Я хочу быть с тобой...

Несомненно, два предыдущих воспоминания значат невыносимо много. Они заставили перетрястись каждый нерв обоих их основных участников, заставили впервые задуматься о том, что между ними происходит и происходило. Вот только важно и то, к каким именно выводам эти двое тогда пришли. После танца с Ламаником на маскараде в пятницу вечером, и после того, как он спас её от мужикотавра в ближайшую среду, Пасифика много об этом думала. Всего два события почти под корень срезали всё её представление об этом парне. Какое-то время она ходила задумчивая, около полтора дня. После эта её задумчивость сменилась прежней весёлостью, к которой прибавилось радостное осознание, что она была права — в Глифуле есть что-то хорошее. Всего лишь дня девушке хватило, чтобы заметить, что её мысли о вечно холодном шатене стали не просто более положительными, чем раньше, но и какими-то светлыми, счастливыми и… нежными? К своему удивлению, уже в пятницу блондинка поняла, что полюбила. Это невыносимое счастье, которое её охватывало, стоило только вспомнить искреннюю улыбку Диппера; эти нежные мысли, которые проскальзывали в её голове будто сами собой; эта любовь — всё это шло изнутри, из самого сердца, из души, клокотало непрерывным и ярким фонтаном чувств. Как она была счастлива! Да, Нортвест действительно полюбила. Сильно. Бесповоротно. Глубоко. И, казалось бы взаимно. Но… уже на следующий день, в субботу, стали закрадываться противные, злые и колючие мысли о том, что как-то быстро она делает выводы. Не прошло и двух часов, как эти мысли трансформировались в осознание: Ламаник уже успел показать себя, как двуличного ублюдка. Он запросто мог всё это время притворяться. Всё-таки, Глифул на сцене выступает, актёр, как-никак… Прекрасны такие светлые и вечно счастливые натуры, как Нортвест. Но им часто свойственна переменчивость. Сейчас они сияют ярче солнца, а в следующий миг, кажется, ещё чуть-чуть, и растекуться на месте по земле мутной и печальной жижей и впитаются в почву, и поминай, как звали. Такой и была эта прелестная и светлая хиппи. Стоило ей обдумать всю ситуацию; проанализировать поведение Ламаника до этих событий и после; сделать выводы, как она сразу поняла — взаимными её чувства могут являться с с вероятностью лишь в один процент; Диппер врят ли и правда способен полюбить. Да, она всегда свято верила в наличие хорошего в его личности, но сейчас, когда эта вера бы очень ей пригодилась, она стала ослабевать при приближённом анализе. Ведь и правда, что кроме веры может указать на наличие чего-то хорошего в Ламанике? Вера — это огромная сила, но когда действительно любишь, её недостаточно, чтобы быть счастливой. Она уменьшалась у Пасифики с каждым днём. Чаще стала она ходить поникшая, чаще была глубокая печаль в её глазах, а что самое удивительное, так это то, что под глазами появились красные круги, а сами эти голубые озёра почти всегда блестели. Когда она пересекалась с близнецами Глифул, теперь не заговаривала с ними, пытаясь найти что-то хорошее, даже не останавливала, если они при ней оскорбляли кого-то или причиняли физический вред. Просто ускоряла шаг, надеясь, что её не заметят. А если вдруг встречался один Ламаник, и вовсе убегала со всех ног, лишь завидев его издали. А что же сам Глифул-младший? Со дня маскарада странные чувства его не отпускали. Возможно, не такие они и странные, но парню казались таковыми, потому что никогда прежде им не ощущались; а так же потому, что шатен не желал их признавать. Ни признавать, ни думать о них, ни произносить одно лишь слово, характеризующее их всех. Л… л… лю… любовь? Нет, нет, нет и НЕТ! Не может этого быть! Ламаник Глифул ни в коем случае не мог влюбиться! Что за чепуха?! Полнейший бред! Это всё игры разума, сердца, души, да хоть левой молекулы зрачка правого глаза, это всё неправда! Он. Не. Мог. Влюбиться. И в кого ещё! В наивную, глупую, жизнерадостную до тошноты и бесконечно ему противную Нортвест! Глупости какие! Но… становилось всё труднее плохо о ней думать, пока наконец не стало невозможно. Её наивность и жизнерадостность больше не бесили, а, скорее, умиляли. Глупость? Нет, очень глупо было с его стороны обвинять эту девушку в недостатке ума. Она ведь всегда была невероятно мудра. Её философия очень интересная и бесспорно заслуживала внимания. Вот только Диппер всё равно не хотел признавать любовь. Но на следующий день после её похода в лес любовь всё пересилила. Этот фонтан захватил всё существо Ламаника, насильно подавив его попытки сопротивления ему. Ламаник смирился, но сразу решил, что никому, кроме Нортвест, своих чувств не покажет. Репутация — вещь важная. Но всё же, самой Пасифике он должен был сказать как можно скорее. Но первый раз он увидел её в через два дня. И что произошло? Едва завидев его и Амабель, она оперативно ретировалась. Глифул-старшая не заметила хиппи вообще. А вот Ламаник разглядел, что глаза её полны глубокой печали и обведены красными кругами. А всего три дня назад она смотрела на него с улыбкой, скорее всего, сама этого не понимая, а эти чудесные голубые океаны светились свойственной ей радостью… Диппер поклялся себе, что узнает, в чём дело. Но блондинка почему-то всегда смывалась, стоило ему приблизиться. А если он был один, она, даже не пытаясь скрываться, уносила ноги так, что пятки сверкали. Глифул было совсем отчаялся, как вдруг случилось следующее обстоятельство. В понедельник утром он гулял по опушке леса, задумавшись в очередной раз о бедной Нортвест. Он не думал уже, что ему удастся понять, от чего она вечно так печальна. И это лишь причиняло боль. Ясно, что девушке больно, а если больно ей, больно и ему. Раньше Ламаника пробирала дрожь, стоило ему представить подобные мысли и чувства в своей голове. Даже когда он признал себе свои чувства, было непривычно это ощущать. Но одновременно это и приносило окрыляющее удовольствие. Такие мысли занимали голову шатена, когда он вдруг услышал тихие всхлипы. Диппер поднял голову и оцепенел. В первые мгновения он даже перестал следить за тут же утраченным хладнокровием. Зрелище, представленное ему Вселенной и задетое фильтром ужаса в его глазах, Заставило оцепенеть. Под деревом сидела Пасифика собственной персоной. Но не такая, как обычно. Пропала вездесущая улыбка, пропал задорный блеск в глазах. Волосы растрепались, даже сквозь руки, наполовину закрывавшие лицо, было видно, как оно побледнело и осунулось, как заметны на нём мешки под глазами. Но и не это самое страшное. Страшно то, что она рыдала. Рыдала так, как не рыдал в своей самый депрессивный человек на земле. Так, как никогда бы себе не позволила. Да она никак бы не позволила себе рыдать. Если бы и позволила, то только здесь, вдали от всех... - Нортвест! - Обеспокоенный вскрик сорвался с губ Диппера, прежде чем он это осознал. Блондинка вздрогнула и подняла на него глаза, полные ужаса. Поняв, кто перед ней, она резко отвернулась. Смущённым голосом, который дрожал от слёз и пытался быть таким же резким, как во времена их вражды, девушка спросила: - Зачем ты здесь? Посмеяться пришёл, да? Ламаник мотнул головой, но поздно осознал, что собеседница не видит: она продолжила: - Это же такое зрелище: посмотреть, как рыдает Пасифика Нортвест! Доволен? Любуйся. Видимо, она смирилась, что он видит её слабость, и перестала сдерживать всхлипы. Она пыталась выдавить из себя всю боль вместе со слезами, но ничего не получалось. На неё было просто больно смотреть. Особенно, Глифулу. Он неслышно подошёл сзади и присел рядом с Пасификой. Какое-то время, странная нерешительность окутывала шатена. Было глупо и бессмысленно держать равнодушную маску на лице. Прийдя к такому выводу и сняв хладнокровие, парень ощутил, как мягко пропала глупая нерешительность. Ну, как пропала: перестала охватывать тело смирительной рубашкой и позволила действовать. Глифул вообще сомневался, что снял маску сам. Скорее, она уже отваливалась под натиском этой самой застенчивости. А он лишь дал решающий толчок. Тихонько вздохнув, Ламаник положил руку на плечо возлюбленной, заставив вздрогнуть и обернуться. Покрасневшие голубые глаза были полны боли. Смотрели они на него не с неприязнью, как раньше, а с отчаянием, смирившимся с действительностью; с застаёнными чувствами. Чувствами, до ужаса похожими на те, что испытывал он сам... - Почему ты плачешь? - Только и смог выдавить он. Девушку вновь пронзили судорожные всхлипы. Она закрыла лицо руками и попыталась вновь отвернуться, но ей не дали руки Диппера, явно действующие прежде, чем он отдаст себе в этом отчёт. Парень притянул её к себе и крепко обнял. У Пасифики уже не было сил сопротивляться, да и хотела ли она? Пусть это фальшиво, пусть он притворяется, но просто нереально было в тот момент вырваться из таких тёплых и, почему-то, уже сразу родных объятий. Тем временем, Глифул поглаживал её по спине что-то шептал на ухо, до конца не понимая, зачем и что именно. И даже всё равно было, что от её слёз намокнет его новая рубашка. Обоим казалось, что это сон. Сладкий и прекрасный, но нереальный сон. Через какое-то время, показавшееся вечностью, Нортвест чуть отстранилась и взглянула Дипперу в глаза. - Зачем ты это это делаешь? - Слабым голосом спросила она. - Зачем притворяешься? Чтобы мне досадить? Неужели, в тебе и правда нет ничего хорошего? Ламаник искренне удивился. Она всё это время думала, что все его чувства - подделка? Безусловно, прежний Глифул-младший, не знающий любви и пощады, мог бы так поступить, но разве можно так гадко обойтись с любимым человеком? Неудивительно, что она так подумала, зная его прежнего, но в душе парня всё равно ревела жгучая обида. - Притворяюсь? - Спросил он. - Единственное моё притворство - это равнодушие. Оно всю жизнь меня преследует. - Тогда что на самом деле? - Плёнка боли чуть порвалась в её глазах. Они засветились надеждой. - Я сам не до конца понимаю, - еле не сбиваясь из-за быстрого дыхания, выдавил Глифул. - Но одно могу сказать точно: в последнее время я ощущаю что-то, чего раньше не испытывал. Это странно, но невыносимо приятно. Нортвест, я... - Он запнулся, удивляясь самому себе. Раньше он всегда был уверен. Но где-то позади основных мыслей, на которых не сфокусировалась камера его сознания, он подметил, как она мила с румянцем и как приятно разливается телплом осознание того, что боль её глаз, почти исчесла. Сама она не в силах была отвести взгляд, хотя очень хотела. - Я не могу ничего с этим поделать. Меня тянет к тебе. - Не в силах больше терпеть даже такое небольшое расстояние, он вновь прижал девушку к себе и уже на ухо прошептал: - Я люблю тебя. Он явственно ощутил, как ускорился темп биения её сердца, как отнялся у неё язык. Будто неведомая связь была между ними, которая давала ощутить положение друг друга. - Скажи честно, ты не врёшь? - Задыхаясь, прошептала Пасифика. - Я не смог бы тебе соврать, - не задумываясь, ответил Глифул. Казалось бы, оба чуть успокоились, и больше сюрпризов, вроде признаний или непредусмотренных движений быть не должно, как вдруг у обоих в голове ударила одна и та же мысль. Они одновременно чуть отстранилась друг от друга и, не ожидая такого, ни от себя, ни от другого, нежно накрыли чужие губы своими. Пусть раньше Ламанику и доводилось целовать девушек, но именно этот поцелуй он всегда будет считать первым. И не просто первым, а началом конца. Да, в душе Пасифика ещё ребёнок, но именно это и цепляет так крепко, что отцепиться невозможно. И он ни за что не позволит теперь её обидеть, не позволит ранить её невинное детское сердечко. Никому. Никогда. Ни за что. Хоть ценой собственной жизни. Для Нортвест же поцелуй стал первым во всех смыслах. Жаль, что она так и не успеет понять, что то начало конца. Но за это рекрасное чувство она отдала бы всё на свете, не задумываясь, всё, что у неё есть. И ни разу бы не пожалела. На свою беду, они и не знали, что за ними пристально следит конец этого счастья.