Сентябрь
— Том, я… никогда такого не было, — прикладываясь к бутылке воды уже в который раз, Джек не может успокоиться. — Конечно, не было! — Том засмеялся, усаживаясь на лавку рядом с ним, — ты же первый раз замуж выходишь? Или я чего о тебе не знаю? — Я тебя ударю, честное слово! — вскочил он. Снежно-белый костюм идеально отглажен, блестит ослепительной чистотой. В какой-то момент, наверное, за месяц до этой минуты, Джеку пришла в голову «восхитительная» идея — отбелить до яркой платины и без того светлые волосы, и теперь он весь похож на одно сплошное белое пятно. Да и кожа бледная, как никогда до этого. — А я тебя, — с ухмылкой ответил Маркас, — но мне под венец не идти, могу и ободранным и отекающим посидеть. Ну, так что? — Когда-нибудь я и к тебе привыкну, — выдохнул Джойсен наконец. Вернулся на место, и хотел уже зарыться пальцами в волосы, но вспомнил о прическе, которую Ив делала почти час, и остановился, — меня всего трясет… — Нормально — бояться изменений, — Маркас легко огладил его спину, но Том был против подобных касаний, поэтому и отобрал тело обратно, — но, если подумать, что изменится? — И правда, — Джек откинулся на спинку лавки, теплый соленый ветер огладил его щеки, — мне временами кажется, что мы и без этого дня женаты не первый год. Этот остров… он дал мне понять, что я действительно люблю его, я ведь даже не раздумывал, когда соглашался, представляешь? — Как не люблю я Джесси, а время и место он подобрать умеет, — Том заглянул в море, бушующее так далеко, и заметил среди волн кучку тюленьих хвостов, — а вот и гости начинают прибывать! Пойдем, встретим? — Белл протянул Джеку руку, а Джек и моргнуть не успел, как перед его глазами пронеслись сначала дом и испуганное лицо Оллы, а потом пляж, и Ормун, выносящий из моря на руках Дану. На плече Джека висят их костюмы, а сам он, все еще не отошедший от шока, не отпускает руку, которую Маркас так упорно одергивает, — ау? — Ты, должно быть, Том, — спрашивает девушка, совершенно не стесняясь своей наготы, — я представляла тебя немного… по-другому. Джеки! Ты выглядишь таким счастливым! — она бросилась его обнимать, но потом осознала, что он в костюме, а она — в воде, и решила оставить эту идею. — Ормун, — спокойно представился мужчина, протягивая руку Тому, — это… нам? — с недоверием он указал на костюмы, которые Дана чудом не сшибла с плеча все еще ошеломленного Джека, — простите, я столько лет не носил одежды, что для меня это будет, как минимум, странно. — Предлагаю вам накинуть хотя бы что-то, и отправляться в дом, Ив сделает из вас таких людей, не отличишь! — оптимистично заявил Том, всучивая один комплект одежды Дане, а второй — Ормуну. Все же, он шафер, и кто, как ни он, все организует. Момент, и все они уже стоят у камина, к которому Ив всей нанятой команде стилистов строго-настрого запретила даже приближаться. Еще бы, они простые люди, и нос к носу столкнуться с кем-то, кого еще секунду назад не было — потрясение, способное натворить много проблем. А сейчас в них никто не был заинтересован. Джесси, донельзя удрученный тем, что его заставили лететь на самолете вместе с родителями Джека и собственной мамой, уже в Копенгагене, а значит, что стоит поторопиться. Грозно что-то выкрикивая, Ив подхватила Ормуна и Дану, а Том только и успел кивнуть Ормуну, удрученному всем этим, но все же счастливому за Джека и все, что здесь происходит. Остались только Реджи и Эш, которые, к удивлению всех остальных, с утра вышли на работу, и работали до сих пор, хоть и оставалось совсем немного. За это время они в конец спелись, перестали ссориться, и даже, что удивительно, подкалывать друг друга. На них стало безоглядно приятно смотреть. — Реджи, вы готовы? — спросил Том, переступая через порог кофейни. Реджи мотался по залу с полным подносом кружек и десертов, и даже, казалось, не замечал его, — Твою мать, я же предупреждал! — Я забыл! Забыл, доволен ты? Либо помогай, либо не мешай, сейчас все с собой упакуем, закроемся, и можно отправляться! — все же, к остальным он едкости не утратил, — Эш, четыре капучино с собой, десерты упакую. — Уже есть, — он выставил на стойку все четыре высоких стакана и громко объявил, люди потянулись за ними, выходя из кофейни, — Том, не найдется какого-нибудь галстука? — словно между делом спросил он, — Порвал, когда пытался развязать с утра. — Заскочим к нам домой, — Том прошел за стойку, выпотрошил кассу, унес все это в кабинет, и, когда вернулся, они уже ждали его, — все, в путь, — квартира в образцовом порядке, все убрано, разложено по полочкам, даже и пылинке места нет. Даже учитывая, что живот уже не скрыть, Ону не допускает неряшества ни для себя, ни для Тома. Все же, ее квартиру «домом» он начал называть не сразу, далеко не сразу. Одинокими ночами, когда Тому не хочется, или нет сил, чтобы быть собой, правит Маркас. И каждую ночь он возвращается сюда. Он любит их обоих, и Ону, и Эрику. — Думала, придется уже билеты на самолет заказывать, — держа руки на животе, Ону поднялась со стула, и обняла Тома, а тот обнял в ответ, так тепло, как мог, — я соскучилась, — она положила голову на его плечо. — Весь день после возвращения — ваш с Маркасом. Мне некуда спешить, — он похлопал ее по спине, — нужно подобрать галстук для Эша, поможешь? — спросил Том, а Маркас тут же перенес их в спальню — треклятую лестницу он считал слишком опасной. — Вы где, сахарные человечки? — Реджи не услышал зачинающейся возни на втором этаже, а Эш молча пошел вслед за ними, — а, вон оно как. — Этот? — Ону вытянула один из галстуков перед вошедшим Эшем, — Нет, этот, — увереннее заявила она, и позже разочаровалась в результате. Где-то на десятом по счету она остановила свой выбор, резкими движениями повязала на его шее, и, довольная собой, схватила с вешалки платье, — Реджи — в душ. — Смотри, какая чуткая, а? — стаскивая с полки случайное полотенце, оценил он, — пойдем мыться. — Боюсь, я его не развяжу, — Эш подцепил петлю галстука, она не поддалась, — а если развяжу, то кто будет завязывать его потом? — Ну, у нас же тут еще не было никогда… — Ноа потянул его за собой, но Том крикнул снизу. — Сейчас со мной будет, козел! Никакого секса без моего участия в моей ванной! — а дальше раздался увесистый шлепок и громкое «Уй!». — Иди, мы подождем тебя внизу. Костюм оставлю на ручке ванной. Эш спустился к Тому, который, все еще потирая затылок, застегивал платье на спине Ону. Эш даже застыл на несколько секунд — легкое, воздушное платье смотрелось на ней ничуть не ослепительнее, чем строгие облегающие, к которым она так привыкла, к которым привыкли все. Волосы, которые она больше не стремилась держать собранными, спадали вьющимися локонами на плечи, и с тонкого колдовства Маркаса они обрели такую лощеную форму, что, кажется, и единого волоска не выбилось из всей прически. Беременность не дается ей легко, но она сильная, она справляется, оставаясь счастливой для Тома и Маркаса. «У них сейчас полно и собственных переживаний, пускай хотя бы дома все будет хорошо», — обмолвилась она как-то, ожидая Тома вечером в «Круге». — Вы простите его, знаете ведь, какой дурень бывает, когда его недотрахивают, — Эш пожал плечами, хватая принесенные Томом вешалки с костюмами, — еще пара минут, и мы готовы, — с уверенностью заявляет он, взбираясь по лестнице. — Эсмеральда сказала, что захватит Хавьера с собой, — неловко улыбнувшись, рассказал Том, — дети остаются с Теодоро, а Рик прилетит с Джесси. — Черт возьми, Том, ты серьезно отправил Ричарда вместе с Джесси?! — эта фраза пролетела по грани смеха и возмущения, — родители ведь со скуки сдохнут, эти их разговоры о финансах слушать! — Иначе бы лететь пришлось мне, а я эти ваши самолеты терпеть не могу, — ответил ей Маркас, — это ж надо было придумать, сотню тонн железа в воздух отправлять. — Дедуля, с тебя песок сыплется, — усмехнулась Ону, — ничего странного в этом нет. — Не торопило бы время, мы бы с тобой птицами полетели. Не представляешь, насколько волшебное это чувство… — Маркас старался подобрать слова. — Попасть пернатым задом в ротор самолета? Увольте! — рассмеялась она. — Паленая чайка, что может быть лучше! — Реджи, одетый, чистый, с прилизанными волосами, спустился к ним, Эш вышел следом, — ну, отправляемся в путь? — Циничные сволочи, — буркнул Маркас, переносясь на Самсё. — Ну, Марче… — с тех пор, как Марко пропал из ее жизни, она перекинула это прозвище на Маркаса, что ему абсолютно не нравилось. — Я тебе не Марче! — Вскрикнул Маркас, и весь дом затих, — Твой дорогой Марче даже не потрудился сказать, что не явится! Вот, как он всех вас любит! Кого я еще сюда не притащил? — в пылу злобы он обратился к Джеку, что ничуть не испугался. Он подошел и обнял, и Маркас, будто спичка под куполом, потух. Остановился. — Все тут, отдохни, — спокойно ответил ему Джойсен, — ты молодец, Маркас. — Понимаю, почему Том так держится за тебя, — Маркас хлопнул его по плечу, — когда-то он даже… Заткнись, твою мать! — выругался Том, вовремя отобравший тело. — Это было давно, и уже забылось. Все хорошо, — Джек пожал плечами, — Ив, где мой пиджак? — он отпустил Тома, и пошел вверх по лестнице, а Том, которого захлестнула обида Маркаса, вышел на улицу. — Полетели, — без сомнения говорит он, и Маркас одним неясным словом превращает их в пару орлов, что взлетают с прыжка, удивляя вышедшую вслед за ним Дану. Невиданная доселе легкость заполнила все тело. Воздух теряется в лабиринтах перьев, отдаваясь покалываниями во всей коже, будто влезает под нее саму, и скоро ты начинаешь ощущать себя уже не кем-то цельным, самим собой, а частью ветра, что заботливо поднял тебя так высоко. Частью чего-то неохватного, великого и такого… свободного. Лететь, встречая облака, кутаясь в их влажной прохладе, и не слышать ничего. Ни один звук не поднимается так высоко, все они будто сдались, возвращаясь к земле, и остались лишь орлы, ставшие частью ветра, что заполняет пустоту своим всеобъемлющим шепотом. Наедине с ветром, ласковым и мягким, таким, что удержит и не даст упасть. Ветер заботится о своих детях. Он слеп, и всех, кто смог подняться до таких высот, он будет считать своими. Считать, и любить, пока крылья вновь не обернутся руками, пока не исчезнут перья, а люди не вернутся к их жестокой деспотичной матери — земле. — Мне так больно оттого, что они не хотят даже попробовать этого, — вдруг слышит Том, и орел, что только что летел рядом с ним, нырнул в облако и скрылся под ним, — здесь все так легко, так просто, и никто не сможет тебя достать. Будучи орлом, я всегда так… — Счастлив, — без сомнения отвечает ему Том, ныряя в белый пух следом за ним, — они просто не могут даже представить этого, понимаешь? Это как спросить, почему ты не хочешь нырнуть под воду вместе с друзьями Джека. Ты не можешь дышать под водой, даже не представляешь, каково это. А они не знают этих чувств, что охватывают тебя. — Но ведь я могу показать им это, — в его голосе звучало детское непонимание, — только протяни руку, и… — Они боятся. Когда Эрика родится, Ону снова перестанет так бояться за себя, и тогда решится. Просто дай ей время, никто не обесценивает твоего счастья. — Тебя одолевало это же чувство, — Маркас еще не принял его слов, — когда Реджи считал ваши с Дженсом отношения договоренностью ради бумажки. Он обесценивал твое счастье. — Он боялся, как и Ону. Только Реджи боялся, что я вытесню его из жизни Дженса. Боялся, и потому старался свести все это в шутку. Он так защищается. И все они в «Круге» невольно перенимают черты друг друга. Не обижайся на это. — А это ее «Марче»? Вот скажи, зачем? Я не Марко, и не хочу им быть, так зачем? — Маркас, хоть и живет среди множества людей, еще не привык к этому. Во всех своих жизнях он старался быть аскетом, одиночкой, ведь люди не приносили ему ничего, кроме боли. Но теперь все иначе, и к этому нужно привыкать. — Это ее выражение любви и доверия, а у вас просто похожи имена. Не принимай это как попытку сравнить тебя с Марко. Ты занимаешь ту часть ее жизни, что без него осталась пустой, и ей нужно время. Как оно нужно и тебе. Всем нам. — Особенно Джесси, — Маркас резко нырнул вниз, — давай за мной, встретим их. С горем пополам, навернув несколько кругов над причалом и тучей назойливых чаек, они нашли укромный уголок, в котором смогли обернуться людьми. Вся делегация из восьми человек, живо перекликаясь о чем-то, уже сошла с парома, и ждала одного только Джесси, что пытался вызвонить кого-то, стоя в стороне. И вот, спустя несколько секунд, у Тома зазвонил телефон. — Мы прибыли. Есть, где расположиться? — спросил он, и Белл сбросил, подходя к нему, — Том, твою мать! — крикнул он в трубку, и, подпрыгнув, обернулся, когда тот кашлянул за его спиной. — Привет, жених, — хмыкнул парень, — дом Даны пустует, идем туда. Уже оттуда пойдем к маяку. Согласен? — Хорошо, — выдохнул он, радуясь, что логистические трудности миновали его голову. — Семью Джека я сопровожу к нему, а со всей нашей вернусь к тебе, хорошо? — Флайерс нервно кивнул, и Том, желая успокоить его, положил руку на его плечо, заглянул в глаза, — расслабься, все нормально, все успеваем. — На кой черт я вообще взялся все это делать?! Так устал от этого всего! — Сынок, ну что ты, — высокая рыжеволосая женщина, переминающаяся на стопах, в обычной одежде, подошла к ним, — я всегда хотела посмотреть на тебя по-настоящему счастливого, идущего под венец, не лишай меня этого! — Это минутное, мам, все будет нормально, — он дернул плечами, выпрямился и улыбнулся, — веди, Том. — О, так вы тот самый Том? — удивилась женщина, — Со слов моего сына вы были несколько… меньше, — она легко, одними губами, улыбнулась ему, — Меган, приятно познакомиться. — И мне, Меган, — ответил Том, — не будем заставлять людей ждать. Мне кажется, скоро Хавьер начнет выкручивать перед родителями Джека что-то покруче этих его анекдотов. — Уверена, Эсмеральда не даст ему выйти за рамки разумного. Мы общались совсем немного в полете, и должна сказать, что в ее силах удержать даже такого… человека, как Хавьер. Балагур, но Ирвингу пришелся по душе, удивительно. — И правда, удивительно, — согласился Том. Еще почти двадцать минут они все здоровались с Томом, перебрасывались обыденными фразами, и, когда все окончательно устали от приветствий, двинулись к дому Даны, что пустует с тех самых пор, как она вернулась к своей семье. Со слов Джека, девушка решила, что иметь место, где она может остаться одна — хороший вариант, потому она и оставила этот дом, возвращаясь лишь раз в месяц, чтобы оплатить мизерные счета. Все гости с некоторой осторожностью расположились, и стоило только Оливии, маме Джека, взяться за чемодан, как Том спохватился, что должен вести их к маяку. Ирвинг без лишних слов собрал чемоданы обратно, и они двинулись к очередной остановке. Последней на этот вечер. — И все еще не могу понять, как они с Джесси умудрились так быстро прилететь сюда в тот раз? — спросил Ирвинг, когда Оливия с Кейт ушли несколько вперед, уже наблюдая ориентир финиша пути — маяк, — как ни старался высчитать время, все равно не сходится. — Богачам часто бывает доступно то, чего нет у обычных людей, — Маркас только плечами пожал, врать у него получается лучше, — в том числе, и чартерные перелеты, — добавил Том для пущей убедительности. — Действительно… — вояка почесал затылок, — у семьи Джесси действительно так много денег? — У семьи — нет, его отец был нечист на руку, и недавно из-за этого потерял все, но Джесси уже давно отделился от отца, потому и не пострадал. Насколько я понимаю, у него довольно успешный бизнес. Что-то с логистикой, не понимаю до конца, если честно, — в общем-то, лжи в этом было мало, потому Том справился и без Маркаса. — И все же, хорошему человеку сына отдаю, — Ирвинг поставил точку в своих размышлениях, — не пропадут. — Не бойтесь за них, мистер Джойсен, все будет хорошо. Теперь вас таких трое, — хмыкнул Том. — В каком смысле? — он остановился и посмотрел на Белла. — Джек не говорил, что Джесси хочет взять вашу фамилию? — Том только что понял, что облажался, — в общем, его отец — редкостный говнюк, и Джесси решил оборвать все, что связывает их. — Расслабься, парень, — Ирвинг махнул рукой, — Кейт, ради бога, смотри под ноги! — закричал он, увидев, что дочь чуть не упала, запнувшись на ровном месте. У маяка Джек встретил их. Сестра и мать тут же бросились обнимать его, отец подошел и будто нехотя присоединился к ним. Но Том заметил в его глазах чистое искрящееся счастье. Просто оттого, что счастлива вся его семья. Он, и правда, изменился, в нем больше не осталось ничего от того тирана из историй Джека. И сам он, старый вояка, рад этому, как никто другой. Солнце неуклонно катилось к горизонту, с помощи Маркаса и истратив почти все силы, осознавая, насколько тяжело было Марко, Том разогнал тучи, что стремились испортить этот день. Ослабший, одолеваемый подобной мигрени боли, парень осел на лестницу дома, прижимая руки к ушам, и случайно коснулся серьги, оставленной О’Харой. Его заполнило безграничное тепло, спокойное и неуловимо-прекрасное. Чувства, которых Марко так жаждал. Любовь, которой он не нашел здесь, пока было время. Любовь, которая пришла, но слишком поздно. И вот она, согревающая в морском бризе, но на другом конце земли. Не здесь, уже не обнимет Тома, не назовет его шпицем, так ласково и до ужасного романтично. Том потерял его, и осознал, когда было уже поздно. — Что с тобой? — Ормун вышел и сел рядом, все еще не привыкший к одежде как таковой. — Создавал, — даже говорить не так просто, как казалось, — атмосферу. Не рассчитал силы. — На горизонте люди, — непоколебимо говорит он, — двое. Не знаешь, кто это? — Рик с Эсмеральдой, — Том даже головы не поднял, и только в сознании отдалось: «а хотелось бы не их». — Твой брат? — принюхавшись, спросил Ормун, — и женщина, пахнет зверем и Риком. Его жена? — Как тонко, — подметил Белл, — нужно уже рассаживать гостей. Пойду, раскидаю по стульям таблички. И стол нужно организовывать… господи, сколько мороки… Белл пересилил себя. В очередной раз. Все собраны, рассажены, Джесси стоит под аркой, увешанной омелой и плетистыми розами, на фоне одна из девушек-стилисток, заботливо окутанная магией мастерства Маркаса, играет на скрипке, удивляясь самой себе. Все в ожидании, в нервном и томительном, красивые, счастливые, но до последнего переживающие, все ли пройдет хорошо, не сбежит ли жених из-под алтаря? Несколько местных, пробегающих вдоль поля, остановились поглазеть на это зрелище, залитое золотым светом. И Том, стоящий по правую руку от Джесси, старающийся подбодрить и успокоить, чтобы тот ненароком не посеял в траве кольца. Священник из местной церкви, престарелый мужичок в строгом костюме с белым воротником, улыбается, глядя на трясущегося Джесси, и каждый здесь уже не думает ни о ком другом. Только о Джеке, которого Ирвинг ведет под руку меж рядов. О Джеке, ослепительно красивом, счастливом, и так же боящемся будущего, как казалось «до», ясного и прекрасного. Сомнения на грани — вещь, присущая каждому. Но Джек идет вперед, заглядывая мельком в глаза отца, такого уверенного и спокойного. И теряется, когда отец оставляет его напротив Джесси. Теперь только его глаза рядом с ним, а Том и Ирвинг уже сели, подбадривая друг друга, чтобы удержаться от ненужных слез. — Так быстро, — когда подошли к концу церемониальные речи, начал Джесси, — так… честно говоря, я сам не ожидал от себя еще тогда, что все это придет к такому закономерному и красивому шагу. Тогда я и подумать не мог, что ты, мой маленький Джеки, вечно лохматый и не в меру задиристый, будешь стоять вот так напротив меня, смотреть в мои глаза, и ждать, когда я уже закончу эту речь. Я и сам не мог подумать, что полюблю тебя настолько сильно, настолько ярко, так же, какой ты сейчас, стоишь передо мной. Я буду твоим мужем, теперь я знаю это точно. Я буду твоей опорой, твоей верностью, твоим настоящим. Мой дом — как ты сказал когда-то — музей моей жизни, и я больше не желаю другого, кроме чем тебя, ставшего его хозяином. Тебя, ставшего моей жизнью перед столькими глазами, перед всем миром. Ты станешь моим мужем, Джеки? — преисполненный всем счастьем этого мира, спрашивает Джесси. — Я влюбился в тебя, с самого первого дня надеясь, что ты станешь концом той злосчастной полосы, в которую затянули меня ошибки прошлого. Я любил, я ждал, я боялся потерять. Я терял, и словно все обрывалось. Столько слов, за которые мне не было прощения, столько действий, но… вот он ты, передо мной, Джес, все тот же, каким я увидел тебя когда-то. Искренний, светлый человек, что согревал меня холодными ночами, когда никого больше не было рядом. Ты дал мне начать новую жизнь, свободную от боли и страданий, ты стоял на ее рассвете, ровно так же, как мы сейчас, стоим, жмурясь от солнца. — по рядам людей, помимо всхлипов, пробежал легкий смешок, — Моей новой жизни нет без тебя, ты — каждая ее страница, каждое слово и каждая точка. Ты — мой свет, мои радость и счастье. Я люблю тебя, Джесси Джойсен. Я стану твоим мужем, а ты моим? — закончил Джек. И Оливия сдалась. За ней — Кейт, потом Эсмеральда, Дана, Меган… Джесси не успел еще и ответить, а все гости уже рыдали, улыбаясь их счастью. Никто не держал слез, только Том и Ирвинг, сидящие прямо перед молодоженами, все еще сдерживали себя, вжимаясь в кресла. Ирвинг сдался, когда Джесси, уже надевший кольцо, дождался разрешения священника, и поцеловал Джека, медленно, не торопясь, возвещая начало этой семьи. Тому же хватило одного счастливого взгляда Джека, чтобы слезы сами потекли по щекам. Здесь не было тех, кто не был бы счастлив за них. Каждый своими слезами отразил солнце, отдал им часть себя, все самое светлое и прекрасное. Каждое пожелание. Каждое слово. Каждая улыбка. Все в этот день — для них, все это — ради них. Пускай счастья всех, кто был здесь, хватит новой семье до конца жизни.Декабрь
— Какого черты ты еще не получил права! — кричит Ону, сгибаясь на диване в гостиной, — сколько еще ждать, мать твою! — А чего ты боишься тогда?! — в ответ ей сверху вскрикивает Маркас, — я могу нас перенести прямо к воротам больницы! — Чтобы ты на нервах ошибся, и мы явились туда часа четыре спустя? Да я пешком лучше пойду! — говорит она, и слова теряются в потоке бессловного крика. — «Убер» уже подъехал! — возвещает Том, поднимая ее на руки, — держись, сейчас быстро доедем! — В пургу, по пробкам! — меж схватками отрицает она, — Ну, Том, видит черт, я рожу прямо на восьмой авеню! — Потерпи, быстро доедем, — вставляет Маркас, — успеешь еще родить, — шутка вызвала только приступ ярости. — Да я уже рожаю, твою мать! — вскрикнула она. Видимо, боль была сильной. Водитель старался как мог, десятой дорогой объезжая даже возможные места, где они могли бы встать, и, спустя несколько минут, Том уже нес ее на руках к предупрежденным по дороге врачам. Каждый из троих врачей, что встретили их, посчитал жизненным долгом упрекнуть их обоих в том, что Ону все время до родов провела на ногах, а не легла на сохранение, хоть ее врач, выпрошенный еще Марко, убеждал ее все же позаботиться о своевременных рисках. Срок вышел еще неделю назад, и потому это решение казалось самым правильным, но Ону, которой предстояло бы провести целую неделю, втыкая в телевизор из-за чьих-то страхов и беспочвенных, на ее взгляд, опасений, уверенно отказалась, ссылаясь на то, что заведение успеет умереть и разложиться, если ее, упаси черт, целую неделю не будет у руля. И потому сегодня с утра, стоило ей проснуться и с немалыми усилиями натянуть на себя платье, воды отошли, чем повергли в панику и их обоих, и Фафнира, что остался в их доме, стоило только мелькнуть новости о грабителях, орудующих в районе. Том хотел присутствовать на родах, Ону не отказалась бы от поддержки и знакомой руки, что она может не стесняясь раздавить со всей паучьей силой, а вот Маркас испугался. С самого момента, когда они вошли в больницу, он будто пропал. Умолк настолько, что и мысли не было слышно. Ону звала его, но он не отзывался, и тогда они с Томом заключили, что он просто струсил. — Я боюсь, что могу потерять свой вид, — проговорила она, не стесняясь вошедших врачей, которые, по видимому, сочли это за родильную горячку, и не стали обращать внимания, — ты же поможешь, если вдруг… — Конечно, — Том улыбнулся ей и поцеловал в лоб, — какая-то ты горячая… — Это нормально, — поспешила успокоить его медсестра, — для анестезии уже нет времени… — уже менее спокойно заметила она, — выдержите? — И не через такое проходила, — бескомпромиссно заявила Ону, — ну, что… а-а-а! Следующие несколько часов прошли как в тумане для них обоих. Том успокаивал Ону, держал ее руку (или она его?), говорил ей тужиться, а она, в периодах между схватками, заглядывала в его глаза, ожидая ответа: когда уже все это закончится? Случай выдался сложным и показательным, потому как с согласия Кумомори на роды привели смотреть студентов, среди которых Том узнал своих однокурсников. Градус неловкости все накалялся, и в какой-то момент уже Беллу стало не по себе. От безвыходности ситуации, от этих самодовольных морд, в особенности одной из них, у него самого начинали скрежетать зубы, и в какой-то момент, поймав зевок одного из студентов, самого отъявленного задиры, Том не сдержался. — Видит черт, Хендрикс, тебя отчислят, стоит тебе выйти из этой больницы! — злобно бросил он, и слова его прозвучали настолько убедительно, что тот аж побледнел, — раз тебе так плевать, почему не свалить прямо сейчас?! — Ага, это мы еще посмотрим, — самодовольно заявил он и вышел из палаты. Вся компания прихвостней последовала за ним. Выдохнули, к удивлению, не только Том и Ону, но и другие студенты, медсестры, и даже гинеколог, что уже готовился принимать ребенка.Но случилось это еще не скоро. В этих мучениях прошел еще час, и только потом в этой борьбе за выход в мир, ребенок, наконец, победил, и, услышав первый вскрик маленькой Эрики-Джинны, Ону потеряла сознание. Уже омытую и укутанную, Эрику дали Тому, и в этот момент проснулся из своего кататонического паралича и Маркас. — Такая уродливая, — подумал Маркас, — Но наша. Наша принцесса, — вслух ему ответил Том, отдавая ее акушерке. Подвиг сегодняшнего дня свершен. — Не беспокойтесь, с вашей женой все хорошо, такое бывает после сложных родов. Мы проведем дополнительную диагностику, и, если не будет проблем, то уже завтра мы сможем выписать вас домой, — счастливо, но скорее, от облегчения, продолжила медсестра. — Думаю, не стоит торопиться. Есть возможность оставить их на наблюдение, хотя бы на пару дней? — спросил Том, обеспокоенный тем, что Ону в отключке, а не радуется вместе с ним. — Обговорите этот вопрос с гинекологом вашей жены, это решать ему, — ответила акушерка, выходя из палаты с Эрикой в небольшом боксе. — Завтра увидимся, малышка, — сказал он вслед своей дочери. Гинеколог беспокойства Тома не разделил, но все же согласился понаблюдать за Ону и Эрикой. У Тома, хотя, скорее, у Маркаса, отлегло от сердца, и теперь он мог спокойно идти и выполнять клятву, данную сгоряча, но кажущуюся такой привлекательной до сих пор. Этот его бывший однокурсник, Винс Хендрикс, никогда не упускал возможности подгадить Тому, и, как парень понял когда-то, именно он подсунул им с Джеком тех двух девок, с которых и начался порочный круг Джоя, разочарование в жизни Тома. «Наверное, глупо винить его в собственной слабости и рефлексии, но кого еще? — спросил Белл, и Маркас с ним согласился, — посмотрим на его собственные переживания, когда его жизнь будет рушиться». Маркас менялся, полюбил, начал заботиться о людях, и не только о любимых, но возможности вспомнить былое не упускал. Довольный, как сытый кот, он овеял их тело иллюзией, представившей их Хендриксом, и пошел в деканат своего факультета. Спустя почти час уговоров, все рискующих рассмешить своей убедительностью, Том забрал его документы и чек с остатками оплаты семестра, что означало, что Винс Хендрикс больше не является учащимся. Об этом был извещен его отец, который, метая искры из глаз, пролетел мимо Тома, что ожидал своего триумфа у дверей здания. Из окон послышались чудовищной силы и интенсивности крики, которые, к тому же, не привели ни к чему хорошему, так как Белл, не боясь за себя, высказал дорогим деканам все, что копилось в нем и почти забылось, но всплыло так неожиданно и вовремя. Конечно, руководители ценят деньги, но репутацию свою, и «одного из старейших университетов города и страны», ценят больше, и потому, не успел Том и докурить вторую сигарету, как озлобленный папаша, у которого, как показалось, лысина проросла от ярости, вылетел из дверей, вызванивая собственного сына. Сына, телефон которого Том заботливо выцепил еще в больнице. Жизнь начинается как нельзя лучше. — Ты все-таки сделал это, — Ону, что позвонила ему, не прошло и четырех часов с конца родов, была весела не меньше него, — так ему и надо, засранцу! Смотреть прямо в мою матку, и зевать при этом! Таких оскорблений в моей жизни еще не было! — оба они залились смехом. — Я договорился с твоим врачом, вас понаблюдают еще пару дней, и выпишут, — просмеявшись, сказал Том, — за это время дом в порядок приведу, кроватку соберу… — дальше шел бесконечный список того, что Белл собирался сделать за эти два дня, –… короче, все подготовлю к вашему приезду. — Ты такой милый, Том, — без привычной холодности ответила она. — Люблю, — без сомнения произнес он. — Люблю, — и она уже не сомневалась в этом.5 месяцев спустя
— Слушай, а ты не зря не прибил тогда Криса, — кличка «Фафнир» уже забылась. Остался Кристоф, все такой же верный Тому, и всем, кто дорог ему. И, к их общему удивлению, няня из него вышла просто прекрасная, — если б не он, разорились бы на нянях. — Мы? Разорились? Я тебя умоляю! — из ванной выкрикнул Том. Триммер шумел уже довольно долго, но у Кумомори, что всю ночь просидела у кроватки маленькой Эрики-Джинны, это не вызвало вообще никакого беспокойства, — да с нашими талантами… — Еще бы ты делал все зако… — вообще никак не презентируя себя, Том вышел из ванной, и от всех волос, что он носил, осталась только борода, и та, укороченная и лощено выбритая подаренной когда-то Дженсом острой бритвой, — Что ты сделал с собой, мать твою техасскую! — Я так устал маяться с этими волосами! — со временем волосы Тома снова отросли полной копной, а не только по верху головы, и Ону это нравилось, она постоянно оглаживала их, иногда со скуки заплетала косички. А теперь не осталось ничего, только ежик, при этом довольно короткий, — а так все будет легко и просто! Ну, чего ты! — улыбнулся он, но она совсем его радости не разделяла. — Ладно этот, олух с шилом в заднице! — вскрикнула она, метая в него подушку, — Но ты-то, Маркас! Неужели ты не мог его остановить! — Я вообще вот так все семь жизней проходил! — уворачиваясь от очередной подушки, выкрикнул он, — не поймешь вас, женщин! — Вау! — пока баталия была в самом разгаре, Кристоф с Эрикой на руках вошел в комнату, со свистом какая-то из ее мягких подушек пролетела мимо, чем развеселила ребенка. Она замерла, заметив Тома, взгляд ее стал каким-то непонимающим, и все они уже были готовы к тому, что следующий час ухо их будет резать детская истерика, но девочка только рассмеялась, — Папа! — выговорила она, показывая пальцем на Белла. — Я один это услышал? — спросил Кристоф, но расстрел продолжился, и когда они, наконец, обратили внимание на вошедших, Эрика повторила: — Папа! — и резво рассмеялась, протянув к Тому свои маленькие ручки. Белл подхватил дочь и закружил ее, радуясь каждому радостному взвизгу дочери. — Она сказала «Папа»! — обрадованный Том смотрел в глаза Ону, которая, кажется, успокоилась, и теперь только с самой теплой в ее жизни улыбкой смотрела на них. Секунда промедления, и Кумомори очнулась, возвращаясь к привычным манерам. — То есть ты… — начала она, принимая ребенка из рук отца, — сотворил из себя не пойми что, и она тебя узнала, а мне стоит волосы в пучок собрать, и все, не мать я ей больше?! Эрика-Джинна Фалькора Белл, ты издеваешься надо мной! — она улыбалась дочке, играясь пальцами перед ее носом, и та была абсолютно весела от этого. — Вы с ней так похожи, — Маркас засмотрелся на эту картину простого семейного счастья. Если быть объективным, он не совсем прав. От матери маленькая Эрика унаследовала такие мелкие детали, что без сосредоточенного рассмотрения и не заметишь. Но Маркас внимателен к тем, кого любит, и потому в продолжении себя он видит и продолжение Ону. Такой же кончик носа, так же прижатые к голове ушки, такие же яркие глаза, которыми Том похвастаться никогда не мог бы. Даже ее волосы, которых еще так немного, казались и чувствовались ему похожими на Ону. Быть может, со стороны Эрика — самый что ни есть ребенок европейца, но только самый внимательный разглядит в ней японку. Человек, который полюбит ее так же, как и родители. — Маркас, прекращай, — застеснялась девушка, — мне кормить ее пора, — идите, побудьте внизу. — Ну что мы там не… — Марш вниз, я сказала! — скомандовала Ону, и в такт ей Эрика состроила недовольное личико и махнула рукой. Оставалось только ретироваться. — Мне неудобно находиться с вами двумя в одном помещении, — вдруг сказал Кристоф, когда перед ним поставили кружку с кофе, — оттого что мы… — Крис, я же тебе уже объяснял, — это дело Тома, и разбираться с этим ему, — Ону все знает, и ничего «против» не имеет. Она понимает, что мне тоже нужно иногда спускать пар, — Крис всегда млел, когда Том, подходя к нему сзади, касался языком его уха. Млеет и сейчас, — я ведь тоже человек, мне тоже бывает нужно… — Пожалуйста… — Крис остался таким же слепо верным Тому, даже спустя столько времени. — Если ты так хочешь, можешь как-нибудь присоединиться к нам, — предложил ему Маркас, — и тогда мы все получим свою дозу удовольствия. Хочешь? — с вызовом спросил он, ощущая, как от одной мысли об этом Тома перекосило. — Не хочу, — холодно ответил Крис, — Тому не понравилось бы это. И мне тоже. — Ты же мой чувствительный волчонок, — Том чмокнул его в макушку и принялся делать кофе себе. Конечно, он мог бы и, не отходя от Криса, делать все это, но ведь иногда подержать турку в руке так приятно. Это не понравилось Маркасу. Не понравилось, как ответил Кристоф, как назвал его Том. «Ты оскорбляешь память Дженса», — злобно процедил он. — Почему? Ты, и правда, считаешь, что Дженс хотел бы, чтобы я скорбел по нему? — снимая турку с огня, спросил Том у Маркаса. — Потому что Дженс — наш Волчок, и никто другой. Других не будет. Не может быть, — чувства дали корни в душе Маркаса, и он уже не сможет отвернуться от них. От памяти, от счастья… от боли, что осталась на их месте. — Прошло уже много времени. Я помню о Дженсе, и, наверное, не забуду уже никогда, но я не хочу стоять на месте, как не стоишь и ты. Я понимаю, что тебе больно видеть это, — Том и ощущал это на самом себе, — но, пожалуйста, пойми, что скорбеть остаток жизни — не выход. Волчок бы этого не хотел. — Что-то не так? — Том замер слишком надолго, и Крис это заметил. — Нет, ничего, — в разговоре внутри себя Белл забылся, и теперь, согревая ладонями кружку, выглядел несколько потерянным, — у тебя есть планы на вечер? — Да, но… если я тебе нужен, то… — Нет, занимайся своими делами. Я буду на работе, — без сомнения заверил Том. И Крис поверил, — ты не обязан подстраиваться под меня. Ону, ступая одними носками, спустилась к ним, уведомив их о том, что Эрика уснула. Маркас обнял ее, усаживая на колени. Том же решил, что наступило время уступить.6 лет и пять месяцев спустя
— Папа, мне страшно, — с рюкзачком за плечами, сжимая в объятиях любимую игрушку — плюшевого дельфина с ее рост, Эрика-Джинна стоит между Томом и Ону, что привезли ее прямо к дверям школы. Эту школу выбирали очень долго, основываясь на неисчислимой величине факторов. Ону даже завела отдельный ежедневник, в котором умещала все возможные встречи по этому поводу, различные колонки плюсов и минусов, частичные цитаты из разговоров с директорами, знакомыми, дети которых учились в тех или иных местах. Все это стало похоже на сборник досье на добрую половину школ города, среди которых со временем осталось всего два варианта, в одном из которых выпускники устроили разгромный выпускной, что и стало решающим моментом. — А представь, что Эрика бы попалась под руку одному из этих идиотов! — Ону хлопнула ежедневником о стол, но Том, до этого не спавший несколько ночей, и бровью не повел. — Ону, ты преувеличиваешь, — безэмоционально бросил он, — тем более, Эрика уже была там, знает, как все устроено. Ты же сама водила ее туда! — когда-то в этой школе появились классы для дошкольников, и, не желая, чтобы дочь без дела торчала дома, Кумомори определила ее в эту школу. Эрике нравилось, она начала читать, немного писать, и все было бы прекрасно, но один случай, который, кажется, и ничего не значит, все изменил, — у всех бывают шумные выпускные, это же нормально! — Я сказала — нет! — не принимая возражений, она поставила точку, — эта школа мне больше не нравится. — Ладно, ты занималась всем этим, тебе и решать, — ответил Белл, — я посплю пару часов, а потом — на работу. Джин, — иногда Том называл ее так, и она, кажется, даже привыкла к этому, — забрал Джек, Джесси потащил их на Кони-Айленд. — Ты доверяешь им? — с долей скепсиса спросила Ону, — мне как-то не по себе, когда они забирают ее. — Я доверяю Джеку как себе, — уверенно заявил Том, — он не даст ее в обиду, не сомневайся в них. — А Джесси я уже не раз говорила, чтобы он не залетал в «Круг» невесть откуда, у нее возникают вопросы, а он ни в какую! — Ону села напротив Тома. Собирая растрепанные волосы, — я не говорю, что с ними она в опасности, просто… — Ей уже не год, и даже не два, Ону, — уверил ее Маркас, — привыкай отпускать ее от себя, все будет хорошо. — Спасибо, Марки, — со временем «Марче» переросло в «Марки», и с этим Маркас уже был готов смириться, — отдыхай, я проедусь по точкам сама. «Десятый Круг» приносил доход, который рос из года в год, потому, на третий год дрейфа в оптимистичных реалиях, Ону с Томом решили открыть еще одну кофейню. «Чистилище» на Нижнем Манхэттене росло медленно, нехотя обживалось местными, но спустя два года оно начало приносить им стабильный заработок, к тому же, что район они выбрали лучше, чем тот, в котором разросся «Десятый Круг», и публика тут была куда лучше. Со временем темный зал, так же заботливо оборудованный и в «Чистилище», заполнился постоянными клиентами, и жизнь потекла своим чередом. Через еще полгода появились «Убежище одиноких» в Бруклине и «Дом Кота и Мыши» на Стейтен-Айленд. В каждой кофейне, что строились по примерно-одинаковой стилистике и планировке, у Тома и Ону теперь был нанятый с особой скрупулёзностью и педантичностью управляющий, свой штат. И только «Десятый Круг» остался под крылом тех, кто правил им с момента, когда корешки только начали отрастать. Но в какие-то моменты дети «Круга» требовали присутствия владельцев. И именно поэтому Том, взявший бразды правления смело и умело, трое суток разгребал навалившиеся проблемы. Марко, не смотря на все, что он делал, был человеком довольно ленивым, и взялся защищать только один район, полагая остальные на их собственное разумение. Том же был куда более деятельным, и со временем его деятельность обрела вполне материальное представление. Единственный грязный трюк, который стабильно работал, и которым он теперь обязан Марко — магия чернил, помогающая за минимально-логичный бесценок покупать торговые площади. Нельзя отрицать, что все эти дела — незаконны, но кого в этом мире вообще волнуют пара сотен квадратных метров, несколько судебных исков, что даже не дошли до суда, ведь к документальной стороне вопроса не подкопаешься: документы во всех возможных вариантах подписаны обеими сторонами собственноручно, без какого бы ни было давления, при свидетелях и юристах, засвидетельствовавших этот бал лицемерия. Том построил небольшое королевство на хитрости и обмане, и совесть, до того потрясенная уже не раз, даже не проснулась. Но теперь, когда уже у самых ворот школы Эрика-Джинна обернулась, сверкая надеждой в глазах, одухотворенная моральная грань не то, чтобы проснуться, она воспылала всеми возможными способами самоказни, угрожающей Тому, если он сейчас все-таки не пойдет вслед за дочерью. И он пошел. Догнал, взял за руку, и повел по коридору, наблюдая, как беспокойство и страх в глазах дочери стают чувствами спокойствия и защищенности. Рядом с отцом она всегда чувствует, что ей не угрожает абсолютно ничего. — Ну, дочка, дерзай! — он присел, оказываясь с ней на одном уровне, — ничего страшного нет, все хорошо, — Том улыбнулся ей, внезапно погрустневшей, и она обняла его, резко бросившись к нему на шею, и тот, чтобы не упасть, поднялся вместе с ней, — Эрика-Джинна Фалькора Белл, это никуда не годится! — Мистер Белл, полагаю? — он и не заметил перед собой мужчину, на вид не старше него самого, в клетчатой рубашке и с закатанными рукавами, — а ты Эрика, верно? — обратился он к девочке, что с опасением глянула него. И только теперь Белл догадался опустить дочь из рук, — Габриэль Хоэгер, преподаватель вашей дочери, приятно познакомиться, — он протянул Тому руку, и тот, не стесняясь, пожал ее, — мне кажется, я вас уже где-то видел… — Думаю, вы могли заметить мое отекшее лицо в «Доме Кота и Мыши», — Том тогда метался по залу в поисках управляющего, чем перепугал всех присутствующих. И потому лицо Габриэля показалось и ему знакомым, — рабочие вопросы, порой, утомляют. Кому, как ни вам, это понимать. — Точно! Люблю это место, каких только людей там ни встретишь, — усмехнулся он, — Эрика, смотри, вон там, свободное место, проходи, садись! — совершенно добродушно он подтолкнул девочку в класс, и та, помахав папе ручкой, все же пошла, теперь уже в приподнятом расположении духа. — Рад, что есть люди, кому мои труды приходятся по вкусу, — отпустив беспокойство за дочь, выдохнул Том, — во сколько я могу забрать Джин? — К часу после полудня занятия должны закончиться. — без сомнения ответил Габриэль, — Позвольте еще один вопрос: как лучше обращаться к вашей дочери? — Эрика. Просто Эрика, — ответил Том, — рад был познакомиться, Габриэль. Они еще раз пожали руки, и разошлись. Всю дорогу до машины Том только и думал о том, насколько приглянулся ему этот мужчина. Приятен и обходителен, красив, даже несмотря на некоторую запущенность формы. И глаза, даже несмотря на общую доброжелательность и улыбчивость, тоскливые. Простота формы в сочетании с кажущейся сложностью содержания. Противоречия всегда привлекают людей. — Не говори мне, что ты встретил там какого-то красивого парня и включил режим охотника! — усмехнулась Ону, заметив какую-то неприсущую Тому загруженность и молчаливость. — Габриэль Хоэгер, учитель младших классов, — наблюдая за дорогой только номинально, произнес Том, — он показался мне, как минимум, интересным. Но никто же не говорил, что он обо мне того же мнения, или о том, что он вообще смотрит на мужчин с такой стороны… Да и наша очень «понятная» ситуация дела не облегчает. К тому же, он простой человек. Как же сложно, твою мать! — остановившись на светофоре Белл столкнул лоб с рулем, чем высек резкий гудок. — И кто тебя во все это загнал? — с явным обвинением сказала Ону, но глаза ее не переставали смеяться. После недавней ссоры с Маркасом, сути которой Белл до сих пор не понял, девушка не упускает ни единой возможности подколоть его. — Ты думаешь, я тебя не высажу? — озлобленно рыкнул Маркас. Конечно, он не собирался этого делать, но чем не пригрозишь, лишь бы ответить на укол. — Тогда я пройду пару кварталов, поймаю такси и доеду до «Круга» в десяток раз быстрее тебя, — спокойно ответила она. Каждый в своих размышлениях, они все же добрались до «Круга». Рик встретил их веселой улыбкой, вкусным кофе и новостями, что скопились за время их отсутствия. Рассказал, как в некоторых сетях начали всерьез паниковать по поводу поставок кофе, за счет которых живет все древо «Десятого Круга», потому как расследования результатов не дают. Ему было смешно слышать обо всем этом, особенно после того, как Эсмеральда однажды, замучавшись прятаться, рассказала ему абсолютно все. Да, это порицание законов, которым уже не одна сотня лет, но кому какая разница, в этой стране, на этом материке, нет власти, способной блюсти эти законы. — Даже в «Старбакс» нервничают по поводу того, где мы берем такой хороший кофе за бесценок! — Рик, явно прижившийся к месту и работающий с удовольствием, радовался этим рассказам, — Эш уже устал жучки по вечерам собирать. Как в детском саду, честное слово! — Зависть, страшная штука, — не сомневаясь, ответил Том, — как там племяннички поживают? — Хорошо, что с ними может быть не так? Радуются, что отец стал чаще дома бывать. Шесть лет прошло, а они не привыкнут, радуются, как в первый раз. Правда… — Рик остановился, с особым усердием натирая кружку. — Рик, ты ведь знаешь, от меня ты можешь ничего не скрывать, — Том остановил его руку. — Диего решил жить с родителями. Не знаю, почему, просто… Все-таки, он мой сын, а теперь… — Ты не думал, что так, и правда, будет лучше? Они воспитали нас, воспитают и его, а Фабио и Доротео не нужно будет прятаться от брата. — спросил Том, — А если вдруг захочешь увидеть его, ты только скажи, я тебя прямо к порогу принесу, — добавил Маркас, от изменившегося голоса Рик вздрогнул, — это же не проблема! — Когда можешь вот так, через полстраны за секунду, конечно, легко, — вот оно, почему Том первое время не хотел рассказывать брату о самом себе. В его сердце проросла зависть. — Поверь, жить с голосом в голове, который часто не согласен с тобой самим, ты не захочешь. Вряд ли кто-то захочет, — угрюмо заметил Маркас. — Когда-нибудь я привыкну и к тебе, — выдохнул Белл-старший, — как там Эрика? — Боялась идти в школу. Надеюсь, освоится, — Том настаивал, чтобы она все же пошла в школу, — но если не получится, мы можем научить ее всему сами, — добавил Маркас. Он не видел ничего зазорного в том, чтобы дочь училась дома. — Школа помогает не только учиться, — Ричард изрек аргумент, на который Том напирал из раза в раз, — ей нужно учиться ладить с другими, общаться, работать вместе… возможно, если она будет учиться дома, то вырастет умной, но нелюдимой. В наше время это чуть ли не хуже, чем быть глупым. — Мы говорим ему точно то же самое, — Ону вернулась из кабинета, — но он боится за нее, чего упрямо не хочет признавать. Все с ней будет хорошо, Марки, — она легко поцеловала его в висок, — все мы учились, и никто не умер. — Но травм получили предостаточно, — буркнул Маркас, — что ты, что Том. Маркас так и не научился показывать, что любит. Да и говорить, в общем-то, тоже. Нет сомнения, он любил и Эрику, и Ону, но абсолютно точно об этом знал только Том, что видел его как себя самого, и понимал его, как никто другой. Даже его забота была донельзя логичной, обоснованной и излишне всеобъемлющей, больше похожей на расчет, потому принимать это за любовь было очень сложно. Редко он говорил Ону, что любит ее, редко обнимал Эрику, повелевая телом, но Том пребывал чуть ли не в эйфории, когда их общее сознание заливало теплом, светом и счастьем от таких касаний, от песен из далекого прошлого, которыми Маркас укачивал маленькую еще дочь. В каждую секунду он слышал, как бьется в тревоге сердце, когда Эрики нет рядом, когда до Ону не дозвониться. Да, он любил их, и до жуткого боялся потерять, но не хотел казаться слабым, открывать хотя бы для кого-то свои уязвимые места. Доверие — черта, что окончательно истлела в нем за эти несколько жизней. Но все это становится неважным, когда Ону обнимает его, когда Эрика рядом, живая и радостная, когда они вместе. Все вместе. Он, наконец, обрел семью, что приняла его таким, какой он есть.