К востоку от Бохая

      Переезд в Корею затянулся.       Возможно, всё дело было в странном, отчасти иррациональном желании остаться в Намимори, хотя в этом не признавались самим себе ни Нана, ни двойняшки, ведь не смотря на страх, оставить родной город девочкам было тяжело.       Небольшой двухэтажный домик, который они арендовывали, хранил в себе множество счастливых и не очень, но неизменно дорогих воспоминаний, казалось, что каждая мелочь от запылённого альбома с итальянскими соборами до замусоленного чёрного зайца с оторванным глазом затрагивало что-то в их сердцах, вызывая яркие образы или полузабытые ощущения из детства. Ни Бьянки, ни Йен, ни Фран не могли разделить с ними эти воспоминания, ощущения и полузабытую радость, а потому Теру, Ёши или Нана частенько бежали из одного конца дома в другой, желая поделиться воспоминаниями. Фран на столь странное поведение никак не реагировала, продолжая играть или смотреть аниме, впрочем, Фран была мало знакома с Ёши и Теру и практически не знала Нану, а потому молчала, продолжая грызть так полюбившиеся ей яблоки. Возможно, Бьянки могла бы напомнить о необходимости скорейшего переезда, о том, что начало нового учебного года не за горами, но большую часть времени Бьянки спала в маленькой, узкой ванной на первом этаже, где не было окон. Йен же почти две недели пропадал в Оите, где располагалось корейское посольство, желая оформить визу, а потому ни помочь со сборами, ни поторопить их не мог.       Впрочем, не всё и всегда в сборах шло по плану, это случилось за четыре дня до отъезда.       Йен всё ещё не вернулся из Оиты, Фран, заигравшаяся вчера до двух ночи, спала, Наны тоже не было дома, а Бьянки как и всегда с рассветом закрылась в ванной. Двойняшки же упаковывали последние вещи в комнате Ёши, когда дело дошло до чёрного замусоленного зайца — Широ, когда и кто именно подарил им этого зайца, двойняшки не помнили, зато они отчётливо помнили, что в детстве им казалось, будто пузо Широ бездонное и в нём всегда есть конфеты.       — А помнишь, мама говорила, что в Широ всегда есть конфеты, потому что в нём живёт джин, — начала Ёши.       — О, давай я тогда первой загадаю желание, — тут же отозвалась Теру. — Хочу схему базуки десятилетия! — и в ту же минуту она засмеялась.       Но смех вышел каким-то нервным и усталым, неизвестность сдавливала их со всех сторон, страх перед будущим поселился где-то глубоко внутри и пустил корни. Они боялись, до дрожи боялись не успеть, боялись СОЮЗа, боялись собственных кошмаров, боялись, как и там потерять всех и самих себя.       — Тогда бы мы бы стали рабами Ламбо, — хмуро отозвалась Ёши, а затем ещё тише добавила. — Надеюсь, здесь Бовино не существует.       — Их технологии были чем-то запредельным, — согласилась Теру, — окажись они в руках СОЮЗа, миру бы пришёл конец.       — Конец, — задумчиво повторила Ёши.       Вот только Теру не обратила внимания на сестру, продолжая упаковывать вещи, в след за Широ в коробку опустилась стопка зачитанной до дыр манги, а Ёши всё также задумавшись смотрела в окно. В отличие от своей сестры Ёши не могла перестать думать о причине получения воспоминаний, она размышляла об этом в свободное время, взвешивала все доводы каждую минуту и жила в чуть притихшем, но по-прежнему ярком ожидании приключения.       — Эй? — осторожно позвала Теру.       — Конец.       — Что?       — Я поняла, почему нам достались эти воспоминания. Из-за Системы, — положив руки на плечи, сказала Ёши.       Глаза у Ёши были шальными странно знакомыми, а улыбка, застывшая на губах, абсолютно ненормальной.       — Конец. Ты понимаешь, конец. Система не выдержала нагрузки.       — Ты хочешь сказать, что миллионы вероятностей просто рухнули? Исчезли? — скептически спросила Теру.       — Да. И это объясняет…       — Это ничего не объясняет. Во-первых, в этом мире нет Системы. А во-вторых, полученные нами воспоминания крайне обрывочны и спутаны, и они всегда затрагивали миры, где была Система.       — Но здесь ведь тоже есть Пламя.       — Но нет Аркобалено, колец Ада, Вонголы и Марэ. Этот мир слишком сильно отличается, — уверенно сказала Теру, они обсуждали этот вопрос.       — Возможно, мы получили лишь отголоски?       — Напомни мне причину создания Системы?       — Нестабильность мира.       — А этот мир стабилен, потому что здесь практически нет активных пользователей Пламени.       — Или просто что-то иное удерживает его, — настояла Ёши.       — Хорошо, — поправив волосы, сказала Теру и поморщилась, как делала это всякий раз, когда была абсолютно не согласна со своей сестрой. — Вот только не забывай, что Система не могла нас отправить в мир, где её никогда не было. Даже Бовино не смогли обойти это правило!       — А если план Бьякурана удался, и он стал хозяином системы? — озаренная догадкой, пробормотала Ёши. — Хотя, да, тогда бы мы уж точно не получили бы воспоминания.       — Тем более, что его план никогда не удавался, — хмыкнула Теру, припоминая свой конец будучи Одиннадцатой, она не видела смысла в этих воспоминаниях, хотя они и имели особую чёткость.       Ёши угрюмо согласилась и с трудом дотянувшись до верхней полки достала старую статуэтку. Это была глиняная Фемида с отколотыми мечом в руке, кажется, Нана привезла её из Италии, прихватив из какого-то отеля, и совершено её не любила, будто она напоминала о чем-то действительно неприятном.       — Возьмем? — задумчиво спросила Ёши.       — Мама всегда хотела её выкинуть, — отрицательно качнула головой Теру. — Да и поломанная она. — А может это от отца? Ну, память о нём…       — Тем более стоит выкинуть, мама не любит о нём вспоминать.       Они обе видели, как болезненно Нане было вспоминать об их отце, как чуть хмурится её лицо и бледнеет. Нана чувствовала вину перед ним, хотя и не могла вспомнить что именно произошло. Лихорадка выгрызла все воспоминания о той встрече в Италии, ослабила саму Нану и, наверное, убила бы её будь она обычным человеком. Но девочки не знали ничего об этом, и поэтому им казалось, что их родители были гораздо более близки, чем Нана хотела им показать.       — Как ты думаешь он похож на Емитсу? — заламывая пальцы спросила Ёши.       Теру и самой хотелось бы знать на это ответ, но всякий раз она себя сдерживала, будто боялась узнать правду, узнать, что их отец всё же Емитсу. В воспоминаниях Теру Емитсу был плохим отцом, он не появлялся дома годами, не дарил подарки и порой, казалось, что никогда и не вспоминал о них. Ей было сложно понять его, да и любые его объяснения всегда казались ей лишь отговорками, потому незнание для Теру было благом, ведь тогда можно было представить своего отца совершенно любым.       — Ёши, — чуть хмуро сказала Теру, запечатывая коробку скотчем. — вряд ли мы его встретим. Шанс подобного исхода, один на тысячу. Да, и потом… — но она оборвала сама себя, не желая продолжать.       Когда коробки заполонили собой половину комнаты Ёши, во входную дверь позвонили. Это была короткая, быстрая трель, но Теру, казалось, всё это время ждала этого звонка, она встряхнулась и стремглав побежала открывать дверь. За дверью вне всяких сомнений был Йен, вернувшийся из Оита, он выглядел измученным и усталым, и растрёпанные волосы лишь усиливали это впечатление. Полупустая спортивная сумка, уже примостилась на краю порога, а полусонные глаза лениво смотрели на Теру.       — Проходи, — пропустила его Теру и торопливо подобрала сумку.       -Небо, — приветственно выдохнул Йен и чуть покачнулся, проходя в дом. — Я успел вовремя?       — Да-да-да, — подтвердила Теру, помогая ему устроиться на диване.       Когда Йен устало откинулся на спинку дивана, Теру застыла рядом. Она всмотрелась в усталое и измученное лицо Тумана и молчала.       В параллельных мирах им всегда говорили одно и тоже: Пламя — это форма энергии высокой плотности, которая совершенствуется жизненной силой человека, но сейчас Теру с трудом в это верила. Вне всяких сомнений Пламя было энергией, но уж точно оно не зависело от жизненных сил, просто нетренированное тело не могло выдержать силу Пламени.       Разделение на Пламя Небес и Пламя Земли теперь и вовсе казалось полной глупостью, две эти энергии были совершенно различны. Пламя Земли было гораздо чище, абсолютно не смешиваясь ни с Небесным, ни со своими подвидами, а вот чистые Небесные атрибуты найти было невероятно трудно.       В мире Одиннадцатой Вонголы было известно как минимум о ста разновидностях Пламени Небес, большая часть которых считалась особенным Пламенем.       Сейчас эти знания казались ничуть не лучше детских сказок, но в мире наполненном оружием и полоумными Пламенными времени на философские размышления о природе Пламени не было, даже ученные на подобии Верде трудились над изобретением всё новых способов использования Пламени и убиении ближнего своего, а не над постижением сути.       Этот же мир был стабильней, как подозревала Теру, потому что здесь не было бесконечного и порой бессмысленного множества параллельных миров, поддерживаемых системой. И эта стабильность отражалась во всём: в Пламени, в самом мире, лишенном излишней абсурдности и алогичности. Здесь не нужно было образовывать тонкие, дрожащие Пламенные узы, чтобы не сойти с ума под давлением собственной силы, здесь можно было жить, а не выживать в одиночку. Но именно отсутствие острой необходимости в связях вызывало в Теру сомнение, которое особенно остро терзало её, стоило ей вспомнить о Ямамото и Хибари.       — Этот мир стабильней, — не выдержав, сказала Теру.       — Небо, — как всегда, если они оставались без посторонних, обратился к ней Йен, — есть вещи, которые нельзя просто так уничтожить или убить. Да, можно попытаться, но вряд ли это получится. Ваш с сестрой Хибари никогда бы не оставил Вас без действительно веской причины, тот Йен дрался бок о бок с ним, и он знал об этом. Я нашел тебя и собрал всех, кого смог, потому что я был тем Йеном. Ты оказала мне такое доверие, которое в своё время твоя сестра не смогла оказать Рокудо Мукуро. Да, Туман обманчив и скрывает внутри себя тысячи страхов, своих, а потом и Неба, но ты не боялась. Твоё Пламя было тем, что не дало мне сойти с ума, это твоя вера позволила мне победить, — Йен замолчал, но в его глазах Теру видела того, кто преклонял перед ней колено, когда её в спешке провозглашали Одиннадцатой Вонголой.       — Но я не Одиннадцатая, — она предпочла думать о тех воспоминаниях, как о далеком сне, отрицая реальность.       — Сейчас нет, но тогда была. Я стал твоим единственным настоящим Хранителем, я знал, что ты не боишься смерти, потому что молишь её об избавлении. Я сохранил всё в тайне.       — Нет! Я! Я не… — она не хотела признавать, что это она убила Джессо, что то смертельное безразличие и ненависть принадлежали ей.       — Я сохраню всё в тайне, — повторил Йен, и Теру сдалась.       Она прижалась к нему на диване, спрятав своё лицо на чужой груди.       Каждую ночь Теру неистово надеялась, что память смилостивится над ней и кошмары отступят, точно также, как Ёши забывает сотни убитых по её приказам, но каждую ночь кошмар повторялся. Ей снилась коронация Одиннадцатой Вонголы, преклонивший перед ней колено Суперби Скуало, полный звериной ярости Хибари и обманчиво спокойный Йен, а затем мертвый Бьякуран Джессо. Из ночи в ночь кошмар повторялся, а боль утраты въедалась в Теру, и чем дольше ей снился этот кошмар, тем отчётливей было сомнение в том, что она не была той самой Одиннадцатой Вонголой.       — Я не хочу обманывать, — едва сдерживая слёзы, говорит Теру.       — Это не обман, Небо, это прошлое. Я могу иллюзией сокрыть твои воспоминания, но лишь приняв себя, как это сделала твоя сестра, ты останешься собой, живи настоящим и оставь прошлое прошлому.       — Моя сестра?       — Она разговаривала об этом с Наной, тебе тоже нужно с ней поговорить.       — Нет, я… Я справлюсь сама, мой Туман.       Йен улыбнулся, ещё раз совершенно по-братски погладил Теру по голове и выпустил из своих объятий. Пламенная связь была завершена, и знание этого позволило Йену практически тут же соскользнуть в спокойный сон без сновидений.       Теру же наоборот взволновано ходила по дому, стараясь не потревожить спящих, но побороть сомнение и страх в своей душе не могла. Её страшила сама мысль о том, что её не примут. Погруженная в собственные страхи Теру замерла перед дверью сестры, ведь со слов Йена Ёши была такой же. Вряд ли Теру бы открыла дверь, сомнение было в ней слишком велико — Одиннадцатая Вонгола тоже никому не признавалась в том, что помнит свою прошлую жизнь, — когда дверь открыла сама Ёши. Это была всё ещё её сестра Ёши, которую она знала всю свою жизнь, но то ли дело было в игре собственного разума, то ли столь неожиданно приобретенном знании, но сейчас Теру видела в ней черты Десятой Вонголы.       — Заходи, — и в этой фразе было слишком много от взрослого.       — Йен рассказал мне, — неловко начала Теру, проходя в заваленную коробками комнату.       — Тебя короновали после меня? Мне жаль….       — Ёши, — оборвала её Теру, — просить прощение должны были другие: Емитсу, Девятый, Реборн, вся Вонгола, но не ты. Нам было двадцать пять, самый рассвет если так подумать, и ни у одной из нас не было парня, даже влюбленность мы рассматривали как свою слабость. Мы не жили. Мы боялись, и до сих пор боимся.       Ёши молчала, только скривила губы в какой-то полуулыбке полуусмешке, не опровергая слова сестры, ведь это была правда. Там, в параллельном мире Нана была влюблена, до безумия, до потери рассудка в Емитсу, и поэтому она была слепа. Первые месяцы супружеской жизни были как в сказке: цветы, подарки, тогда ещё немногочисленные командировки сопровождались ежедневными звонками, это потом всё изменилось, постепенно и ненавязчиво: сначала командировки стали длине, звонки всё реже, а подарки и цветы сошли на нет, да Емитсу никогда их не бил и не использовал на них Пламя Тумана, никто на них не покушался и он всегда, пускай и минимально, но заботился о них, походя, по привычке, но выбирая между ними и Семьей, он всегда выбирал последнюю.       Возможно, не смирись Нана с таким порядком вещей, всё могло бы сложиться по-другому, но ежедневно наблюдая и ощущая пренебрежение Емитсу, любовь была убита, оставив только расчет и надежду дать детям лучшее, что могли дать деньги. Вера в это жила в Нане до приезда Девятого, когда Емитсу даже не попытался защитить близняшек от запечатывания Пламени. Они практически сразу вернулись в Италию, и это Нана вызывала скорую, когда девочки слегли с лихорадкой, она одна томилась в больнице, молясь, чтобы всё обошлось. Это измученная Нана, когда врачи только и могли, что неделю сбивать температуру, позвонила Емитсу и сказала: «Не смей сюда возвращаться».       Жаль, что это уже не могло защитить близняшек от преступного мира.       — Но никого из них тут нет, осталась лишь я, — тихо сказала Ёши. — Я, которая не смогла сдержать свой гнев, которая проиграла Бьякурану, которая оставила тебя наедине с преступным миром. Девятый бы согласился оставить тебя в покое, твои глаза слишком напоминали ему Занзаса, перед которым на старости лет он почувствовал вину, в конце концов он ведь был его внуком. Это я втянула тебя в преступный мир.       — Девятый и раскаялся, звучит как анекдот. Ты всегда умела видеть в людях то хорошее, чего в них порой даже не было. Девятый не сожалел ни о Колыбели, ни об обмане о происхождении Занзаса, он испытывал лишь горечь от осознания того, что линия Второго оборётся, ведь восемь лет во льдах не прошли для Занзаса бесследно. Он горевал лишь о том, что линия Первого и Второго уже никогда не сольются, — сжав руки Теру продолжила, ведь сейчас она говорила всё то, чего никогда бы и не подумала сказать Ёши в параллельном мире. — Ты видишь ту глубину, которую порой люди и сами не осознают, да это не раз помогало тебе, но столько же раз и вводило в заблуждение. Ты думаешь, что втянула меня в преступный мир, но я сама пошла за тобой, это был мой выбор и только мой. Десятая Вонгола мертва. Понимаешь, Вонгола мертва, и Одиннадцатая тоже. Я не хочу это вспоминать.       — Но ты приняла Йена, Фран и Бьянки, — возразила Ёши, ведь для неё они были неразрывно связаны с проклятым титулом Десятой Вонголы.       — Они — люди, Ёши, они не предметы, чтобы их можно было выкинуть. И они пришли к нам, осознавая, что мы можем быть совсем другими. Бьянки пришла не к Десятой Вонголе, она пришла в тебе. Они не статуэтки, смотря на которые мы умилительно вспоминаем о наших приключениях!       Конечно, Ёши это понимала, но понимание не прибавляло ей уверенности, вся её бравада была лишь игрой. Ёши отчаянно хотела друзей или хотя бы приятелей, с которыми можно поговорить обо всём. Да, с семьей Ёши была откровенна, но хотелось иного, хотелось как у Десятой Вонголы — безоговорочного подчинения.       — Ты уже не Босс.       — Но я привыкла им быть, я ничего другого не умею.       — Какая милая глупость, — с сарказмом сказал Деймон, уже несколько минут слушая разговор сестёр. — Вы здесь решили высказать друг другу претензии за прошлые жизни? Одна хочет размеренной жизни, другая — поклонения и власти, а по итогу каждая слишком боится своих желаний. Вам пятнадцать, так кого черта ни одна из Вас не спросила совета у взрослых?       — Мне было двадцать пять! — возмутилась Ёши.       — Ну-фу-фу-фу-фу, — слегка зловеще засмеялся Деймон. — И ты помнишь все двадцать пять лет жизни Десятой Вонголы от начала и до конца? Так может и нам с Джотто засчитать шесть сот лет жизни в кольцах? Как раз столько до трёх тысяч не хватает!       — Мама? Она тоже? — взволновано спросила Теру.       — Не настолько. Пожалуй, только вы и Йен имеете столь чёткие воспоминания, в большинстве своём они столь размыты, что их не отличить от сна и предчувствия, в основном дурного. Спроси я сейчас о воспоминаниях другой реальности, не Десятой и Одиннадцатой Вонголы, вы сможете вспомнить хоть одно?       — К чему это? — насторожено спросила Ёши.       — К тому, что Ваш спор бессмыслен, Вы — это Вы, с воспоминаниями о прошлой жизни или без них. Начните жить, а не оглядываться назад, — и заметно тише Деймон добавил. — Тем более, что от этих воспоминаний больше вреда, чем пользы. Выговор Деймона остудил близняшек, и Теру со стыдом вспомнила другой похожий разговор и мудрость Одиннадцатой, которой теперь она не обладала.       — Это как сон Чжуан-цзы, — пробормотала Теру. — Нам приснилось, что мы были Десятой и Одиннадцатой Вонголы, и сейчас мы не можем понять кто мы, — кажется нечто подобное кому-то когда-то говорила Одиннадцатая Вонгола. — Не важно, что из моих воспоминаний является сном, ведь в каждом сне я являюсь собой.       — А ты не боишься, что всё это иллюзия Торикабуто, и мы упускаем драгоценное время? — спросила Ёши, не желая смотреть на кого-либо. — Иллюзия на подобии той, в которой меня и убили.       — Джессо мёртв, — лишенным любых эмоций голосом сказала Теру. — Я лично его убила.       Ёши поражено замолчала, она и представить не могла, что её сестра могла убить Бьякурана, он был безумно силен и чудовищно умен, казалось, что он знал каждый её шаг наперед. Она помнила насмешливую улыбку и холодные глаза, что видели всё её мысли насквозь, он раскусил её попытку заслать Мукуро, он вычислил Ирие, о котором не знал никто кроме неё…и Теру удалось его убить.       — Как? — пораженно выдохнула Ёши. — И что случилось потом?       — Я не хочу об этом говорить, — отвернулась от сестры Теру, заклеивая скотчем последнюю коробку. — Завтра сходим за документами в школу. И Ёши, я сама расскажу обо всём маме. Я хочу забыть, что была Одиннадцатой, надеюсь ты поймешь.       Теру спустилась вниз, на первый этаж, где ещё раз перепроверила все кухонные шкафы и устало свалилась в кресло. Она не понимала, почему сестра ничего не сказал ей, почему промолчала, хотя сама поступила так же. Обхватив свои колени руками, Теру закрыла глаза, было обидно, больно, а ещё страшно закрыть глаза.       — Теру, — осторожно позвал её Деймон, — не обижайся.       — Я не обижаюсь, — угрюмо ответила она.       — Дорогая, я же тебя знаю. Ты обижена на Нану и Ёши, потому что они ничего тебе не сказали, — Деймон присел рядом, осторожно погладив по голове. — Но это не та тайна, на которую стоит обижаться, поверь моему опыту. Ты же знаешь, впервые с твоим дедом мы пересеклись в Италии, он тогда был бастардом одного аристократа и носил имя Джотто, а я был графом Спейдом, женатым на прекрасной Елене. Я был влюбленным идиотом, не заметившим, что моя жена спит с другим. Когда я умер, как Деймон Спейд, я мечтал заботиться о ней, пусть и как сын, но очнулся я за тысячу лиг от Италии, и больше никогда не рождался в ней. Вот эту тайну я никогда не смогу ей простить, не удивлюсь, если и к смерти моей она приложила руку. Чертовы Медичи.       Теру промолчала, ей не казались эти тайны равными и хоть в чем-то похожими. Измена и молчание — это были две несоизмеримые вещи для неё, хотя в чем-то одинаково непростительные.       — Мы обещали друг другу, что всегда будем честны друг с другом, что у нас не будет секретов, как у Емитсу.       — Странно требовать соблюдения клятвы, Теру, которую ты в том числе желаешь забыть. Не бывает исключений, это хотела сказать тебе Ёши. Ты либо помнишь, либо забываешь обо всём.       — Но я… я не хочу помнить тех лиц.       — Никто не хочет, — Деймон в очередной раз погладил Теру, прежде чем подняться. — Подумай обо всём ещё раз, я попрошу Ёши тебе не мешать.       Теру просидела в кресле до самого прихода Наны, ей не хотелось признавать, что и Ёши, и Деймон в чем-то были правы, что возможно стоило принять себя с не слишком приятным прошлым Одиннадцатой Вонголы, что отрицание не изменило бы прошлого. Когда Нана зашла на кухню одна, что было редкостью, обычно призраки всегда сопровождали её, Теру отчего-то была уверенна, что Ёши всё рассказала, что её ждет осуждение, но ничего этого не было.       — Ёши сказала, что ты хочешь поговорить, — присев чуть сбоку Теру, сказала Нана.       — Она больше ничего не говорила?       — Нет, я и так вижу, что вы поссорились.       — Почему ты не сказала мне о Ёши? Почему она?       — Она не была уверенна, что это правда, она думала, что это видения. А я не хотела, чтобы ты чувствовала вину, — на несколько томительных мгновений Нана замолчала. — Ты всегда была особенной, Теру, что тогда, что сейчас.       — Откуда? Предки говорили…       — Порой я помню всё слишком отчетливо, — тихо проговорила Нана, — Я помню Кавахиру, который смотрел на меня с болью и разочарованием, может быть я не оправдала каких-то его надежд, кажется я была не такой, какой он хотел. Помню Арию, мы встретились в Италии, она говорила что-то о будущем, о каких-то туманных видениях и моей роли. Я помню тебя, девочку со слишком взрослыми глазами, что просила не бояться её. Я помню вашу лихорадку и Кавахиру, что запросил высокую плату за ваше спасение, кажется, тогда я впервые увидела его глаза, мертвые глаза, молящие об избавлении. Ему уже было все равно, он был бы рад любому исходу, но своей смерти чуть больше.       — Шаман? — удивленно спросила Теру, которая не знала подробностей избавления от лихорадки, что настигла их после запечатывания Пламени.       — Я не знала, кем он был, тогда он просто был моим отцом, а я его разочарованием. Эта провидица, Ария, утверждала, что мне суждено стать бессмертным шаманом, но как видишь ни сейчас, ни тогда я им не стала. Она дала мне очень ценный урок, я всегда помню о том, что видения могут быть лживы.       — С чего мне винить себя? — насупившись спросила Теру. — Я никак не связанна с этим.       — Но в смерти Джессо ты себя винишь, — неожиданно сказала Нана, посмотреть чуть светящимися глазами на неё. — Я видела, что тогда произошло, и не осуждаю.       — Значит, ты всё знала? -пораженно спросила Теру.       — Нет. Не все шаманы и их потомки владели даром предвидения, я не провидица.       — Но ты видела.       — Видела, но я не различаю истину от вымысла. Эти слова, я говорила Ёши, и скажу их тебе сейчас: ты можешь попробовать запереть всё эти воспоминания глубо-глубоко внутри себя, но будешь ли ты от этого счастлива.       — Если…       — Ты всегда будешь моей дочерью, — улыбнулась Нана. — Иди спать, — поцеловав в лоб, сказала она. — Завтра много дел, а вечером самолет.       — Но билеты же…       — Я их поменяла, у меня плохое предчувствие, — подталкивая дочь в спину, Нана едва слышным шепотом добавила. — Очень плохое предчувствие.       Следующий день принес с собой жуткую спешку: нужно было уложить оставшиеся вещи в коробки, забрать документы из школы, проследить за грузчиками и не опоздать на вечерний рейс в Корею, а ещё разбудить Бьянки.       Вампиры были лишены человеческого сна, она были способны не спять сутками и годами, но не были способны перенести солнечный свет, предпочитая прятаться от него в подвалах и канализациях, а порой и в чужих склепах. Своим Пламенем Йен был способен укрыть Бьянки от солнечных лучей, но это не изменяло того факта, что днем Бьянки остановилась гораздо более раздражительной и сильнее хотела есть, поэтому-то все сошлись во мнении, что будить от медитации Бьянки, что для вампиров было равносильно сну, предстояло перед самым отправлением, но не получилось.       Бьянки разбудил ужасающий грохот, это грузчики, спускавшиеся по лестнице, уронили коробку до верху забитую статуэтками, она раздраженно сверкнула красными глазами, осторожно вылезая из ванны, где и медитировала. Осмотрев темную, из-за выключенного света, ванную комнату Бьянки уверенно схватила пачку донорской крови, впившись в неё зубами. Кровь заполнила собой рот, утолив первый голод, когда пачка была выпита до суха, Бьянки безразлично стерла подтеки и слегка приоткрыла дверь.       Солнечный свет болезненно резанул по глазам, и Бьянки невольно зашипела, отступая глубже в ванную комнату. Никого видно не было, но с улицы отчётливо были слышны незнакомые мужские голоса. Бьянки принюхалась и жадно облизнулась, ощутив, как слюни заполоняют рот, люди пахли так вкусно, что зудели клыки, но она с трудом подавила в себе это желание.       — Бьянки, — позвала её Ёши, только зашедшая в дом, — что-то случилось?       — Я услышала звон разбитой посуды, — ненадолго задержавшись взглядом на чужой шее, сказала Бьянки.       Ёши моргнула раз, затем ещё раз, экспрессивно взмахнула руками и на пятках развернулась назад, к грузчикам.       — Она сейчас будет очень сильно ругаться, — раздалось над ухом Бьянки, — а мы с тобой в это время поговорим.       — Примо.       — Я уже давно не имею ничего общего с Вонголой, но, если тебе от этого будет легче, можешь воспринимать меня как того Примо, вампир.       Призрак Джотто внимательно, цепко смотрел на Бьянки, а затем повелительно указал на ванную комнату, куда она неохотно вернулась. Здесь всё так же было темно, но фигура приведения светилась мистическим светом, совершенно не затрагивающим другие предметы в комнате.       — Я с трудом могу понять, почему Нана решила оставить тебя рядом, а девочки всё же приняли, — с плохо скрытым пренебрежением сказал Джотто. — Я, знаешь ли, встречал тебе подобных, Вы всегда отчаянно боритесь, но неизменно проигрываете.       — Но у меня…       — Пламя? Оно лишь отсрочит неизбежное. Я надеюсь, ты поймешь мои опасения и покинешь нас.       — Вы встречали вампиров с Пламенем?       — Нет.       — Так отчего, Вы уверенны, что я сорвусь? — Бьянки замолчала, крепче сжала ладони и продолжила. — Если я не выдержу, я с радостью приму смерть из рук Ёши.       — Как эгоистично, — задумчиво выдохнул Джотто.       Он прошел сквозь дверь ванной комнаты, задумчиво уставившись в окно. Джотто был знаком с отчаянной решимостью, что порой толкает на безумства, он сам был таким, когда согласился на эксперимент по созданию орудия духа, но он не хотел, чтобы в этот раз цену платил кто-то из его семьи.       Однако, Деймон был прав, отчаянная решимость заслуживает право на жизнь.