Phantasmagoria

Кто такой Мальчик-Птица? Одинокий ребёнок, несущий в себе все надежды острова и все его проклятья. Откуда взялся Мальчик-Птица? Из яйца, отложенного в самую чёрную ночь, а может, из людских пороков и дурных снов. Как убить Мальчика-Птицу? Хороший вопрос. Они пытались десятки раз, они пытаются уже долгое время, но он, как положено нечистой силе, или ускользает неведомыми тропами невредимым, или, мелькнув среди мёртвых деревьев окровавленным пятном, исчезает на некоторое время, возвращаясь с затянутыми ранами. Строить свои козни. Разносить отраву. Мутить умы и сердца. Конечно же, иначе и быть не может. В этот раз они попали ему в ногу, и Бёрдбой практически тащит себя сквозь тоннель, обдирая руки о сталагмиты, за которые он цепляется, чтобы не упасть. Чёрные брюки измазаны каменной крошкой, землёй и кровью, рубашка пропиталась липким холодным потом, а дыхание сбитое и готовое вот-вот замереть, но впереди уже мерцает свет - и это придаёт ему сил. Грот встречает его свежей зеленью травы, жужжанием тысячи насекомых, сладко-насыщенным цветочным запахом. И, разумеется, счастливым щебетом птиц. Всех тех птиц, что поселились в дуплах гигантского дуба, тёплых, устланных мхом дуплах - это дом, о котором не смела мечтать ни одна пташка - включая Бёрдбоя. Он приносил их сюда, выхаживал, кормил - птенцов, чьи родители были застрелены или отравлены, взрослых птиц, которые не рисковали вить гнёзда в мёртвом лесу. Здесь они могут спокойно дышать. Здесь они не боятся петь. (Птицы поют только ему, но он не знает об этом) Бёрдбой вздыхает, бредёт к поблёскивающему голубизной озерцу, припадая на одну ногу, пачкая траву серым и алым. Он не может поздороваться с птицами - он не умеет петь их песни, а отец не успел обучить его ни словам, ни молитвам - тому, что знают только настоящие люди. Вот только все эти пичуги, большие и малые, принимают его и без песен, а люди... "Глядите, этот обдолбыш вернулся." "Выглядит сегодня дерьмово... Наверное, долго не протянет." "Тс-с-с! Вдруг он услышит... Он пугает меня..." Видя его, дети разбегаются с плачем или кидаются в него камнями, а взрослые всё чаще хватаются за ружья, и стирать одежду от крови становится так же естественно, как дышать или глотать пилюли счастья. Его кровь краснее крыльев алопёрки, Бёрдбой устал от красного цвета, потому что всё плохое и страшное в его жизни было окрашено в красный - и он верит, что однажды кровь закончится - как закончились слёзы, когда он похоронил двадцатую птицу. "Говорят, по ночам он летает во все концы на своих дьявольских крыльях и высасывает души, потому что своей у него нет." "Он мерзкий. Надеюсь, он умрёт." Но за что, за что? Бёрдбой такой маленький, одинокий и ничтожный, так почему все кругом ненавидят его? (Они не знают о птице, прячущейся внутри него - иначе добрались бы до него раньше) Люди говорят, что он мёртв внутри - но его сердце бьётся, трепещет, мечется в груди, будто оно само - запертая в костяной клетке птица. Сейчас оно колотится невыносимо быстро и сильно, да ещё кружится голова и горячечно пульсирует боль в новой ране, и сил идти уже не осталось - да и некуда, да и незачем. Если б он мог выбрать, где ему умирать, он хотел бы умереть здесь - в зелёном, в сладости воздуха, под щебет любимых птиц. (Когда он, обессиленный, потеряет сознание, светлячки залечат его рану, выпив его боль, но он не узнает об этом) Мальчик-Птица ложится на берегу, осторожно устраивая больную ногу, и мутным взглядом поводит вокруг; всё расплывается, но светлые зелёные, жёлтые, коричневые пятна успокаивают его, и сердце слегка замедляет стук. Он опускает глаза - отражается в спокойной прозрачной воде, монохромный и измождённый - слабое, тоненькое тельце и слишком большая голова. Провалившиеся глаза. Корка запёкшейся крови вокруг клюва. Бёрдбой не знает, сколько ещё ему отмерено дней, сколько желудей он успеет посадить и сколько птичьих жизней спасти. Он снова и снова надевает чёрные крылья и бросается с веток, крыш и обрывов в надежде продержаться в воздухе подольше, но каждый раз, когда его сердце наливается страхом, оно тяжелеет и тянет его вниз. Снова и снова, сквозь раны, ожоги и россыпь белёсого порошка, он продирается к светлому финалу, не ведая иной жизни. Что будет потом? Наверное, он хотел бы покоя. Наверное, хотел бы услышать голос отца не только во сне - где бы он ни был, его сын не может даже позвать его, как не умеет просить о счастье для себя, а не для других. Но... нет, никогда. Никакого Рая для одержимых и тех, кто позволил своим кошмарам вырваться из больного разума на волю. Они появлялись постепенно. Пили его отчаяние, слизывали его слёзы шершавыми языками, рвали на клочки детские грёзы и когтистыми лапами швыряли их себе в пасти. И росли. На старых фотографиях расползалась гниль, а вскоре гниль охватила маяк целиком. Все сны Бёрдбоя залило зелёное пламя, его сны сочились кровью и смолистой темнотой, а они шипели бессловесные угрозы, они жаждали криков и кровавых ошмётков, вгрызались в него со слепой яростью, и не было никого, кто защитил бы его от самого себя. Он сбежал с маяка, оставив его на растерзание своим демонам, но унёс одного из них в груди, тёмную и тяжёлую силу, что отравляет его душу и поныне. Куда бы он не пошёл, за его спиной шелестит тьма и жарко дышит паром зубастая пасть, и он смутно осознаёт, что сам виноват в происходящем. Единственный, кто может спасти остров, переваривающий сам себя - маленький проклятый мальчик, Бёрдбой, чья (не)жизнь противоречит всем законам здравого смысла. Бёрдбой, проигравший своё прошлое злой чёрной птице, пожирающей его сердце. Бёрдбой, поглощающий пилюли счастья в таком количестве, которое давно убило бы нормального человека. Бёрдбой, за которого всё было решено с самого начала - с того дня, когда его отец не вернулся домой. Он мечтает о Рае с отцом и Динки, мечтает о зелёном Рае, в котором никто не хочет его убить, но его крылья скованы - его держит на крепчайшей привязи то, что дороже его жизни и важнее его страхов. В перепачканных землёй и кровью ладонях Бёрдбой несёт надежду; для кого-то она - в пригоршни чистой воды, для кого-то - в золотистом жёлуде, для кого-то - в простом прикосновении, в сцепленных руках, и раз за разом он забывает о чьей-то тихой просьбе никогда не отпускать их. Справиться. Освободиться. Расправить крылья, с которых капает мрак. "Научи нас летать, помоги нам улететь далеко," - просят его птенцы, чей мир из тонкой границы скорлупы разросся до зелёного грота и никогда не представлялся большим. "Улетай, спасайся сам, ищи свой путь," - просят его старые птицы, прожившие жизнь и видящие то, чего не видит он: видящие, чем закончится для него попытка воскресить обречённое. "Забери меня отсюда, спаси нас," - шепчет метафорическая Динки по правое плечо, но по левое насмешливо клокочет демон: у него-то сильные крылья, нет погрешностей в психомоторике и жестокой ломки без гладких бело-красных пилюль. Пока он жив, Бёрдбой будет снова и снова падать под тяжестью страшных мыслей, учась летать по-настоящему, и у него нет никакого права думать о покое или о побеге - слишком многое останется за спиной. Слишком многое он надеется изменить. Умирающий остров цепко держит одержимого птичьего мальчика. Бёрдбой остаётся в плену своих страхов, своих демонов и своего милосердного сердца, и никто не знает, где и когда оно наконец остановится.