Десятый Круг

— Где ты? Том невольно поежился от непривычного тона. Дженс зол и едва сдерживается от того, чтобы закричать, — как можно вот так пропадать? — Спокойно, Волчок, я дома. Марко выпроводил меня вчера. А я звонил, между прочим, но в норе вашей связи… — Что ты там забыл? Не хотел возвращаться — не возвращайся, — четко слышно, с какой неприязнью де Фрайс проговаривает каждое слово, — этот твой, — как плевок в пол, — тоже там. — Что ты против него имеешь? Если хочешь, чтобы я к нему не ходил, разбирайся со своим рыжим дружком. Он треплет Джека, как куклу, а кроме меня его осадить некому, — Том неожиданно быстро разозлился. Сейчас он и сам был готов закричать, лишь бы было куда деться накопившейся злобе. Необоснованной, жгучей, едкой. — Осадить, значит? Поддержать? Что еще? — Все. Крик, срывающийся на рев. Это уже не злоба — ярость, — Я сейчас… — Засунь свою ревность себе в задницу, де Фрайс! Если ты придешь сюда, я за себя не ручаюсь. Выжгу на тебе пару новых отметин — навсегда запомнишь! — Том угрожал вполне осознанно, уже чувствуя, как закипает пот на ладонях.       Сбросил. Том еще с минуту постоял у перил, вдыхая раздражающий запах отцветающей черемухи. Трабл все так же млеет на изгибе ствола, из-под полуоткрытых век наблюдая за двором. Соскочил, в пару прыжков добрался до Тома, завился в его ногах. Мурча, начал наворачивать петли, тыкаться мордой в истертые тапки, но спустя пару минут взъерошился, и, шипя за спину Тома, скрылся в кустах. Здравствуйте, не ждали. — Что, доволен? — Белл не оборачивался, только с силой сжимал челюсти, пытаясь унять агрессию. Еще и этот, темный, подмывает на недобрые дела, — со мной все хорошо, можешь идти домой! — Домой? А ты здесь? — Дженс рванулся за ним, но получил удар под дых со всей силы, какая только была, — за что? — хрипло спросил он, оседая на ступени. — Я предупреждал тебя, предупреждал, псина безмозглая! Это моя жизнь, а не твоя! Если я сказал тебе, что у меня с Джеком ничего нет, значит — ничего нет. Не смей контролировать меня! — Твоя, да? О ком-то ты вообще подумал, кроме себя? Я все это время места себе не находил, пока ты сидел в этом своем «доме» и утешал своего сосунка! Кто ты ему? Мать? — схватил уходящего Тома за лодыжку.       Стало вдруг нестерпимо больно. Даже не от того, что Дженс не отпускал его ногу, сжимая со всей своей силой, но от того, что он сказал, даже, кажется, не обдумывая слова. Что он знает о Джеке? Какое право он имеет так оскорблять человека, который для Тома стал спасением в таком большом и холодном городе? Где тот Дженс, нежный и осторожный, в которого Том влюбился так сильно?       В этот момент парень не задумывался, отпуская темного за штурвал собственного сознания. Встал где-то рядом, совсем близко, готовый забрать всю власть в любой момент, но достаточно далеко, чтобы не считать действия своими. — Ты обидел его, — ардант говорит своим голосом, холодным, полумертвым, хватая Дженса за запястье. Зажгло, ощутимо, больно, но контролируемо, — я чувствую его боль, как свою. Ему очень больно. И ты узнаешь, насколько.       Дженс молчал. Ни звука, ни писка. Темный отшвырнул его назад, оставив на руке четкий ожог в форме ладони, спину де Фрайса напрочь расцарапало потрескавшимся асфальтом. Он пытался подняться — Ардант помог ему, схватившись за шею. Волчок начал задыхаться, задергались висящие у земли ноги, но он все еще молчал. Зачем он молчит? Почему он не попросит остановить все это?       «Хватит, он получил все, что ему прилагалось»       Ардант отступил. Без вопросов и сопротивления он скрылся в своей тьме, благоговейно шепча что-то мягкое, спокойное. Тело в руках теперь уже Тома упало на землю, рядом с ним на колени опустился и Том. — Иди домой. Зализывай свои раны, я предупрежу Марко, что ты не выйдешь на работу. И впредь не смей даже смотреть злобно в сторону Джека, понял? Я приду вечером, — Том протянул руку загнанно дышащему Дженсу, но тот поднялся сам. Поднялся и поспешно скрылся в темной арке, не сказав ни слова. Том не знал, как реагировать на это, правильно ли он поступил, вот так разобравшись с человеком, которого, кажется, любит. Жестко, не пытаясь понять, объясниться словами. Превентивные меры. Истовая жестокость.       «Дженс, я… это было слишком. Я виноват, прости, если сможешь. Люблю»       Сообщение, которое вряд ли что-то изменит. Слова, сказанные слишком поздно.       «Поговорим вечером»       Короткий ответ, дающий призрачную надежду. Слова, не несущие в себе радости, но заставляющие трепетать, будто дающие крылья опустошенному сознанию.       Это заставило Тома ожить. Заставило взяться за дела с новой силой. Спустя час он уже был на работе, принимал отчищенный от ночных гостей зал, попутно размышляя о том, что делать, учитывая то, что де Фрайс сегодня дома. Марко решил все сам — немного морщась, приглаживая на ходу волосы, он вышел за стойку, молча проверил ее состояние, наличие кружек, бутылок с сиропами, надел фартук с бейджем «Рей». Перекинулся парой слов с Ив, которая работала сегодня в светлом зале, а та, состроив из себя солдата, подпрыгнула на месте, сделав жесть «Есть, сэр!», а потом запрыгнула на высокий стул у стойки.       У Марко и Ив отношения были заметно теплее, чем с Ноа. Они мило болтали, пока не было работы, быстро, как по команде, отрабатывали заказы. Ив живо отвечала на вопросы Марко, задорно смеялась даже там, где смеяться, кажется, не стоит. — Семейная идиллия, — заключил Том, подходя к стойке. — О вас с Волчком можно то же самое сказать. Где он, кстати? — спросил Марко, хватаясь за питчер. Зашумела кофе-машина, а, спустя пару минут, перед Томом стояла высокая кружка с латте. — Он… заболел. Да, заболел, — ответил парень, — завтра, думаю, выйдет. — Ну и дела! Десять лет его знаю, и ни разу не видела, как он болеет, надо сходить проведать, — вскрикнула Ив. — И правильно, что не видела, Ив. Потому что оборотни не болеют. Интересно, правда? — Марко задумчиво почесал подбородок, — ты уверен? — Он вчера надорвал спину. Все, хватит допрос разводить! — обрезал Том. — А проверь этого придурка, пожалуйста, — девушка кивнула на темный зал, — небось, пока он спит там, его еще трое успели поиметь. Ну откуда ж берутся такие люди! — Он вчера вел себя как угодно, но уж точно не по-человечески. Честное слово, никогда еще не видел подобного свинства. Ладно, сейчас проверю, — за спиной зашумел посетитель, поднимая руку, а Ив сорвалась к его столику.       В темном зале было не так людно, как обычно — стоит полагать, из подвала вылезли еще не все. Большинство посетителей в совершенно идентичной положению Ноа позе трупа лежат, кто где: на полу, на столах, диванах, подоконниках, из последних сил изгибаясь от тех крох утреннего солнца, что все же проникают сквозь ставни. Том старался идти неслышно, сосредоточился на своих шагах, и чуть со страху не закричал, когда со стойки бариста с шумом и руганью грохнулось тело. Реджи нашелся. Все еще не пришедший до конца в человеческую форму, он с трудом поднялся на стул, задевая рогами висящие над стойкой чашки, что еще больше раздражало похмельное сознание. Голова, видимо, страшно тяжелая, если не держится ровно, спина сгорблена, рубашка изодрана. Вечер был ужасно веселым. — Хоть ты не дребезжи, а! И без тебя плохо. Эти вон уже с трех утра ходят, мамка и папка нашлись, тоже мне. И тебя, наверное, тоже они послали. Я жив, со мной все нормально, можешь идти, — исключительно желчно протараторил Реджи, укладываясь на стойку. — Подумай лучше, как перед Дженсом будешь извиняться. О нем заботятся, как могут, а он только ядом плюется. — Бу-бу-бу, родитель номер три. Со своими бедами я сам как-нибудь разберусь. А заботиться о себе я не просил, вы мне никто, и делать это не обязаны. Так что ковыляй отсюда, не мешай спать. — Ну и сволочь же ты, Реджи. — Не тебе судить о сволочизме, Жу-Жу. Больше здесь говорить не о чем, — с этими словами Реджи закрыл глаза. Его дыхание смягчилось, и через минуту он уже мирно посапывал.       Том выходил оттуда в расстроенных чувствах. Он хотел помочь, хоть как-то вправить мозги этому безголовому чучелу, а получилось ровно наоборот. Ведь он был прав в каждом своем слове, никто из них не имел притязаний на него, хотя бы его дружбу. Если захотеть — повод можно найти, это всегда так, но кто захочет, когда с ним обращаются вот так, не ставя ни во что. Ардант шепчет, что нужно остаться, встряхнуть его, заставить прийти в себя — Том сглаживает углы. Темный хочет избить его за оскорбленные чувства Дженса, за то, что сам Белл для него никто. Кулаки чешутся, но нет, Ноа такого не заслужил даже всей своей резкостью.       Марко сменил рубашку и фартук. Ив сидит перед ним, виновато уткнув взгляд в носки туфелек, боится поднимать на него глаза. В его лице нет злости — он абсолютно спокоен, но девушка просто не может этого заметить, ведь он молчит, а она боится на него смотреть. Вот такой порочный круг маленькой житейской ситуации. — Зеленый идет тебе куда больше. И с этим фартуком сочетается куда лучше. На мой обывательский взгляд, конечно. Реджи-младшая постаралась? — Том спокойно уселся на стул спиной к двери, доставая телефон. — Sursum, — О’Хара вдруг резко переменился в лице, собрались тени под бровями, желваки загуляли по лицу. Голос стал ужасно тяжелым, холодным, озлобленным. Со стойки взлетели ножи, ножницы, — Том, иди в мой кабинет, — процедил сквозь зубы Марко, — Быстро! — Старый пес! Сделай личико попроще! — Том оторопел, успев только соскочить со стула. Знакомый до боли голос напалмом прошелся по сознанию, — я же не сделаю чего-то ужасного, это не моя прерогатива. — Ни шагу дальше, Солт. Еще один, и тебя больше никто никогда не найдет. Закрой свой поганый рот и отправляйся к своему хозяину. Здесь тебе не рады. — Как ощетинился-то, грозный-страшный Рей. Боюсь-боюсь, — Лео захохотал во все горло, за что первый нож пронзил плечо, — Ай, сука! — Что ты творишь, придурок! Он же простой человек, он не должен… — вмешался Том, но как по щелчку оказался в кабинете Марко.       Дверь намертво закрыта, а окно будто исчезло. Руны изолировали комнату от звука, да и от магии, видимо. Том убедился в этом, пытаясь прожечь стену. Затем дверь, затем окно. Ярость скопилась ужасно быстро, виновника такой вспыльчивости выявить несложно, но ничего не помогало. Кричал, бился в двери, стены. Все без толку. На каждый удар жаром стена обдавала холодом и будто подсвечивалась ярко-зеленой пеленой. Ничего уже не помогало, а он все бился с одной только мыслью: «он убьет Лео!».       «Exitio», — шепот во тьме. Спокойный, сосредоточенный. Он говорит, что делать, какие слова станут ключом к спасению из этой клетки. Говорит, и Том повторяет за ним, но никакого успеха, одна лишь тошнота, подступающая к горлу. Снова просится к рулю, снова хочет защитить Тома, уже пылающего злобой на собственную беспомощность. Клянется всеми богами, что вытащит их оттуда, что поможет. И Белл смирился, отпустил, положив руки на его плечи. Время править силой.       От одного удара и точно сказанного слова вся магия сыплется пеплом на пол, а Том летит к выходу из кухни. Ничего не замечая, сметая с разделочных столов все, что лежало на них. Полон ярости, злобы и страха, чуть не выбивает дверь, чувствуя, что пропустил что-то ужасно важное. — Где он? — ревет несвоим голосом, хватая Марко за шею, — отвечай! — Том, он… — задыхаясь, начал мужчина.       Резко в глазах потемнело. Сзади, со всей силы, Ив ударила ладонями по ушам, отчего парень закрыл лицо руками, пошатнулся назад, а Марко хватило времени, чтобы произнести старое заклинание, снова загнавшее арданта неведомо куда. Том стонет, все пытаясь прийти в себя, прижимает горящие злобой руки к лицу. Он до страшного зол на все, что его окружает. И причина одна — беспомощность. Он не может сделать абсолютно ничего, раз за разом утыкается в контроль. Марко, Дженс, Джек, Ив — все они обращаются с ним как с ребенком. Ребенком, который еще не дорос до самостоятельной жизни. Он ненавидит себя только за то, что позволил им поступать так с собой.       Жжет. Собственная магия причиняет вред ему, а он даже не может этого осознать. Марко за запястья оттягивает руки от лица, уберегая от ожогов, но Том не чувствует этого, он слышит только себя, кричащего где-то внутри. Глубоко внутри, там же, где его ардант скрылся от магии Марко. — Что ты сделал с ним? — сквозь силу, — где он, Марко? — Ты, правда, хочешь это знать? Не думаю. — отрезал мужчина. — Ты сказал, что не можешь чему-то меня научить. Так смотри, — Том схватил за затылок мужчину, столкнулся лбом с ним, — Pontem.       Марко увидел. Узнал, почувствовал все то, что Том грел в себе, пока Лео был рядом. Любовь, страх потери, привязанность и беспрекословное согласие. Такова была любовь Тома. О’Хара будто глотал все те слезы, ужасно горькие, горячие, пролитые холодными ночами после того, как Лео исчез из жизни парня. Он чувствовал пустоту, мрак, вакуум, который образовался на месте исчезнувшего сердца. Взрыв, рожденный вновь услышанным голосом. Паника, боль и страх от крика почти родного человека. Ярость, вытекшая из этих чувств.       Видел и Том. Видел время, когда любил сам. Но сердце Лео было не в его руках. Порхало над головой Марко, ложилось на его плечо. Он был рядом, он любил его, но Лео никогда не видел рамок и границ. Том чувствовал, сколь выцветшими чувствами тлел Марко, но понимал, как сильно он дорожил ими. Это как любовь двух стариков. Вряд ли та, живая и пламенная, как когда-то, но мягкая, гладкая, источенная временем. Возможно, Марко и неспособен на большее.       Том видел все, но не видел, что стало с Лео. Не видел даже того, что знал сам. Будто его не было здесь вовсе. Рука отпрянула, и Том увидел, что по щекам Марко катятся слезы. Капли, застревающие на натянутой улыбке. Соль, жгущая кожу. — Том, я… не знал, — он постарался стереть слезы, но вышло паршиво, — я вообще не знал, что вы знакомы. — Что ты сделал с ним? — Белл был все так же зол. До трясущихся рук, до белеющих костяшек, — почему я ничего не увидел? — Потому что я сам не видел и не помню ничего. Он побежал за собой, а там… — впервые Том видел мужчину настолько неуверенным, — я тоже его любил. Мне было больно делать это, прости. И тут Том понял. Повара на полу. Кровь, смешанная с водой, мерзкое хлюпанье, чавканье. Он привык не смотреть на них, будто их и нет вовсе, но теперь… — Кто они? Что они сделали с ним? — Том тряс его все сильнее, пытаясь добиться ответа, — говори же! — Отродки Хастура. Лавкрафт был одним из немногих, кто лицезрел этих богов. И их гибель. Если они напали, то Лео больше нет. Здесь мы не можем ничего изменить, — О’Хара все старался успокоиться. Видно, что ему ужасно сложно быть вот таким. Настоящим, — Том, его больше нет. — Зачем ты сделал это? Зачем вы все сделали это? Он… он же… — Он был шавкой церквователей, он уже не просто человек. И сюда он явился, чтобы узнать все о нас, об этом месте, — Марко притянул Тома к себе. Того трясло мелкой дрожью, с губ слетали какие-то неясные звуки, никак не складывающиеся в слова, — он был врагом, которого однажды уже предупреждали. — Я… я любил его… любил так же, как ненавижу тебя! — Белл кричал, как мог, срывая голос, да только до Темного не дозваться — ты ведь тоже любил его! Как ты мог! Как ты мог! Я не верю! НЕ ВЕРЮ тебе! Он простой человек, он мой Лео, он… — Он выпытал все, что я знаю о тебе, парой слов. Представь, через что нужно пройти, чтобы научиться этому! Я покажу, — но руку, что потянулась к затылку, прервало небрежно подставленным предплечьем. Другая рука на виске. Глаза горят злым огнем. Он научился рушить заклятия. — Скучал, старичок? — демоническая сила в слабых руках сжала шею. Все по новому кругу, — нет-нет, даже не думай, а то рот зашью! — казалось, он был весел. Горе Тома оказалось его счастьем, — Думаешь, шучу? Sursum, — со спокойной улыбкой произнес Темный, а из воротника мужчины вытянулась нитка, — давай, я подтвержу серьезность моих намерений, — Нитка, будто продетая в иглу, прошла сквозь кожу у уголка рта Марко.       Он кричал, задыхаясь. Сил не оставалось, потому он просто болтался, еле касаясь ногами пола, хватаясь за руку Тома, его тела, марионетки в мертвых руках. Дикая, ужасная боль, кровь, мешающаяся со слюной, Марко даже подумать не мог о подобном, о том, на что способна эта тварь. Она упивается страданиями, страхом смерти. Безразличием души, спрятанной внутри. — Что там, в твоей голове? Я слышу место. Тишина, многоголосие, колокол, «простите, отец, ибо я согрешил»… Святой Патрик? Да, он знает, где это! Знает! Как знаешь и ты! Я пообещал Тому найти ответы, и я сделаю это! — слегка подбросив Марко, ухватив его за шкирку, свободной рукой ардант обвел в воздухе круг, — transiet, — и вошел в сгусток тьмы, заволокший дверь в кухню.       Площадка перед базиликой Святого Патрика, огороженная небольшим стрельчатым забором, освещена яркими фонарями. За ее дверями снова слышны яростные молитвы пяти голосов. «Господи, ниспошли нам силы твои», «Святой Рафаил, владыка святого воинства, даруй нам свой меч, твори нашими руками», «Позволь нам жечь улицы этого города святым огнем»… все это напоминало выклики старой инквизиции, входящей в города, наполненные ересью и нечестивцами. Во тьме время идет по-другому, по воле царствующего в ней. Того, кто открыл врата, того, кто увлек в нее. Во тьме никто не видит демонического огня в глазах, никто не замечает волочащегося тела, улыбки маньяка, исказившей лицо парня.       Врата базилики с грохотом раскрываются, но круг людей в балахонах не прекращает молитв. Быстрее, злее, яростнее. Том чувствует, как слабеет Темный, но не хочет возвращаться — чувствует, здесь слишком опасно. И арданта оковывает страх из далекого прошлого при одном только имени архангела, и он, не задумываясь, со всей силой, какая только была, кидает в кучку людей Марко, чье тело все еще безвольно висит в руке. — Как посмел ты прервать молитвы великого ордена! — кричит один из пятерки укрытых плащами, чье лицо перемотано бинтами, — Взять его! — Повинуемся, астриарх, — они говорят так, что их голоса почти не различимы, одной волной они отражаются в сводах базилики.       Темный ловит за рукоятку летящий в него нож. Непринужденно, прикрывая зевок одной рукой, сжал в руке, превращая доселе оружие в лужицу кипящего метала на полу. Второй пролетает мимо, третий вонзается в бок, но ничего не происходит. Он так же накаляется и плавится, опадая на пол. Еще трое святош, похожих чем-то на грибы, как показалось Тому, отдаленно наблюдающему за этим, рванулись к Темному, окружая его. Широкий круг вокруг него, образованный этими людьми, будто осветился ярким светом, когда они начали свою молитву. Напряженные, готовые к бою, они медленно кружили вокруг него, старательно повторяя слова, выученные, видимо, до бессознательного точно. «Exorcizo te, omnis immundus spiritus…» — догадаться было несложно. Изо рта вырывается несдержанный смех, дикий, до падения на колени. Он смеется, понимая, что им не хватит сил на это, что они даже поморщится не заставят, даже если будут заливаться своими молитвами с десяток лет. «Назови себя, демон! Скажи мне свое имя!» — кричит оглушающим басом один из них, высокий, плечистый. — Ты хочешь имя? Я скажу его тебе, и ты не узнаешь больше слов, церквователь, — смеясь, ответил Темный, хватая того за шею, — Маркас из Брох Фаррах, именуемый рожденным в тени, кровью людей и зверей, смертью всего сущего. Повтори, — в голосе, доселе горевшем праведной яростью, теперь не было ничего, только беспрекословное повиновение. Имя, титул, имя… раз за разом. Круг молитвы разрушен, церквователи навсегда потеряли своего воина. — Что ты сделал с ним? Аргирос, ты слышишь меня? — девушка, чьи кинжалы так и не принесли победы, бросилась к стоящему перед ардантом мужчине, — Аргирос, очнись! — Маркас из Брох Фаррах… — Очнись! Выгони его из своей головы, ты сможешь! — она плакала, билась лбом о его грудь, уперев кулаки в лечи, а он только смотрел на нее детским недоумевающим взглядом. — Людей и зверей, смертью всего сущего… — Он спросил, как меня зовут. Он узнал, — спокойно ответил Темный, — Я могу сказать и те… — его прервал Марко, в прыжке схвативший за талию и увлекший за собой.       С парой слов их тела превратились в стаю ворон, что вылетела из церкви, они летят за лидером — большим вороном, чье перо отливает изумрудом, но часть из них сопротивляется, пытается свернуть с пути. Гомон птичьего облака не сглаживается даже шумом улиц, грохотом поездов и пролетающего мимо вертолета. Люди удивленно поднимают головы, пытаясь понять, что происходит где-то там, наверху, что вдруг стало не так, непривычно, странно.       Словно сквозь распахнутые врата, стая залетела в окно кабинета Марко, и тогда они оба вновь стали людьми. Пока ардант пытался прийти в себя, Марко защелкнул на его руке браслет, руны на котором вспыхнули ярко красным. — Угадал с рукой, сученыш, — огрызнулся Темный, даже не пытаясь его снять, — что ты будешь делать дальше? Он отравит это тело, и тогда умру не я, а он. Этого ты хочешь? — Верни мне его! — требовал мужчина, сдерживая голос, — Верни, иначе я начну Аур-Кииран, — после этого слова в глазах Темного поселился ужас, — пускай он будет простым человеком, но ему уже ничего из этого мира не будет грозить. — Откуда ты… так вот почему я не вижу тебя. На твоих руках кровь. Кровь столь древняя, что ты и представить не мог. Нечестивец, — плевок под ноги. Злоба, ненависть, высокомерие. — Отпусти его тело! Убил единожды — убью снова! Gladium, — в руке его появился кинжал, лезвие которого он сжал в руке. Кровь. — Как пожелаешь. Только знай — он видел и слышал все, — Темный снова засмеялся, откидываясь на пол. Взгляд остекленел, утих смех, стерлась улыбка. Том, вернулся.       Он лежал, просто смотря в потолок. Куда-то сквозь него, далеко, туда, где во всем снова нет его вины. Он разбит, он виновен, и даже не думает этого отрицать. Свести человека с ума одним касанием — слишком ужасная сила, он не просил об этом, он не хотел этого. Он слишком слабый, чтобы управлять этим, чтобы принять это в себе. Где он был, когда все рушилось? — Река. Ты снова достал меня оттуда. Зачем, Марко? Зачем?! — у него не было ни сил, ни желания кричать, потому ощетинившаяся злоба проступила в тихих словах. — Потому что ты убил его. Ты, а не он! Нам всегда легко оправдаться тем, что мы действовали по чужой команде, воспротивиться которой не в силах. Но все это теперь на твоей совести. И он, и Ортис, и Дженс, которого ты поломал одним неосторожным движением! Нет-нет, не фигурально, олух! Ты спину ему сломал, и я знал об этом, но ты не нашел в себе сил даже чтобы признаться! — Но я… это не… — Это все ты! Ты и твое слабовольное отступление каждый раз, когда перед носом возникает преграда! Так, наверное, легко взять, и отвернуться, закрыть глаза и уши, когда кто-то кричит, когда льется кровь и ломаются кости. Никто не винит пса в том, что его не сдержал хозяин!       Марко кричал. Громко, не сдерживаясь, от ярости покраснели глаза, из паркета, по которому он бил кулаком с каждой волной злобы, повылетали дощечки, от несдержанной речи слюна разлеталась в разные стороны. Он был похож на зверя. Огромного бешеного медведя. — Босс, там… — Ноа заглянул в дверь, собираясь уже рассказать, что стряслось. — Пошел вон! — казалось, что дверь захлопнулась вовсе не от Реджи, а от ора Марко, — Ты! Ты даже не понимаешь, что сделал! Ты убил не только его, но и всех, кто… — А что бы сделал ты?! Что бы случилось с тобой, если бы ты знал, что там, за стеной сейчас доедают тело Аластара? Ты бы был спокоен? Ты бы не отвернулся, зная, что предстоит увидеть? Я защищался, в то время как ты лежал в сторонке, в полном здравии и чистом сознании. Я пытался утопить ту боль, в которую ты ткнул меня. Лицом, как в грязь! Я бы задохнулся, останься я в своем уме. — Это не оправдание. Ты бы пережил, смирился. Да повесился бы в конце концов! Ты в праве распоряжаться только собственной жизнью, бездушный идиот! Своей, и ничьей больше! — тяжелые слова, которых Марко сдержать не мог. Правда, которая хуже любых потерь. Том не стал отвечать. Он лежал, краем глаза замечая Марко, стоящего над ним, дышащего как бык на корриде. Загнанно, раздутыми ноздрями, с глазами, полными злобы и огня, он стоял, сжимая кулаки. Упивался своей злобой, жаждал, хотел чего-то еще, будто этот момент вовсе не горек и тяжел. Будто все это для него как наркотик, к которому возвращаешься после долгих лет здоровой жизни. — Чертов наркоман. Ты подсел на свои эмоции, как на героин. Тяжело быть холодным и рассудительным, когда хочется кричать, драться, смеяться и плакать? Ты же видишь во мне просто свою личную дозу эмоций, главное лишь подойти с нужной стороны и правильно ударить. Холодный расчет, — Белл засмеялся, поднимаясь. Смеялся, оправдывая собственную глупость и наивность, скрывая боль неоправданных надежд, — подумать только, а я ведь надеялся, что ты защищаешь меня. — Все не так, я действительно… — Марко опомнился, ярость отпустила. Все, что он наговорил, вдруг так завертелось в его ушах, что захотелось совсем оглохнуть, лишь бы не слышать того, что наговорил сам. «Дженс, ты, это… да, спасибо, — облегченно выдохнул Том, — я сейчас приду, купить что-нибудь домой?»       Том вернулся домой с небольшим букетом из цветов, которые нарвал в парке по дороге. Кажется, нарциссы. Он поднимался по ступеням, стараясь сильно не шуметь, чтобы Дженс не ждал его, не начинал как-то готовиться. Он вытерпел слишком много, он достоин того, чтобы Том заботился о нем, но никак не наоборот. Но дверь была распахнута настежь.