — Вьюжный сопор, — заключила Исайя, — когда-то Сципион был отъявленным… собирателем тайн нашего мира, и я читала его книги взахлеб. И о таких людях он писал. Не беспокойся, дочка, она не очнется, пока мы не позовем ее, или пока сама не будет к тому готова. Ничего другого ее из самой себя не вывернет. — Но ведь мы не можем оставить ее здесь! Она наша… моя сестра, она ваша дочь, Мадам! Мы должны ей помочь, — Этель повисла на плече Исайи, и та утешающе погладила ее по голове. — Она — лучшая из нас, — стараясь улыбнуться, ответила ей Мадам де Рейе, — и мы оскорбим ее, если решим, что она не сможет справиться сама. У нас есть другие дела. Время сделать последний ход. Эта партия длится уже семь с лишним веков. Пора положить ей конец.