Сказание о Луне и Солнце.

      Любая, даже самая непроглядная ночь сменяется рассветом. Он зарождается там, на горизонте, тонкой еле мерцающей полосой и разгорается, точно пламя, взрывается тысячами оттенков красного, заполняет собой черно-серый небосвод, рассыпается золотыми искрами. Проливается на замерзшую спящую траву серебристо-розовой росой, разбегается огненно-желтыми лучами, скользит ими по просыпающейся земле, по иссиня-угольным древесным кронам, заглядывает в окна досматривающих сны домов.       Рассвет нежно гладил меня по щекам, когда я открыла глаза.       Было тихо. Так тихо, как бывает только в рассветный час, когда весь мир задерживает дыхание перед тем как проснуться, чтобы начать новый день.       И эта тишина звенела в ушах.       Разливалась затихшим звоном мечей и предсмертными криками прошедшей битвы.       И в этой тишине я слышала, как плачут горы.       И ярко-красный рассвет, контрастируя с этим глухим затишьем, приветствовал меня в этом новом, таком другом дне. — Ты проснулась, — Леголас не спрашивал, а утверждал. Он сидел на массивной каменной скамье и, казалось, не двигался уже долгое время. Камзол потрепан, но выстиран и заштопан в нескольких местах, волосы гладко расчёсаны и аккуратно заплетены на висках. Ложбинка между бровей, что, казалось, уже никогда не разгладится. — Похоже на то, — неуверенно прошептала я, приподнимаясь на пуховой подушке. — Мы победили?       Вопрос, такой простой и наивный, застыл в воздухе. И надежда, звучавшая в моем голосе, заставила аранена расправить плечи и гордо, вскинув подбородок, ответить — Мы победили.       И я улыбнулась, поспешно смахнув выступившие слезы.       Мы победили… но какой ценой? Где Тауриэль? Что с Халдиром и, конечно же, Тауром? Что сделали с Лилит и Маухуром? Не заточили же их обратно в темницы, в конце концов?!       Испуганно посмотрев на Леголаса, я протараторила все крутящиеся на языке вопросы, получив усталые односложные ответы: «потери велики», «тысячи погибших и сотни раненых», «Тауриэль с рассветом заступила в караул», «Халдир в лазарете с легким ранением предплечья», «Таур, как всегда, холоден и невозмутим».       Мы находились в небольших покоях, так непохожих на просторные комнаты замка Таура Трандуила. Моя кровать, высеченная из камня, стояла у стены. На неё ниспадал бордовый бархатный балдахин, чуть поодаль от кровати находилась резная скамья, под ней — кованый сундук. С другой стороны было небольшое окно и напротив него — кирпичный камин, что еле заметно мигал тлеющими огоньками. Никаких рвущихся в небо витиеватых узоров и фигурных лепнин. Лишь голые стены смотрели на меня серо-зелёными глазами. И эта серость камня давила на плечи, нагоняя тоску.       И сердце болезненно сжалось. — Где мы? Что это за место? — спросила я, уже зная ответ. — Эребор, — чуть поморщился Леголас, поднимаясь со скамьи. Рассветные лучи упали на его лицо, окрасив багровым. — После битвы Король под горой предоставил нам возможность переночевать в стенах гномьего царства, подлатать раны да набраться сил… Конечно, мой отец отказался вступать на землю гномов, но, увидев количество раненых, согласился на предложение. Впрочем, его шатёр у подножия горы… — в его голосе сквозила усмешка, которая передалась и мне.       Трандуил… где твоя вековая мудрость? Не пора ли прекратить глупые распри и вместе устроить победный пир, заставив эль и вино литься нескончаемыми реками? Я тихо рассмеялась, тут же скривившись от боли где-то под рёбрами.       Леголас обеспокоенно присел на краешек кровати. Положив руку на мое колено, что было укрыто тёплым козьим пледом, он внимательно оглядел мое лицо. — Ты ещё слишком слаба. Тебе нужен покой. Битва забрала слишком много твоих сил… — он с тоской дотронулся до моих волос, заставив вздрогнуть. Взяв мою завивающуюся на конце прядь, он задумчиво пропустил ее сквозь пальцы.       Я в ужасе вскрикнула.       Прядь была седой.       Совсем седой, как у смертной. — Исилиэль, только не сходи с ума. Луна все же оставила на тебе свою метку… — начал было Леголас, но я уже вскочила с кровати и, забыв об усталости, заметалась по комнате в поисках зеркала. Найдя его на камине, я, дрожа всем телом, заглянула в него, ожидая увидеть сморщенную старуху, но облегченно выдохнула. На меня смотрело гладкое, но очень уставшее лицо, обрамлённое чёрными как ночь волосами. И лишь одна белоснежная прядь непослушно спадала на лоб. — Мог бы и сразу сказать, что я не превратилась в старуху, точно человек! — я гневно повернулась к Леголасу, встретив его смеющийся блестящий взгляд.       И спустя мгновение мы оба заливисто смеялись, чувствуя, как намокают глаза.       И сквозь слезы я видела его светящееся лицо, что заходилось смехом, не отрываясь от меня. — А тебе так хорошо… — отсмеявшись, он снова дотронулся до моих волос. Глаза его светились мягко и ровно, вводя в ступор.       Притянув меня к себе, он зарылся руками в мою вороную спутанную копну и замер. А я, вздрогнув, утонула в стуке его сердца.       «Сейчас он опять оттолкнёт тебя, Исилиэль. Найдёт повод, чтобы снова сделать тебе больно», — зашептал холодный голосок внутри.       Но Леголас продолжал стоять, путаясь пальцами в волосах, и дышать мне в макушку, заставляя ноги подгибаться от каждого вздоха. Осмелев, я обняла его в ответ, чувствуя пальцами мягкую прохладу его рубашки.       Так мы и стояли, боясь пошевелиться. Стояли, утопая друг в друге посреди яркого пламени, каким объял Арду рассвет. — Я больше не отпущу тебя.       Повторил Леголас свою фразу, что была произнесена на пике победы. Когда нужно было рвать глотку, крича об отступлении тьмы, он произнёс эти слова. Так твёрдо и решительно. Будто бы и нет ничего важнее. — Почему? — прошептала я, пряча лицо в складках его рубашки. — Потому что… — он слегка запнулся. — Как тебя можно отпускать, когда ты за столько лет не научилась драться. — Ах вот оно что! — я тут же оттолкнула королевича, но снова встретив его смеющийся взгляд, улыбнулась. — Да, видимо мне стоит взять у тебя пару уроков по отрубанию голов, — я вернулась на кровать, потянув Леголаса за собой. — Почему ты не убила его? — помолчав с секунду спросил Аранен, снова хмуря брови. В его синих глазах сквозило непонимание.       Я уставилась в пол, чувствуя, как что-то доселе незнакомое врывается в меня и хватает за горло. Волна стыда, которую я никогда еще не ощущала. Ведь до вчерашней ночи мне было нечего стыдиться. — Я… я… — что-то ледяное все еще держало меня за шею, точно руки Азога Осквернителя снова пытались меня придушить. — Я хотела убить его… но сначала мне нужно было узнать… я… я… должна была узнать у него! — О чем таком важном тебе надо было узнать у Азога Осквернителя? — вскинулся Леголас. — Не успей я вовремя, ты бы погибла из-за своего сумасшедшего желания поболтать с бледным орком! Ты с ним за пять лет в Дол-Гулдуре не наболталась?       Я хотела было ответить что-то саркастичное, но не смогла.       Потому что все мои оправдания звучали крайне глупо.       Потому что аранен был прав.       Я, забыв о своей безопасности, забыв о безопасности друзей и близких, забыв о безопасности всей Арды, вытащила Азога из воды ради призрачной надежды узнать что-то о женщине, которую я ни разу не видела. О женщине, что была моей матерью. Я закрыла глаза, но тут же открыла, встретив ядовито-желтый взгляд у себя под веками. Вздрогнув, я повернула к Леголасу свое бледное лицо. Тот ждал моего ответа. — Я хотела спросить его о моей матери. — Что… — Аранен удивленно и непонимающе уставился на меня. Явно, он ожидал услышать что угодно, кроме этого. — Но как связаны самое мерзкое отродье Моргота и твоя мать? — Послушай мой рассказ, Леголас, — серьезно сказала я, взяв его за локоть, подвигая поближе к себе. Он осторожно дотронулся до моей щеки, заставив мою бледную кожу пойти красными пятнами, а сердце несколько раз больно ударить о ребра. — Расскажи мне все, — аранен снова пропустил мою серебристую прядь сквозь пальцы. — Нам уже некуда торопиться.       Кроваво-красный рассвет, захватив в свои владения всю Арду, в последний раз полыхнул алым пламенем и рассыпался золотыми солнечными искрами, впустив новый день.       День, в котором мы победили.

***

      Я обнимала Тауриэль, что тихо плакала, спрятав слезы в складках моей рубашки. — Он поправится, Тауриэль, — успокаивал ее Леголас. Мы сидели за массивным дубовым столом среди других эльфов, что изредка косились на гномов, расположившихся за столами вокруг, но уже без зла и неприязни. Лишь с опаской и то, скорее, по старой привычке.       На столе скромно были расставлены наспех пожаренные бараньи ребра да лембас, что нашелся в эллонских припасах. И лишь графины с элем каким-то чудесным образом постоянно пополнялись.       Выслушав всю информацию, что я узнала о лунных камнях, Азоге и Элениэль, аранен не на шутку встревожился. Измерив мою комнату шагами вдоль и поперёк, он задумчиво вернулся на кровать и, приобняв меня за плечи, пустился в раздумья. Вскоре в наши обсуждения была вовлечены Тауриэль, Лилит и Маухур, которые по очереди врывались ко мне в покои, пытаясь разузнать, как я себя чувствую. В итоге, пересказав всю историю несколько раз, я устало согласилась с мнением Лилит о том, что нужно спросить «старших», тех, кто помнят старые времена ясно и четко.       С этими мыслями мы отправились на скромный пир по приглашению Торина Дубощита. — Я должна поехать с вами, — глуша слезы, выговорила Тауриэль, сжав в кулаке край моей рубашки. — Я думаю, что правильнее было бы остаться с ним, — возразила я, гладя ее по волосам. Леголас сочувственно кивнул, отпивая из медного кубка. — Но это мой долг! — вытирая слезы, проговорила Дочь Леса. — И в чем он будет заключаться, госпожа глава стражи? — вмешалась Лилит, до этого момента лишь задумчиво молчавшая. — Конечно, идея сопроводить друзей в Имладрис и пуститься в очередное приключение манит тебя. Но когда речь идёт о любви, то не стоит ли притормозить? Или же твои чувства к гномскому королевичу не такие глубокие? — и она задиристо подмигнула, заставив Тауриэль оскалиться и перестать плакать.       Я разозленно уставилась на паучью принцессу. — Ты же все-таки человек! — выпалила я. — А черствая, как… орк! — Ну спасибо, — хмыкнул Маухур. — Вообще-то я сказала ей, что остаться у постели раненого любимого, а не пуститься, в очередной раз, рубить орков бок о бок с друзьями. Это не позорно, — прошипела девчонка, в сердцах хлопнув Маухура по плечу. — Просто я выразилась не так высокопарно, как привыкли изнеженные эллет.       На этом моменте Леголас неожиданно нервно рассмеялся, спрятав смех в кулаке, ведь атмосфера, царившая в зале явно не предполагала смешки и шутки.       Тронный зал Эребора был практически полностью разрушен, но все же не потерял былого величия. Разве могут походить на руины высокие каменные своды, что так и рвутся вверх, казалось бы, под небеса. Серо-зеленые стены мрачно смотрели на собравшихся, распространяя вокруг себя каменный холод. Лишь огромные печи, в которых снова, спустя столько десятилетий, загорелся огонь, не давали нам замерзнуть в этом подземелье. Огонь играл и отражался красноватыми бликами на золотых прожилках, что расползались по могучим стенам, точно капилляры.       Точно Эребор был живым.       И золотая кровь бежала внутри ледяных камней.       Я тихо поделилась своими мыслями с Леголасом. Тот лишь ухмыльнулся и протянул Тауриэль кованый бокал. — Если уж у этой горы есть сердце… — он кивнул куда-то в бок, заставив меня перевести взгляд на огромный каменный трон, возвышающийся над нашим мрачным пиршеством, освещённый сиянием сердца горы Аркенстона, что был возвращен на прежнее место — в специальную нишу, увековечившую камень над самой макушкой короля.       Сам Король под Горой сидел на троне, укутанный в шубу и, казалось, не замечал происходящего. Тоской и печалью был наполнен его взгляд, смотрящий в пустоту. Радость победы, что зажигалась огоньком в черных глубоких глазах, омрачал холод потерь и боли.       Я знала, что возвращение родного дома обошлось Торину Дубощиту слишком дорого. Его племянник Кили метался в горячке на смертном одре. Второй племянник Фили тоже был сильно ранен, но лекарь пророчил ему лучшую судьбу, чем его младшему брату. Поэтому наше скромное пиршество нельзя было назвать победным. Слишком сильно пахло горем, и этот запах резал ноздри, вызывал непрошенные слезы, что умело маскировались под кашель.       Лишь Тауриэль не могла сдерживать всхлипы, и плечи ее мелко дрожали, будто от холода. Непривычно было видеть вечно сильную и стойкую главу королевской стражи в таком состоянии. Тауриэль всегда была мне подругой, но я никогда не видела ее слез. Мы с Леголасом молча сидели напротив друг друга, понурив головы. Бильбо Бэггинс, которого я так рада была увидеть вновь, сидел с нами, громко шмыгая носом и грустно гоняя баранью косточку по медной тарелке. Лилит, Маухур и Арагорн с матерью также были с нами за одним столом. Гилраэнь все еще прижимала сына к себе и тихо смахивала слезы, отчитывая мальчишку за такой безрассудный побег на поле боя. Арагорн лишь морщился и виновато кивал, пихая хихикающего Маухура под столом.       Я перевела взгляд на полуорка и увидела горечь, прятавшуюся за этими ребяческими смешками. Мальчишка устало оглядывал людей, гномов, эльфов, что изредка посматривали на него с неподдельным интересом.       Полуорк, что спас Средиземье, в котором ему, по праву рождения, нет места. И именно эту фразу я читала в его черных глубоких глазах, похожих на туннели. Он неосознанно жался к Лилит, которая, расчесав свою кудрявую копну, заплетала косы и с крайне безразличным видом бросала взгляд на изучающих ее воинов. Складывалось ощущение, что победа, смерти да и все происходящее вокруг ее не очень-то и волнует. Но мелко дрожащие руки, говорили об обратном. Ведь еще несколько часов назад эта высокомерная девчонка рисковала жизнью ради Арды. А ведь она так же, как и ее бледный друг, еще не нашла здесь своего угла.       Мои размышления прервали тяжелые шаги, что приближались к нашему столу. Торин Дубощит железной поступью приблизился к нам и замер неподалеку. Следовало бы встать и поклониться в знак уважения, но никто кроме Арагорна и его матери не шелохнулись. Железный занавес упал, но никогда эльф не склонит голову перед гномом.       Впрочем, Торин Дубощит этого и не ждал. Окинув наше сборище мрачным взглядом, он вдруг обратился ко мне. — Дочь Луны, — он кивнул мне в знак приветствия. — Я не знаю, могу ли просить тебя о таком… — он замолчал, снова оглядев весь стол, задержавшись на Тауриэль, что уже не плакала, а сидела выпрямив спину, и лишь красные опухшие глаза напоминали о пролитых слезах.       Тем временем Король под Горой продолжал. — На поле боя ты проявила несказанную доблесть и мужество. И я искренне благодарю тебя за спасение моей жизни вчера ночью! — он снова кивнул, заставив меня потупить взгляд. Волна стыда снова окатила меня холодом. — Я знаю, что прошу слишком много… но… — Спаси Кили, Исилиэль! — выпалила вдруг Тауриэль, перебив короля. Торин лишь снова кивнул, дав понять, что именно это он и пытался сказать. — Тауриэль, она еще слаба! — возразил Леголас, с тревогой поглядев на меня. — Исилиэль потеряла слишком много сил прошлой ночью. — Я понимаю, но ведь речь идет о спасении жизни! — воскликнула Тауриэль, с надеждой посмотрев на меня.       Вскинув голову я поймала взгляд Гендальфа, который сидел чуть поодаль вместе с гномами, чьи лица казались мне знакомыми. Кажется, именно им я помогала сбежать из темниц Трандуила каких-то несколько дней назад. Гендальф посмотрел на меня как-то уж слишком грустно и, затянувшись трубкой, отвел глаза. — Я постараюсь, — дала я очевидный ответ — И, дай Эру, Луна услышит меня. — Исилиэль… -начал было аранен, но я жестом оборвала его.  — А это уже мой долг, принц! — с этими словами я медленно встала из-за стола. Аранен лишь закатил глаза, проворчав что-то в духе: «Опять началось». — А теперь прошу простить, но я вынуждена удалиться. Мне нужно собраться с силами.       И я, развернувшись на каблуках, направилась прочь из-под каменных сводов, что так сильно давили на плечи.       Ядовитые глаза, снова замерев перед моим взором, насмешливо и презрительно щурились в усмешке.       И холод стыда все ещё посылал мне в спину ледяные брызги.

***

      Он умирал. Я чувствовала, как жизнь покидает его измученное тело. Оно тряслось в судорогах, и из горла вырывались нечеловеческие стоны, будто в его груди горело яркое пламя, сжигающее изнутри.       Я вглядывалась в лицо Кили — бледное и мокрое от пота, ощущая, как силы оставляют его.       Лунный свет просачивался в комнату сквозь распахнутые ставни, освещая бледное лицо гнома голубоватым светом.       Мы были в покоях одни. Я попросила всех выйти, интуитивно предчувствуя что-то страшное.       Я просидела полночи у подножия его кровати, моля Луну о помощи. Но она не отвечала мне.       А Кили лишь метался по подушке, крича и извиваясь в предсмертной агонии.       Луна лишь мерно скользила по синеватым очертаниям спинки кровати и бесформенного шкафа вдали.       Скользила мертвым, таким далеким светом.       Я больше не чувствовала ее мягкие ладони на своих плечах.       Она больше не шептала мне слова ободрения, что так часто спасали меня по жизни.       Кили рвано захрипел, ударяясь лбом о мои холодные руки. Я обнимала его холодеющее лицо, все ещё молясь Луне.       Умоляя о помощи. — Прости, прости меня… — шептала я сквозь слезы.       И я не знаю, у кого просила прощения. У своей матери, чьё доверие я подорвала. Или же у невинной души, которую не смогла спасти.       Но Луна отвернулась от меня, отвечая лишь гнетущим молчанием. —Прости, прости меня... Кили распахнул глаза. Я поразилась их темно-серому, точно предгрозовое небо, цвету. Синеватые блики, отражающиеся в них, казались догорающим пламенем среди угольков. — Я вижу ее глаза...-прохрипел он, снова ударившись лбом о мою руку. - Зеленые, точно лес по утру....Я вижу и иду к ним.... —Иди туда, Кили....-прошептала я, целуя омертвевшими губами его пылающий лоб. — Иди на свет. Туда, где нет ни боли, ни страха...— Он в последний раз дернулся, и голова его безвольно откинулась на подушку.       Грудь медленно поднималась и опускалась. А я считала его вздохи, заламывая руки и давясь непрошеными слезами. — Прощай.....       И Кили умер к рассвету.