Намджун всегда любил девочек. Худеньких, невысоких, с бледной кожей, длинными мягкими волосами, розовыми пухлыми губами и яркими глазами, с пушистыми ресницами. Намджун любил девочек, а девочки любили Намджуна. И все бы и оставалось так, если бы не Ким Сокджин.
Да, в нем было что-то женственное, например, те же пухлые розовые губы и большие глаза с длинными ресницами. А еще ему нравились мальчики, а мальчикам нравился он. Намджун знал это с их самой первой встречи, на той афтерпати пять лет назад. Черт возьми, да их знакомство началось с того, что Джин налетел на него, запачкав чужой спермой. Тревожные звоночки должны были дать о себе знать уже после той чертовой белозубой улыбки, которую тот подарил ему в туалете, когда они пытались очистить рубашку Нама от белых пятен. Но этого не произошло, и это привело к катастрофе.
Он не знал, в какой именно момент он влюбился, но помнил тот момент, когда понял это. Это случилось после того, как они поссорились из-за какой-то ерунды, и Джин поцеловал его, за что Намджун в ответ ему врезал.
На тот момент Джин был его лучшим другом, с которым он разговаривал обо всем. О девочках, которых собирался затащить в постель, о трудностях в написании песен, о негативном отношении своих родителей к его работе. Он, хоть и знал, что Джин встречается с парнями, но никогда не думал, что тот может смотреть на него как-то иначе, чем просто как на друга. Он до поцелуя и правда не замечал всех тех взглядов, прикосновений и намеков, думал, что Джин просто такой и есть, раз гей. Но после случившегося начал все вспоминать и анализировать, проигрывал в уме все ситуации, которые когда-то казались просто странными, но сейчас приобретали смысл. Джин соблазнял его. Все те разговоры о том, что Намджуну тоже понравится, если тот попробует. Все те улыбки и прикосновения кожи к коже. Одежда, которую большинство айдолов носило только на сцене.
И тогда, уже после поцелуя, узнав обо всем, он не мог спать. С ним творилось что-то странное, и он начал подозревать, что Джин его заразил. Собой.
Вспоминая ту обиду на лице своего хена, Джун жалел, что сказал все те ужасные слова. Сидел, заперевшись в студии, часами, крутился на любимом черном кресле и просматривал их чат с перепиской. Читал и понимал, что был слепым идиотом. Джин всегда отвечал нехотя, когда разговор заходил о пассиях Намджуна, и был особенно весел, когда он расставался с ними. Он слал ему селфи в довольно провокационных нарядах и иногда говорил такими прямыми намеками, что, когда Джун перечитывая это, заливался краской и вновь называл себя тупым ослом.
Через пару дней после ссоры он понял что ужасно скучает. По ужасному смеху и тупым шуточкам, по поддержке и хорошим советам, по теплому взгляду и нежному голосу, по острым бледным ключицам и пухлым розовым губам, которые, как он помнил, были просто невероятно мягкими и на вкус как клубника.
Последняя мысль заставила тогда лежащего в пустой холодной постели Намджуна зарычать от отчаяния. Долго он не продержался, в ночь перед тем, как заявиться к Сокджину, просыпаясь от первого мокрого сна с его участием. Его, Сокджина, а не худенькой, маленькой, бледнокожей девушки.
Мир до этого полностью гетеросексуального Намджуна был разрушен. Он был влюблен в парня, даже не подозревая об этом, и, судя по всему, уже давно.
Он практически возненавидел Сокджина за то, что тот все-таки соблазнил его. И, придя к нему спустя неделю бессонных ночей и попыток разобраться в себе, чтобы выяснить все раз и навсегда, не сдержался и врезал ему еще раз. Хотя уже через секунду целовал его сам, надеясь, что поцелуй докажет, что это все-таки было ошибкой, и ему показалось. Но, увы, этот поцелуй только разрушил оставшиеся в нем сомнения. Никогда он не чувствовал чего-то подобного, целуя девушек, ни одна не смогла заставить его сердце стучать так сильно и быстро.
Все сомнения окончательно выветрились, когда тот, оторвавшись, увидел блестящие счастьем глаза Сокджина и его улыбку.
И в тот момент Намджун думал, что готов сделать все, чтобы тот вечно глядел на него таким взглядом. Он еще не понимал, что быть влюбленным в парня и
быть с парнем — две очень разные вещи.
Он был счастлив с Сокджином, но это не отменяло того, что иногда эти отношения становились невыносимыми. Сокджин был прекрасным человеком, его
любимым человеком, но он перестал быть его лучшим другом, хотя, скорее, это Нам сам так для них решил.
Джин не хотел понимать то странное отношение Намджуна к близости. Для Джуна, воспитанного в довольно консервативной семье, всю его жизнь бывшего только с девушками, было дикостью, заниматься подобным с парнем, хоть он и
любил этого парня. Джин был терпелив и дал ему кучу времени, конечно, не прекращая редкие поползновения в сторону рэпера, компенсируя отсутствие близости тысячами поцелуев. Но проходили месяцы, а Джун все так же избегал секса как огня, каждый раз взрываясь и пытаясь перевести тему в другое русло, стоило Джину заговорить об этом.
Когда Сокджин решил идти напролом, у Намджуна случилась настоящая истерика, перешедшая потом в драку, во время которой он со всей дури приложил старшего головой о стену, оттолкнув того от себя слишком сильно. А все начиналось довольно мирно: они лежали в спальне на кровати и смотрели фильм в их общей квартире, когда Джин вдруг съехал по подушке вниз и юркнул под одеяло с головой. Намджун почувствовал неладное, когда области его паха коснулись, а потом, зацепив пальцами резинку спортивных штанов, потянули их вниз. Он сразу попытался оттолкнуть старшего, но тот вцепился как клещ и не отпускал, все упрашивая расслабиться и просто довериться. Но Джун не хотел расслабляться и продолжал вырываться, а когда понял, что его не отпустят, зарычал со всей имеющейся злостью и начал материть все что только можно. Джин тут же отпустил его и, взорвавшись тем же рычанием и матом, решил высказать все накопившееся за все одиннадцать месяцев их отношений. Крики не умолкали полчаса, а потом перешли в драку, когда Сокджин попытался заткнуть разошедшегося Намджуна поцелуем. Как и в первый раз, получив за это. Джун, не рассчитав силы, резко оттолкнул Джина к стене, о которую тот через секунду ударился, не устояв на ногах. Пара секунд звенящей тишины, и в полной злости голове Намджуна начало проясняться, но уже после того, как ванной комнаты хлопнула, а он нашел взглядом кровавый след на стене.
Больше Джин к Намджуну не лез, а второй даже боялся дыхнуть в сторону старшего. Они так никогда и не поговорили о том случае, но это не значило, что они забыли. Это и стало точкой отсчета к концу их отношений. Они отдалились от друг друга, хоть и проводили почти все свободное время вместе. Сокджин больше не лез сам с поцелуями, неся в себе тяжелую обиду, а Намджун, наоборот, начал ластиться как мартовский кот, пытаясь хоть как-то загладить свою вину, но все равно дальше поцелуев заходить не разрешал. Пропасть разрасталась все сильней, больше не было поцелуев при встрече и «люблю тебя» на прощание. И тогда Сокджин попробовал еще раз, но, увы, как и в прошлый раз, наткнулся на нахмуренный взгляд и раздраженный вздох.
Снова ссора, и выкрикнутое Джином в порыве злости «я ухожу», и хлопнувшая дверь.
Пять стаканов виски и лежащая перед Намджуном с раздвинутыми ногами девчонка на диване его студии, лица которой он не запомнил.
А на следующее утро пришел Сокджин, держа в обеих руках стаканчики с кофе прямиком из любимой кофейни младшего, и, к великой удаче Намджуна, разминувшийся с покинувшей его студию пару минут назад девушкой.
Джин не понимал, почему их отношения вдруг стали лучше, но был очень рад, когда Джун сам целовал и обнимал его. Через пару месяцев они даже пошли дальше, и Сокджин все же смог уговорить того на минет. Он и не подозревал, что Намджун после той ночи стал регулярно изменять ему с девушками. Никаких чувств, просто разрядка, после которой он выбрасывал тех кукол как использованный материал. И каждый раз, тщательно приняв душ, он сразу шел к Сокджину, становясь особенно тактильным, купался в его запахе, улыбках и объятиях и молил господа, чтобы он никогда ничего не узнал, ведь сейчас все было как никогда хорошо, Сокджин был счастлив, а Намджун больше не чувствовал, будто теряет самого себя.
Вот только господь никогда его не любил и послал им Мин Юнги.
Намджун сразу, как увидел его, понял, что тот станет проблемой. Вот только он и не подозревал, что тот принесет ему проблемы не только в работе, но и в личной жизни.
Когда тот стал слишком близко общаться с Джином, он думал, что это только временное явление. Но в итоге Мин Юнги сделал временным явлением его.
Когда Джин спросил его о том, где Намджун был после церемонии MAMA, он не колеблясь выдал уже до этого придуманную ложь, не подозревая, что Сокджин уже знал правду. Младший Ким забыл, что такое осторожность, потому что Джин отсутствовал на премии из-за съемок клипа. Он не принял во внимание то, что Мин Юнги был там.
И зря.
Это стоило ему отношений.
Джин не кричал, не плакал, он лишь взглянул на Намджуна так, что тот понял — это был конец.
Кричал Намджун, и слезы лил тоже Намджун, умоляя простить, не оставлять его.
Взять ответственность за то, что сломал его. Рычал и угрожал.
Но Джин лишь собрал самые нужные вещи и, сев в машину ждущего его на парковке Юнги, уехал.
И, как Намджун ни старался, связаться с Джином не получалось. Телефон был отключен, квартира пустовала, менеджер отказывался устроить им встречу. Оставшиеся вещи старшего из квартиры забрал тот же Юнги, перед этим сцепившись с Намджуном почти насмерть.
И спустя месяцы тишины Намджун наконец отпустил. Он продал квартиру, удалил номер Джина, но не смог стереть его из своего сердца, так же как и не смог удалить все их переписки и фотографии с видео. Прошли годы, они стали старше и известнее. Сокджин сменил цвет волос и, кажется, с каждым днем становился все прекраснее, и Намджун
задыхался от любви, один, в своей темной студии, создавая песню за песней, и все до одной — одному человеку.
Который его ненавидел.
А Намджун любит, любит сильно, до боли, и эта боль, скручивающая его внутренности не уходила. Ни на секунду. Лишь становилась чуть терпимее, когда он видел его улыбку.
Которую он больше дарил не ему.
Когда он услышал новость о сотрудничестве Мин Юнги и Чон Чонгука, у него впервые появилась надежда.
Теперь у него был предлог вновь связаться с Джином. Он мог прикрыться желанием соперничества с Мин Юнги, своим главным противником в этой гнилой индустрии, и вновь быть рядом с ним. И даже когда бы их контракт закончился, он бы придумал что-нибудь еще. Он хотел подарить ему все свои песни, написанные для него за все те месяцы их расставания. Он хотел, чтобы Джин спел их. Для него.
***
Юнги был самым красивым человеком, которого когда-либо встречал Чонгук, и дело было не только в его внешности, а просто в нем. В его голосе, его взгляде, в его походке, в манерах и привычках. В его запахе. В его улыбке, обнажающей десны, в его смехе, заставляющем его лисьи глаза превращаться в маленькие щелочки. И слезах, заставляющих его глаза и нос краснеть. Чонгук каждый раз, видя фотографии Юнги с его первой церемонии награждения, где он стоит на сцене с наградой в руках и улыбается, счастливо проливая слезы, хотел его поцеловать. Да что там, он хотел целовать Юнги любым: грустным и счастливым, злым и спокойным, возбужденным и раздражённым, со слоем косметики на лице и очень — без нее, желательно по утрам, просыпаясь в одной постели.
Юнги был его идеалом. Его кожа была бледной, как сахар, губы напоминали маленькое розовое сердечко, его пальцы были длинными и тонкими, будто созданными, чтобы играть на пианино. Он был невысоким, ниже Чонгука, а его стройные длинные ноги сводили младшего с ума, не раз снясь в самых прекрасных и желанных снах.
Мин весь состоял из фетишей Чонгука,
Мин Юнги был его фетишем и у того руки чесались каждый раз прикоснуться.
Заклеймить.
Иногда желания, что вызывал в нем Юнги, пугали Чонгука до чертиков. Его хотелось прижать к себе, крепко и близко, хотелось целовать и любить до беспамятства ночи напролет. Хотелось привязать его к себе и запретить смотреть на кого-нибудь другого. И это были только самые невинные. Пусть все думают, что Юнги брутальный мужчина, грубый и резкий, не способный на нежность и любовь, пусть даже тот сам так считает, Чонгук хотел его таким и был уверен, что сможет выдержать его внутреннего зверя. Он был готов бороться, и он будет. Юнги не сбежать. Пусть тот называет себя охотником — Чонгук не против сыграть для него жертву, если это будет означать, что в итоге зверь будет принадлежать ему. Пусть будет считать себя победителем в этой схватке — Чон не против, ведь в итоге он все равно будет стоять на коленях у ног Чонгука, так же как и Чон — на коленях у ног Юнги.
Он заставит Юнги признать его. Полностью. И когда тот это сделает, он напомнит ему о том, что тот сказал ему три года назад, в их первую настоящую встречу. И заставит взять свои слова обратно.
***
Юнги спал на спине, закинув одну ногу на спинку дивана, на котором лежал, и приоткрыв слегка рот. Его темные волосы в полном беспорядке разметались по подушке, а кепка давно съехала с головы в сторону. Он спал прямо в одежде, в черной майке с длинными рукавами и черных джинсах с дырами на острых коленках, на которые так часто залипал Чонгук. Подойдя ближе, айдол чуть склонился над ним, разглядывая его умиротворенное лицо с залегшими под глазами темными кругами, и, решив не будить, отошел к креслу и тихо сел в него.
Он прилетел час назад и заехал домой только для того, чтобы принять душ, а затем, не теряя ни минуты, сразу поехал в студию. Он только сейчас понял, как сильно соскучился по Юнги. Хотелось обнять его, вот только тот ни за что не позволит.
Просидев в кресле час, играя в игры на телефоне, он все же решил, что пора будить Мина, — у них чертовски много дел, да и Чонгук очень хотел наконец-то снова услышать его голос вживую. Но он не собирался терять такую прекрасную возможность вновь поцеловать Юнги, пусть и знал, что ему за это позже прилетит.
Бесшумно опустившись возле дивана на корточки, а затем и на колени, он склонился над ним, вновь разглядывая бледное лицо без грамма косметики. Приоткрытые розовые губы манили просто адски, а Чонгук никогда не умел отказывать своим желаниям. Не дыша, он легко провел большим пальцем по нижней губе, слегка оттянув ее, а затем прижался к ней в мягком поцелуе. Наверно, высшие силы были на его стороне, но Юнги лишь заворочался, продолжив спать, поэтому Чон от радости и предвкушения продолжения поджал пальцы на ногах и вновь склонился над ним, целуя в этот раз чуть напористее, лизнув верхнюю губу спящего парня и почти мурлыча от удовольствия. Юнги нахмурился, недовольно выдохнул, а затем заставил Чонгука вспыхнуть от вида того, как все еще спящий Мин облизывает губы. Сердце в груди сжалось от нежности, заставив дыхание сбиться, и ему
так нестерпимо захотелось вновь ощутить жар мягкого рта хена, что он потерял всякую осторожность и, совсем не нежно обхватывая нижнюю губу Юнги, скользнул тому языком в рот, целуя глубоко и мокро. Конечно же, после такого даже
Юнги проснулся, в тот же момент кусая младшего за язык. Чонгук застонал от боли, но не прервался, скользя покалеченным языком по внутренней стороне зубов Мина, сжимая ладонями его лицо и целуя как в последний раз, отстраняясь, только когда от нехватки воздуха уже блестело перед глазами.
Сердце уже почти выскакивало из груди, гоняя горячую кровь по телу, заставляя щеки младшего гореть алым пламенем. Он не мог прекратить облизывать губы, стыдливо опуская голову и пряча лицо в изгибе шеи Юнги, пытаясь отдышаться.
— А вот это уже было не так плохо, мелкий, — прошепелявили ему тихо на ухо, заставляя задрожать.
— Тогда можно еще? — робко спросил Чонгук, все так же утыкаясь лицом в материал юнгиевой майки. В ответ только хмыкнули.
— Может быть, — прозвучало в тишине студии, в которой Мин отчетливо услышал стук чужого сердца.
***
Руки Сокджина подрагивали, когда он, схватив ручку входной двери, потянул ее на себя. Внутри, как и во всяком кафе, пах чем-то сладким, у окон сидели парочки, попивая кофе и поедая пирожные, в другом конце помещения шумела большая семья, празднующая день рождения одного из детей, и только за одним столиком, в самом углу зала, скрытым от других посетителей стеллажом с книгами, сидел лишь один человек. И Джин знал, что тот человек ждал его.
Старший приехал на двадцать минут раньше, надеясь, что сможет немного подготовиться к их встрече перед ее началом, но оказалось, что он такой не один. Выбор места Джина не удивил — это было то же самое кафе, в котором проходили их первые встречи после знакомства. Это было жестоко, но другого он от младшего и не ожидал.
Натянув маску чуть выше, он медленным шагом направился к своему
шантажисту партнеру. Тот даже не поднял головы, когда Джин остановился у их столика, только кивнул на стул напротив себя, помешивая стоящий перед ним кофе. В этой части кафе всегда было тихо, так и сейчас сюда почти не пробивались звуки из главного зала.
Намджун был без маскировки: сидел в кожаной куртке и черной футболке, выбеленные в платиновый блонд волосы находились в творческом беспорядке, придавая своему хозяину нахальный вид. Младший так и не поднял взгляд, пока Джин не снял с себя маску, положив ее перед собой на стол. Официантка, подошедшая к столику, спросила о заказе и, получив в ответ «один американо, пожалуйста», улыбнувшись, ушла.
— Ты так и будешь молчать? — прозвучало после минутной тишины. — У меня нет ни времени, ни желания находиться с тобой, так что давай закончим побыстрее.
— Не боишься так со мной разговаривать? — подал голос Намджун, вдруг впиваясь взглядом в запнувшегося на полуслове старшего.
По лицу Сокджина пробежала судорога, заставившая Джуна нахмуриться. Он не собирался этого говорить, но сказанного уже не забрать назад. Вздохнув, он оставил ложку, которой все это время помешивал уже давно остывший кофе, и, глядя на хена, сказал:
— Прости, что мне пришлось делать это так. Я знаю, ты не поверишь мне, но я бы все равно никогда бы не выложил те фото. Они слишком важны для меня.
Громкий смех прервал его на полуслове. Джин, опустив голову и закрыв лицо левой рукой, подрагивал от смеха. Через пару секунд он поднял голову, и вытер выступившие от смеха слезы, и, взглянув на младшего с почти искренней улыбкой, вдруг подавшись вперед, прошептал:
— Ты думаешь, меня ебет? Говори, что хотел, и я пойду, — улыбки будто и не было. Джин сел назад на стул, когда подошедшая с заказом официантка опустила на стол чашку. Как только она скрылась из виду, он взял из стоящей на столе вазочки один кубик сахара и бросил его в чашку, помешивая затем напиток. Намджун, наблюдавший за его длинными пальцами, пытался сформулировать то, что так хотел сказать, но мозги отказывались работать, когда перед ним сидел его личный ангел.
— Я хочу, чтобы ты спел три песни для моего нового альбома и три для твоего, — в итоге выдохнул Джун.
Старший будто задумался на секунду, покачал головой, играя с терпением того, а затем произнес:
— Хорошо, на счет первого согласен. А вот мой альбом уже готов, увы.
— Значит, добавишь в него еще три песни. Меня не интересует, — настоял на своем Джун. — В контракте написано черным по белому — шесть песен. И ты, черт возьми, споешь эти песни.
— А то что? Сольешь то видео, на котором я дрочу, выстанывая твое имя? Или те фото, на котором я облизываю твой член? Мне вообще интересно, откуда у тебя последние, не помню, чтобы давал разрешение снимать меня, пока я делаю тебе минет, — прошипел Джин, сжимая правой рукой маску. Злость застилала глаза красной пеленой, и старший еле сдерживался, чтобы не выплеснуть горячий кофе из чашки перед собой прямо в лицо Намджуну.
— Прекрати, — тоже начал злиться рэпер, которому ударили по больному. Его и так грызло мерзкое чувство, а эта сука только подливала масла в огонь, хоть он и заслужил это.
— Это ты прекрати! Прекрати меня шантажировать, ублюдок! Я подписал контракт на шесть песен, но в нем ничего не стояло о том, чтобы включать три из них в мой альбом, так что пошел нахуй! — почти прорычал в ответ Сокджин, наклоняясь вперед. — Как ты вообще посмел снова со мной связаться. У тебя что, совсем совести нет? Забыл, что сделал два года назад? Так, сука, я тебе напомню, — почти по-змеиному прошипел он Намджуну в лицо, а затем с размаху ударил его прямо в лицо.
***
Из кафе Сокджина забрал менеджер, перед этим отвалив немаленькую сумму персоналу и хозяину заведения за неразглашение и причинённый ущерб.
Намджун из кафе ушел сам, прихрамывая и держа у кровоточащего носа салфетку, так как был на собственной машине.
Джин тогда разбил тому своим ударом нос, а затем повалил на пол и просто бил, пока не осталось сил. Он наконец выпустил всю ту злость, что копилась в нем последний месяц, но почему-то легче не стало — он бы с радостью еще раз избил этого урода, который даже не думал отбиваться, а просто жертвенно сносил все побои, а затем, когда Джин выдохся, дернул бедрами и поменял их местами, перевернув уже старшего на лопатки. Он тогда сразу прикрыл лицо, пытаясь защитить то, чем он отчасти зарабатывал себе на жизнь, но удара не последовало, напротив, его руки оттащили от его лица, а затем завели за голову, крепко удерживая. Джин только с шоком мог наблюдать, как Намджун склонился и начал покрывать поцелуями его лицо, пачкая его кровавыми разводами из разбитого носа. В себя он пришел только после того, как в рот ему проскользнул чужой горячий язык, а губы начали гореть от укусов. Вырываясь, Джин сильно укусил Намджуна за губу, прокусив ту до крови, а затем ударил зашипевшего от боли рэпера лбом в подбородок, пытаясь скинуть того с себя.
Их разняли пришедшие на шум официанты.
Джина начинало мутить только от вспоминания ощущения чужих прикосновений, он уже пару минут пытался смыть кровавые разводы с лица, находясь уже в ванной у себя дома, но те будто впитались в кожу. Бросив это дело, он схватил зубную щетку, выдавил на нее почти полтюбика пасты и, сунув в рот, с остервенением начал чистить зубы, сдирая десны в кровь и пытаясь избавиться от всех микробов, оставленных в его рту Намджуном.
Решив закрепить эффект алкоголем, он выпил перед сном подаренный ему Юнги виски прямо из бутылки, а затем заснул прямо на диване в гостиной, надеясь, что, когда он проснется, все это окажется просто диким сном.
