Грехи отцов

О том, что происходило последние дни войны, Франко помнил отлично, хотя и желал бы забыть. Через три дня после той встречи с незадачливым майором Бустаманте они вышли к передовым позициям британцев, развернувших блокпосты на подступах к Порту-Стэнли. После короткой разведки остатки бригады – усталые, грязные, многие раненые, почти без боеприпасов – они решились. Полковник Миттре, которого капитан Андраде и сам Колуччи держали под руки, обратился к бойцам: – Солдаты! Мы дошли до последнего рубежа, который нам предстоит пройти. Отступать нам уже некуда: сзади нас уже настигают британские морпехи, а впереди, на блокпостах – их десантники. Мы можем сдаться и сложить оружие: никто не осудит – мы и так сделали намного больше, чем могли и чего были должны. Мы можем разбрестись по лесам и ждать, чем все закончится. Но те, кто еще готов выполнить свой долг до конца… Слушай мою команду: идем на прорыв и пробьемся к своим! За мной! Семь десятков бойцов разных чинов и званий после этих слов безо всякой команды построились, подтянулись и отдали честь своему раненому командиру… После этого был ночной прорыв через вражеский блокпост под страшным огнем пулеметов. Но четыре десятка бойцов из семи все же сумели прорваться, чуть не попав в новую ловушку: гарнизон города принял их за британцев и даже открыл огонь. Позже вынесли еще полтора десятка тяжелораненых. В их числе был и небритый, словно дикарь, лейтенант Франко Колуччи. Событие это не упоминалось в мировых новостях, но это не уменьшало радости солдат, избежавших позорного плена. Они не просто прорвались к своим: им всем казалось, что нужно совсем немного времени на отдых – и снова встать в один строй со своими боевыми товарищами. В окопах вблизи передовой бойцы бригады вперемешку с солдатами гарнизона отдыхали и наедались хлебом и консервами. Некоторые, даже не успев поесть, заваливались спать прямо на дне окопа, а другие делились с гарнизонными бойцами рассказом о произошедших событиях. Но всего каких-то два-три часа после того, как измотанные остатки бригады очутились среди своих, их сразу же окружили и «взяли на прицел» вооруженные до зубов солдаты службы безопасности. Их командир, сухой и длинный, с неподвижным лицом, говорил неприятным, будто деревянным голосом. Он был из той категории службистов, которых большинство побаивается из-за огромного влияния, а настоящие военные, привыкшие смотреть смерти в лицо, просто презирают, так как именно на их контрасте четко видна разница между воинами, не жалеющими никого, в том числе и самих себя, и палачами, которые вместо себя отправляют на смерть других. С ним был заместитель командира гарнизона, человек утомленный, на вид добродушный, но, очевидно, не имевший на «безопасника» никакого влияния (впрочем, у него и полномочий никаких на него не было). Он поприветствовал Андраде, поздравил с успешным выходом из окружения, справился о состоянии полковника Миттре и, убедившись, что с ним все будет в порядке, приказал, чтобы весь личный состав бригады, за исключением нуждающихся в госпитализации раненых, должен немедленно проследовать на сборный пункт. Там следовало оставаться без отлучки вплоть до дальнейшего приказа. В ответ на это капитан отдал честь и доложил, что готов к выполнению приказа. Когда казалось, что все вопросы разрешены, «безопасник» сухо и кратко, не меняя выражения лица, словно ему было больно говорить, спросил: — Я майор Эредиа из полиции безопасности. Капитан, почему Ваши люди еще не удосужились сдать оружие? — Не понял… Какое оружие мы должны сдавать? — спросил капитан. — Всего личного оружия. — Это с чего это? — удивился Андраде. — Это НАШЕ оружие, почему мы сейчас должны его сдавать? — Не забывайтесь, капитан. Вы теперь уже не командир бригады и даже не командир батальона. И напоминаю Вам уставной порядок, если в окружении Вы его позабыли: нашего-вашего оружия в армии не бывает. Оружие, положенное по штатам, выдается тогда, когда будет соответствующий приказ. Ваша группа отправляется на переформирование. — Что значит «группа»? — Вопрос о сохранении номера бригады не решен, и посему вы являетесь не бригадой, а вышедшей из окружения группой, состоящей из бойцов и командиров разных частей. — Да как у Вас язык поворачивается вести такие разговоры, да еще в присутствии бойцов? Мы сохранили знамя бригады и вышли и с ним, и с оружием в руках. Мы будем требовать, чтобы бригада была сохранена как единое целое. Добродушный заместитель командира гарнизона, почувствовав назревающий конфликт, взял слово: — Господин капитан, вопрос о том, будет ли сохранена бригада или же ее расформируют, будет решаться отнюдь не сегодня, и притом не нами, и даже не командованием корпуса. Пока вышестоящие инстанции будут обсуждать его, мы вынуждены рассматривать Ваш отряд не как бригаду, а боевую группу, временно сформировавшуюся в условиях окружения. Теперь же задача по выходу из окружения успешно выполнена, и группа как таковая фактически расформирована. К тому же, по Вашему же докладу, в группе из самой бригады оказалось всего две трети, а еще треть присоединилась из других частей по ходу отступления. Поэтому, учитывая сложившуюся обстановку, личному составу придется пройти проверку, в ходе которой будут рассмотрены вопросы о каждом из уцелевших бойцов, касательно поведения в ходе боев в окружении. — Верно. Сохранится бригада или же нет – дело вообще не наше, — сказал майор Эредиа. — Есть положения устава, по которым солдатам при направлении на фильтрацию, сортировку и формирование, иметь на руках оружие, тем более трофейное, которое у Ваших бойцов тоже в наличии, вообще нельзя. Тут уже не только Андраде, но и Франко, и все присутствовавшие солдаты и офицеры возмущенно зашумели. Направление на фильтрацию фактически означало, что их подозревали в предательстве, более того, им теперь придется самим активно доказывать, что это не так. И это — в то время когда на фронте кипели бои, и на счету был каждый боец! Однако с приказом вышестоящего начальства не поспоришь, и все оставшиеся бойцы бригады были почти по-тюремному отконвоированы в какую-то казарму в центре города. Там в ожидании начала проверки они находились фактически под замком в течение нескольких дней. Франко и Андраде слышали вдали гром орудийных залпов и разрывы авиационных бомб. Так прошла неделя, а, может быть, и больше: дни под арестом казались одинаковыми. А в одно очередное утро все неожиданно стихло, и охрана, караулившая казарму снаружи, куда-то исчезла. Завтрак в тот день так и не принесли. Капитан Андраде уже хотел попросить Колуччи на свой страх и риск сходить в разведку, хотя по уставу это было равносильно дезертирству, но неожиданно вошел майор Эредиа и, ни к кому не обращаясь, своим деревянным голосом проскрипел: — По приказу командира гарнизона Порта-Стэнли сопротивление прекращено. Нам приказано сдаться. Эти слова как гром поразили всех присутствовавших. То, что город и гарнизон сдадут врагу без сопротивления, для людей, выходивших с боями из окружения, было настоящим шоком. А через пару минут в помещение вошли британские коммандос с оружием. Они вывели всех и погнали — теперь уже не задержанных на фильтрацию, а обычных пленных в другое помещение… Из плена остатки первой бригады береговой обороны освободились позже всех остальных: британцы прекрасно знали о мужестве, проявленном бойцами и командирами и задержали пленных дольше всего. А после возвращения — уже на материке — всех солдат и офицеров еще несколько дней допрашивали «безопасники». Их освободили после отставки падения режима Галтьери, случившегося в июне. Но лишь через полгода, когда человек, по вине которого Аргентина оказалась втянута в войну с могущественным государством и проиграла ее, был арестован, они смогли вздохнуть свободно.