Десятый Круг

      «Что я делаю?» — Марко успел задать себе этот вопрос уже с десяток раз, а самолет еще даже не сел. На самом деле, он делал все так, как и спланировал давно, когда только-только пришел в свою новую жизнь. Он всегда планировал исход на самом пороге, потому как знал — позже он не будет думать об этом. И вот он, наконец, вернувшийся на свой путь, не понимает, зачем ему это. Дороти, все же сошедшая на маковые поля, и теперь вновь ступившая на дорожку из желтого кирпича.       Аэропорт встретил его холодным ливнем, и он успел промокнуть, просто проходя от трапа до автобуса. Багаж уныло тащился по ленте, и Марко уже начинал кипятиться от злости, попутно замечая, что в этот момент его не гложет тоска. Пустая грусть о том, к чему он уже не вернется.       В полете он заключил для себя, что ни к чему бередить раны души, которые еще даже не начали затягиваться, потому он не появится на свадьбе Джесси, как бы сильно он не хотел этого. Конечно, сам Флайерс-Джойсен этому не обрадуется, и обида его будет тяжела, но уж лучше так, чем по-другому. А по-другому, это договор, который совесть готовит ему с того самого дня, когда он впервые заикнулся об уходе. Оставить Костю, он переживет, а самому остаться с ними. С какой стороны ни взгляни — глупость. Глупость, которая заставляла сердце биться чаще от одной только мысли. — Цель приезда? — с улыбкой спрашивает работница аэропорта, сидящая за высокой стойкой. — Постоянное проживание, — на чистом русском отвечает Марко, и девушка в некотором шоке от не резанувшего слух ломаного акцента ставит печать в паспорте и пропускает дальше.       Металлоискатель Марко проходил долго, с досмотром багажа и разговором с охраной, а все из-за того, что «чертов пендос не может цацку свою из уха выдернуть». Марко осталось только вздыхать. Менталитет и предрассудки. А дальше — размен денег на столичные траты в банкомате, такси до консульства, где ему выдали паспорт на имя Марка Харамова и отпустили на все четыре стороны, пожелав лишь, чтобы не забывал свою родину. Одну из. Во всех этих делах, разъездах и бюрократической волоките Марко и не заметил, как настал вечер. Попросил таксиста довезти его до ближайшего отеля получше, и оставил ему, поверх заказанного, остаток наличных. Странный человек, он отказывался от денег, хоть и был рад такому предложению. О’Харамов, без сомнения, восхищался таким бескорыстием, но все же оставил деньги таксисту. Наскоро превратив бумажки в бабочек, успевших залететь в закрывающееся окно уезжающего автомобиля. Почему бы не быть добрым, оседлав хвост Уробороса? — Принимаете долларами? — Уже засыпая, спросил Марко у мужчины на ресепшене, — Или где здесь у вас банкомат? — О, не переживайте! — мужчина соскочил со своего стула, — принимаем! У нас есть… — На последнем этаже, на два дня. Оплата картой, — оборвал его Марко. Все же, он хотел насладиться в остаток вечера видами новой столицы.       Скоро подоспел одетый в полную униформу парень, принял у мужчины за стойкой карту-ключ от номера, подхватил чемодан Марко с его безразличного согласия, и попросил следовать за ним. Громоздкий лифт с помпезным убранством медленно дотащил их до нужного этажа, остановился, и только с разрешения той самой карты в руках паренька, разинул-таки свою пасть. Пустой уют номера, мягкий свет, вопросы касательно обслуживания, и вид. До восхищения красивый. Москва-сити красива даже ночью. Особенно ночью.       Марк, а он до сих пор съеживается, пытаясь назвать себя так, уснул в кресле напротив окна, наблюдая за проезжающими машинами, за ночной жизнью незасыпающего города, и хотел бы, наверное, не засыпать и самому, ведь рассвет, отраженный в сотнях зеркал этих небоскребов, в глади реки и чистоте горизонта, был бы не менее сказочным на вид. Перед ним открылась не та «страна для грустных», о которой так часто говорят за рубежом с осуждением и страхом. Страна красот, даже в самом сердце самого сердца страны.       Утро все же наступило, и Марк — очередное вздрагивание — укрылся вслепую стянутым с кровати пледом, спрятав лицо от пробивающихся сквозь спины небоскребов лучей солнца. Шторы дали ему время, чтобы доспать свое, ведь его поезд отправляется сегодня ночью, и там он, возможно, уснуть не сможет. — Марко! — Костя такой веселый в такую рань, — ты уже прилетел? — Да, Мышонок, — сонно отзывается Марк, поставив телефон на громкую связь, и бросив его рядом с собой, — ночью на поезд, и к вечеру уже буду дома, — ему самому вдруг стало так тепло от этого. Дома. — Я тебя разбудил? — вдруг опомнился Костя, — прости, не хотел. — Не проблема, Кость, все равно собирался вставать уже скоро, — конечно же, не собирался, но чего не скажешь, лишь бы он не расстраивался, — прибытие в 23:02, приезжай встречать, если не будешь занят. — Конечно, о чем речь! — весело отозвался парень, — в конце концов, кто тебе покажет, как от вокзала доехать! Жду с нетерпением! — Я пойду позавтракаю, днем поболтаем еще, — Марк сбросил звонок, смутно припоминая, что видел неподалеку уютный ресторанчик.       День прошел так, как Марк любил проводить их раньше. Неспешно, в некоторой степени, даже лениво. Завтрак, прогулка по городу, где никто не обращает на тебя внимания, книга на лавке в красивом парке, удивительно красивые с высоты птичьего полета, пейзажи. Эти моменты, как никогда, подходят для новых начал.       Ночью он сел на поезд, в купе, которое, заботясь о влиянии на психику поездового менталитета, выкупил полностью. Сон снова не шел, и потому о снова читал что-то, найденное на просторах интернета. Русский язык все еще смущал взгляд и мысль, но к этому нужно было просто привыкнуть, потому он выбрал что-то из русского сегмента интернета. Книга современного русского автора, пропитанная печальными рассуждениями о бренности бытия и обыденного существования, затянули его почти на полпути, и, лишь только когда поезд в очередной раз остановился, и проходящая мимо купе проводница уведомила, что стоянка продлится почти полчаса, Марк решил выйти, размять затекшие от нескольких часов неподвижности мышцы.       Глазам его предстала запустевшая, полуразрушенная станция, где, помимо ожидающих отбытия, можно было разглядеть, разве что, только пару бездомных, разодетых во рванье, грязных и небритых. Они сидели в тени, а у их ног, на расстеленной белой тряпке, пожелтевшей от времени, разложены какие-то мелочи. Марк, в очередной раз поежившись от собственного имени, мысленно произнесенного, подошел к ним, разглядывая ассортимент. — Добрый день, молодые люди, — обратился Харамов, не отрывая взгляда от их товара, — чем торгуете? — Это мы-то молодые? Мужик, ты шо, сдурел? — прохрипел один из них, а второй, разве что, повертел взглядом от одного до другого. — По сравнению со мной, молодые. Так что продаете-то? — они не вызывали у него какого-то отвращения. Наоборот, некоторый интерес даже. — Так глаза-то разуй, трухля! Шо на пепелище нашли, то и продаем, — бродяга поправил тряпку, — хозяевам оно уж точно ни к чему.       Он прошелся взглядом по найденному: столовые принадлежности, измазанные сажей, подпаленные, но, тем не менее, почти целые книжки, старый компас с треснутым стеклом, разломанная на части перьевая ручка, проржавевший оклад иконы… — все это, более-менее сохранившееся, видимо, в пожаре, зацепило взгляд мародеров. И в углу, под складкой тряпки, перстень, простой, кажется, выточенный из гайки. — Сколько за вон тот перстень возьмешь? — спросил Марк, указывая на него. — Да сколько дашь! — отмахнулся бездомный, — мы торговать не учены, — второй сонно кивнул. — Вот, держи, — он протянул бродяге самое большее, что было в кошельке — две тысячи, а в ответ получил перстень, — эти ложки-вилки серебряные, их в ломбард сдай, а друга своего в больницу отведи, а то окочурится со дня на день, — тот только глаза поднял, а потом снова сник, — хоть как-то ему должны помочь. — Спасибо тебе, мил-человек! Митька только выглядит как мертвый, — мужик махнул рукой, — когда шо-нить сладкого ухватит. А потом отойдет, и снова живой. — Диабетик твой Митька, — пояснил ему Марк, — так уж точно до кладбища не далеко. — Так до него не далеко! — хрипло засмеялся он, — прям тут, за лесом. — Учти, хоть рубль на водку потратишь, все остальное потеряешь, — серьезно заявил Марк, — удачи. — И тебе не хворать, мужик! — вслед ему бросил бездомный.       Остаток дороги Марк провертел перстень в руке, разглядывая его, обтирая от налипшей сажи. Что-то в нем было таким притягательным, что взгляд цеплялся, даже когда оно было отложено на соседнюю полку. Наверное, Марка зацепили эмоции, которыми оно пропитано. Видимо, его не было на владельце в момент пожара, в нем нет ни капли горя или ужаса. Там любовь, там тепло и что-то еще, тяжелое, но легкое одновременно, притягательное. Наверное, это верность.       «Тёме от Маши», — он заметил эту надпись, когда остатки сажи смылись с внутренней стороны кольца. Перстень старый, повидавший жизнь, с добрым числом сколов и царапин, уже сгладившихся и примятых. На нем осталась вся жизнь этих людей. Быть может, чувства, осевшие на холодном металле, согреют и его когда-нибудь, когда по-другому будет никак.       В дверь кто-то постучал. На пороге стоял парень, которого Марк заметил еще на перроне. Растрепанный, с одним только небольшим рюкзаком, он жался, видимо, от неловкости, и в первую же секунду чуть не уронил очки с носа, испуганно отвернувшись. — Добрый день, — Харамов, наверное, и с порога бы спросил, что ему надо, но в последнюю секунду уцепился за присущую ему вежливость. Все же, бродяги заслуживали ее, значит, заслуживает и он, — что-то нужно? –Да вот… — он не мог, видимо, подобрать слов корректнее, чтобы соответствовать оказанной ему вежливости, — я понимаю, вы не просто так выкупили целое купе, но… может, пустите? — С соседями не повезло? — он показался Марку вежливым, негрубым и, что уж там таить, привлекательным, потому он отошел, пропуская в купе. — О, еще как, — парень сел на соседнюю полку, чудом не придавив перстень, — Мать-медведица с ребенком, алкаш с перегаром и ВДВшник с дембелем головного мозга, — парень забросил рюкзак под столик, а сам забрался на верхнюю полку, — а я две смены отпахал, подгадил мне главврач, перед расчетом целые сутки сам лично распорядил. — Тогда желаю спокойного сна. Как обедать буду, тебя разбудить? — спросил Марк, скорее, из вежливости. — Да я не брал с собой ничего… — парень как-то потупил мутный с недосыпа взгляд. — А я тебя и не спрашивал, есть у тебя что-то или нет. Так разбудить или нет? — Пожалел бедного парня. — А, вон оно как… тогда конечно! — Ярче солнца улыбнулся он замаячившему на горизонте обеду, — Я Рома, а вас как звать? — Марк, — он поднял с необжитой койки перстень и устроился на своей, снова принявшись его разглядывать. Молчание как-то повисло, и, когда он посмотрел на парня, тот резко отвернулся, — спи давай, любимчик Фортуны. — Напоминаете вы мне кого-то, — смущенно сказал Рома, — не могу понять кого. — Что точно могу сказать, мы с тобой не знакомы, — ответил ему Марк, — я в стране третий день. — Да? Из Украины или из Беларуси? — вот и поспал, любопытная Варвара, — так чисто на русском говорите, почти без акцента. — Из Штатов, — честно ответил Марк. Уже успел почувствовать, как тут относятся к товарищам из-за океана, но что теперь, они всех, кто не славянин, не любят, — что ты так смотришь на меня? — Вот уж точно, в поезде можно встретить кого угодно и откуда угодно! — Парень подскочил, но ударился о потолок головой, — уй! — А потому что спать надо было! — хохотнул мужчина, сунув перстень в карман, — что тебя так удивило? — Ну, я не видел бедного человека из США, — парень почесал затылок, — а, я, в общем-то, вообще никого оттуда не видел. Но прилети я из штатов, я бы полетел на самолете, в нашем городе вроде есть аэропорт. Не знаю, никогда там не был. — А я вот за свою долгую-долгую жизнь ни разу не ездил на поезде, — ответил он совершенно искренне, — а вот про «романтику поездов» слышал неоднократно. Тем более, в вашей стране. — Вы не выглядите старым, — Рома завис, — я бы и сорок не дал. — Сорок уже точно есть, — ответил ему Марк. А что, почти правда. Вот что-что, но ему уж точно больше сорока. Марк хлопнул по краю его полки, — я выйду покурить, не теряй. Контролеры проверять пойдут, скажи, что я скоро вернусь.       Сигарета кончилась неожиданно быстро. Да, Марк слышал громкую болтовню контролеров, но не хотел торопиться. Они-то обязаны его ждать, а вот он к ним торопиться — нет. Чем-то, совсем отдаленно, Рома похож на Тома, даже не сказать, чем именно. Может, скулами, а может, непосредственностью и нескрываемым любопытством. Может, цветом глаз, а может, резкостью движений. Марк так и не понял, возвращаясь обратно, чем именно, но, тем не менее, уже не сомневался в их схожести. Как и в однобокости ситуации, сведшей их друг с другом. — Господа, дама, — Харамов услужливо кивнул им, а они и с места не двинулись, — не пропустите? Это мое купе. — Билет предъявите, — скрипучим голосом потребовала женщина, тем не менее, не сдвигаясь с места. «До чего же похожа на утку», — заключил мужчина. — Как думаете, кто-то вообще таскает с собой билет в тамбур? — один из контролеров хохотнул, а «утка» глянула на него взглядом Горгоны, — отойдите, и все я вам предъявлю, — Марк протиснулся в купе и достал из чемодана билет, протянул его женщине. — Безбилетника зачем укрываете? — проскрипела она, возвращая билет, просмотренный ею, наверное, раза три с обеих сторон. — Кого? Ромку-то? Так вот ведь его билет, вместе с моим! — Марко легонько щелкнул пальцем по билету, опираясь на дверцу, и коснулся ее плеча, — племянника к мамке везу! — О… точно, — потерянным взглядом женщина еще раз пробежалась по билету, и вернула его Марку, — понавыращивают дитяток, а они потом и слова сказать не могут! — Вам когда-нибудь говорили, что вы похожи на утку? — Марк прищурился, мимолетом сходящей с ее плеча руки касаясь ее же виска, — покрякайте, точно поймете!       Прежде чем она успела возразить, Харамов захлопнул перед ее носом дверь, и в следующую же секунду за ней послышался ржач ее коллег. Ржач и кряканье. Усмехнувшись, Марк упал на свою полку, вновь замечая ошарашенный взгляд Ромы. — Что-то еще могу! — весело заключил мужчина, пряча в чемодан билеты. — Это… как?! — то ли восхищение, то ли возмущение, не разберешь. — Гипноз, пара фокусов, и больше никакого мошенничества, — Марк улыбнулся ему во все тридцать два. С Роминым враньем он разбираться не собирался. Тем более, что виноватая мордашка парня так и говорила о приближающейся исповеди. — Не стоило, наверное, те… вас обманывать, — парень слез на нижнюю полку. Пока Марк выходил, он успел переодеться в одежду полегче, — с меня последние деньги дядька мой стряс, прежде чем из дома вытянуть. А вы его красиво спародировали! — Поверь, я до этого момента не подозревал даже о том, что у тебя дядя есть, не то, что о таких подробностях. А за что он деньги-то с тебя содрал? — Марк выудил из-под полки пару контейнеров с сэндвичами, один протянул Роме, — ешь, не стесняйся. — Мать с ним договорилась, что я буду у них жить, пока бабушка не… ну, вы поняли. Ухаживать за ней надо было, а я на фельдшера отучился, немного понимаю в этом. Мама мне денег скидывала, чтоб не голодал, а этот дятел, как прознал, говорит: «Ты, Ромка, на нашей с бабкой шее живешь, воду льешь, газ жжешь, счетчики крутишь, пора платить!», — и начал с меня трясти за проживание. И это при том, что он уже лет десять как сам на бабушкиной шее сидит, коммерсант недоделанный. Бабушка парализованная, ничего этому бугаю ни сказать, ни сделать не может, мать не верит, а он все упирается. Ну, я ему и платил, подработку нашел. И тут он уже совсем в край оборзел — все деньги у меня забрал и за порог, только-только бабушку похоронили. Все мозги себе дурью выдолбил, сволота, — Марк посмотрел на него, и тот даже как-то выпрямился, посвежел, что ли. Кому-то просто выговориться надо. — Так, а выгнать его никак было? Думается мне, бабка не дура была, коли уж такой внук вырос, — Харамов сам от себя этого не ожидал, — полицию вызвала, замки поменяла, и вуаля. — Любила она его, ненаглядного, никогда б не смогла сыночку своего за порогом оставить. А о дочери вот не заботилась никогда, отреклась, когда мама, в свои пятнадцать с хвостиком, с животом пришла. Кстати, не удивляйтесь, если женщина лет тридцати пяти на вокзале к вам на шею бросится. Я предупредил, — Рома улыбнулся и откусил полсэндвича за один укус. — Я ничего особо-героического не сделал, — Марк откусил свой сэндвич, удивляясь тому, как он вообще сообразил залить туда горчицу. Вкусно, однако, — боюсь, Костя этого не поймет. — Сын встречает? — Рома даже не посмотрел на него. — Мои дети остались за океаном. А Костя, он… как бы тебе сказать. — А… — Рома подозрительно посмотрел на него, и Марк уже был готов к тому, что через минуту парня здесь не будет, но тот только улыбнулся, — бес в ребро, что ли? Ну, даете, дедушка! — Я тебе сейчас крошкой хлебной так щелкну по лбу, ты у меня кукарекать до самого прибытия будешь, племянничек! — в шутку пригрозил Марк и рассмеялся, — да уж, я как-то даже не задумывался о разнице в возрасте. Двадцать лет, это серьезно. — Есть у меня один знакомый Костя. Нагорных, если правильно помню, тоже всегда был падок на мужиков постарше, — он так спокойно об этом говорит. Неужели, гомофобия тут не так страшна, или… — все детство с ним в одном дворе прожили, интересно, как он там? — А не на девятой ли Подлесной этот твой двор? — спросил настороженно Харамов, и Рома поперхнулся своим сэндвичем, — похоже, мы об одном и том же Косте говорим. Повезло, так повезло, м-да. Нагорных… красивая фамилия. — Вот это да… вот Костян дает, — протянул Рома, откашлявшись, наконец. Марк уж ожидал рассуждений по поводу превратностей жизни и поворотов судьбы, но тот только улыбнулся, — Значит, на одном такси поедем! — Ещь давай! Мне нужно будет еще в банк заехать, перед тем, как к Косте ехать, — Рома не был каким-то противным, но Марк устал от него уже за то короткое время, что они провели вместе, — а сейчас мне бы поспать. — Постараюсь не шуметь. Спасибо за помощь, Марк, — Рома с благодарностью в глазах посмотрел на него, и, проглотив остаток сэндвича, залез на полку.       Удивительно, но Марк, в очередной раз встряхнувшись от собственного имени, легко заснул. Знал, что времени еще хватает, что парень не обчистит его чемодан, ведь у него уже был на это неплохой шанс. Да и разговор, хоть и немного напряженный, вышел достаточно теплым и простым. Он не стал врать и сочинять себе новую историю, потому как думал, что больше они с этим пареньком не увидятся, но судьба решила иначе. Быть может, это станет хорошим знакомством.       И сон был… проще обычного. Не было ни кошмаров, ни видений прошлого, что-то яркое, незамысловатое, с лицами и именами, которых он, кажется, еще не видел до этого. Марк так скучал по этому. По этой обыденности, незначительности и легкости, которая, кажется, давным-давно покинула его жизнь. Жизнь, серую и донельзя строгую. Что-то снова возвращается к нему. Что-то, от чего он отказался столько лет назад.       Когда он открыл глаза, было уже темно. Рома спал, беспокойно, ворочаясь и иногда махая рукой, что-то бормоча, не выныривая из сна. Марк и не думал до этого момента, как смешно выглядел сам в такие моменты. За окном, вдалеке, уже мелькает город, оставленный им, кажется, так давно. Раньше, бессовестно пользуясь помощью ключников, самолетами, он даже не замечал за собой того нетерпеливого ожидания прибытия, момента, когда он сможет выйти в новый город, посмотреть на его ночные огни и сказать: «вот и он, мой новый дом». И теперь, в духоте зенита лета, который не отпускает этот городок даже по ночам, его наполняет это чувство. Оно подталкивает соскочить с койки и бежать куда-то, в ожидании приблизить этот момент. Миг, в который он увидит Костю снова. Увидит, и поймет, наконец, что все это было не зря. — Доброе… ночь? — Рома тоже проснулся, услышав какой-то грохот за стенкой, — который час? — Двадцать два тридцать семь, — Марк глянул на экран своего телефона, который чудом не вывалился из кармана, — прибываем через двадцать минут, собирай вещички. — Было б что собирать, — отмахнулся он, и глянул в свой смартфон, — твою мать! На вокзале меня ждет смерть. — Мать звонила? — усмехнулся Харамов. — Тридцать семь раз, — испуганно ответил Рома, уже приложив телефон к уху, — мама! Я просто спал и… — крики ее услышал даже Марк, а Рома, поморщившись, отодвинул телефон от уха, — ну, все? Прооралась? Да, скоро уже, представляешь, Марк, как вас по отчеству? — он повернулся к Марку, а тот раздраженно отмахнулся, — к Косте Нагорных приехал! Вот и я тоже не поверил, а вот оно как получается! Да-да, поел, не голодный, оделся нормально, не замерзну. Все, мам, давай, до встречи! — выразительно выдохнув, парень сбросил звонок, — смерть миновала. — Ты с мамой вообще все обсуждаешь? — Марк посмотрел на него с каким-то подозрением. — О, вы ее просто не знаете! Она будто свою вторую молодость проживает, по клубам таскается, мужики ее некоторые мне в братья годятся. На работе коллектив молодой, всегда в тренде, а она с ними вместе. Она мне как подруга, у меня от нее секретов нет. — Повезло тебе, парень, тут уж ничего не скажешь, — Марк еще помнит своих родителей, ту серьезность и набожность матери, холодность и безразличие отца. Они не были плохими родителями, нет, особенно, по меркам того времени, но и хорошими их не назовешь. Лишь за один только факт того, что четырнадцатилетнему тогда Марко нравились мальчики, отец выгнал его из дома и отрекся. А уж что бы было, узнай они, какими фокусами он зарабатывал на ярмарках, и представить сложно, — далеко не у всех такая жизнь. — Мама еще молодая, ей проще, чем если бы, как у Кости. Если я правильно помню, теть Ларисе было столько же, сколько моей сейчас, когда он родился. Сколько из детства помню, ей бы все огород, домик за городом, да спокойствие. Все детство она мою маму вертихвосткой называла, нас с Костей это так смешило! — Рома такой простой, ничего не скрывает, ни о чем не молчит, и это так располагает.       Он еще рассказывал ему про их детство, про домик на дереве, собранный из досок и фанеры, выброшенных во дворе, как они любили там с друзьями прятаться ото всех, воображать, что они уже взрослые, живут самостоятельно. Наивными детьми были. Рассказывал, как Костя его-болвана тянул в школе на нормальные оценки, и как он сам потом вытягивал Костю, когда бунтарский дух оказался сильнее благоразумия. Судя по этим рассказам, это была хорошая дружба. — А что ж вы перестали общаться? — вытрясаясь из поезда с чемоданом наперевес, спросил Марк. — Я уехал ухаживать за бабушкой, а Костя… заболел, вы, наверное, знаете. Я не умею обходить такое, а хуже жалости чувства нет, знаете. Я подумал, что лучше пропасть, чем жалеть, ему и без меня было несладко. — Но он, тем не менее, в стойкой ремиссии. Это ли не повод начать сначала? — Конечно, но я не знаю, нужно ли это ему. Он очень трудно прощает. Почти всех, — Рома почесал затылок. Видимо, про Артема он знает. Как же долго они были вместе? — Мама! — Сына! — невысокая женщина, с пепельным каре, в легком платье в горошек и розовых кедах подбежала к Роме и повисла на его шее, заболтав ногами, когда тот выпрямился, — как я соскучилась! Так давно я тебя не видела. — Так что ж это ты, все это время не приезжал? — Марк отнюдь не ожидал, что все настолько сложно. — О, это вы маму мою не знали, — весело махнула рукой женщина, — ты от нее на шаг, а она: «Умираю, сынко, умираю!». — Властная была женщина, видимо, — Харамов только плечами пожал, — как вас… — Лена, — женщина протянула ему руку, а тот наклонился и поцеловал ее улыбнувшись, она обомлела, — для вас — просто Лена. — Владиславовна! — вклинился сын, — я ж тебе говорил, мама! — Приятно познакомиться, Лена. Марк, — отпуская ее руку, ответил он, — не подскажете, у вас в городе нет круглосуточных банков? — спросил он, ожидая, что женщина знает побольше сына. — А такие вообще бывают? У нас таких не водится, — уверенно ответила она, — а вам зачем? — о, любопытство — семейная черта. — Хоть на первое время вашей валютой обзавестись. Все счета в долларах. — О, так вы американец? Удивительно, — женская версия Ромы, не иначе, — нет, Марк, таких не имеется. А завтра вы к нам приходите, у нас отдел через пару дворов, все сделаем в лучшем виде! — В банке работаете? Запомню, — нужно заводить новые знакомства, и это очень даже хорошее начало. — А то! — живо ответила Лена, — директор отделения! — А у тебя мама важный человек, Рома, — хохотнул Марк, — и в кого ты такой оболтус? — А чего это он оболтус? Умный мальчик! — она подпрыгнула и потрепала его по холке. — Мама, блин! — возмутился Рома, прибавляя шагу. Обиделся, что ли? — Зря вы ему про брата вашего не верили. За отжитое время я научился различать ложь в людях. И когда он рассказывал, там ее не было ни капли, — серьезно сказал Харамов, убедившись, что Рома их не услышит. — И чего это получается, он на шею Ромке сел? Вот говнюк, Вова, придушила бы на месте, — она даже притопнула, — устрою я ему, пусть только на глаза мне попадется! Ром, ну постой! — Рома остановился и ожидающе оперся на стену у выхода с вокзала, — ну я же не знала! — Сколько раз мне надо было сказать, чтобы ты поверила? — он даже расстроился, — сотни, видимо, не хватило! А ему так ты сразу поверила! — Ну, прости, дура я, что с меня взять, — раскаялась Лена, — сейчас такси закажу, и поедем!       Оказывается, «убер» есть даже здесь. И сработал быстро, и получилось очень даже дешево, и довезли без проблем. Прекрасно, что сказать.       Вот и он, двор, уже полюбившийся, ухоженный, зеленый. Подростки выползают из своих укрытий, как упыри перед закатом, собираясь на детской площадке, которая им явно не по размеру. Чета Чиркиных, как он узнал, когда, в очередной раз меняя тему, Лена назвала сына по фамилии, счастливо распрощавшись с Марком, пошла к дому напротив, а он сам, счастливый донельзя, поволочил уставшие отчего-то ноги к подъезду Кости. Да, он уже думал о том, что Костя не приехал встречать и не брал трубку, но с кем не бывает. Сон в их жизнях — слишком ценная штука, чтобы пренебрегать возможностью урвать хоть немного. Да и ему ли обижаться, он обещал уехать на пару недель, а пропал на пару месяцев.       А вот и, собственно, она, причина. Причина всего, что роится в подкорке Марка. Стоит у подъезда в каких-то шлепках, домашних шортах, растянутой самим Марком футболке и его же кардигане. С ним еще четверо человек, молодых, как и он, курят, громко отчего-то смеясь, живо болтая. Марк стоял в тени, разглядывая Костю, остальные для него не важны. Вот он, такой же, каким и был тогда. Окутанный Марком даже тогда, когда тот далеко. Вот, уже третий раз он украдкой вдыхает запах с отворота кардигана, счастливо улыбаясь. Взгляд его на единую секунду становится рассеянным, но таким счастливым, и вот он снова вернулся, вклинился в разговор, смеется вместе со всеми. — Ладно, Клёпа, мы заходим! — один из парней, что стояли с ним вместе, с силой дернул домофонную дверь, и та, со скрежетом и грохотом, поддалась. — Да, я сейчас тоже, иду, — он никогда не торопился докурить. И вот он один, теперь Марк может подойти, не стесняя молодежь. — Клёпа? Это так мило, — Костя уже собирался заходить, но замер, услышав знакомый голос. Развернулся, и, простояв секунду в шоке, бросился к Марку.       Проявив невиданные доселе чудеса акробатики, он повис на Марке, сцепив лодыжки на его пояснице. Он не ждал и не смотрел на него, он целовал. Дико, жадно, задыхаясь. И плевать ему на всех вокруг, на недовольный гомон тех же подростков, на крики мужиков с балконов, их для него нет. Сейчас для него есть только Марк, только-только начавший отвечать, отошедший от ошеломления. «Так скучал, — шепчет он прямо в губы, — так скучал, ты бы знал!». Марк сейчас не очень хотел болтать. Он хотел Костю, хотя бы обнимать и целовать, если и не дорваться до большего. Прошло десять минут, пятнадцать, и прошло бы и больше, если бы в какой-то момент Марк не кашлянул, отрезвляя его. Девушка, видимо, из их компании, вышла поискать Клёпу. — Лера… ой, — Костя слез с Марка, и теперь все трое неловко протирали взглядом асфальт, — неловко вышло. — Ля, какая пара! — прижав сложенные вместе ладони к плечу и склонив голову, протянула она высокими нотами. У Марка заложило ухо, — а дальше не буду, ни пиздаболов, ни шмар тут, вроде бы, нет, — продолжила она уже более чем приятным голосом, — так вот оно, твое бархатное ожидание! Лера, приятно познакомиться, — девушка протянула ему руку. — Марк, — с трудом ответил он, не зная, собственно, что ему говорить, — надеюсь, не болтнете лишнего, Лера. Уверен, Костя бы этого не хотел. — Я — могила! — девушка выставила ладони на согнутых локтях, как бы показывая, что и не собиралась заниматься членовредительством, — ну, Клёпа, ты идешь? Мы тебя потеряли! — Она вошла в подъезд, махнув ему рукой, а потом остановилась, — ой, а вы… с нами? — Нет, — уверенно ответил Марк. Конечно, он хотел быть с Костей, но смущать его — никогда, — идите, Лера, он скоро к вам присоединится. — Прости, я забыл! — только за ней захлопнулась дверь, воскликнул парень, — притащились на мою голову, непрошенные гости, с ними про все забудешь! — Да не переживай, Кость, все хорошо. Вы отдыхайте, а я куда-нибудь в отель, а завтра — домой, угу? — не стоит ему расстраиваться и винить себя. Пускай будет так. Костя кивнул, — Не думай даже расстраиваться! Иди, веселись, ничего страшного же не произошло! — Но ведь… — Какой ты у меня правильный, Мышонок, — Марк огладил его щеку легким касанием, — сегодня твой день, завтра — мой. Договорились? — Хорошо, — он выдохнул, выпрямился и на прощение обнял Марка, — буду ждать. — Позвони, как останешься один, и я тут же приеду. Ну, все, давай, иди.       Костя скрылся за железной дверью, и Марк еще почти минуту наблюдал, как Костя поднимается по лестнице широкими шагами. Пускай он веселится, он это заслужил, никак не иначе. Просто тем, что прошел через трудности своей жизни, не сдался. Пускай все будет так, как хочет он, а Марк может ему в этом помочь.       «Убер» ищет машину до отеля где-то в центре, а Харамов, опершись о оградку палисадника, закурил. Так легко и спокойно. Он почти уже дома, осталось совсем чуть-чуть. — Дядь, сига есть? — кучка подростков, непонятно чему ухмыляющихся, что гомонили еще две минуты назад на дворовой площадке, подошли к нему. — Не рановато, мальчик? — что-то в них такое, клокочуще-злое, но, кто бы они не были, Марк им не по зубам. — Ты нам не мать, чтобы решать, рано или нет, — бросил второй из-за спины первого. Типичный попугай, мелкий и хилый, но дерзкий не в меру, — сигу дай! — А если нет? — Марка даже развеселила такая бравада, — предупреждаю, кулаками махать — силенок не хватит, так что шли бы вы, по добру по здорову. — Щас, какой-то старый пидор нас жизни будет учить, — тот, что стоял впереди, махом выбил сигарету из рук Марка. — Видит черт, я предупреждал, — хрустнув пальцами, процедил мужчина сквозь зубы.       Первый, что стоял ближе всех, получил размашистый хлопок ладонями по обеим ушам, отчего, ошеломленный, отшатнулся назад, прикрывая уши руками. Второй удар — по солнечному сплетению, и вот он уже валяется на асфальте, собирая своей белой толстовкой прибитую росой пыль. Мелкий, хоть сказу и попытался смыться, — отправился туда же, дернутый за ворот олимпийки — щеку рассекло грубым асфальтом. Третий, что бросился на Марка, налетел животом на ограду палисадника, сваренную из уголков, и, с пинка Харамова по заднице, его вывернуло прямо на так красиво зацветшие георгины. Девушка, хоть по комплекции превосходящая многих из них, постаралась ударить, но мужчина поймал ее кулак, вывернул руку и отправил к ее дружкам на асфальт, и последний, думавший, что удар по боку со спины окажется действенным, получил с локтем по щеке, и оттого отправился в мимолетный нокаут. — Так, а теперь позвоним вашим родителям, — Марк подошел к тому, что еще вис на ограде, и, подцепив того за волосы, продолжил, — номер говори. — Пошел ты, пидорас! — он, видимо, собрался плюнуть ему в лицо, но подавился собственным харчком от удара в бок. Откашлявшись, он таки-сказал номер. — Здравствуйте. Как могу к вам обращаться? — учтиво обратился Марк к тому, кто был на конце провода. — Миша… вы кто? — пробасили на том конце. — Ваш сын, Миша, уразумел, что может безнаказанно избивать людей, — на том конце Марк услышал выразительный русский мат, — прошу спуститься во двор, забрать ребенка и провести воспитательную беседу, иначе, в следующий раз, если поймаю его за подобным, поговорю с ним сам, и ему это понравится куда меньше, чем разговор с вами. — Иду! — он еще раз выругался, отвернувшись от телефона, а потом услышал хлопок двери. «Убер» звякнул, уведомляя, что машина найдена, и теперь Харамову осталось только дождаться. Через минуту уже названный Миша, на две головы выше и толще Марка, присоединился к этому восхищающему сборищу, — ну, и где этот долбоеб? — Марк отошел, предоставляя отцу возможность полюбоваться сыном, сидящим на бортике, — Домой! Я тебе щас расскажу, псина, где кулаки чесать! — Вы, случайно, не знаете родителей этих индивидов? — Марка всегда веселила возможность говорить высоким слогом в подобных ситуациях, — думаю, им не менее интересно будет узнать о злоключениях их деток. — Я им расскажу, — все еще зло процедил мужик, а потом смягчился, — спасибо, что поставили этих обалдуев на место, кто-то должен был это сделать. Разбежались, олухи! — рыкнул он на подростков, и они бросились врассыпную, — сигаретки не найдется? — А сын в вас пошел с такими обращениями, — они оба посмеялись, Марк достал свою пачку, а до Миши, видимо, дошло, о чем он только что сказал, — прошу. — Вот долбоящер! Не хватало ему еще курить начать! — Отец был похож на разозленного быка, да и курил быстро, выдыхая целые облака дыма, — мы ж не познакомились, Миша! — мужчина протянул ему свою лапищу, Марк ответил ему рукопожатием, от которого у него мышцы на лице дернулись. — Марк. Живу теперь в вашем дворе, быть может, они побоятся теперь тут собираться. Но вы скажите сыну, что если он, да и дружки его, не будут распускать языки и кулаки, поводов для ссор у нас не будет, и мешать я им не буду. — Как скажешь, сосед! — одобрил Миша, — ладно, пошел я своему чуду мозги вправлять, — добавил он, видя въезжающую во двор машину с обклейкой «убера».       Водитель, по просьбе Марка, открыл багажник, и, как только они сели в машину, предложил. — Слушай, а у тебя за поездку наличкой не найдется? — спросил водитель, с надеждой в глазах глядя на него. — Если долларами возьмешь, то найдется, — безразлично ответил ему. Драка его, и без того усталого, вымотала еще больше. — Возьму, конечно! — заметно приободрившись, сказал водитель, — ну что, поехали, барин! — Поехали.       Марк задремал, пока водитель тащил его по пустым дорогам пустого города. Этот городок не живет по ночам, он засыпает, точно так же, как и его жители, и это теперь кажется не гнетущим, а настолько правильным и уютным, что улыбка сама натягивается, даже сквозь дрему.       Что бы ни произошло сейчас, да и в прошлом, Марку нравится здесь, так по-простому, тепло и уютно, как когда-то дома у Марьи Васильевны. Сейчас, оглядываясь назад, Харамов задумался, а почему он не осел в этом городке? Почему не бросил все, как и сейчас, чтобы быть рядом с теми, кого любит. Возможно, тогда все сложилось бы по-другому, и Влад сейчас был бы с ним, живой и здоровый, молодой… Скупая слеза катится от одной только мысли о нем. О жизни, потерянной так глупо.       Возможно, не выдранный, как клещами, из привычного мира, менталитета, он бы не сломался. Остался бы тем Владом, который останется с Марком навечно. Но этому не удалось случиться, и это, наверное, и есть вина Марка.       Тогда ложь и предрассудки были сильны, как никогда.