Десятый Круг

      Два дня прошли в относительном спокойствии. Посетители время от времени жалуются на Реджи и угрожают ему, а он все отделывается «последним предупреждением». Дженс усмирил-таки свое либидо, теперь рабочее место действительно стало таковым. Теперь они с Реджи все так же сидели каждый день в светлом зале, пересмеиваясь между собой иногда, подтравливая друг друга. Том больше оставался в кабинете Марко, разбирал документы, завал бухгалтерии. Да уж, господин О’Хара может быть кем угодно, хоть магом или волшебником, но он уж точно не счетовод. Огромные, по сравнению с доходами, расходы довлеют, но уже какой месяц строка «сторонние инвестиции» закрывает разницу баланса. Видимо, под боком Марко имеется кто-то состоятельный настолько, что не замечает столь огромных ежемесячных трат.       «Стоит отдохнуть», — заключил Том. По сути он просто сбежал от завала, которому краев не видно. За эти два с половиной дня он уже перестал ощущать время, находясь в четырех стенах без дневного света и окон. Вот он с утра идет на работу, вот он садится за стол, берет бумаги в руки… и вот Дженс уже заходит в кабинет и говорит, что пора снимать кассу и закрываться. Время утекало стремительно и высасывало очень много сил. Том ощущал себя полумертвым уже почти буквально. Голос, Он, как ни странно, помогал в работе, усматривал что-то, чего не находил Белл, подпинывал к работе, когда не хотелось поднимать голову со стола. Теперь он больше не требовал власти, следовало только вспомнить, что на полке стоит та самая книга. Хоть там ее и нет.       Как бы не было выгодно и обыденно, Он пугал Тома. Ужасал одним своим звучанием. Белл не понимал этого, боялся до дрожи того, что может случиться, получи Он власть. Голова начинала гудеть и руки сами тянулись к груди, когда звучал Его голос. Но Он был мертвенно спокоен, Он сдерживал себя, Он был… добр?       Он боялся Тома ровно настолько, насколько Том боялся Его. Их связали путы ужаса, объединили в одно, человека с двумя разумами, с двумя душами. «Проси покрепче. Лучше с коньяком, — спокойно говорит Он, — сегодня мы тут надолго». И парень не нашел аргументов против, вышел и попросил. Уселся за стойку, ожидая свою чашку, уткнулся в экран смартфона. Джек пишет, что сегодня, возможно, будет не один, но настоит на том, чтобы Белл вернулся сегодня с работы домой. Странный человек.       Написал, что хочет помириться со своим Джесси. Ничему-то его жизнь не учит. Может быть, чувства просто еще не остыли, может быть, им и не было повода переставать гореть. Недопонимания случаются, каждый может это пережить. Благодарит, что позвал два дня назад в кофейню, там, видимо, и началось их примирение.       Кофе готов, черная гладь еще рябит. Том всегда удивлялся способности людей спокойно пить горячие напитки, но теперь и сам стал таким. Он сам и не заметил, как выпил почти всю чашку, ни разу не дрогнул от жара или горечи коньяка. Пару глотков, и он вернется на свое место, услышит слова поддержки от Дженса и снова закопается до глубокого вечера в треклятые бумажки. Сам бариста немного в этом смыслит, ничем помочь не сможет, да и посетителей сегодня несоразмерно много. Три четверти столиков занято, на лицах семейки Реджинальдов читается неподдельная усталость. Сегодня на лице Реджи вовсе не осталось железа, какое было обычно. Только тоннели в ушах, но не более. Том отметил это еще утром, но сказать не решился — с утра официант был неподдельно зол и язвил через слово. Вообще, его сложно понять. Он злится, улыбается, язвит и, кто бы мог подумать, бывает добр по каким-то своим, сторонним причинам, а иногда, кажется, и вовсе без причин. В нем меняется с десяток настроений, за час, и один Дженс способен все это угадать.       Тому с самого начала казалось, что Ноа держится за своего Волчка, хотя упорно не хочет этого признавать. Как-то остро и очень нетерпеливо, даже на десять минут Том с Дженсом не могли остаться одни. Это не то, чтобы раздражало, это просто обламывало. Раз за разом. И уже хотелось спросить прямо, но каждый раз смелость куда-то испарялась. Том все никак не мог понять, что их связывает, почему Дженс так спокойно реагирует на его обидные, порой, подколки. Они, видимо, знакомы уже очень давно, настолько, что обиды — пройденный шаг или что-то вроде того.       Белл вернулся в кабинет, уселся, и, ударив ладонями по столу, беззлобно, скорее, чтобы для самого себя заключить, что работа началась, продолжил разбирать бумаги. Спустя, может быть, час-два, дверь открылась, без стука и культурных вопросов, потому Том заключил, что пришел Ноа. Или Ив, которая так просто бы не пришла. — Волчок попросил принести кофе. На, забери, меня ждут посетители, — затараторил он, протягивая кружку. — Поставь на полку, — оторвавшись на пару секунд от бумаг, и набрав короткое сообщение, Том поднял голову, — и закрой дверь. Поговорим. — Прости, Жу-Жу, на сторонние зузелки у меня времени нет. Десяток серых людишек ждет свой заказ, — отметил Ноа, направляясь к двери. — Да что ты? А Волчок считает по-другому, — вытянул перед собой телефон с высветившимся на экране сообщением, — пока все спокойно. — Предатель, — прошипел Реджи, — ладно, давай поговорим. Ноа грохнулся на диван, сложив руки на животе, он ждал, что сейчас будет обороняться. Он все понял правильно, но все еще боялся двинуться, в порыве нарваться на какой-нибудь очень больной тычок. Какой бы непринужденной не казалась эта поза, это — защита. Защита, спрятанная за привычным образом. — Ты ревнуешь, — спокойно заявил Том, даже не смотря на Реджи, читая один из отчетов. — Смешно. Об этом ты хотел говорить? — официант соскочил своего места и уже схватился за дверь, когда Том почти крикнул, держа голос максимально низким и спокойным — Сядь на место, Реджинальд! Сядь и ответь мне. — А ты не такая рохля, Жу-Жу, — скрипя зубами, он все же вернулся, — С чего ты взял, что я ревную? — Я задал вопрос. Отвечай, или я швырну-таки в тебя последнюю зубочистку, — мягко и аккуратно не получилось. Ну, кто к нам с мечом придет… — Да, твоя взяла! Ревную! Люблю эту вонючую псину без памяти, а ты мне мешаешь! Люблю настолько, что кулаки от вас чешутся! Это ты хотел услышать? — У него будто крышу сорвало. Он кричал так, что будет несказанной радостью, если это не услышат в зале. — А теперь спокойно и без колкостей. Зачем ты таскаешься за Дженсом? — Том все еще пытался быть спокойным, хотя очень хотелось крикнуть что-то крепкое в ответ. — Потому что он мой друг! Знакомо тебе такое слово? «Друг». Не «игрушка для секса», а «друг»? Да у тебя же, наверное, друзей-то и нет! Что тот твой, злобливый щенок, что этот, недобитый кобель! Один — просоленая жилетка, а второй — дырка с мозгами. Удобно ты устроился!       В какой-то момент до дрожи сильно щелкнуло. Где-то за спиной, спокойно, с улыбкой, хитрой, змеиной, читающейся даже в словах, Он начал рваться на свободу. «Пусти! Я покажу ему, как нужно говорить с нами! Не будь слабаком, дай мне научить его манерам! Никогда не забудет!» — Он требовал, все настойчивее и яростнее. Слова уже слились в одну серую массу, из которой складывалось только одно слово. «Отпусти». Том снова постарался проделать этот фокус Марко, пройдя сквозь дикую боль, Белл вернул себе свободу. Вернул, но Он не отстал, он простил, но уже спокойно, отдаленно. Он говорил, что может сделать, как это сделать. Он снова был усмирен.       Белл оперся на стол, пытаясь подняться, но сил не хватило. С болезненным вздохом он опустился обратно на кресло, откинулся назад. Взял дрожащей рукой кружку кофе. С трудом отпил, проглотил, пытаясь выдохнуть, вернуть себе хотя бы сфокусированный взгляд и четкость движений руки. Том пытался найти, что сказать, но говорить-то было нечего. — И почему теперь молчишь ты? Сказать нечего? — спросил Реджи, разбивая минутное молчание. — Я чуть в обморок не упал, слепая ты скотина. Не думай, что я позволю тебе так оскорблять своих друзей, Ноа. Еще раз, еще хотя бы слово, и я… — Том закашлялся, видимо, не стоит даже говорить, пока все не устаканится. — И ты… что? — Реджи ощущал себя победителем этой битвы. Задрал подбородок, смотрел на Тома будто свысока.       И теперь Том уже не хотел противиться голосу в своей голове. Отпустил все, что сдерживал, сдался, снова оказался в той обугленной комнате. Том видел, как Он проигрывает запись на диктофоне смартфона. Когда Том успел включить его? «Что тот твой, злобливый щенок, что этот, недобитый кобель! Один — просоленая жилетка, а второй — дырка с мозгами». Он умело отматывал запись раз за разом, прокручивая последние слова. Белл видел, как разливается в глазах Реджи страх, видел, как от Его злорадства официанта начинает трясти. Видел, что от прежнего ехидства и следа не осталось. Видит разбитого, надломленного человека, страшащегося, что последняя соломинка вот-вот оборвется. — Он… он не поверит тебе! Он знает, что я просто так… — Реджи искал последние оправдания своим словам, он не мог поверить, что все кончится вот так. — Да что ты? Он не узнает твой голос? Или не почувствует искренность, с которой ты это говорил? Давай проверим! — Он рванулся к двери, намереваясь идти к Дженсу, но Реджи соскочил с дивана, падая на колени перед дверью. — Стой, сволочь! Что тебе нужно от меня? — это уже не просто вопрос, это избитая мольба, просьба о пощаде. — Дженс мой! Мой, ты уяснил это? — слабый кивок, — дружи с ним сколько угодно, но еще хоть одна претензия на него, и я все ему расскажу. Расскажу, что ты, баран безрогий, — на этих словах Ноа подскочил, и кроме боли в его глазах сверкнул ужас, но Он не обратил на это внимания, — тихо любишь его в своем темном углу и прокручу эту запись. Подумай сам, нужен ли ты будешь ему тогда. — Ясно… босс. Я могу идти? — тихо спросил Реджи, принимая свое поражение. Падение с вершины собственного высокомерия было очень болезненным. — Соскреби себя с пола и выметайся, скот, — Он покорно вернул власть Тому.       Том еще ощущал Жестокость, с которой все это было сказано, он впитал ее в себя. Последние слова сказаны Томом, и он не будет этого отрицать. Отпустило, стало намного легче, больше не гложет душу чувство, что он отобрал Дженса у кого-то, что что-то украл у Реджи. Стало легче, Он забрал эту вину, а Тому оставил лишь морящее чувство удовлетворения и собственной силы.       Белл с новыми силами начал разбирать бумажки. Работа спорилась, счета вдруг стали понятными, а расчеты легкими. Никто больше не смешивал мысли, и теперь Том ощущал себя настолько сильным и свободным, насколько не ощущал никогда. Время потекло с еще большей скоростью, и в какой-то момент парень понял ¬– за дверью перестали шуметь повара. — Так вот кто надавал нашему Реджи по рогам, — раздался спокойный, властный женский голос. Том поднял голову.       Перед ним, в шаге от стола, стояла женщина лет тридцати на вид, Вьющиеся темные локоны, спадающие на узкие плечи, укрытые черной кожаной курткой. Тонкие, четко очерченные брови, темные глаза, смотрящие холодно, но дерзко. Выдержанность, смешанная с каким-то высокомерием в голосе, холодный, хищный взгляд, Осанка, идеальная на первый взгляд, немного вздернутый носик и будто размытые темные тени макияжа — все это делало создавало японке, стоящей перед Томом, образ роковой женщины, красивый и притягательный, на который Том лишь только обратил внимание. Не засмотрелся, не начал пускать слюни. И женщина восприняла это, очевидно, как личное оскорбление. — Ону Кумоморои, полагаю? — Белл оторвался от дел, протянул руку, выходя из-за стола. Женщина легко пожала руку парня. — Разбирал бухгалтерию? Спасибо. Теперь можешь идти в зал. Это теперь моя работа, — холодно заявила она. Ее не волновало ни кто он, ни должность. — Марко сказал, что я могу оставаться здесь, — Том грохнулся на диван, отвернулся от девушки. — А можешь идти к своему любовничку. Там тебе не будет так неуютно, — злобно заявила Ону. Видимо, Том был чем-то противоположным тому, что привлекает ее в людях. — Откуда ты… — Нормальные мужчины сразу на меня западают. Но не вы с Дженсом, — уверенно заявила Кумомори, и Тому это совсем не показалось самоуверенностью или нарциссизмом. Парень понял, что она знает себе цену, и планку сбивать не намерена, — а еще наш бариста много счастливее, чем тогда, когда я уходила в отпуск.       Замечательно, и она все знает. Да что ж за шабашка такая? Все знают все обо всех, а Том все больше чувствует себя идиотом. Круглым дураком, которого обводят вокруг пальца чуть ли не каждым словом. — Еще одна провидица! Дурдом, честное слово! — О, ты даже не представляешь, насколько прав, — спокойно заявила она, — сними кассу и можешь быть свободен.       Том почувствовал, что уперся в потолок дозволенности. Дженс упоминал, что Ону делает все, чего не делает Марко, значит, она для него — нечто вроде секретаря или даже совладельца. А значит спорить с ней не стоит, по крайней мере, из страха увольнения. Белл поплелся к Дженсу забирать выручку, но тут, когда в стену, около которой он стоял, с другой стороны ударило что-то тяжелое, парень понял, что ни разу не проверял перед закрытием темный зал.       Посетителей здесь было все так же много, никто даже не думал уходить. С остатками еды и новыми тарелками носится по залу Ив, Реджи у той-самой стены зажимает все тот же мужчина. Никто даже не думает уходить отсюда, хотя до закрытия оставалась всего пара минут. Где-то рядом прозвучало: «ну когда откроют-то…», но фраза резко захлебнулась — говорящего ткнул в бок его сосед, головой кивая на Тома, стоящего в дверях. — Повторяю свое предупреждение в последний раз, мистер. В следующий раз мы будем вынуждены вывести вас. Отпустите официанта, пожалуйста, — аккуратно попросил Том, и спокойно добавил, — солнце еще достаточно высоко. — И кто ж меня выведет? Ты? — разозленный не на шутку посетитель отпустил Ноа, у которого была явно разбита губа, и пошел на Белла, выпрямившись во весь рост и тяжело дыша, разводя плечи.       Белл испугался. Он не знал, что ему делать сейчас. Дженс еще не здесь, значит, он не посчитал это дело серьезным. Бежать сейчас — показать свою беспомощность и слабость, и уж тогда ему точно не быть хорошим администратором. Том не нашел лучшего, чем одними губами произнести: «помогай», и уступить место темной стороне себя. Лицо похолодело, стало мертвенно-спокойным, спина выпрямилась. Это была, если и не боевая стойка, то оскал загнанного зверя. — Не трогайте меня, — потребовал Он, когда Том во тьме молил его быть осторожнее, спокойнее. Он послушал, Он держится. — А то что? — Мужчина схватил его за футболку, но был неприятно огорчен: у темного Тома силы в разы, в десятки раз больше, чем у него-настоящего. Белл выкрутил руку нападавшего, сильно, до того, что затрещали нитки в рукаве пиджака. — А иначе я покажу вам, что не стоит мнить из себя всесильного, мистер, — толкнул вперед, к окну, второй рукой дергая за веревку, поднимающую жалюзи.       Посетители расступились, пропуская в темный зал широкий луч света. Кто-то в стороне зашипел, когда мужчина, еще минуту назад столь злобный и спесивый, теперь забился, пытаясь скрыть покрывающуюся волдырями кожу. Люди затыкали уши, не желали слушать вопли и крики о помощи, унизительную мольбу о пощаде и собственной свободе. Теперь он казался откровенно жалким: когда жалюзи вернулись на свое место, он сполз на пол, отпущенный Томом, пиджак разошелся по швам, щека, раньше мертвенно белая, теперь пузырилась бледно-желтыми пузырями, укрывающими коричнево-красную обожженную кожу. Веко либо приплавилось к другой коже, либо истлело совсем, оставляя на своем месте голый уродливый глаз. Он лежал на полу и жалко дергался, когда вокруг него, не пытаясь хоть как-то помочь, столпились люди. — Пожалуйста, не нарушайте порядок, — попросил Том, поднимая с пола шокированного Реджи, — мы все хотим жить мирно, не так ли? Хочу предупредить… — Темный зал работает до полуночи, зря ты сюда зашел, — прервал его Ноа, отталкивая от себя, — я могу ходить сам. Ив даже не подошла к нему. Ноа медленно поковылял из зала, уселся за стойку Дженса. За ним вышел и Том. — Этот рыцарь в хлопковых доспехах чуть Эша не убил! — заявил официант, доставая из кармана телефон, — Кто тебя вообще просил? — Серьезно? Ну, кто-то же должен был его осадить, так почему бы и нет? — ответил Дженс. Он до сих пор не видит в этом ничего страшного. — Я месяц уже пытаюсь к нему подкатить, уже все почти получилось, а тут этот нарисовался! Жу-жу, вот кто просил лезть?       Шок. Это он так пытался подкатить к нему. Очевидно, Том ничего не понимает в том, как в продвинутом мире люди знакомятся. Разбивают лица, перекидываются угрозами и флиртуют с одной и той же девушкой. Страсти по Фрейду, не иначе. Но больше всего Тома удивило то, что никто даже не пытался ему помешать. И Реджи не кидался на него, и Ив продолжала спокойно сновать по залу из угла в угол, будто все так, как должно быть. — Стена просила, которую тобой чуть не проломили! Неужели ты не можешь спокойно подойти и завести разговор? — А он пытался, — хихикнул де Фрайс, — но кончалось все примерно так же. Ты же знаешь, как он умеет заводить разговор! — Нашелся мастер пикапа, тоже мне. Прилип к… — Том злобно глянул на него, — этому вон, уда-а-ачная партия. Смех, да и только. — Так, хватит. Дженс, я пришел снимать кассу.       Рассчитались. Том отдал выручку Ону, подхватил рюкзак и пошел домой. К тому времени Реджи и след простыл, а Волчок решил проводить Тома домой. Они шли по улице, спокойно, не торопясь. Уже было темно, на небе тучи, но уличные фонари светят похлеще солнца. Дженс еще у самой кофейни как-то невзначай взялся за руку, потом Том отдал ему свой рюкзак, в котором, кроме других джинсов и футболки ничего и не было. Так они и шли — чудесная пара. Человечек-из-палочек и угрюмый шкаф с двумя рюкзаками за спиной. Дженс не пытался что-то говорить, он почему-то знал, что Том сейчас не захочет разговаривать, делиться чем-то своим. А он и вправду не стал бы говорить — наконец его настигло то гадливое чувство, которого не было, когда он растоптал Ноа. Понимание, что он поступил как последняя скотина, что все это было сделано из чистого эгоизма и нежелания заботиться чьими-то еще чувствами, кроме своих.       Том вел. Он петлял между домами, забредал в какие-то красивые, тихие дворы. Он просто гулял, не желая хоть что-то менять. Прошел, наверное, еще час, прежде чем он сказал еще хотя бы слово. — Скажи мне, какой я? — тихо спросил он, надеясь, скорее, что его вопрос не будет услышан. — Ты красивый, ты спокойный, ты добрый, ты милый, по крайней мере, для меня, — не сомневаясь, начал Дженс, — ты… — Я чувствую себя полным дерьмом, — горько заключил Том, сжимая руку сильнее. — Почему? — Реджи обидел. Сильно обидел, кажется. Нехорошо мне из-за этого теперь. — Ну-у-у, нашел из-за чего самобичеванием заниматься! Ему иногда надо хвост длинный отдавить, показать, с кем спорить не стоит. А то так и продолжит шипеть. Теперь он хотя бы не будет видеть в тебе объект издевательств. Да и обижаться-то он не способен: подуется пару дней и забудет — вот увидишь! — Эх, спасибо, Дженс.       Больше они не говорили. Том был благодарен за это хотя бы потому, что он не пытался его утешить — он говорил правду. В утешении парень нуждался совсем немного, и этого ему хватило с лихвой. Он еще крепче сжал руку Волчка, постарался прижаться ближе. У одного из фонарей остановил и поцеловал, поднявшись на цыпочки. Целовал, пока мог стоять, обнимал, тянул к себе, потому что хотел именно так. Не хотел, чтобы Дженс поднимал его над землей, хотел управлять всем, что происходит сейчас. И де Фрайс покорно стоял прямо, лишь немного прижимая его к себе, только сильнее вовлекая в поцелуй. Тяжелое дыхание, чужой язык хозяйничает во рту, мягкие усы с бородой щекочут губы, заставляют счастливо улыбаться, пока Дженс не торопится даже двинуться. «Знаешь, а я, кажется, и правда влюбился в тебя», — говорит Том, когда носки больше не держат, и он опускается на пятки, лишь бы устоять. Дженс молчит, все это правда, которой, возможно, могло и не быть, не встреть он тогда под этим же фонарем разбитого и уставшего Тома. — А тогда ты не хотел уходить отсюда со мной. Все еще не доволен, что все получилось так? — Дженс улыбнулся спокойно и тепло, но Том все равно насупился и не посчитал нужным отвечать, хоть и все это было несерьезно.       Ближе к одиннадцати вечера они дошли до дома Белла. Обнялись, еще раз поцеловались, но решили больше не раздражать здешний контингент, когда рядом с ними на осколочки разлетелась какая-то бутылка.       Джек был не один. Снова. Но в этот раз они просто развалились на кровати, одетые оба в домашние вещи Джека. Смотрели какой-то ужастик, Джой лежал на груди Джесси, иногда вздрагивая, от того, что выскакивает на экране. Да и смотрел-то, по большей части, он — Джесси молча смотрел на Джека, перебирая поотросшие волосы Джоя в ладонях, как-то обыденно оглаживая его щеки бледными руками. Эту картину не хотелось ломать, сейчас Джек был счастлив и спокоен, Том редко видит такое. Белл умудрился не отвлечь их, когда заходил, пошел на кухню, налил себе чай. Кружка кончилась неожиданно быстро, за ней была вторая и третья. Белл сидел и потягивал чай, когда заметил в коридоре Джесси, уже в его собственной одежде, натягивающего пальто. — Куда-то намылился, принц? — Том остался в косяке кухонной двери с кружкой в руках и фразой своей не на шутку напугал Джесси. — Домой. Джек уснул, но ждал тебя, боялся, что опять не придешь. Повезло тебе с братом, знаешь ли, заботится, — Джесси пытался вовсе не выражать каких-либо эмоций. И получалось просто замечательно, хотя от испуга пальцы еще немного дрожат. — Брат, значит. Ладно, давай, я закрою за тобой дверь.       Джесси хотел спросить что-то еще, уже вышедши за дверь. Видимо, он понял-таки, что Том Джеку не брат вовсе, но дверь уже захлопнулась, щелкнул замок. И для Джесси все это оказалось не так важно, чтобы стучать снова, потому он ушел, уже из двора только глянув в окно.       Джек представил Белла своим братом. Надо же, вот так новость. Том мог ожидать от друга чего угодно, но не стеснения. Джой стеснялся того, что живет с другом, что заботится о друге, что еще может быть причиной этой лжи? Но почему? Почему ему это стало настолько нужно, чтобы Джесси думал, что Том — брат? Это странно, ведь Джек вообще редко обманывал, и уж тем более, не беспричинно.       Том смыл эти мысли с себя горячим душем, свежий и спокойный вышел из ванной. Заметил сгорбленную спину на кухне — то виновник беспокойства опять встал посреди ночи, чтобы глотнуть чаю. — Доброй ночи, братец, — сказал Том, проходя в комнату. В этом было столько желчи, что парень сам поежился. — Прости меня, Том, он… — Джек начал извиняться, и Белл опять растаял. Он просто не мог злиться на виноватого Джоя. — Он ревновал, да? Скажи мне, брат, почему ты себя на изнанку выворачиваешь из-за его тараканов? Он вдруг посчитал, что ты спишь с кем-то, кроме него, а ты сразу голову в песок спрятал. Гордость-то свою не жалко? — Том его уже простил, почти сразу, но все еще сохранял спокойный, прохладный тон, пытаясь хоть что-то донести до новоявленного брата. — Но он уйти собирался, а я… влюбился я в него без памяти. А ведь он бы… — Джой потерялся в своих словах. Он уже не знал, что сказать, лишь бы доказать, что это все было нужно. Была бы надобность, он бы всерьез талдычил бы, что земля плоская. — Никуда бы он не делся. Ушел бы, да и вернулся спустя три шага. Это он должен бегать за тобой, а не ты за ним. Запомни. — Все бы так просто, как ты говоришь. Он не боится меня потерять, а я его — очень даже. Я не вижу даже других вариантов — только он. Скажи, почему так? — Лучшее еще придет, Джек. Пойдем спать? — обнял шею одной рукой, потянул в теплую комнату. Сейчас Том хотел только спать. — Том, можно, пожалуйста… мне тяжело одному, — Джой давил эти слова из себя. Никому не легко признавать собственные слабости. Ни за что он не скажет это просто, как мог бы сказать. Белл понял его сразу, но не стал обрывать, Джеку так лучше, — я… я не прошу всю ночь. Мне хотя бы уснуть, а потом… все. — Пойдем спать, Джек. Пойдем, только зубы почищу. Угу? — Том отпустил друга и тихонько подтолкнул в комнату, скрываясь за дверью ванной.       Щелкнул замком. Сполз по двери на пол, прижимая уши руками. Дрожат руки, зубы отбивают канкан, хочется кричать, хочется удариться обо что-то тяжелое, потерять сознание и снова усмирить Его. Том уже не слышит ничего, только одно слово, изничтожающее сознание одной только мыслью о том, что будет позже. Боль бьет по груди все сильнее, и Том сжимает пальцы, сгребая пряди, до боли стягивая в кулаки. Боль перекрывает, боль теснит и приглушает Его крики. Он смешал все мысли, создал из них пьедестал для собственной воли, Он снова требует воли, Он снова хочет встать у руля. Мечется, а под его следами истлевают остатки сознания, остается только тьма. Тьма, мрак, в котором мелькают глаза ужасов, в котором абсолютная тишина, нарушаемая лишь клацаньем дымных зубов. Там нет ничего, там скоро не станет Его. Там не звучит это проклятое слово. «Хочу»       Он хочет Джека, не боится взять его, сломать, выбросить. Хочу. Хочу-хочу-хочу. Одно слово, выкрикиваемое все яростнее и громче. Каждый раз — удар по сознанию, каждый крик — кирпичик, выпавший из-под ног Тома. Том не хочет ничего и не знает ничего больше. Только одно проклятое слово, только одно желание, которое он все еще не может выполнить. Не сможет никогда в жизни. «Хочу»       Горит. Все горит и меркнет. Сердце жжет, уже физически, Том чувствует это, в истерике пытаясь освободить горящую кожу. Издевается. Он издевается над Беллом, Он знает, что нужно делать, Он вкладывает собственное поражение в руки парня, но тот уже не знает, что должен делать, как сжать победу в бессильных ладонях. В голове уже нет ни одной мысли, ничего, кроме. «Хочу»       Пытается процарапать кожу, пытается выдрать жгучее сердце, не понимая, что творит. Под ногти пробивается кровь, горячая и такая же жгучая, руки бьет страшным тремором, но набат чужого желания стихает на какую-то секунду. Том хватается за расцарапанную грудь, шепча свое имя сквозь стиснутые зубы. Все меркнет и разбивается абсолютной тишиной. Все исчезло, все, что только что сводило с ума.       Сорвался, как мог. Сорвался, в чем был. Разодранная футболка, босой, он сбежал от этого. Он бежал, не зная куда, не ощущая боли и бессилия. Петлял по дворам, по темным переулкам и оказался у знакомого подъезда. Стопы разодраны в кровь, остаются темные следы, но Белл устало бредет в знакомый дом, ища силы и поддержки, кроме которой сейчас не нужно абсолютно ничего.       Не заперто. В ушах еще звенит, Том не может разобрать хоть какие-то звуки. Шлепает по коридору, смотря в никуда. Шум стихает, и из комнаты слышится грубый голос. Не Дженса. «Соси, тварь», — говорит он, и Дженс избито отвечает: «Да… хозяин». Глухой звук удара. Том рвется к дверям комнаты сквозь проступившую боль. «Ты еще кто?» — рычит гость, когда дверь открывается.       Мир рушится тысячей осколков.