Десятый Круг

      Затишье растянулось уже слишком надолго. Марко казалось тогда, что уже со дня на день Том окончательно вернется к ним, что он уже на пороге этого мира. Это и стало главным разочарованием. Он больше не говорил, как бы ни старались Джил и Стивен достучаться до него, моторные рефлексы вернулись к состоянию сна. Том снова не сними. Что-то все еще не дает ему вернуться.       Родители Тома уезжали на несколько дней, чтобы привести дом в порядок. Уезжали, в душе надеясь, что когда они вернутся, уже сам Том выйдет их встречать. Но и этого не произошло. Они все еще счастливы тем, что выдался такой шанс воссоединиться с сыном, а Стив – угасшей ненавистью жены. Они словно зажили новой жизнью, словно только поженились. По сути, оба они уже на пороге экзистенциального кризиса, и пережить его так – настоящее чудо для любого, наверное, человека. Они пару раз выбирались в кино, рестораны, частенько гуляли, когда утомляли мисс Хальтер своим обществом. Возможно, в их семью вернется мир.       Мисс Хальтер отметила, что Том вырос, чем сильно удивила всю пеструю компанию дома Марко. Когда все начиналось, Белл-младший вполне влезал в кровать, подобранную, собственно, под его рост. Сейчас же он подпирает пятками ее край. Вопреки его состоянию, выросла мышечная масса, и теперь он уже не казался Марко «шпицем». Теперь он – красиво, даже атлетично, сложенный молодой человек.       И только сейчас, устав от писка осциллографа и выйдя на кухню, он осознал, почему. Осознал, когда не смог вспомнить последние слова заклятия-поиска для книги, которую оставил вчера неведомо где. Печать магии наития, которую он снял… она утратила контроль над телом Тома, и оно со временем вернуло себе ту форму, что дала ему судьба. Возможно, его полнота в детстве – проблема гормонов, которые в пубертатном возрасте таки-встали в планку нормы. Но Том уже не видел этого, потому что уже был проклят самим собой. – Марко, он… – заикнулась мисс Хальтер, вбежав в кухню. – Что «он»? – раздраженно ответил Марко. С утра не было ни движения. – Просит одежду, – удивляясь собственным словам, продолжила девушка. – То есть… – О’Хара будто выпал из этого мира, – черт бы его подрал, Том! – закричал он прямо из кухни, срываясь на бег, – на третьей полке сверху, в моей спальне!       Это… как бы Марко ни понимал, какие чувства заполняют разум Тома, он безмерно рад тому, что парень очнулся. Что он снова с ним, что бы то ни значило. Пускай, он ненавидит, пускай, он злится, пускай, но… Марко вывел его из тьмы, он прекратил его мучения, к которым тот и руки не приложил. Том не должен был проходить через все это, но судьба распорядилась иначе. И Марко рад, что Белл выдержал это. Что он все еще с ними. – Марко, – Том смотрит на него такими усталыми, вымученными глазами, в них нет ни злобы, ни ярости. Ничего нет, – воды, пожалуйста, – он хрипит, озираясь по сторонам. – Да! Конечно! – мужчина выудил из прикроватной тумбочки бутылку воды, и не успел и щелкнуть выключателем осциллографа, как Том осторожно коснулся его руки. – Дай еще, – дрожащим от нетерпения голосом просит он, – горло болит. – Держи, – он протянул еще одну бутылку, и понял, что почти не дышал все это время. Грохнулся на стул, стараясь выровнять дыхание, – я так боялся, что ты… – Теперь все хорошо, – ответил ему Белл, – хорошо, – добавил он, но это уже не его голос. – Маркас? – О’Хара осторожно заглянул в его глаза, встретив колкий взгляд арданта. – Мы едины, ты видел это, – холодно ответил он, – мы не можем больше боротьс-с-я за влас-с-сть. – Ты услышал меня, – дрожащим голосом протянул Том, – ты не убил его, ведь мог. Спасибо тебе, Марко, – Том потянулся к нему, и тот резко рванул в ответ. Он не ненавидит его, хоть и должен, он благодарен. Эти объятия… Марко никогда не чувствовал себя лучше. – Ты не побоялся проявить с-с-слабость, – прошипел ему на ухо Маркас, – спасибо тебе.       Оба они, что Том, что Маркас, верят, что Марко дал им жизнь. Они не знают, что Марко просто не смог бы их разделить, слишком сильна была воля Белла к тому, чтобы сохранить жизнь Маркаса. Он видел арданта, чистое зло, совсем другим. Он, и правда, считает, что Маркас просто укрыт от жизни своей злобой, что он не может иначе. Что в любви, которой окружен Том, он оттает, он поймет – злоба не выход. Щит, лелеющий только лишь одиночество. – Я так скучал, я… – слова теряются в охваченном пожаром сознании, – спасибо, что выжил. Джил со Стивом станут самыми счастливыми людьми сегодня. – Мама с папой еще здесь? – в голосе дрожь и надежда, – я так скучал по ним. Все эти годы. Каждый день. – Они такие счастливые даже оттого, что ты живой. Мне кажется, они снова влюбились друг в друга, когда… – Марко закашлялся, но Том понял это неправильно. – Ты снова что-то сделал, – парень попытался сжать кулаки, но сил еще не хватает, – ты не меняешьс-с-я. – Ты же знаешь, почему твоя мать так ненавидела мексиканцев? – Да, а причем тут… – Я забрал из ее памяти человека, с которого все это началось. И вся ее ненависть рассыпалась. Стивен все еще не верит, что это правда, – Марко ждал его реакции. Старался понять, смог ли помочь. – Почему ты не поступил так со мной тогда… – и эта печать пала, – сейчас я чувствую все, что… – Тогда я испугался. Я не мог рассуждать здраво, меня самого пугала та боль, что сидела в тебе. Прости меня, Том. Прости, я могу сейчас, я… – Со временем мы отпус-с-стим. Ты ничего не должен нам, – Маркас не умеет принимать помощь. Этому еще только предстоит научиться. – Давай, я помогу тебе подняться. Ходить сможешь не сразу, все же почти два месяца прошло, но все это вернется. Хватайся, – О’Хара нагнулся к нему, и тот обхватил его за шею.       Мисс Хальтер зашла и оставила одежду, Которую они вдвоем с трудом надели на Тома. Та самая футболка, которую Дженс подарил Тому, какие-то простые штаны. Одинокая слеза побежала по щеке, оставшись на дергающейся губе. Он пытается скрыть эмоции, но выходит плохо. Маркас все еще прячется от мира. – Ты любил так с-с-сильно… – прошипел он, утирая признак слабости, – мне это незнакомо. Не было знакомо. Мне так… больно? – Со временем мы отпустим и его, Маркас, – Том мягок, осторожен, но край футболки все же сжат в кулаке, – у нас нет другого выхода. – И меня вы научили чему-то, – Том обнял его одной рукой за шею и попытался сделать шаг, но ноги предательски слабы. Том почти висит на нем, пока они идут до кухни. Получается хотя бы сидеть, и это уже хорошо, – чем дольше держишь, тем больнее отпускать. – Ты отпустил Аластара? – Том тоже боялся попасть по больному месту, – ведь столько лет… – Ему пора обрести покой. Как и всем, кого я так и не отважился взять с собой, но не отпустить. За такую долгую жизнь я не научился только этому. Отпускать. – Больше не нужно. Больше тебе не нужно никого терять, – Том поймал его за руку, когда Марко пошел к плите, и Марко посмотрел на него взглядом, полным боли и горечи. – Я не теряю, Том. Я отпускаю, – кончиками пальцев Марко легко огладил его предплечье, выпутываясь, – Ону оставила немного своего чая. Уверен, тебе понравится. – С ней все хорош-ш-шо? – Как нельзя лучше, Маркас. Через шесть месяцев ты станешь отцом, – когда-то он должен был это сказать, – вы оба станете. – Но… как?! Когда? – Том не помнил этого. Не видел, что творил Маркас, повелевая его телом. – Когда ты сдался, – Маркас постарался не шипеть, – мне… был нужен человек. Но мы же… – Брак случается с любой вещью. Вам повезло. Рео сказал, что эта девочка сделает вас с Ону самыми счастливыми людьми на свете, – со временем и они поймут это, – пока не пришли твои родители, Маркас, ты же помнишь что-то из твоих прошлых жизней?       В ответ на это он коснулся пальцем своего виска. Облик человека спал, и на черепе обозначилась дыра формой идеального круга. То, что она должна была открыть, укрыла тьма, но сама она оставалась неизменной, пока Маркас не оторвал пальца от головы. – Прошлая моя жизнь закончилас-с-сь трепанированным черепом и десятком обрядов экзорцизма. Я помню много, но не все, – ответил он, рыкнув на учащающееся дыхание, – я видел вещ-щ-и и похуже, Том. – Вы позволите мне? – Марко осторожно коснулся ладонью затылка парня, протягивая его ладонь на свой, отмечая, как тот дрожит, – pontem.       Он отдал им все. Все, до последнего слова, что знал, что успел выучить за долгие годы. Они сильны, им понадобятся эти слова, эти знания. Они смогут воспользоваться ими, ведь эту силу нужно использовать, иначе она угаснет. Забудется, как кошмар перед рассветом. У старого мага просто нет времени, чтобы самому научить их всему. – Я выполнил «долг пробудившего», – Марко оперся о стол в надежде, что не упадет в обморок. Все сложнее становится колдовать. Слишком долго он не был у источника, что все еще способен его напоить. – Там я видел парня… – Том не мог найти что-то, за что можно уцепить взгляд, – ты называл его «мышонок»… что с ним стало? – Он ждет там, куда вы отправили меня в надежде больше никогда не увидеть. Скоро я вернусь к нему, – Костя. Сознание плавится от одной мысли о нем. Заливает легкие тоска. – Но ведь здесь вся твоя жизнь… – Которая подходит к концу, – ответил ему Марко, – ты займешь мое место. Ты сможешь. – Ты отпус-с-каешь нас, – Маркас понял, о чем говорил Марко, – бежишь. – Я живу здесь уже почти тридцать лет, Том. Что-то должно поменяться, иначе ко мне начнут возникать вопросы. Такое оно, проклятие бессмертного. – Пожалуйста, донеси меня до кровати, Марко, – попросил Том, – мне нужно отдохнуть. Еще немного.       О’Хара поднял Тома и понес к уже его комнате. Это его дом, и Марко не будет сейчас думать об этом. Он счастлив, беспросветно и бесконечно, ведь больше ничего в его жизни не приносит боли, не отзывается в каждом шаге, не стесняет движений. Теперь он волен жить. Снова. – Что мы с-с-делаем с этой медсестрой? – шепнул Маркас, когда Марко опускал его на кровать, – она слыш-ш-шала все. – Пускай. Что она сделает с этой информацией? – беззаботно спросил он, – просто эксцентричный бред, не более. Вы верите тому, что услышали, мисс Хальтер? – громко спросил он, удостоверяясь в своей правоте. – Вы умеете справляться с посткоматозным делирием, Марко. Это достойно уважения! – заметила девушка, проходя мимо двери. Она не просто не была шокирована, она даже внимания не придала, чем удивила, пожалуй, их обоих. – Она не знает, что произошло со мной? – спросил Том, махнув рукой, отчего дверь осторожно закрылась, – ты не побоялся ее нанять? – Она простой человек, Том. Ей ни к чему знать. Да и чего мне бояться, ведь ты, и правда, был почти что в коме.       Том не ответил, но и руки не отпустил. Он держал Марко, молча, смотря в глаза. Он ждал чего-то, сам не понимал чего, но ждал. Что-то между ними должно произойти, что-то должно сдвинуться с мертвой точки. Но не происходило ровным счетом ничего. Прошел, наверное, час, а они так и сидели, молча разглядывая друг в друге свою жизнь. Белл видел будущее, уверенное и спокойное, как Марко, а О’Хара – прошлое, яркое и счастливое, как Том. Они оба в своей жизни так упорно отказывались видеть то, во что смотрят сейчас с такой уверенностью. Так избегали заглянуть в этот омут, потому как боялись, что этому сбыться уже не суждено. Но вот они, прошедшие через такое, чего не пожелаешь никому на этом свете, выгоревшие и усталые, живые, и такие… какими не были, пожалуй, никогда до этого. – Скажи, почему ты не бросил меня еще тогда, в самом начале? – спросил Том, наблюдая, как пелена сна заволакивает глаза напротив, – ведь ты не обязан был ехать за мной еще тогда, стараться хоть как-то спасти. Ведь это не твоя проблема. – Наверное, я видел в тебе тогда собственного сына. Разбитого, брошенного, одинокого. Я даже не размышлял, просто сел и поехал. Потому что знал – я должен спасти, если могу спасти, – не без горечи ответил Марко. Наверное, сын – рана, которая никогда уже не заживет. – У тебя есть сын? – Тома удивил этот поворот, – кто он? – Тот, кто без раздумий убил бы и тебя, и меня, и всех, кто от рождения не человек. Он был ослеплен ненавистью ко всему подлунному миру, он угрожал убить Реджи, которого я уже давно принял, как сына. Я не мог ему этого позволить. Я… – старый маг задохнулся воспоминаниями. Памятью о том Владе, который будет с ним всегда. Мальчик, которого Марко полюбил. Тот, кто любил Марко просто за то, что он есть. – Ты не виноват, – ответил ему Маркас, – семейные узы не значат ничего, если они не хранят в себе любви семьи. Я убил их вс-с-сех, потому что они убили меня. Только лишь потому, что друид нарек меня «дитем Балора». Они сделали из меня того, кого вы боялись. – Еще у меня есть дочь. Миранда, она… лучшее, что я смог взрастить в ком бы то ни было. Она археолог-исследователь, она… сестра Влада. Я не знаю, что станет для нее большим ужасом – моя смерть, или понимание того, что рационализм и логика, которые отхватили большую часть ее сознания – чушь. – Со вторым она свыкнется, как свыкся и я, а вот первое станет для нее ударом. Не пропадай из ее жизни, Марко, – без сомнения ответил Том, – терять того, кто любит тебя – все равно, что терять самого с-с-себя, – добавил Маркас. – Твои родители вернулись домой, – Марко услышал щелчок замка входной двери, – пойду, предупрежу их. – Пожалуйста, осторожнее. Мама может и в обморок упасть, – отметил Том, а Марко вспомнил их с ней первый разговор.       Марко застал их целующимися на пороге. Они были такими… настоящими, такими понятными, что О’Хара даже засмотрелся, сам вдохнул их счастье, коим наполнился воздух вокруг них. Так бы и продолжалось, наверное, если бы домовладелец не закашлялся, стоя с другого конца коридора. В последнее время здоровье подводит его. – Вы кажетесь такими счастливыми, – начал Марко, – у меня есть, что к этому добавить. – О чем вы, Марко? – осторожно спросил Стивен, пока Джиллиан поправляла растрепанный неосторожной страстью вид, – что-то с Томом? – Уверен, если бы не столь долгое время в коме, он бы сам вышел вас встретить, – ответил ему Марко, а чете Беллов сорвало крышу. Они наплевали на промокшую одежду, на обувь, на все условности. Марко и моргнуть не успел, а их уже не было в коридоре. Крылья счастья трепещут быстро. – Сынок! Мы так боялись, мы так ждали, мы… – слышал Марко из его комнаты, но снова не отважился зайти следом. Сейчас момент их радости, не его.       И Марко, по большому счету, уже не думает о спокойствии подлунного мира. Маркас не даст Тому болтнуть лишнего, да, но… О’Хара все равно не приносит в жизнь Тома ничего хорошего. Да, это уже не ярость и не злоба. Тоска и неприятие желания уйти, и Марко чувствует это. За свою жизнь он пережил это уже не один раз, он успел прочувствовать это каждой клеткой своего тела. Мерзкое, отвратительное чувство того, что ты должен будешь уйти из жизни других людей, уже не имея возможности снова сказать, что все хорошо, что он все еще жив, хоть и с натяжкой. Боль потери, в обыкновении, даже несколько облегчена тем, что потерянного не вернешь, что нет другого выхода, кроме скорби, кроме боли и нужды в освобождении. Бессмертные лишены и этого, ведь их может удержать только их же воля, их же секрет, который никто не должен знать. Им приходится исчезать, наблюдать за чужим горем со стороны, убивать болью потери своих близких. И в такие моменты как никогда сложно удержаться, не сорваться и не обрушить то, на что и так решился с большим трудом. Эмоции Марко выгорели, потеряли свою силу и яркость, и уже оттого ему легче, его сердце не сожмется, когда он последний раз попрощается со всеми, кого оставит здесь.       Они его семья. Ив, Реджи, Ону, Том… ни за одну из своих жизней он настолько не привязывался к людям, которые окружают его. Да, были люди, которых он любил и любит, люди, которых было больно отпускать, но так… к горлу подкатывает ком от одной только мысли о том, что с ними придется проститься.       Настоящей семьи у Марко никогда не было. Никогда в своей жизни он не знал родительской любви, старался выживать в одиночку, сначала в приюте, потом на улицах, потом – под гнетом инквизиции. Молодость кончилась костром, на котором он должен был сгореть. И в этот же момент началась жизнь, которой он живет сейчас. Бесконечный круг обретения и потери, силы и слабости, боли и счастья.       Однажды знакомый Марко из первой его жизни, той, когда мир еще только начинал делиться на мир солнца и мир подлунный, предположил, что жизнь каждого из бессмертных – ад на земле, персональная агония. Десятый круг. Марко пронес эту мысль через всю свою жизнь, и каждый раз, переступая через порог умирающего прошлого, он убеждался, насколько правдива эта теория.       Родители… наверное, их любовь не сравнить ни с какой другой. Родители любят своих детей просто за то, что они есть, ни за действия, ни за слова. Просто за то, что человек существует. С самого начала, и до самого конца. Их будущее, продолжение их самих в ком-то еще… любой родитель, без сомнения, смотря на своего ребенка, словно смотрит через зеркало времени, наблюдая собственные черты, что когда-то, а, может быть, и сейчас, видны в ребенке. И счастье личного эгоцентризма, хоть и правильного, логичного, не отпускает родителей, наверное, до самой смерти. Любовь родителя сложно убить, пресечь, ведь отрицая любовь родителя к ребенку, отрицается и любовь человека к самому себе. И очень, очень редко человек любит кого-либо более, чем себя. Человек, ведь ему не написано генетикой любить так, будто мир закончится с уходом любимого. – Я должен отойти, юридические проволочки, – Марко с трудом собрался, даже чтобы предупредить их о своем уходе. Слишком много правдивого счастья в той комнате, – ближе к ночи вернусь, не ждите, пожалуйста. – Можешь попросить Ону зайти? – попросил Том, – нам есть что обс-с-судить. – Сын, ты сейчас серьезно прошипел? – спросил Стивен, заглянув в глаза сына, но не найдя там того же Тома, что был здесь еще секунду назад, – что-то тут не так. – Я предупреждал вас, Стив, что такими, какими были, такие люди просыпаются редко, – ответил Марко. – Сын… – это был Маркас, – сын… – его глаза мокнут от одного только слова. – Конечно, ты мой сын, кто же еще! – весело ответил ему Стив, обнимая Тома, – как бы ты не поменялся! – Вы заставляете меня плакать, мальчики, – Джил сидела на кресле в углу комнаты и наблюдала за мужем и сыном, – ни к чему это. – Том, я скажу Ону, чтобы зашла к тебе, как сможет. Но учти, что за ней притащится Реджи, за ним – Ив и Эш. Думаю, у вас будет веселый вечер, – усмехнулся Марко. – А ты что же, не вернешься? – спросил Том, все же, видимо, надеясь, что он будет здесь. – Я поеду разбираться с последствиями твоего правления. И его продолжением. До скорого, семья Белл.       Марко ушел. Ушел, сжимая в кулаки трясущиеся руки, собирая себя почти на бегу, лишь бы остаться самим собой, не потерять лица, не бояться той боли, что ему предстоит пропустить. Ему потребовалось, наверное, полчаса одиночества в собственной машине, чтобы снова сказать хоть слово. – Ону, ты не могла бы зайти к Тому? – спросил Марко, услышав, что гудки прекратились, – думаю, к вечеру родители от него отлипнут. – Он снова пошевелил пальцем? – прозаично усмехнулась Кумомори, – мне сейчас немного плохо, Марче, мутит весь день. – Очнулся, Ону, он очнулся, – ответил ей Марко, услышав звуки сначала удивления, затем кашля, а потом и рвоты, – токсикоз? – Какой ты догадливый, – зло заметила она, – если полегчает – приду. Обязательно. Нам есть, кого обсудить. – Пожалуйста, не сбегай больше. Стивен немного понимает по-японски, – ухмыльнулся Марко, – меня интересует, чего вообще он не знает. Интересный человек.       На том и договорились. Ону навестит Тома, а сам Марко должен навестить своего старого друга. Филип Брэдли – лучший юрист из тех, кто вообще известен ему, и Марко не упустит возможности воспользоваться этой дружбой. Неделю назад он попросил Филипа составить договор, по которому в руки Тома отходит все его имущество. Прощальный подарок, который он не сможет отвергнуть – магия чернил все еще с ним.       Возможно, нужно было подумать, оставить все, как есть, но… Марко возьмет с собой лишь деньги, и то, не все. Только лишь, чтобы прожить еще одну скромную жизнь, ведь Костя не позволит жить дорого. Не позволит, потому что сам он так не жил и не будет, а Марко не в силах противиться его желанию. Не в силах, и все тут. – А, Марко! – скидывая с плеч судейскую мантию, весело махнул рукой Филип, – Что-то ты задержался, еще с воскресенья твой договор ждет тебя. – О, Филип, чудо случилось, – Марко сел напротив него, – отвлекло все мое внимание. – И как же это чудо зовут? – хитро посмотрел на него судья. – Томас Финеас Белл, вторая сторона этого договора, – не отвлекаясь от прочтения документа, ответил Марко. К чему скрывать? – вышел из комы. – Ну, даешь, старый друг, – раздосадовано отмахнулся Брэдли, – я думал, какой-нибудь красивый фигуристый мальчик, а ты… эх. – "Красивый фигуристый мальчик" ждет меня за океаном, Филип, – О’Хара глянул на него поверх документов, – в большой и страшной России живут не только медведи и красивые девушки. – И ты добровольно уедешь отсюда туда? – в его голове эта мысль не нашла даже слабого отклика, – нет, не зря за тобой гонялись псы из УБН. – Чего? – непонимающе спросил он. – Это чем надо было обдолбаться, чтобы такая мысль в голову пришла! Никогда не пойму… ведь у тебя здесь друзья, бизнес, дом. Даже этот твой Том, в конце-то концов! – А любовь там, – Костя, сонное чудо, – да и, знаешь ли, уже тридцать лет я живу здесь. Пора что-то менять. – Я никогда не задумывался, но… сколько тебе лет, Марко? Мы с тобой знакомы так давно, а ты не состарился и на год, – Филип видел его магию, хоть и не верил в нее. И сейчас не поверит. – Седьмая сотня в зените, мой молодой друг, – Марко улыбнулся, широко и ярко, наблюдая, как у него отвисает челюсть, – ты зальешь слюной стол, Филип. – Не шути так, твою мать! – он вытер испарину со лба. Поверил все-таки, – я понимал, конечно, что мир – штука удивительная, но чтоб так… ты еще Вашингтона видел, наверное? – Я был советником по тактическим расстановкам флота Англии при адмирале Хоке, – Марко заметил в глазах друга недоумение и потому дополнил, – семилетняя война, – вот и просветление. Филип любит историю, но и он всего не упомнит, – Согласись, ворочать миллионами плавучих крепостей – дело веселое, хоть и сложное. Для меня это – веселье, а для него – слава. Потому Вашингтона я не застал. А вот Линкольна – да. Хороший был человек, хоть и упертый, как последний баран. – Ох… ты не перестаешь меня удивлять, даже спустя столько лет, Марко. С договором все хорошо? – Да, как и всегда. Спасибо, Филип. Рад был увидеться снова, – поднимаясь, Марко потянулся пожать судье Брэдли руку. – Насколько я помню, – заметил он, – ты всегда был, мягко говоря, в теле. Что с тобой стало? – От любви и от горя сохну. Уже очень долго, – даже с некоторым весельем ответил Марко, – экзистенциальный кризис этой жизни. – Все мы стареем, даже ты. Надеюсь, мы еще встретимся! – Переплюнь через плечо, Филип. Ни к чему тебе такая радость. А, еще один момент. У тебя нет знакомых в посольстве России? Мне бы очень не хотелось месяцами получать гражданство. Да и, знаешь, начнут копать, мало ли, чего раскопают. – Думаю, посол примет тебя в ближайшее время. Лично. Иначе я ему припомню отклоненный ордер ИРС на его имя. Дипломатическая неприкосновенность, она, знаешь, не от всего может защитить. – Еще раз спасибо. Прощайте, судья Брэдли.       Договор, и правда, был составлен с толком. Все оговоренные детали учтены, и, получив подпись Тома, Марко сможет уйти, окончательно отвязав себя от этой жизни, от этого места, от этого города. Все в кои-то веке идет так, как и задумывалось изначально. Жизнь налаживается, солнце, наконец, выглядывает из-за туч.       Все кажется таким простым, таким понятным, таким легким. Мелочи жизни уже совсем не досаждают, и все вдруг кажется таким ярким и абсолютно прекрасным. Все возвращается на круги своя. – Костя! Осталось совсем немного! – Марко как никогда счастлив слышать это сонное мычание на том конце линии, – скоро оформлю гражданство, и все! – Вау… я думал, это все долго и сложно… – вяло отозвался Костя. Оно и понятно, у него-то ночь. Только Марко это не особо заботило, он хотел поделиться своей радостью с тем, для кого она не обернется горечью, – ты прости, я только что заснул. – Ну, поговорим тогда, как выспишься, ладно? – О’Хара даже не узнавал себя в своем же голосе, манере общения, – я очень соскучился. – Ты когда-то обещал рассказать мне сказку… – Марко готов спорить, что он сейчас улыбается, – бессовестно воспользуюсь твоим обещанием. – Конечно же, мышонок. Ложись и слушай, – Марко набрал побольше воздуха, нашел гарнитуру где-то в бардачке, надел на ухо, и начал, когда писк, извещающий о подключении, прекратился.       То была сказка, сложенная белым стихом. Ее написала старая его подруга, которой равных он вряд ли знал. Сказка, короткая, но такая красивая, мелодичная, распевная, что Марко и сам забывался, на мгновения отрывался от дороги, вспоминая слова, в свое время прочитанные им не один десяток раз. Прочитав однажды, он влюбился в эти стихи, в эти истории, от которых веяло то востоком, то манящей чащей леса, то магией, то красочной реальностью. Красота в ритмах и словах, дух того мира между строк, манящий своим таинственным флером недосказанности, безымянный, но такой яркий, где каждый персонаж, кажется, узнаваем, но так един со всеми представлениями этого мира. Мира, созданного на страницах листа, такого живого и яркого. Мира, в котором и Марко жил когда-то. Мира, где и он жил когда-то. Мира, который было так больно терять, и в который так прекрасно возвращаться каждый раз, с каждым новым стихотворением. –… эта сказка, принцесса, милая, про меня, – закончил он, уже слыша сопение Кости, – спокойной ночи, любимый, – стесняясь собственных чувств, закончил Марко, отключая звонок. Пускай он спит спокойно, ему это нужно. Даже будучи падшим, Иерофант способен наполнить верой и спокойствием сердца тех, кто все еще верит ему.