Эффект рыжей бабочки

      Спустя пару мгновений кто-то завернул меня в медицинский халат и, подхватив на руки, куда-то понес, прочь из пропитанного смрадом подвала. Этот человек явно был очень смел и самонадеян, раз без страха осмелился прикоснуться ко мне: сердце его билось спокойно и ровно. Тепло чужого тела ни на грамм не позволяло расслабиться, любые прикосновения причиняли боль, а тряска во время ходьбы укачивала.       Перед глазами все еще стояло выражение лица погибшей девочки: удивление, продлившееся всего долю секунды, и пустота во взгляде – поэтому все, что происходило вокруг, приобретало расплывчатые, еле узнаваемые очертания. От этого наваждения избавиться было не так уж и просто, как и от страшного сна посреди ночи. Оно не торопилось уходить. И прежде, чем раствориться во тьме забытья, в памяти отпечатался запах от одежды этого мужчины: сигарет и лекарств.       Когда в тумане всплыла на поверхность сознания, то первое, что довелось увидеть – стремительно пролетавший перед взором выбеленный потолок, чей-то медицинский халат и человеческую перевернутую голову. Вокруг царила суматоха: люди носились туда-сюда, словно заведенные. Гомон голосов ни на секунду не смолкал. Все это было таким до боли знакомым, что я практически сразу догадалась, где мне в этот раз довелось очнуться. Передо мной во второй раз в жизни распахнула свои дружеские объятия реанимация. Пожалуй, что более неудачного момента для пробуждения, когда тебя куда-то быстро везут, нельзя было и представить.       Во время увлекательной поездки по больничному коридору мне невзначай вспомнилось, что в фильмах герои после пыток током бодро выскакивали, куда-то бежали и параллельно мстили своим обидчикам, кладя тех на лопатки. И медицинская помощи им явно была не нужна. В общем, пришла к выводу, что я какой-то неправильный герой, или же просто кое-кто малость перестарался, потому что просто так в реанимацию люди не попадают, или же в кино ни капли правды нет.       Наконец бегущий в никуда потолок остановился, и где-то совсем рядом мужские голоса заговорили быстро и как-то слишком серьезно. Один из врачей или молчаливая медсестра, не знаю кто именно это был, срезал остатки одежды, которая на мне еще каким-то чудом держалась. Звук ножниц, кромсающих ткань, на фоне остальных звуков слышался особенно сильно. Потом мне что-то вкололи, и мой организм мудро решил отключиться.       Вновь соприкоснуться с действительностью я смогла уже в палате, почувствовав ласковые прикосновения пальцев к голове и волосам. Сразу вспомнился Миша, навещавший меня в швейцарской больнице, но сейчас находиться со мной рядом он не мог. Поэтому первое, что бросилось в глаза при пробуждении, это не потолок, а яркие, ничем не покрытые, рыжие волосы незнакомого человека. Точнее, как позже выяснилось, знакомой незнакомки. Мне почему-то подумалось, что это была Коё.       Незаметно прийти в себя у пациентов в реанимации нет шансов. Ритм дыхания изменился, и аппарат, помогающий дышать, оповестил весь персонал о том, что я проснулась, включая вздрогнувшую от неожиданности Озаки. И снова закрутилась адская карусель, характерная для этого отделения – Коё пришлось покинуть меня, чтобы не мешать медикам делать свою работу.       Тем не менее, в голове мелькнула мысль, что на один квадратный сантиметр палаты, в которой лежала, приходилось слишком много людей в белых халатах. Один из них снимал показания с приборов. Другой что-то записывал в журнал. Третий проверял растворы в капельнице. Четвертый же, более-менее знающий английский, задавал мне вопросы, на которые приходилось отвечать незамысловатыми жестами: трубка во рту мешала говорить.       Выполнить все, что требовал врач, у меня не получилось: своим телом я управляла из рук вон плохо. Можно было даже сказать, что его почти из-за лекарств и не ощущала. Препараты глушили эмоции, а мысли порой и вовсе ускользали из головы, словно мыло из мокрых рук. Поэтому трубке пришлось остаться со мной еще на некоторое время. Что огорчало, уж слишком она мешала, причиняя неудобства.       Различные катетеры, прищепки-датчики, электроды, искусственная поддержка дыхания и пристальное внимание персонала ко мне — привет от заботливого доктора Мори. Ведь с кучей трубок и проводов, опутывающих тело, особо не побегаешь и из больницы не сбежишь, а выдергивать все это добро из себя – себе дороже. Так что со стороны Огая было очень предусмотрительно превратить непредсказуемого эспера в подобие овоща, чтобы тот не навредил ни себе, ни другим.       Безучастно наблюдать за действиями медиков из-под полуприкрытых ресниц, было скучно и откровенно неинтересно. Но лежать в постели, ничего не делая, мне нравилось намного больше, чем мило ворковать в пыточной с сомнительными личностями.       А пока единственная оставшаяся в палате медсестра брала кровь из катетера, в помещение зашла Озаки. Ее появление было трудно не заметить. Взгляд сам собой невольно зацепился за рыжие локоны и цветное кимоно под белым халатом. Эта молодая женщина была слишком живой на фоне блеклой окружающей меня действительности, слишком яркой во всем этом сером безумии. Наверное, именно так люди и сходят с ума, погружаясь в не здоровую фантазию целиком, не имея ни единой возможности спастись.       Коё отошла от двери, освобождая девушке с пробирками дорогу, а потом, проводив ее взглядом до самого выхода, прошла вглубь комнаты и села на стул, стоящий у кровати.       — Навряд ли ты вспомнишь мое имя, когда в следующий раз откроешь глаза. Голос Озаки звучал плавно и тихо с едва уловимым акцентом. Ее теплая ладонь сначала робко коснулась моей, а потом она довольно крепко сжала ее.       — Но у нас еще много времени, чтобы познакомиться друг с другом поближе, Юджин-кун.       Коё обратилась ко мне по настоящему имени, пускай и на английский манер, как однажды сделал Ясуши-сан. Она хорошо подготовилась к встрече. Плюс к карме за сообразительность, но это не подкупало.       Я бы не сказала, что горела желанием узнать Озаки получше или находиться с ней наедине, чувствовать тепло обманчиво ласковых рук на коже, ощущать ее лицемерную заботу. Присутствие этой женщины, несмотря на легкую дымку в голове, напрягало. Озаки меня просто-напросто навязали. Ей приказали приглядывать за мной – во всех ее словах и действиях никогда не будет ни капли искренности. Мафии нужна моя лояльность, которая в эту минуту близка к нулю. А очаровательной Коё поручили ее поднять и на эмоциональном уровне привязать столь ценного эспера, как Чуя, к организации стальными цепями.       Но я не Накахара. Не ребенок, брошенный всеми с огромным багажом психологических проблем, из которого можно слепить все, что только душе угодно. Не потерявшийся по дороге жизни мальчишка, не знающий кем был, кто есть и кем хочет стать. Я взрослый человек со своими принципами, убеждениями. Им нужно будет меня сломать и попробовать собрать заново. И нет никаких гарантий, что у них это получится, не уничтожив во мне личность.       Впрочем, безумие для юных одаренных Портовой мафии – не в новинку. Взять того же Кью или Осаму. И такой, как я, больной на всю голову, Огай тоже найдет применение.       Сердечная кривая на мониторе все это время не менялась: препараты прекрасно справлялись со своей работой, подавляя чувства. Эмоции ощущались, словно сквозь мыльный пузырь, который, несмотря на прилагаемые усилия, все не мог лопнуть. Мысли, словно сухие ничего незначащие факты, не вызывали в душе никакого отклика, но это пока что. Потом, безусловно, меня накроет, но это потом.       Ну а сейчас я не могла ни вырвать руку из руки Озаки, ни показать ей свое недовольство, вытянув губы в плоскую линию, ни что-нибудь сказать, прекратив этот никому ненужный спектакль. Мне оставалось лишь с тоской смотреть то на монитор, то на руку Коё, сжимающую мою в своей, то на сломанную ногу, заключенную в гипс. А после засыпать под мелодичный женский голос, напевающий какую-то незамысловатую песню, как в далеком детстве. Свинцовые веки сомкнулись       — Добро пожаловать в семью, Юджин-кун.       И, кажется, мне еще пожелали скорейшего выздоровления.

********

      От ужаса я резко распахнула глаза, невидяще уставилась перед собой, хватая ртом воздух. Меня объял всепоглощающий страх, когда не получилось сделать вдох. Из горла вырвалось то ли сдавленное мычание, то ли хрип. Хотелось рывком выдернуть трубку, мешающую дышать, изо рта, но у меня не получилось. Руки были привязаны к кровати. А потом в голове что-то щелкнуло: больница, отделение реанимации.       И тут, словно очнувшись ото сна, я попыталась расслабиться и сфокусировать испуганный взгляд хоть на чем-нибудь, чтобы успокоиться. Действие лекарств закончилось – собственное дыхание восстановилось, и теперь аппарат ИВЛ только мешал, вводя организм в замешательство. Да и кто бы не запаниковал, поняв, что жизненно важный рефлекс не работает? Это очень страшно, когда ты пытаешься сделать что-то элементарное, само собой разумеющиеся, но не можешь. Снова чувствовать себя беспомощным слепым котенком, тонущим в реке, было не очень приятно.       — Чуя, расслабься.       Увидеть перед собой лицо самого Мори Огая было, мягко говоря, неожиданно. Я глупо хлопнула ресницами, уставившись на него во все глаза, не понимая, что он тут вообще делает. Присутствие главы мафиозного клана нисколечко не помогало расслабиться. Оно только все усугубляло.       — Успокойся и не пытайся дышать самостоятельно, за тебя это делает аппарат. Чуя-кун, ты меня слышишь?       До меня не сразу дошло, что он от меня хочет. Все же захлебываться воздухом — не конфеты горстями есть.       — Моргни два раза, если понимаешь меня, — потребовал Огай, смотря в глаза, — Чуя?       Наконец, ступор, охвативший меня, прекратился, страх отступил. Кое-как подстроившись под ИВЛ, я моргнула нужное количество раз, показывая, что прекрасно его понимаю и готова слушать.       — Хорошо, — удовлетворенно ответил Мори, кивая каким-то своим мыслям. — А теперь поверни, пожалуйста, свою голову сначала влево, а потом вправо.       Я сделала то, что он сказал, а затем, не дожидаясь следующей просьбы, приподняла голову. Желание избавиться от трубки было слишком сильным, потому что терпеть пластик, вставший поперек глотки, уже не было сил.       — Отлично, — на чужих губах нарисовалась ухмылка, которая тут же исчезла с усталого лица, словно акрил после контакта с растворителем, — но этого все еще недостаточно для экстубации.       Я от злости закатила глаза, а Огай издал тихий смешок: ему понравилась моя реакция. И ведь глядя на него и не скажешь, что этот человек – безжалостный убийца, интересующийся девочками младше двенадцати лет. Поразительное преображение, словно по щелчку пальцев, из жестокого беспринципного руководителя преступной организации в добродушного лечащего врача. От него мурашки ползли по коже.       После пары несложных тестов ремни расстегнули, и я наконец смогла вздохнуть полной грудью. Кто бы мог подумать, что первый самостоятельный вдох может быть таким сладким?       Теперь меня беспокоила только жажда. Она раздирала горло почти так же, как и пластиковая трубка. Мне нестерпимо хотелось пить, но воду, которую мне принесла медсестра, пить, увы, было нельзя. Ей можно было только прополоскать рот.       — Воду не глотай, а то вывернет, — заботливо посоветовал Огай, заполняя какой-то журнал.       Мы время от времени переглядывались, бросая друг на друга многозначительные взгляды. В этот раз на Мори был чистый халат. Видимо, у кого-то выдалась свободная минутка.       — Знаю, — ответила я, сплюнув воду в любезно подставленный девушкой тазик.       Мужчина лишь хмыкнул, продолжая делать заметки в истории болезни.       Потом медсестра нацепила на меня, словно доспех, еще какую-то кислородную примочку, после которой стало проще дышать. И как только голова коснулась подушки, меня накрыла новая волна сонливости. Однако отдать власть сну над собой, послушно проваливаясь в темноту, я не собиралась. Мне нужно было кое-что узнать у Огая, но я все не решалась спросить. Жуткий он все-таки человек. И к тому же очень опасный.       В итоге, почувствовав мою нерешительность, Мори оторвал глаза от бумаг и снисходительно улыбнулся, чуть сощурившись:       — Спрашивай. Я не кусаюсь.       Верилось в это с трудом. Да и нормально ли расспрашивать человека, который приложил руку к твоей госпитализации, о своем состоянии?       — Какой из почек у меня нет? Правой или левой?       Начать из далека — могу, умею, практикую. Все-таки Мори подзаморочился с моим лечением. Мне кажется, что в операции я точно не нуждалась. Что означало одно: наркоз, ИВЛ и миорелаксанты были лишними.       — Что? — спросил Огай. Его чёрные брови взлетели вверх, а паркер в его руке замер над листом бумаги. Кончик стального пера так и не соприкоснулся со страницей журнала. Мужчина, казалось, был удивлен прозвучавшим вопросом. Впрочем, его замешательство прошло очень быстро.       — Я удалил правую.       — Что?!       Он серьезно? Я вообще-то не это имела в виду, когда завела этот разговор! Внутри все похолодело от ужаса.       — Ой, прости, левую, — Мори обворожительно улыбнулся, склонив голову к плечу. — Ты разве не чувствуешь?       На Огая я уже не смотрела. Мне нужно было убедиться, что шрама нет, и почка на месте... или наоборот. Приподнять руку, чтобы скинуть с себя тонкое одеяло, оказалось сложнее, чем думалось в самом начале. Кисть мелко подрагивала, но я довольно упрямая.       Неужели после прошлого босса мафия настолько сильно ослабла, что теперь организация начала приторговывать внутренними органами своих подчиненных? И вступительный взнос для новобранцев – левая или правая почка? Клану портовых мафиози нужны деньги, поэтому в нее вербуют людей только с хорошими органами? Звучит почти как рекламный лозунг.... Что дальше? Провал задания – будь добр, отдай вторую?       — Не дергайся, а то швы разойдутся.       Я замерла. Мори каким-то неведомым образом возник рядом словно из ниоткуда. Медленно подняла встревоженный взгляд на врача, который вернул мою руку на место и уложил меня обратно на койку, укрыв одеялом.       — Не волнуйся ты так, — произнес Огай, колдуя над капельницей.       Потом он посмотрел на меня. Глаза его улыбались, а мои – сузились.       — Как отработаешь свое содержание и обучение, вернем ее обратно. Делов-то.       На несколько секунд между нами повисло молчание, а потом мы засмеялись. Профессиональный троллинг от Мори удался на славу. Но на самом деле я не про почку хотела спросить, и он это знал. Да и то, что сейчас произошло, не более чем отвлечение внимания от насущных проблем. И мы оба это понимали. Просто так выкинуть из головы подвал, пытки и убийства невозможно. Да и забыть, по чей вине я там оказалась, память не позволила бы.       — Не слишком ли много почестей для пленника? — спросила я в лоб.       Пожалуй, одиночная палата с невзрачным на первый взгляд интерьером – то, что мне и вправду было нужно. Но за все придется платить: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Тем не менее, я уже в нее попалась, и бежать пока было некуда.       — Пленника? — задал встречный вопрос Мори, усаживаясь на стул. — Мои подчиненные должны быть здоровыми и способными выполнять свою работу. У них превосходная страховка.       — Психиатр в нее входит?       — А он тебе нужен?       Брови сомкнулись на переносице, но ни один мускул на моем лице не дрогнул. Мужчина смотрел на меня так, будто видел насквозь. Может, так и было.       — Всем нам иногда нужен психиатр, — философски заключила я, не отводя взгляд от проницательных гранатовых глаз.       — Обычно говорят «психолог», — подметил Огай, вытащив ручку из нагрудного кармана.       — Я знаю.       Кривая усмешка, появившаяся на моих губах, не скрылась от внимательного к мелочам врача. Он опустил взгляд на раскрытый журнал, что-то в нем отметил, а потом нарушил образовавшееся молчание, и оно отнюдь не было неловким.       — Для всех ты – Накахара Чуя. Ребенок, потерявший память и любезно спасенный моими людьми на одном из заданий. Все ясно?       — Более чем, — холодно ответила я, наблюдая за тем, как он вставал с места.       — Я рад, что мы друг друга поняли, Чуя-кун, — Мори специально выделил имя в конце, чтобы надавить на больное. — Если не будешь делать глупостей – никто не пострадает. И тебя не привяжут к кровати, накачав перед этим лекарствами.       Наконец хоть что-то прояснилось.       — Можно вопрос?       Огай отложил журнал на передвижной столик, а сам снова что-то подкрутил у капельницы, отвечая:       — Конечно.       — Вы ведь знаете, что в любое мгновение можете умереть... почему вы не боитесь прикасаться ко мне?       Мне и правда было интересно, почему Мори ведет себя столь беспечно, находясь рядом со мной без Дазая. Неужели он столь самонадеян?       — Ты боишься своей способности больше, чем ненавидишь меня или еще кого-либо. Так почему я должен бояться того, кто боится себя?