Бракованная

      Когда вечером Джиу просит отвести её к морю, Мэттью долго молчит, — середина октября не лучшее время для таких поездок, — а потом пожимает плечами и соглашается — не может ей отказать.       Они не ждут подходящего момента, погоды, времени — просто быстро собираются, хватают на выходе бумажник и ключи от машины и сбегают вниз по подъездной лестнице. Потому что молодость пролетает быстро и они хотят наполнить стакан воспоминаний, эмоций, светлых и тёмных чувств до краёв. Потому что взрослая жизнь — это сплошная скукота из повседневной рутины и до жути угнетает. Они не хотят взрослеть — возможно, лишь капельку, боятся будущего, боятся неизвестности, — но кто их когда-нибудь спрашивал?       Осенний ветер забирается под тонкую кожанку, прохладой обдувает лицо, раздувает высветленные волосы. Джиу сильнее кутается в одежду, но шагу не прибавляет, предпочитая идти бок о бок с Мэттью. Перепрыгивает через небольшую лужицу от вчерашнего дожня, запрыгивает в машину, громко, по неосторожности, хлопая дверцей, — Мэттью неодобрительно косится, но ничего не говорит, — и блаженно прикрывает глаза, наслаждаясь теплом и лёгкой музыкой в салоне.       Дорога составляет час. Они останавливаются у ближайшей заправки: Мэттью заправляет пустующий бак, Джиу забегает в круглосуточный магазинчик и покупает круассаны с парой баночек колы. Тратят последние деньги с зарплаты на подработке и подачки — по другому Мэттью это назвать не может — от родителей, давно забивших на существование непутёвого сына. Он вспоминает, что забыл оплатить за отопление, но надеется, что они проживут как-нибудь ещё полмесяца, согреваясь теплом друг друга — не впервой как ни как.       Подъезжают к морю уже ближе к десяти, но Джиу наслаждается этой вечерней интимной атмосферой, а Мэттью как-то всё равно. Он тушит мотор и Чон быстро выбегает из машины, на сей раз — с губ парня даже чуть не слетает саркастическая благодарность — аккуратно прикрывает дверь. И стремительно направляется к так манящему песчаному берегу. Мэттью качает головой, проходится пальцами сквозь волосы и берёт бумажный пакет с их сегодняшним ужином, направляется вслед за своей слегка меланхоличной девушкой.       Джиу становится у самого края так, что ледяная вода достают до её любимых потрёпанных временем белых кед, но она не заостряет на этом внимание, вглядывается вдать. Наблюдает за быстро уходящим осенью за горизонт солнцем, вдыхает до неприятных покалываний в легких, как сигаретный дым, солёный воздух.       Боковым зрением замечает становящего рядом Мэттью. Он протягивает ей круассан и колу, на что та с лёгкой улыбкой кивает и забирает лакомства. Её голова облокачивается на его плечо. Она делает первый укус и довольно мычит — свежая выпечка всегда была её слабостью.       Холод ранее пробивающий до костей становится привычным делом, она больше не пытается спрятаться от него, лишь отстраняет на задний план. Октябрьское небо тёмное и пасмурное, — ночью снова будет дождь, — но на нём уже можно уловить мелкие яркие крупинки космоса, иногда заслоняющиеся за облаками. Джиу смотрит на небо, а потом на бушующую отражающую и искажающую гладь. Звёзды наверху и у её ног. И это завораживает. Кажется, до них можно достать кончиками пальцев, стоит только наклониться или встать на носочки — Джиу ощущает, что даже с её маленьким ростом у неё получится.       Прерывая тишину, говорит:       — Если я утоплюсь в этом чёртовом море прямо сейчас, ты же пойдёшь за мной?       Тихо добавляет:       — Только посмей сказать «да».       Мэттью знает: если бы Джиу всерьёз задумалась о суициде, то умерла бы именно так — ночью, под открытым небом, усыпанным звёздами, в холодном солёном море, среди ветров и острых скал. В море, которое она так любила, где её тело уже никто не найдёт.       — Да, пойду, — специально выдаёт ответ, который она не хочет слышать.       Просто такова правда: он с ней и с небоскреба, и в петлю, и на глубину моря.       Просто Мэттью не любит врать Джиу.       Мэттью переплетает их пальцы и тянет обратно на песок, где вода уже не достанет их кед — и так насквозь промокших. Не то чтобы боится серьёзности её слов, просто если и дальше будут стоять в холодной воде, кто-нибудь да заболеет, а денег на лекарства сейчас нет.       — Много мыслить плохо на тебя влияет.       — Ни что не может повлиять на меня хуже, чем ты, — она усмехается.       Мэттью предпочитает промолчать. На самом деле, он часто оставляет последнее слово за Джиу, потому что против правды не попрёшь.       Она предлагает переместиться на песок и, дождавшись пока он удобно устроится, усаживается сверху на его бёдра. Оставляя уже пустую банку колы в сторону, мягко касается ладошкой крепкой шеи. Тот аккуратно ведёт пальцами вдоль её позвонков. Она такая хрупкая снаружи и внутри, хоть и делает вид, что всё всегда может. И Мэттью бережёт её как хрусталь — не сказать, что получается, но от всего не убережёшь как бы не хотелось.       А потом целует, жадно, пока воздух не кончается, словно боясь, что та действительно пропадёт среди солёных бушующих волн. Джиу отстраняется первой, зарывается лицом в районе ворота свитера, обдавая горячим дыханием шею Кима. По его коже пробегают приятные мурашки от контраста с холодным ночным воздухом.       И сейчас это так правильно, так уютно, так нужно.

***

      Сомин замечательная, Джиу знает. Мэттью только таких и заслуживает. Она никогда с ней не встречалась, не разговаривала, но ей снится сон про их свадьбу. Мэттью в нём улыбается так широко с искренним счастьем, — Джиу давно его таким не видела, — стоя перед своей невестой, клянётся в верности. Чон не видит лица Сомин, но уверена, та также смотрит ему в глаза и лучисто улыбается. Они целуются: не в щечку, чисто по-дружески, не невинно и смущённо, будто всё розыгрыш и вот сейчас они отстранятся друг от друга и крикнут: «Ребят, расходимся, мы вас наебали», но они лишь жмутся ближе и целуются откровенно без доли сомнения в неправильности. Гости вокруг ликует.       И Джиу просыпается. На губах застывает немой крик. Сердце сходит с ума: то бьется как бешеное, то сжимается так, что осталось пару ударов и заколачивайте гроб. Она хватается за ночную рубашку и морщится от эфемерной боли. Долго смотрит в темноту комнаты, пытаясь осознать, что всё то, вполне реалистичный, но всё же сон. Дабы убедится разворачивается и смотрит на Кима, что мирно спит рядом. Близко, что можно ощутить тепло его тела. Он сейчас с ней. И уже за это Мэттью хочется обнять, оплести всеми конечностями как коала, чтобы только её и ничей больше.       Но Джиу лишь встаёт и направляется в ванную. Там, становясь у зеркала, она позволяет эмоциям взять верх над собой. Она не сдерживается. Больше нет. Пустота и холод, кажется, накрывают с головой. По щеке течёт слеза, за ней другая, а через пару минут можно задумываться и о утопление в собственной ванне боли и слёз — не море, конечно, не так романтично, но всё также солёно и мокро.       На тв, в книгах, в ленте твиттера — везде твердят, что, вау, найти свою родственную душу так круто. Но смотря на Мэттью, который даже искать не собирается, Джиу понимает: хуйня всё это; смотря на своё отражение в зеркале: что есть у тебя метка или нет — всё равно хуйня выходит.       И может она его не заслуживает, может он не её «судьба», но Чон утирает признаки собственной слабости, возвращается в спальню и утыкается носом меж его лопаток, одной рукой легко накрывая его плечо. Кажется, что Мэттью чувствует её даже во сне, ведь неосознанно подаётся ближе, хотя куда ещё-то, сокращает между ними оставшиеся миллиметры. Джиу ловит чувство такого нужного человеческого тепла и быстро забывается сном — эмоциональное истощение даёт о себе знать.       Этого вполне хватает, засыпать и просыпаться рядом. Если понадобится её любви хватит на двоих. И никакие Чон Сомин им не нужны — в их личном мире ей нет места.       Потому что отношения «без обязательств» с сексом, вечерними выпивками по выходным, прогулками и квартплатой на двоих — просто так дешевле — переросли во что-то большее, со звучанием того, чего бы они не сказали в слух. В каждой их фразе, прикосновении, поцелуе, как бы меж строк: «я люблю тебя», «я тут, я с тобой, я не уйду», «доверься мне», «ты только мой/моя».       Потому что у Джиу без пяти минут Мэттью. У Мэттью без пяти минут Джиу.