Десятый Круг

— Где ты был? — за завтраком спрашивает Джек, улучив момент, когда рядом не было никого из семьи, — я просыпался ночью, а тебя не было. — Снова кошмары снятся? — Джесси проглотил уже, наверное, третью кружку кофе. — Не переводи тему, — Джек сжал кулаки. — В «Круге» потеряли накладные на последнюю поставку товара, пришлось везти мой образец, — Джесси знал, что втягивать Джека во все это слишком опасно, — «Круг» переживает не лучшие времена. — А ночью-то зачем? — Джойсен удивился, видимо, поверив его совершенно совестливому вранью, — мы же могли бы сегодня заехать, по пути домой, так было бы проще. — Налоговый аудит начался в семь утра. А ехать почти пять часов. Лучше ты спокойно проведешь вечер с семьей, чем мне будет удобно. Ну, Джеки, зачем мне тебя обманывать? — Потому что это как-то связано с Томом, а ты не хочешь впутывать в это меня, — Джек заглянул в его пустые глаза и увидел в них согласие, — все именно так. — Он не так давно стал владельцем кофейни, и вот на нас нападают ФБР, УБН и налоговая полиция. Конечно, я не хочу тебя в это ввязывать. Он утянет тебя за собой, Джеки, — его имя прозвучало совсем не ласково. Едко и больно, — я и сам боюсь не выйти оттуда сухим.       Джесси оставил недоеденный завтрак в раковине и вышел из дома. До ужасного больно, что он все еще держится за Тома, даже не смотря на все, что сделал Джесси. Изо дня в день все громче в его голове звучит мысль, что теперь, когда в его семье мир, Флайерсу лучше исчезнуть. Оставить Джека на руках матери и сестры. Легче для Джека. А Джесси переживет. Как пережил и Уилла.       Он навещал его вчерашней ночью. Уилл расцвел, он стал тем, кого Джесси всегда хотел видеть рядом с собой. Мягкий, спокойный, добрый и безоттеночно счастливый, он все так же любит Арчи, так похожего на Джесси. Теперь они замужем друг за другом, у них свой небольшой домик на окраине Лондона, кот и самый замечательный в мире ребенок. Эта девочка, строго говоря, сестра Арчи, но его родители оставили этот мир не так давно, и теперь он остался один в ее жизни. Так он рассказал, пока Уилл укладывал двухгодовалую Джессику спать. Это имя… Арчи признал без тени сомнения, что она названа в честь Флайерса. И только этим он был счастлив остаток ночи.       Но все это счастье уже не в его жизни. В той, что он по слабости своей бросил, еще будучи подростком. Сейчас же, в свои двадцать восемь, особенно больно признавать, что он отказался от шанса на счастливую жизнь. Утром он увидел Джека, и ему снова начало казаться, что судьба дала ему еще один шанс, лохматый и щетинистый, засыпающий даже в начале двенадцатого. Считал до этого разговора. Сейчас же упрямо убеждает себя в этом. Глупый, потому что только такие не учатся на своих ошибках.       Свежая, еще мокрая от вчерашнего дождя, лужайка была необычайно мягкой. И понял он это, потому как запнулся и упал, чудом успев перевернуться на спину. Ирвинг посмотрел на него, как на сумасшедшего, и прошел мимо, взяв Кейт под руку. Контроль, но уже нежнее. Оливия все же подошла к нему. — Джесси, все нормально? — спросила она, наклонившись над ним, чем загородила сонце для его взгляда. — Да, миссис… Оливия. Я просто… — так и не найдя объяснения своему положению, он махнул рукой. — Он бывает невыносим, правда? — спросила женщина, оставляя на крыльце пакеты с вещами, — это в нем от отца, если обидится на что-то, то до последнего будет припоминать. — Иди домой, мам, — Джек все же вышел за ним, — я хочу с ним поговорить спокойно, — Джек улегся головой на его животе. Он был совершенно спокоен, — прости, я не должен был начинать этот разговор. Я понимаю, что ты желаешь мне добра, я просто еще не привык к этому. Дай мне время. — Я хочу побыть один. Иди, помоги Оливии… поговори с отцом еще раз, он все же уезжает сегодня, — Джесси был зол на него, но не хотел ругаться сейчас. Ему тут слишком хорошо лежится. — Они справятся и без меня, а отец еще до вечера будет дома, так что мне ничего не мешает остаться с тобой здесь. — Я вчера разговаривал с Уиллом. Да, с тем Уиллом. Он теперь замужем, у него дом и ребенок. И дерево растет у входа. Он был так счастлив… — Зачем ты говоришь мне это? — спрашивает Джек настороженно, — ты же знаешь, что я не хочу это слышать. — Когда я уехал, тогда еще был подростком, мы оба начали жизнь с чистого листа. Он счастлив, а у меня сердце о ребра бьется от каждого твоего слова. Скажи, чем я заслужил? — Джесси не хотел сейчас видеть его реакции. Солнце будто стало в десяток раз ярче светить. — Мне самому больно оттого, чем я задеваю тебя, но я не могу остановиться. Я не понимаю себя, — Джек задел вытянутую по траве руку Джесси, и тот обнял его этой рукой, легко огладив щеку. — Я люблю тебя, Джек, и вряд ли ты сможешь хоть чем-то изменить это, но я не могу понять, что чувствуешь ты. Держать тебя при себе, как бич собственных слабостей? Надолго меня не хватит, — Джесси чувствовал, как Джек льнет к его касаниям, но это не та теплота, которой нужен ответ. — Я стараюсь меняться, но… просто дай мне время, — с горечью просил Джек. Пожалуй, в его словах осталась только горечь. — Знаешь, чего я хочу? Убежать, прямо сейчас. И я сделаю это, с тобой, или без тебя. Мне тоже нужно время. Время наедине с самим собой, — Джесси понимал, что не сможет больше притворяться обычным человеком, — ну, так как? Вчера я оплатил наш домик на Самсё. Ты со мной? — Но ведь документы еще не… — Да к черту все эти документы! Я и вещи тебе с собой брать не предлагаю, — Джесси поднялся с земли, отряхнул росу и помог подняться Джеку, — стоило показать тебе раньше. — Показать что? — Джек скептически отнесся к его словам. Он сейчас понимал, что его снова обманывали, но еще не понимал в чем, — ты снова скрываешь что-то. — Иди, попрощайся с семьей, я подожду тебя у крыльца, — Джесси сел в кресло Ирвинга, а Джек все стоял там, на лужайке, — или, может быть, нам с тобой стоит прощаться? Это не расставание, нет, но мне нужно время, как и тебе. Так давай дадим его друг другу.       Джек не ответил ему. Подняв подбородок, он прошел мимо, зашел в дом. Начались оживленные разговоры, которые, пожалуй, слышались бы и на другом конце улицы. Мать не хотела отпускать сына, Кейт хотела показать Джесси подружкам, а Ирвинг, как и водится заботливым отцам, вышел поговорить со своим недозятем. — Куда вы сбегаете? Вот так быстро, ничего не объяснив, — Ирвинг занял уступленное ему кресло, — это странно. — Небольшой остров во владении Дании в Балтийском море. Не беспокойтесь, мистер Ирвинг, с Джеком все будет хорошо, это безопасное место. — Я не беспокоюсь за сохранность сына. Я беспокоюсь за его состояние. Он не хочет лететь с тобой, — Джойсен-старший как-то смутился, а затем добавил, — я всегда видел… когда он был против. — Я не заставлял его, и сказал прямо, что не посчитал бы небольшой отдых друг от друга даже ссорой. Я не понимаю его, как и он сам, мистер Джойсен. Я верю, что там ему будет лучше. Там, где… — …все начинается с чистого листа. Кому, как не мне это понимать, — Ирвинг зло взглянул ему прямо в глаза, — береги его. — Пожалуй, с самой нашей встречи я занимался только этим, — Джесси пожал плечами, — он вообще был счастлив в своей жизни? — Был, конечно. Но мы с этими временами не совпадали. Ладно, сын идет, а я иду обратно. Приятно было познакомиться, Джесси, — он протянул парню руку, и тот ее пожал. — И мне, мистер Джойсен. Мы должны вернуться, наверное, через месяц. Надеюсь увидеться с вами снова, — Джесси пристально посмотрел на него. Конечно, он слышал, о чем они говорили с Джеком.       Ирвинг зашел в дом. Зашумели на кухне вилки и ложки, а Джек стоял теперь перед ним в немом недоумении. Джесси обошел его, аккуратно подвинув от двери, и провел носком ботинка по порогу черту. Она вспыхнула низеньким синим пламенем, а Джек уже от этого обомлел. «Это еще не все», — Джесси улыбнулся и потянул его за собой, проходя через дверь. Никто из Джойсенов не двинулся с места — они были тихи и осторожны. Джесси все эти несколько шагов смотрел в глаза Джека, а в них плескался страх перед чем-то большим, чем он. Перед чем-то непонятным и поистине волшебным. Этот страх общий для всех, кто открывает подлунный мир для себя, уже будучи взрослым.       Перед ним только море. Море синее, грозное и спокойное по левую руку, и море зеленое, переливно-колышущееся под бризом, навеваемым медленными волнами. Меж ними маленький, метра три, обрыв, вдоль которого от старика бежит собака. До странного знакомая, даже издалека. Ходж. Он не задерживается у хозяина в ногах — Джек же рядом. Он как всегда белоснежно белый, Джесси следит за этим. Неведомо, как, но следит. — Ой, Джесси, ну и замотал меня твой пес! — старик пытался отдышаться, стоя рядом. Говорил он на уж очень плохом английском, — сколько в нем энергии! — Спасибо, Олла, мне негде было его оставить. Наверное, мы на месяц, или чуть меньше. Если задержимся, оплачу по факту, — Джесси говорил неторопясь, а старик в тяжелом плаще только кивал, — и все же, нравится мне здесь. — Я не успел нарубить дрова для камина к вашему приходу, но я закончу, прежде чем возвращаться на материк, — уверил его старик, — в этот раз ты не один? — очевидный вопрос, но в другой формулировке он был бы несколько нетактичным. — Да. Джек Джойсен — Олла Кристенсен. Олла Кристенсен — Джек Джойсен, — познакомил, что сказать, — Олла — хозяин этой земли, — обратился он к Джеку, — а Джек — мой парень, — объяснил он старику, и тот, казалось, вовсе не отреагировал. — Приятно познакомиться, Джек, — старик потряс его руку в своих ладонях, — вот ключи. Я переночую на маяке, а завтра закончу с дровами и, чуть свет, оставлю вас одних. Хорошего вам отдыха, парни, — искренне пожелал старик. — Ну, что ты, Олла, мы справимся с этим сами, а ты еще успеешь на вечерний паром до Хова. Готов спорить, Астрид уже совсем тебя забыла. — Забудет она, как же! — проворчал старик, проходя мимо них, — уже за семьдесят, а памятью — человек дождя! — Да что тут происходит, твою мать! — Джек гаркнул так громко, что Олла за его спиной подскочил, — мы только что были дома, и вот мы здесь. Где мы, сука, отвечай! — он схватил Джесси за отвороты кардигана, а в его лице проступили звериные черты. — Остров Самсё, Балтийское море. Я же говорил тебе, — Джесси легко огладил привставшие волосы на загривке Джека, отчего тот немного пришел в себя. Джек еще способен на яркие эмоции, это радует, — я тебе все объясню, обещаю. — О, так он еще не знал… — с некоторым сожалением потупив взгляд, протянул Олла, — ладно, это не мое дело. Я вернусь через месяц. Если решите отбыть раньше — ключ оставишь на маяке, как и всегда, — обратился старик к Джесси и все же зашел в дом.       Только сейчас Джек догадался обернуться. Они стояли на пороге небольшого двухэтажного дома, простого, построенного без сложностей и прикрас. Будто первоклашку попросили нарисовать эскиз. Обшитый красным сайдингом, он смотрелся пестро на фоне общей картины с ее выцветшими красками. Дом стоял на высоком холме, так что почти половину острова, вплоть до границ города, можно было разглядеть. Большое зеленое поле. «Молодая пшеница», — пояснил Джесси, увидев, как Джек загляделся на мерно качающееся в волнах ветра зеленое полотно. От обрыва его отделяет лишь небольшая дорога, которая, сколько хватает взгляда, только и делает, что разделяет изумрудное и черно-синее моря. Волны второго мерно бьются о камни, и ничего во всем мире, кажется, не изменит этого. По ним можно отсчитывать время. Удар за ударом, волна за волной, каждые две волны разделяют восемь секунд отчаянного забега в попытке слиться в одно целое. Не остаться одиноким гребнем в бесконечном потоке таких же одиноких и бессмысленных. Восемь секунд одиночества на двоих. — Завтра я вернусь к твоим родителям и заберу наши вещи, а теперь — можем располагаться! — Джесси открыл дверь в дом, приглашая Джека войти. Дверь с улицы сразу открывалась в маленькую гостиную, совмещенную с кухней. По правую руку — кухонный остров, со всем, что должно к нему прилагаться, а по левую, в небольшом углублении в две ступеньки в полу — диван, широкий и мягкий даже на вид, и камин напротив него. Небольшой деревянный столик около дивана, книжная полка возле витой лестницы на второй этаж. Здесь тихо, царит полумрак, и в свете уже клонящегося к закату солнца все отливает золотыми оттенками. Витает струйками в лучах, проскальзывающих меж ставен, пыль, и во всем этом кустарном тепле Джесси ведет себя так легко и уверенно. Здесь он чувствует, что у него есть дом. У него, но не у Джека. — Пойдем, покажу тебе твою спальню, — Джесси увлекает его за собой по винтовой лестнице наверх, щелкает выключателем, даже не останавливаясь, — твои ванная и спальня — налево, мои — направо. — А… ты серьезно? Я думал, что… — Джек будто застрял перед дверью своей спальни. — Я даю тебе время, как ты и просил. Если хочешь, то всегда можешь прийти ко мне, я не оттолкну, но… у тебя все равно должно быть свое место. Располагайся, я подожду тебя внизу. — Мы куда-то идем? — Джек посмотрел на него исподлобья, — или ты снова собрался меня удивлять? — Я видел, каким ты становишься, когда занимаешься любимым делом. В местной больнице не хватает медбратьев, и ты им очень поможешь. Если не хочешь, никто не будет тебя заставлять, ты там волонтером, но я подумал, что тебе это поможет. Ты согласен? — Лишь бы не слушать твои сахарные речи целыми днями, — Джек усмехнулся и вошел в свою комнату. За стеной послышался скрип пружинной кровати, а Джесси укололо горячей обидой. — Видимо, ни в волос не въелась ему моя забота, — Джесси вздохнул и вошел в свою комнату.       Не хотелось ему сейчас никуда идти. Джек его просто убил одной фразой, сказанной даже не всерьез. Так редко он старается быть осторожным, так редко хочет, чтобы никто не посчитал его грубым. Он не хотел быть «сахарным», он хотел… он нежен и осторожен. Именно таков, каков должен быть, чтобы склеить Джека. Собрать из осколков, каждый из которых, видимо, будет ранить его самого. — Соберись, тряпка, — Флайерс говорит это самому себе, смахивая слабую слезу, — ты ему нужен. Ты ему обещал. — С кем ты там болтаешь? — из-за двери спрашивает Джек. Он веселее, чем обычно. — С Марко, — болтнул первое, что пришло на ум, — хозяин кофейни. У него сейчас очень сложное время. Сын умирает. — Ох… сочувствую, — осторожно ответил Джек, — может, пойдем? — Джесси встал с кровати, но Джек, который уже вошел, заметил, что тому идти никуда совсем не хочется, — я снова уколол тебя. — Я стараюсь заботиться о тебе, но ты воспринимаешь это так, будто я какая-то надоедливая трещалка под твоим ухом, — Джек попытался обнять его, но был остановлен руками на плечах, — снова так не получится. Я не готов прощать все только потому, что тебе «нужно время». Мне тоже может быть больно. — Значит, больно будет нам обоим, — Джек потянул его в ванную, где в шкафу над раковиной он нашел чистую заточенную бритву, — так будет легче.       Глядя в глаза Джесси, он сделал один надрез, еще и еще один. Он шипел от боли, на пол капала кровь, еще и еще, а в глазах Джесси он не мог разглядеть ничего, что дало бы ему повод остановиться. Он резал глубже, в безопасных для того местах, он уже кричал, но все еще не видел во Флайерсе желания прекратить все это. Джесси будто не было здесь. Он смотрел на все это, не понимая теперь, во что влез. — Ты хочешь еще? — в красных глазах собрались слезы, — ну, скажи же! — ответом снова стало молчание. И тогда он положил острие бритвы на «линию самоубийц», как ее называли в приемном покое больницы, где Джек работал каждое лето. Место, под которым пульсирует полуспавшаяся от надрезов вена, — давай закончим все это. Сейчас. — Ты чертов псих, — одним небрежным движением он выбил из его руки бритву, вышел и вернулся спустя секунду с бинтами и перекисью, — как ты мог вообще подумать, что я хочу всего этого! — Но ведь тогда… — он только сейчас задумался, почему так поступил, — почему ты молчишь?! — Потому что я в шоке от того, что ты творишь, и от того, кем ты считаешь меня. Ты изуродовал себе руку, и ради чего? Чтобы я не чувствовал себя обделенным? Чтобы я успокоился? Чтобы что?! — Чтобы показать, что я люблю тебя! — Джек прокричал это так громко, что, кажется, настенные часы в коридоре остановились, — люблю, и ради этого я готов на все! Даже это, это неважно, чтобы сказать, чтобы ты поверил, чтобы не сомневался что… — он затараторил с такой скоростью, что Джесси уже перестал его понимать. Он остался на самой первой из его фраз. — Ты меня… любишь? — Джесси отпустил изрезанную руку, выпрямился, заглядывая в его глаза с высоты своего роста, — ты сказал впервые за все это время. Все, что я хотел от тебя услышать все эти проклятые месяцы. Все, чего я просил…       Он целовал его холодные губы, ступая по каплям крови, он держал его лицо в ладонях, чувствуя, как горят огнем его щеки. Он целовал и чувствовал, как Джек отвечает ему, как мягко касается его целой рукой, прижимая ближе. Когда-то это должно было закончиться, когда-то вся эта круговерть из боли, радости и отчаяния должна была разрешиться. Остановиться. Им нужно было сойти с этой карусели, чтобы увидеть друг друга настоящими, чистыми и точными. Не размытыми и туманными в огнях пролетающих фонарей, не забывающимися в мороке сказанных и невысказанных слов. Они должны были понять, что бесконечный бег по кругу закончится лишь тогда, когда они поймут друг о друге все, что, кажется, понятно было уже давно. — Твою руку все-таки надо перевязать, — Джесси разорвал поцелуй и в одно мгновение стал абсолютно серьезным, — постарайся не упасть в обморок, — попросил перед тем, как начал поливать порезы перекисью. Бинты укладывал по указке Джека, так что вышло более-менее сносно. — Теперь мы можем продолжить? — уже перевязанной рукой Джек коснулся его бедра, легко отведя ладонь в сторону. Кажется, абсолютно случайно, — я так изголодался…       Он запрыгнул на Джесси, аккуратно обнимая за шею. Флайерс смотрел только на него, на него одного, так ярко, так тепло, будто и всего мира нет вокруг. Осторожно целуя сквозь футболку, он донес его до своей кровати, где опустил на пол и начал в нетерпении расправляться с одеждой. Футболка слетела за одно движение, а чертов ремень никак не хотел поддаваться дрожащим рукам. С него самого уже упали штаны, снята толстовка и футболка, и от этого он только больше чувствует себя смущенным девственником перед опытным парнем. Джек спокоен, он глубоко и медленно целует Флайерса, держа одну руку на затылке, а второй, на миг прижав беспокойные руки на поясе, расстегивает ремень одним легким движением. «Я куплю тебе новый ремень», — даже несколько зло шипит рыжий, опускаясь на колени перед Джеком. Тот лишь смущенно смотрит, как тот скользит губами по его животу, ощупывая неокрепший еще член сквозь трусы. Джойсен так смущается своей неготовности, что боится двинуться или сказать что-то, он просто ждет. Ждет и смотрит, как Джесси спускается все ниже, как оттягивает зубами резинку боксеров. Джесси заглядывает в его глаза, хищно щурится, одним только кончиком языка касаясь головки. Он проводит по члену тонкие мокрые дорожки, и каждое новое касание языка срывает с губ Джека резкий вздох — он действительно изголодался. Настолько, что кончил тут же, как Джесси взял на всю длину, насколько смог. Его слегка потряхивало от оргазма, и сковывал стыд от того, что Джесси не получил от него абсолютно ничего. Только неудовлетворенное возбуждение. Джесси еще не до конца понял, что с ним произошло, но от громкого звука глотка Джек обреченно застонал и грохнулся на кровать, закрыв лицо руками. — Я не знаю, что сказать! — Джек повернулся на бок, стряхнув с ног штаны и трусы, — Я не знаю, как это получилось! — Я не прошу от тебя что-то говорить, — Джесси обошел его и, легко укусив за мочку уха, поцеловал в плечо так, что осталось алое пятно, — сейчас я пойду в душ, а ты полежи и подумай, может, придет чего на ум.       Он оставил Джека одного в неловких раздумьях о том, что все же стоит сказать. Все же неловко отправлять готовиться его самого, после так он… оказался настолько изголодавшимся. Все заняло не больше пятнадцати минут, Джесси вышел, а Джек был все таким же потерянным. Он сидел, подобрав колени как можно ближе к голове, и медленно покачивался вперед-назад, думая о чем-то своем. О том, что скажет сейчас. — Я просто… почти три недели… — Джек все собирался сказать что-то для себя постыдное и сложное, — ну… — Я тебя понимаю, и это совершенно не важно, — Джесси повалил его на спину, упал рядом, — я хочу еще, а ты? — Больше всего на свете, — Джек облизнулся, снова увлекая его в поцелуй.       Он оставил свое стеснение где-то не здесь, подальше от себя. Там, где оно не будет ему мешать, пока он так явно копирует движения Джесси. Как спускается поцелуями все ниже, как старается не поднимать глаза, как хочет все это время видеть взгляд Джесси, устремленный на него. Джесси не такой горячий, как он сам, его тепло ощущается не жаром, а лишь мягким шлейфом. Это всегда нравилось Джеку, но теперь это сводит с ума.       Джой хочет жара, хочет до безумия, забираясь лицом в промежность Флайерса. Горячее, жарче, чувствительнее. Его не надо просить и готовить — он уже готов. Джек давится, в первый раз обхватывая его член губами, но не сдается, берет глубже, двигается осторожно и плавно, он наслаждается этим. Пальцы, смазанные смазкой, прихваченной из раскинутого рядом чемодана, касаются, медленно массируя по кругу, не торопятся и не напирают, не давая Джесси повода напрягаться даже изначально. Джек знает, что делает. Знает его, как себя. Один, за ним другой, они отзываются щекочущим чувством где-то внутри, от каждого касания хочется сжаться, чтобы надавить сильнее, чтобы принести еще больше удовольствия. Джесси толкается навстречу, приподнимаясь на локтях, он молчит, его глаза закрыты.       Джек входит в него мягко, замирая, когда Джесси комкает простыни в ладонях. Он давно не был снизу, это видно по тому, как напряжены мышцы, как сжаты челюсти, как зажмурились глаза. Джек готовил его, но этого было мало. Это было слишком неосторожно. — Все хорошо? — Джесси слегка ослабевает, когда Джек наклоняется поцеловать его, — я буду осторожно, обещаю. — Немного времени, чтобы привыкнуть, — обрывисто выдыхает Флайерс, хватаясь за его плечи, — еще чуть глубже, давай…       Джек двигается медленно, глядя в глаза Джесси, заплывающие мороком. Джесси все еще здесь, но он будто снова уходит куда-то далеко, куда-то, где его не видят. Его взгляд становится пустым, холодным, но движения — отчаянными и страстными. Он целует Джека, не закрывая глаз, он реагирует дрожью и притяжением на каждое его касание, но смотрит будто сквозь него. Джесси будто нет с ним в этот момент.       Джой боится смотреть в его глаза. Боится пустоты, но хочет тела. Возбуждение накрывает, и потому он лишь ускоряет темп, каждый раз на секунду замирая, вошедшим полностью. Он целует шею, плечо, кусает за мочку уха, надеясь этим привести в чувство. Джесси стонет, льнет к его телу, шепчет несвязные пошлости ему на ухо, но Джек не видит во всем этом его настоящего. Его Джесси, каким он полюбил его. Джек трется животом о его член, и с каждым движением стоны становятся все громче. Быстрее, жарче. Джек кончает после Джесси, опадая на него. Им снова нужен душ. — Я люблю тебя, Джек, — Флайерс устало выдохнул и заглянул в его испуганные глаза, — что случилось? Ты был хорош, как никогда, мне все понравилось, и… — Что с тобой случилось? — Джой был в сантиметре от него, он все еще дышал желанием, но тепла в нем оставалось все меньше, — в твоих глазах… ты словно не здесь был! — А, это… — Джесси с горечью отвернулся к потолку, — такая моя природа, потому я не хотел заниматься этим лицом к лицу, чтобы тебе было спокойней. — Природа? Люди так не стекленеют от возбуждения, — Джек старался говорить как можно осторожнее, учитывая то, как они сюда попали. — А кто сказал, что я человек? А ты? — Джесси поцеловал его в нос, улыбаясь, и повернулся обратно на спину. Джек улегся на его плече, — Люди — это не про нас. — Это ты шутишь так или издеваешься? — Стараюсь сказать то, на что не смог отважиться за целый месяц, — Джесси выдохнул весь воздух из легких, и с новым вдохом начал, — Я ключник, я могу перемещаться между любыми дверьми, которые знаю, или меж черт, начертанных другими ключниками. А ты… — дыхания все-таки не хватило. — Кто я? — уже серьезно спросил Джек, усевшись на кровати от нетерпения и возмущения абсурдом, происходящим здесь. — Ты котолак, — Джесси, наконец, сказал это, — как оборотень, только кот. — Как ты понял это? — Джек прищурился, глядя на абсолютно спокойного Джесси, — ты простой псих, думается мне, а я никакой не «котолак». — Ты не ешь мясо, кроме птицы, ты цепляешься за людей, как за последних в жизни, спорить готов, что тебя одно касание до «тигрового глаза» обожжет не хуже, чем каленым железом. А еще, когда ты злишься, то начинаешь терять человеческий вид, — Джесси перечислял это, а в глазах Джека вообще не прибавлялось веры его словам. — Ничего меня не обжигало. У меня когда-то даже был кулон с тигровым глазом, я его носил. Врешь ты все, — Джек отмахнулся от него и ухватился за коробку салфеток на тумбочке. — Проверим? — Джесси вскочил, схватил одежду и выбежал в душ. Вода за стеной быстро затихла, и обратно он вернулся уже с небольшим камешком и флаконом в руках, — лови!       Камень не успел и секунды пролежать на ладони Джека, крикнув, он скинул его на пол, а на его ладони остался красный след. Вся нежить боится чего-то своего, даже если это безобидный камень. Джесси не смотрел на него победителем, он все ждал, что вот сейчас Джека прорвет, сразит шок. Так бывает со всеми в первый раз. Но Джек посмотрел на него, как на идиота. — И что ты мне хотел этим доказать? Над огнем камешек раскалил и принес, молодец. — Но я-то не обжегся, — Флайерс поднял камень в ладони, подкинул, и на нем он не оставил и следа, — вот, держи, хранил специально для этого случая. Посеребренная вода не навредит, но свой настоящий облик ты ненадолго обретешь, это точно.       Парень, ни на секунду не задумавшись, осушил флакон. Его накрыло чем-то сродни похмелью: дикая жажда ободрала горло, желудок разразился изжогой и тошнотой, каждый звук будто стал в разы громче. Головная боль буквально лишила его зрения — окутанный пульсирующими по вискам волнами он в какой-то момент заметил, что ничего не видит. Считанные секунды, и, будто волшебством, все прошло, а он, наконец, понял, что настолько крепко зажмурил глаза, что не видел даже света в окнах.       Он увидел Джесси. Неожиданно точно, до каждой, даже самой мелкой, детали. Он никогда не жаловался на свое зрение, но сейчас… сейчас он мог разглядеть, в каком порядке идут нити четырех цветов на ковре комнаты. Мало того, он помнил, что цвета эти были намного более тусклыми, нежели сейчас, когда он видит их словно окрашенными неоновым маркером. Он слышит, как шумят волны за окном, хотя до этого не слышал ни звука снаружи, он чует, как пахнет их спермой здесь, и теперь этот запах кажется ему в разы более возбуждающим. — Это ЛСД? Что ты мне дал? — это не его голос. Он ниже, глубже. В словах проскакивают ноты с вибрацией, будто сам он пытается говорить, находясь в машине, едущей по шумовым полосам. — Подсеребренная вода, Джеки, — Джесси стоял в дверном проходе, опершись о него плечом, — ничего более.       Только сейчас до него окончательно дошло, почему он видит его таким необычным. Он никогда не смотрел на него сверху вниз, а теперь… Он посмотрел в ростовое зеркало, напротив которого специально и встал, и в ужасе грохнулся на кровать, на ватных ногах попятившись от него назад. В зеркале он увидел существо, похожее на худого черного кота, с большими и острыми ушами, огромными кошачьими глазами и тупым носом, пушащимся длинными белыми усами и вибриссами. Одежда исчезла, остался лишь короткий мех, волнами переливающийся на сквозняке, длинные руки-лапы с острыми тонкими когтями и неестественно выгнутые ноги. Сделав шаг до падения, Джек вдруг явно ощутил, насколько ему не хватает пяток. — Все еще не веришь? — Джесси подошел к нему, с таким ужасом наблюдающему за каждым движением, — какой же ты упертый. — Ты меня просто опоил! Это не смешно, придурок! Не смешно, слышишь! — Джек оттолкнул его, но не ожидал, что этим толчком он впечатает того в стену. — Я не смеюсь, — Джесси прогнулся в спине и снова подошел к нему, огладив шерсть за ухом, — ты такой, настоящий ты. — Но как же… ведь я… — Джек не мог найти слова, а под глазами собрались слезы. Джесси вовремя подставил флакон, и две большие капли очутились на дне. — Продав их, ты сможешь до старости жить безбедно, — он поставил флакон, а сам обошел кровать и улегся на его груди, — таких как ты уже много лет никто не видел. Помнится, Марко даже рассказывал, что все котолаки вымерли. Ты особенный. — Врешь ты вс… — снова начал Джек, но Джесси задел какую-то точку за его ухом, отчего тот забыл все, что хотел сказать, и замурлыкал. Громко. А Джесси поцеловал его куда-то в щеку. И Джек ощутил этот поцелуй как никогда ярко, — я же ур… — в ответ на эту фразу он получил слабый хлопок по челюсти. — Ты прекрасен. В любом обличии, — теперь Джек видел, как Джесси любит его. Видел в его глазах. Тепло, нежно и мягко. В них больше нет пустоты.

***

      Море успокоилось. Джек нашел за маяком небольшой пляж, осыпанный песком и окаймленный скалами со всех сторон. Он заметил тропинку, по которой пришел сюда, пока сидел и смотрел, как Джесси занимается колкой дров, самоотверженно махая топором. Конечно, он не дал ему себя сменить, даже когда обессиленный, в замахе чуть не упал, попятившись назад. Он слишком оберегает Джека.       Теперь же, он даже не заметил, как Джек ушел. У него есть дело. А у Джека теперь есть его, только его, место, которое не разглядишь ни с одного холма на этом острове. Джесси еще почти час прокувыркается с этими дровами, потому не стоит никуда торопиться. Не стоит что-то менять в данную секунду.       С моря дует теплый майский ветер. В него еще вплетены ноты влажной прохлады, запах соли и чего-то тонкого, неуловимого, такого, что Джек чувствует в первый раз. Впервые за всю свою жизнь он настолько близок к морю, огромному и живому, впервые он слышит этот запах. Аромат моря, принесенный на крыле теплых ветров Самсё, туманит голову, унося из нее тяжелые мысли. Море такое, какое оно есть. Джек такой, какой он есть, котолак он или человек. Он любим, кем бы он ни был, он любит, и его любовь, наконец, принимают без подводных камней. С радостью в сердце Джек принял, что может любить, не боясь получить удар в такое уязвимое для Джесси сердце.       Неторопливые волны касаются песка у самых пальцев. Море шепчет ему свои песни, усыпляет и уводит за собой в пучину спокойного сна. Того, чего в последние недели ему так не хватало. Остатками сознания он цепляется за голубое небо перед глазами, за ласковый свет солнца, касающийся его ног. Он будто завис меж сном и явью, в месте, где он может видеть любой сон, что только может представить, но чувствует все то, что окружает его тело. Место, где он хотел бы остаться еще надолго.       Здесь не хватает только Джесси, который там, на холме, разгоряченный, усталый, еще и не подумывает о том, насколько много сделал для Джека, всего лишь отказав в порыве сделать свою часть работы. «Кажется, это место излечит меня», — подумал про себя Джек.       Как же он хочет, чтобы это, наконец, стало правдой.