It's over, we're still alive... that's really all we can ask for

Я вижу луну, я вижу только луну, Пока ты смотришь на солнце, Я вижу мир в синих красках, Хотя для тебя все видится в красном цвете, Я не глупец, Так что ты никого не обманешь. (Be the one — Dua Lipa) *** Ивар и Харальд. Они были очень похожи. У них больше ничего не осталось. Ничего, кроме короны. Харальд потерял своего брата. Ивар потерял своих братьев. Харальд потерял свою жену. Ивар, у Ивара никогда никого и не было. *** — Что такого сказала тебе Лагерта, чтобы уговорить тебя перейти на ее сторону? — задал вопрос Ивар. Почему ему хотелось это узнать? Возможно, для того, чтобы убедить самого себя, что, по крайней мере, он в своих попытках был более изящным, действовал не так отчаянно и доверчиво. — Она сказала, что мои грехи были простительны, что я могу предаваться им без сожалений. — Так ли это? — Это не так. Она ошибалась. Несмотря на то, что она была знакома с монахом, который жил с твоим отцом, Лагерте было непонятно христианство. Ей было невдомек, что веру никогда не смогут уничтожить несколько слов. Она правда думала, что слуги Господа настолько слабы? — Что я говорил тебе? — спросил Ивар. Хемунд улыбнулся. Быстрая, колкая ухмылка: «Что я могу жить либо умереть. И ты был прав». И в этот момент, в этот короткий момент… не стоило Хемунду так улыбаться. Но он делал так снова и снова, казалось, что каждый взгляд между ними был настолько интимным, как будто предназначался только для них двоих. И это было неправильно. Это было ужасной ошибкой. * Было нечем заняться. И это сводило Хемунда с ума. Он не привык к такому. Его жизнь всегда находилась в движении. Воин, в перерывах, на короткое время становившийся священником, всегда на тонкой грани, постоянно выбирая то, что ему самому хотелось. У него не осталось ничего. Никого, кто искал его, кто нуждался бы в его навыках. Среди этих людей он был чужаком, по случайности оказавшимся здесь, и не принадлежащий этому месту. Последствия войны все еще ощущались. Так много мертвых и так много скорби. Победа далась с трудом. И теперь солдаты франков покидали их. А вместе с ними последний шанс Хемунда на освобождение. Он оставался. Как кто? Как ручная обезьянка Ивара? Но его больше даже не просили станцевать. Он был призраком прошлого, блуждающим по улицам. Незаметным, невидимым. Сражаться больше не позволялось. Когда он попытался взять оружие, чтобы пойти на тренировку, его развернули обратно. Возможно, это было местью Ивара. * — Какая тебе польза от меня, если я не могу сражаться? — врываясь в комнату, раздраженно спросил Хемунд, в то время как Ивар восседал на троне, словно ни одна проблема в мире не касалась его. — От тебя никакой пользы, — ответил Ивар с улыбкой. — Совсем никакой. Возможно ты можешь попробовать заняться рыбалкой. Или… я не знаю. — Он пожал плечами. — Молись побольше. * Он не мог понять Ивара. Не мог понять, что тот от него хотел. На каком-то уровне то же самое от него хотела и Лагерта. «Я тоже любил тебя.» — сказал ему Ивар. И на один момент Хемунду стало стыдно. Как будто верность на самом деле существовала, будто он на самом деле что-то задолжал парню. Что ты должен человеку, который пощадил твою жизнь во второй раз? Человеку, который перевернул и исказил каждую мысль в твоей голове. Возможно, по крайней мере, — правду. * Ему нужен был Хемунд настолько, насколько это было вообще возможно. Он наблюдал за священником, находившимся в таком неестественном состоянии, которое противоречило его природе, что один взгляд на него выводил Ивара из себя. Раньше ему казалось, что страдания священника такие же, какие испытывал он сам, узнав о предательстве, утолят его жажду мести. Но легче не стало. Он все еще был полностью опустошен. Все еще в поиске, сам не зная чего, даже не представляя, как это назвать в своей голове. По крайней мере, Ивар сказал себе, что в отличии от Лагерты, он до сих пор был жив. У него до сих пор был выбор и много возможностей. Мысли, что если ему этого захочется, он мог приказать убить священника, успокаивали его. Но эти мысли быстро тонули в его сознании, вязли и спутывались, задыхаясь. Смерть Хемунда ему никогда не была нужна, потому что любые действия священника вызывали в Иваре желание чего угодно, только не убийства. Каждый возмутительный шаг Хемунда завлекал Ивара только сильнее. Потому что он никогда не знал такого, как он. Никто не мог заставить Ивара счастливо и громко смеяться, одновременно желая его уничтожить. Они еще не закончили друг с другом. Разве этому мог когда-либо прийти конец? И Ивар знал, христианин осознавал это. Осознавал, даже когда был с Лагертой, что он принадлежал Ивару. Что всегда будет только его. Стал принадлежать с того момента, как осмелился появиться в поле зрения язычника. Охотники попали в ловушки друг друга. Каждый готов отгрызть даже собственную конечность, если это принесет хоть какую-то пользу. * Хемунд не мог смириться с этим неподвижным положением. Ему требовалось ощущать необходимость в себе. Было невозможно просто находиться там. Но теперь стало понятно, как Ивар должно быть чувствовал себя практически всю свою жизнь. Он был бесполезен и все отказывались от его помощи, даже когда он имел на это возможность. Вот во что превратил его Ивар. В инвалида. Инвалида, который на самом деле им не был. Прям как и сам Ивар. * Однажды утром, когда Ивар планировал очередное нападение, в этот раз на короля Харальда, Хемунд предложил свою помощь. Он был отчитан, словно собака. — Ты бедное, жалкое существо, Ивар, — взорвался Хемунд. Глубокая горечь слышалась в его голосе. — Ты можешь захватить и разрушить все вокруг, но это не заставит никого полюбить тебя. Только страх будут испытывать люди. Но это не то, чего ты хочешь, не так ли? Казалось, Ивара оставили равнодушным эти слова. — Это именно то, чего я хочу, — посмеиваясь, сказал Ивар. Его фирменная улыбка выбивала из колеи. — Почему же тогда ты настолько несчастен? Почему ты смотришь на мир с такой злостью и неудовлетворенностью? — Хемунд не мог отступить, даже зная, что ступил на опасную зону. Все равно бы это не отдалило Ивара сильнее, если он когда-либо и мог надеяться на шанс вернуться домой. — Ты хочешь смерти, священник? — Нет. Не хочу. — Но он уже не придавал значение здравому смыслу. Как медведь в клетке, которого не волновало издерет ли он собственное тело до крови о брусья своей тюрьмы. Поэтому он продолжил: — Ты сам во всем виноват, отталкивая всех вокруг от себя. И потому ты до сих пор держишь меня при себе. — Зачем мне оставлять тебя? Ты тоже не испытываешь ко мне любви. — Но я не боюсь тебя. И не жалею. И я никогда не презирал тебя. — Я не Лагерта. Твоей лжи мне не нужно. — И все-таки ты меня слушаешь. — Больше нет. — Как пожелаешь, Ивар. * И, к его собственному отчаянию, Хемунду стало ясно, насколько сильно Ивару до сих пор было больно. Как сильно он ранил язычника. Что это была не просто задетая гордость. Нет, это было… это было настоящим предательством. Предательство одного друга другим. Но он не мог понять, почему Ивар ждал большего. Почему он думал о Хемунде намного лучше, чем он того заслуживал, не сомневаясь и не задавая вопросов. Как его не посетила мысль, что Хемунд был человеком, который свою свободу будет выгрызать зубами? Что Ивар делал сейчас? Наказывал его? Наказывал себя? В любом случае, это не могло продолжаться бесконечно. Но он сражался за Ивара. В конце концов, он бился за него. На том поле боя он не сражался за Бога или за шанс прожить еще один день. Он бился за язычника. И эта мысль беспокоила. «Луна переменчива, она изменяет и уходит с кем-то еще». «Я хотел верить в тебя». Да, Ивар хотел верить настолько сильно. Даже сейчас. До сих пор. Было больно смотреть. Хемунд не обязан был быть ему преданным. Но он и никогда по-настоящему не предавал его. То, что он сказал, было правдой, он бился за Ивара, так же, как бился за Лагерту. Потому что в тот момент у него не было другого выбора. Но он знал, что Лагерта умрет, так же как и то, что Ивар будет жить. Он знал, что это ужасная, непонятная, противоречивая часть его путешествия еще продолжалась. Назойливая мысль, что все не закончится так просто, не покидала священника. У него был только один шанс, шанс на свободу возник, когда Ивар предложил ему взять тот нож. Можно было отказать ему, выбрав Бога и избежав всего этого. Но Хемунд выбрал жизнь, выбрал Ивара. Поэтому Бог сказал: «Хорошо, иди своей дорогой». Теперь нужно было выяснить, куда она его приведет, сколько времени потребуется, чтобы ее пройти, и встретится ли когда-нибудь перекресток. * — Я не презираю тебя, Ивар. И не испытываю ненависть. Я не поворачивался против тебя, когда бился за нее. Было понятно чего ей хотелось добиться, и я дал ей то, что она искала. Это было легко. Просто я знал ее. — Ты не знал меня. — Нет, а ты не знаешь меня. Если ты кого-то знаешь, не означает, что знаешь его по-настоящему. Если бы ты читал Библию, тебе бы это было известно. — Тогда узнай меня. — Прозвучал злой вызов. — Тебе действительно этого хочется? — озадаченно, без намека на насмешку, спросил Хемунд. Едва задевая, он провел пальцем по губам Ивара. — Чтобы я прикасался к тебе, как прикасался к ней? — Я хочу все, что ты можешь дать, священник, — было ответом. — Мне нужна твоя вечная преданность. Мне нужно, чтобы ты хотел принадлежать мне. Я хочу, чтобы ты остался по своему собственному выбору. Не меньше. — Ты никогда этого не получишь. — Да. Но все же ты принадлежишь мне. И ни один из нас не сможет этого изменить. Потому что здесь мы не властны. * — Сними с меня обувь, священник, — приказал Ивар, восседая на троне. Он наблюдал, как священник стоически подходил к нему, только небольшое подергивание лица говорило о его недовольстве. Опустившись на колени перед Иваром, мужчина снял сапог с его ноги. Одна рука лежала на голени, почти касаясь ноги парня под коленом. Позволив сапогу упасть на землю, он зло улыбнулся Ивару. Ивар вспомнил то время, когда он вернул Хемунду его коня, и тот короткий момент, когда, обменявшись поклонами, Хемунд обнажил свои зубы перед ним, в той самой звериной улыбке. Одержимый и опасный, словно Ивар был его добычей. Ивар хотел этого снова. Ему хотелось дотянуться и прижать Хемунда к своему телу. Но он никогда бы не осмелился. Это было горькой правдой. * — Позволь мне снова сражаться, — настаивал Хемунд. — Позволь мне хотя бы тренироваться! — Для чего? — Простой вопрос. — Чтобы твое мастерство послужило кому-нибудь другому? Возможно, следующим будет король Харальд? Ты тоже будешь с ним спать? — Да ты ревнуешь. — Разве? — спросил Ивар. — Это логическое заключение. — Он пожал плечами. — Ты — шлюха. * В течении всего празднества священник не сводил с него взгляда. Все время наблюдая, разглядывая, и вынося немой приговор. Он стоял в отдаленности, прислонившись к стене, замечая все, но не принимая участия. Наблюдая за торжеством Ивара. Смотря на его славу и триумф. Смотря как люди поздравляли его. В конце концов, Хемунд подошел к нему и заговорил: — О, бедный Ивар. Мне жаль тебя. Радость и восторг от торжества словно испарились, как и чувство, что чего-то достиг. — Почему ты думаешь, что можешь так оскорблять меня и выжить? — Потому что, если ты убьешь меня, ты станешь по-настоящему одинок. * О, Ивар пробуждал худшее в нем. Всегда умел. И сейчас, заточив Хемунда, он выбрал самый верный способ. Он сделал его ожесточенным и злым. Заставил бить по Ивару единственным способом, который оставался. Оружием, которое язычник сам ему преподнес. Это вернуло обратно подобие контроля. Толику победы. Протухшей на вкус. Слова сами по себе были правдой. Он жалел Ивара, потому что Ивар ухватился за него так отчаянно крепко после всего, что произошло между ними. И не было ничего, что Хемунд мог ему дать. Ничего, что он бы захотел дать. Не тогда, когда он постоянно ощущал непроходящий зуд у себя под кожей, медленно сводящий его с ума. Чувство угасания от болезни в собственной кровати, без смерти в реальности. Ивар искусно продумал его наказание так же, как и Хемунд, — наказание язычника. Они слишком хорошо друг друга знали. Никогда нельзя открываться настолько своему врагу. Никому из них не следовало этого делать. * Кружа вокруг Ивара, он видел сомнение в его глазах. Поведение Хемунда смело всю его защиту, и он не знал каким будет следующий шаг. — Ты назвал меня шлюхой, — сказал Хемунд. — Но на самом деле ты имел ввиду, что «я шлюха для любого, кроме тебя». Ивар буквально зашипел. Но взяв себя в руки, он сказал: — О, ты будешь ей для меня тоже, — глумливо и жестоко, с презрительной насмешкой. — Если только я попрошу достаточно мило. Как Лагерта. Или, возможно, мило просить мне даже не потребуется. Хемунд наклонился ближе, смотря ему в глаза, отодвигая с лица Ивара прядь, выбившуюся из его кос. Парень судорожно дернулся, испуганный таким простым касанием. Жестокая улыбка появилась на лице Хемунда: — Хм, что это за вызов? Для чего было это подзадоривание? Будто ты когда-либо подпустишь меня к себе, Ивар. Ты слишком горд. Слишком горд и слишком напуган. — Возможно, этого хочется тебе, — ответил Ивар, глаза его потемнели, — иначе зачем тебе подстрекать меня подобным образом? — Вымученная, короткая улыбка. — Очередные игры разума, Ивар? Правда? Ты прилагаешь слишком много усилий. — Он безжалостно продолжил: — Если ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, тебе просто следует сказать. Я сделаю это для тебя. — Тогда давай, — ответил Ивар жестко, — давай узнаем, годишься ли ты хоть на что-то. * Ивар чуствовал себя грязным, чувствовал отвращение после всего произошедшего. Зачем он попросил это? Священник был прав. Для чего это было нужно, если ничего не значило? Ивар не искал кого-то, чтобы выебать его или быть выебанным. Он искал кого-то, чтобы заняться с ним любовью. И священник не был этим человеком. Он не просто обещал свои услуги. Он оказывал их. Кому угодно. Нужно помнить, что он предаст снова и будет принадлежать кому-то еще, а потом опять кому-то еще. Ивару он будет принадлежать до тех пор, пока ему это удобно. Но это ровным счетом ничего не значит. Один, в своих покоях, Ивар плакал, отчаянно и зло, потому что все произошло не так, как он представлял. Все оказалось не таким, каким хотелось. Сейчас он понимал с поразительной ясностью, что это была любовь. Не доверие. Не уважение. То, что он чувствовал к священнику. Он был точно таким же жалким глупцом, как Лагерта. Ни на каплю лучше. * Такой печальный мальчик, Ивар. Такое противоречивое существо. Обремененный грузом преступлений, которые, казалось, обязан теперь совершить. — Я хочу быть окружен людьми, которым нужна победа. Кого волнует, что случится потом? Но это было ложью. Было ли это правдой хоть когда-то? Верил ли в это сам Ивар? Хемунд осознал это в тот момент, как прикоснулся к нему. Это было ошибкой. Еще одна ступень в войне между ними. Было жестоко так поступать. Даже если Ивар просил его. Давать Ивару то, что он хотел и в то же время отказывать в том, в чем он действительно нуждался, говоря об этом столько раз, хоть каждый раз это звучало как что-то совершенно другое. * По крайней мере, отношение священника не изменилось. Мужчина не смотрел на него сверху вниз из-за его ошибки. Хоть что-то. Не много, но это позволяло ему хотя бы смотреть Хемунду в лицо. Двигаться дальше. Священник вел себя так, будто ничего не случилось. И, возможно, ничего и не случилось. Ничего важного. * Оставаться один Ивар больше не собирался. Он не хотел быть вынужденным умолять о крошках со стола. Со стола, за которым все пируют, за исключением, кажется, его одного. * Ивар начал ухаживать за девушкой рабыней, которую ранее освободил. Только она с готовностью общалась с ним. И она до сих пор смотрела на парня так, будто бы он был особенным. И это было приятно некоторое время. Она была чиста, она была безупречна. Или, возможно, она солгала ему тогда, чтобы спасти свою жизнь. Возможно, для того, чтобы однажды стать королевой. Но если это так, то она была лучшей актрисой среди всех женщин, которые Ивару были знакомы до этого. Такой же хорошей как тот, кого Ивар отлично знал. Такой же как Хемунд. Парень просил его. Просил Хемунда отказаться от лжи. Возможно, ему следовало просить то же, что и Лагерта. Не грубость и ледяные прикосновения. Это ранило. Ранило то, что он так мало значил для Хемунда. Ни капли привязанности. Ивар бы не стал просить многого. Но он просил, разве не так? Он требовал всё. И сейчас он получил то, что дают. * — Мне грустно смотреть на тебя, священник. — отсутствующая улыбка появилась на лице Ивара. — Я признаю это. Каждый раз, когда вижу тебя. * — Где Хвитсерк? — спросил Хемунд. — Я отослал его, — пожав плечами, сказал Ивар. Его губы скривились. — обратно к Бьёрну и Уббе. — Зачем ты сделал это? — Хемунд выглядел озадаченным. — Ему не хотелось оставаться здесь. Он хотел быть с другими моими братьями. — Ты не собираешься преследовать Бьёрна и Уббе? — Мне это не нужно. — Великодушно с твоей стороны. — Ничего подобного, священник. Ты убедишься в этом. — презрительная усмешка. — Ты любишь своих братьев, — сказал Хемунд изумленно. — Однажды я спросил тебя, боишься ли ты их. Но на самом деле, ты их любишь. Всех их. — Это правда, — с легкостью признал Ивар, — но они не любят меня. Ни один из них. Поэтому я обязан отпустить их и забыть. Так же, как и тебя. * Затем, однажды утром, Ивар с решимостью подошел к нему: — Мы собираемся в Уппсалу, священник. У нас есть славный обычай, так мы почитаем богов. И там я принесу тебя в жертву. — Так вот, что ты решил. — ответил Хемунд. Он не боялся смерти. Она ждала его за углом в любой момент. И все же его накрыла волна сентиментальной грусти о том, что он никогда больше не сможет увидеть. О том, что еще не случилось. * На пути в Уппсалу Ивар насмехался над ним. Сыпались колкости. Насмешливые взгляды показывали только, насколько глубоко Ивар был задет, и что его рана почти не затянулась. Хемунд не знал за что именно его наказывали. Хотя, нет, конечно, он знал. Он был наказан за то же, что и в самом начале. За нелюбовь к Ивару. — Я уверен, теперь ты сожалеешь. — Ивар склонился, сидя на своей лошади, в то время как Хемунд шел пешком. — Держу пари, ты хочешь, чтобы ты мог приползти обратно ко мне. — Ты видишь, что я ползу? Ивар усмехнулся, его лицо скривилось всего на секунду перед тем, как он повернул лошадь обратно и поскакал в начало процессии. * Как только они приехали в Уппсалу, Ивар смягчился. Словно мысли о предстоящим конце для его священника. Хемунд знал в точности, что это и был он, окунули его в чувство ностальгии о времени, которое они провели вместе. — Разве ты не представлял, хотя бы на мгновение, чего бы мы могли добиться вместе? — задал вопрос язычник. — Возможно, — короткий ответ, — на мгновение. — Как он мог не представлять? Как мог не видеть возможности? Если бы его не взяла в плен Лагерта. Если бы все продолжалось немного дольше. Они оба стоящие во главе огромной армии. * — Разве тебе не хочется праздновать с остальными, Ивар? — спросил Хемунд, когда язычник сел рядом с ним. — Нет, я хочу провести эту последнюю ночь с тобой. Хемунд ответил кивком. Они сидели в траве, вдалеке от всех празднующих. Между ними никогда не стояла тишина. Даже когда они не разговаривали, взгляды, которыми они обменивались, означали больше, чем разговоры большинства людей. Но теперь, в последнюю ночь Хемунда, они сидели в полной тишине, не зная, что сказать. Что еще можно было сказать? Многое, казалось, должно быть еще сказано. У них никогда не заканчивались темы для разговоров, даже в течении последних недель, когда звучали колкости и едкие замечания. Но ведь это всегда был способ, которым им удавалось общаться лучше всего, верно? Нет, они всегда могли найти о чем поговорить. Даже теперь. Но сегодня эта ночь казалась слишком короткой. Откуда начать и зачем вообще пытаться? Когда оставалось столько вещей, которые они уже никогда не произнесут вслух. В конце концов, Ивар заговорил: — Думаешь, мы могли бы быть друзьями? В другом мире и в другое время, священник? — Я не знаю. На этот раз они не смотрели друг на друга, сидя, вглядываясь в темноту. Находясь рядом, но не видя друг друга. — Возможно, мы уже. Я не могу сказать, что у меня было много друзей или хотя бы один настоящий друг за всю мою жизнь. Возможно, мы наиболее похожи на тех, кого можно назвать друзьями, какими люди вроде нас способны быть. Слишком амбициозны. Слишком эгоцентричны. Характерная черта моей профессии. Мне кажется, ты знаешь, о чем я говорю. Разве ты не смотрел на всех людей вокруг себя сверху вниз, как на более слабых? Из-за этого всю свою жизнь ты не можешь найти друзей. Но с другой стороны, я тоже никогда не искал их. — Нет, ты хотел славы. Ты хотел стать королем, даже если ты никогда не смог бы им стать. Сейчас они опять смотрели друг другу в глаза: — Это правда. — Возможно, ты прав, — признал Ивар. — Возможно, мы являемся друзьями. — Если это еще имеет значение, я знал, что ты победишь. — Я скорбел по тебе, — неожиданно сказал Ивар. — Когда мне доложили, что ты умер, я оплакивал тебя. — Зачем тебе делать это? — озадаченно спросил Хемунд. — Ты мой враг. Ты убил бы своих собственных братьев, но ты оплакиваешь своего… врага? — На хрупкий, мимолетный, идеальный момент, ты стал мне ближе, чем когда-либо были братья, за все время проведенное с ними. Но ты соврал мне. И все же ты мог понять меня, в то время как никто и никогда не мог. — Ивар помедлил. — Когда я убью тебя завтра, ты отправишься в свой рай? — Думаю, да. Если не попаду в ад. — За что? — Потому что я грешник. И мой сан не спасет меня. Если вообще не сделает мои грехи намного более непростительными. — Но я думал, что твой Бог умеет прощать. — Я не знаю, раскаиваюсь ли я. Было ли мое раскаяние настоящим хоть когда-то. Я делал это в надежде, что буду прощен, но никогда с истинным намерением больше не грешить. Ад всегда пугал меня, но недостаточно, чтобы я прекратил грешить. Даже зная, что предстану пред создателем однажды. Будь это битва или болезнь. — Надеюсь, ты попадешь в свой рай. Мне не хочется, чтобы ты страдал вечность. — Спасибо, Ивар. * Он мог выторговать свою жизнь той ночью. Мог наобещать Ивару что угодно. И, несмотря на весь свой ум, Ивар бы пал жертвой, снова. Это было бы так же просто, как поцелуй и ложь. Но Хемунд не мог заставить себя так поступить. Он должен был Ивару хотя бы это. * Хемунд молился, когда пришел Ивар. Молился всё это утро, заключая мир с создателем. Пытаясь очистить свою душу настолько, насколько это было возможным. Он взглянул вверх, на Ивара, который смотрел на него с задумчивым, мрачным выражением, как и всегда в последние дни. Хемунд ответил слабой улыбкой, непонятно кого пытаясь успокоить. Почему он старался показать Ивару, что все было нормально, он тоже не знал. Почему он пытался утешить покрытого кровью человека, стоящего перед ним? Но это было правдой и, казалось, правильным. Он понимал причины Ивара так же, как и раньше. Только так все могло закончиться. Хемунд должен был умереть здесь так же, как и Ивар умер бы в Англии от руки людей Хемунда, если бы все повернулось в другую сторону. — Ты готов, священник? — спросил Ивар. — Да, — с кивком Хемунд решительно поднялся на ноги, одним быстрым движением выпрямившись во весь рост. Одно долгое мгновение Ивар смотрел на него: — Если бы ты был честен со мной, я сделал бы для тебя что угодно. Никто не осмелился бы встать против тебя. — Но я не был, — ответил Хемунд. — И теперь слишком поздно. Он следовал за Иваром. Стоя в первом ряду, с охранниками по обе стороны от него, христианин наблюдал как Ивар поднялся, чтобы перерезать человеку горло. Кровь стекала вниз, смешиваясь с пылью, к ногам мужчины. Пока он наблюдал как Ивар повторяет это снова и снова, его собственный конец приближался все ближе. Хемунд был разбит из-за того, что в эти последние минуты Ивар не смотрел на него как обычно. На этот раз взгляд язычника был устремлен куда угодно, в толпу, но не на него. И в этот момент Хемунд почувствовал себя поистине одиноким. А затем Ивар спустился к нему. И их глаза встретились снова. Его рука поднялась, и он провел ею по лицу Хемунда, покрывая кровью. — Все закончилось, — сказал Ивар. — Мы едем домой.