Ледяное огненное небо

Джей знал, что домой он вернётся только под утро в день отъезда. Он спланировал это сразу после разговора с сестрой, после чего нашёл друзей, собрал их и объявил, что они будут веселиться и творить дикую хрень на протяжении двух суток. Будут пить, дебоширить, рисовать граффити, катать, может, даже драться — всё вместе и все вместе. Жить одним днём — наконец-то. Да уж, следовало загреметь в почти настоящую тюрьму, чтобы понять это. О распределении Джей-Дога в закрытое учебное учреждение для психов и будущих уголовников знал почти каждый подросток в районе, парня в маске с кровавыми слезами и заклеенным долларом ртом узнавали на улицах издали, — кто-то кричал насмешки, кто-то восхищался, кто-то желал удачи, но Джорел неожиданно осознал, что ему наплевать на их мнение. Они с компанией носились по улицам от одного места для посиделок к другому, смешиваясь с другими группами подростков, но всегда оставались единым целым — так уж повелось. Развевались на ветру края бандан, гремели стеклом разбиваемые бутылки, клубился вокруг сигаретный дым, взрываемый порывами дикого смеха. Компания, за которой закрепилось прозвище Живые Мертвецы — опять-таки, благодаря тем громким словам Джея после того, как он выстрелил в Алекса, — в какой-то момент оказалась известна на весь район, и парни упивались популярностью, с нетерпением дожидаясь, когда кто-то из друзей Дыма решит отомстить за главаря. Джимми Юма к ним не подходил, его теперь вообще редко можно было увидеть на горке или улицах Санта-Моники: поговаривали, что он сейчас обитает в Ультима Каса, что-то решает с местными — наверное, по поводу летнего фестиваля. Джей вздыхал с облегчением — судя по рассказам, Юма был настолько рассержен произошедшим, что разнёс половину своего дома, чтобы выместить злобу. Пушка действительно была его, он подарил её Арону за день до стрельбы, и бог знает, на что вообще надеялся, делая такие подарки, — что Эрликман просто повесит Глок над кроватью и будет им любоваться? С Ароном, впрочем, Джей-Догу поговорить тоже не удалось. Компания старалась везде шататься вместе, чтобы запомниться Джорелу как можно лучше, и они с Эрликманом попросту не оставались одни ни на минуту. Хотя бы потому, что теперь от Джея не отлипал Дэнни. Мурильо о произошедшем на пустыре сам не заговаривал и тему эту не поддерживал; на все вопросы с вымученной улыбкой только разводил руками, и Джорела это, несомненно, радовало. Но он действительно не отходил от Деккера ни на шаг, будто свыкшись с мыслью, что Джей его защитит от любой херни ценой своей жизни и безопасности. Джорела это злило, потому что он видел, как остро реагирует на их близкое общение Арон. Эрликман, в своём репертуаре, открыто ничего не проявлял, но Джей не раз и не два замечал на себе и на Дэнни его хмурый взгляд, и это его напрягало даже сильнее, чем дружки Дыма. Потому что у Арона, в отличие от компании Алекса, есть пушка. Первый день и половину ночи, забив на школу, они промотали на горке и случайных вписках, и только под вечер выбрались наконец на смотровую, куда планировали попасть уже очень давно. Смотровых в Лос-Анджелесе было сотни три, если не больше, и про большую их часть туристы не знали. Поблизости Санта-Моники располагались две, обе с видом на океан, но парней они, всилу своего неудобного и скучного расположения, не интересовали, и вот вечером, взяв пиво, тако, гитары и куртки, шумной толпой Живые Мертвецы ввалились в последний автобус и рванули на другой конец города, к прохладным туманным скалам. — Мы будем называться Undead! — объявил Чарли, подпрыгивая в кресле автобуса и беспрестанно оборачиваясь на друзей. — С масками — самое то! — И с такой потрясающей славой, — добавил Фанни. Путь до конечной остановки занимал почти два часа, и чтобы скоротать время в скучном полупустом автобусе, неспешно плывущем в потоке ночных огней, подвыпивший Джордж положил боком на пол между рядов кресел пустую бутылку и объявил, что они будут играть в бутылочку. После резонного заявления, что девчонок среди них пока не наблюдается, Джонни явственно оскорбился, в корне не видя проблемы, но всё-таки согласился играть в правду-или-действие. — Если нас вышвырнут из автобуса, я сломаю тебе шею, — сообщил Шейди, хмуро глядя на подпрыгивающую на грязном полу бутылку. — Кто первый? За какие-то полчаса шебутные парни, смело выбирающие действие и только действие, успели донять хмурого водителя глупыми вопросами об устройстве вселенной и роли автобусных маршрутов в нём, Фанни прошёлся на руках по всему салону, со вскриками заваливаясь на бок на крутых поворотах, а Шейди, зажав маркер в зубах, опасливо поглядывая в сторону контролёра, незаметно нарисовал на спинке кресла птичку с резиновым членом в когтистых лапках, при этом Чарли так смеялся, что его едва не вырвало прямо на рисунок. Дэнни скрепя сердце звонил на случайные номера и тягучим гнусавым голосом спрашивал у заспанных недовольных абонентов, который час. Джей-Дог и Фанни Мэн на скорость пили пиво, в то время как Мэтт, красный от стыда и под улюлюканье друзей, скакал с кресла на кресло под раздраженные окрики водителя. Словом, коротали время как могли. Когда автобус уже заворачивал на последнюю улицу и их ждало всего ещё минут семь поездки, Шейди предложил крутануть бутылку в последний раз. Бутылка, к слову, была уже не та, которую они использовали в первый раз, — они постоянно укатывались куда-то в конец автобуса, а парням было лень идти за ними, и они просто доставали новые из рюкзаков. На этот раз оказалась зелёная, из-под дешёвого невкусного пива, которое в немеряных количествах хлебал Джонни. — Так-с, — Фанни положил бутылку на пол между сидений и огляделся. — Я потерял счёт, кто теперь крутит? — Я! — вызвался Чарли и, не дожидаясь согласия, наклонившись над бутылкой, задорно крутанул её. Та на пару секунд слилась в блестящий зелёный круг, после чего горлышко, покачиваясь, указало на Арона, который вообще задумчиво смотрел в окно и участвовать не собирался. — О, Эрликман! Давай! Правда или действие? — Катись в ад, — последовала моментальная реакция. — Ну Арон! — Я не играю. — Это же последний день Джея в Санта-Монике в этом году! — неожиданно вмешался Дэнни — настолько неожиданно, что все замолкли. — Что тебе сто́ит? Арон перевел на него свой как обычно недобрый взгляд и сощурился. Джею вдруг захотелось по-детски спрятаться от него под кресло, и он неуверенно произнёс, взглядом ища поддержку у развеселившихся друзей: — Да… По-моему, это не очень хорошая идея… — Я выбираю правду, — внезапно рыкнул Арон, не сводя взгляда с Дэнни, который, кажется, даже не особенно заморачивался из-за тона и настроения Эрликмана и в ответ только с энтузиазмом подтолкнул Чарли: — Отлично! Спрашивай. — Эм… — Син неуверенно повел плечом. Радость от придуманной игры у нём явно поутихла. — Ну, я не подготовился, не знаю даже, что спрашивать… — Давай я спрошу! — влез Джонни 3 Тирс, уже абсолютно захмелевший, и ещё раз приложился к бутылке пива, не сводя хитрющих глаз с моментально напрягшегося Арона. Джорел не успел среагировать, чтобы остановить Джорджа, а того уже понесло. — Так… Эрликман, ну-ка, с абсолютной честностью: ты девственник? Шейди и Фанни одновременно издали «у-у-у-у», переглянувшись, Да Кёрлзз неодобрительно покачал головой — появившееся напряжение, наэлектризовавшее воздух, ему не совершенно нравилось. Джорел усилием воли сдержал истерическую усмешку, одновременно почуяв тишайший, но явственный смешок Дэнни. Арон метнул в Джорджа злой взгляд, крепче стискивая пальцы на грифе гитары, от которой не отлипал всю дорогу. — Нет. — Да не пизди! — фыркнул Дилан. — Это игра в «не пизди» или в «правду»? — Да кто тебе даст, — поморщился Джонни, как обычно не опасаясь возможных последствий своих прямых реплик. — Чего ты заливаешь? — Нахуй тогда спрашивать, если уверен, что знаешь ответ? — Арон откинулся на спинку кресла и уставился в окно. — Играйте сами. — Ладно, скажи тогда, кто покусился на твой нераскрытый еврейский цветок? — не унимался Джонни. Джей предостерегающе процедил: — Джонни, уйми таланты. — Это уже второй вопрос! — встрял Чарли. — Хрена́ ли я вообще обязан распространяться? — прошипел Арон, дёргая на себя ремень гитары и вскакивая на ноги. — Сам-то хоть раз ебался? — Нет, — спокойно ответил Тирс и пожал плечами, абсолютно не интересуясь мнением окружающих. — Я жду ту, единственную, понимаешь ли, а не кидаюсь в каждую гниющую дырку. Арон, в тот момент уже шагнувший по проходу к двери, чтобы выйти из тормозящего у конечной автобуса, резко обернулся, грянув гитарой о спинку кресла: — Что ты сейчас сказал, ублюдок? — Он сказал, что не кидается на гниющие дырки, — Мэтт отстучал барабанными палочками, с которыми не расставался, ритм, выражающий, в его понимании, угрозу. Парни его всё-таки напоили, и хоть алкоголь немного выветрился, Да Кёрлзз не особенно уже разбирался в том, что можно говорить, а о чём лучше промолчать. — Так, уймитесь, — шикнул на них Чарли, тоже поднимаясь с сиденья и оттесняя вспыхнувшего как спичка Эрликмана к выходу. — Не время для детских разборок. — Научи своего дружка хлебальник чистить, пока я ему не помог, — прохрипел Арон, прожигая нагло улыбающегося Джорджа злющими глазами. — Уймись, Арон! — крикнул Джей, на всякий случай приблизившись, чтобы, если что, помочь Сину вытолкать Эрликмана прочь из автобуса. — Выходи на улицу! Это в некоторой мере подействовало, и под хмурым недовольным надзором водителя и контролёра парни высыпали на асфальт, завороженно оглядываясь в прохладном воздухе и наспех натягивая куртки. — Туда! — как можно скорее, пока вновь не началась потасовка, Джей схватил Арона за локоть и потащил в темноту, инстинктивно отыскивая взглядом длинную узкую лестницу, ведущую на смотровую. — Идти долго, готовьте задницы. — И зачем это ты нас туда ведёшь, что нам нужно готовить задницы? — негромко фыркнул Дэнни, появляясь с другой стороны. Вот сука хитрая. — Пошли! — крикнул отставшим остальным Чарли, уже в предвкушении кидаясь к тёмным ступенькам. Подъем занял у них не меньше двадцати минут, из которых они раз восемь делали остановку и перекур, заодно оглядываясь на пройденный путь и глядя на открывающийся за спиной вид на море огней. Наверху, на огороженной забетонированной площадке, дул пронизывающий ледяной морской ветер, но парни быстро приткнулись под стеной заброшенного строения, когда-то бывшего туалетом, расселись в ряд и, заворожённые, уставились на город. Лос-Анджелес не знал покоя. Необъятный мир бился под тёмно-синим переливающимся небом до самого океана, где цвета разрастались в переплетение алого и золотистого оттенков, режущих глаз уголком засыпающего солнца. Огни — жёлтые, оранжевые, белые, красные — моргали и перекликались, отблескивая в разные стороны, над ними с рокотом кружили вертолеты, чуть дальше заходил на посадку помигивающий синими лампочками самолёт с белым блестящим крылом. Несколько параллельных автострад под самыми ногами выли и ползли яркими реками, волнами уходя в никуда. Ветер и восхищение выбивали из глаз слёзы, парни, молча прижавшись друг к другу боками, дрожали от холода, передавая друг другу пиво и не отрывая взгляда от зрелища живого пульсирующего города, не помнящего и минуты покоя и тишины. — Я не хочу уезжать, — вдруг тихо сказал Джорел, и Дэнни, сидящий рядом, услышавший его, только слегка подтолкнул плечом, утешая. Он вернётся. Обязательно вернётся. Даже если его семья переедет, даже если его дом вдруг перестанет существовать, даже если Санта-Монику снесут, — он вернётся сюда, к друзьям, наплевав на всё. Этот город — его город, со всей его помпезностью, со всеми его сплетениями невероятной удачи и страшных кошмаров, отвратительного богатства и пугающей бедности, с этими его дурными районами и шикарными небоскрёбами — это его город. Никакой Айдахо, Оклахома, Вашингтон, Флорида — ни на что бы он не променял Калифорнию. — Мы можем назваться California Undead, — будто услышав его мысли, сказал Чарли, шмыгнув носом. Арон дёрнулся под боком Джорела, подвинулся, доставая из-за спины гитару, и удобнее расположил её на коленях. Гриф штырём торчал в сторону, Джей, не сдержав порыва, протянул руку и погладил лакированное дерево. — Я… — начал Эрликман, но осекся. Все молчали, то ли ожидая продолжения, то ли не в силах оторваться от развернувшейся перед ними яркой картины. Арон тоже молчал. А затем ударил по струнам и заиграл что-то рваное, грубоватое, но чем-то необычайно чарующее. Он играл… это было звучание мегаполиса, без сокрытия, без кричащих баннеров, за которыми старательно прятали настоящие ужасы и беды Лос-Анджелеса. Джей ощущал, как в его груди, наверное, в само́й душе отзываются эти аккорды, но затем Арон неожиданно высоким голосом затянул, и голос его разнёсся по всей площадке, улетая в холодный воздух и густой смог: — Ca-a-a-alifornia!.. Парни напряглись как один, Шейди и Чарли как по команде повернули головы в его сторону. Джей, не шевельнувшись, чтобы не спугнуть порыв Арона, крепче стиснул зубы, пялясь на огни и впитывая рождающиеся строки, такие смущённые, но такие сильные. — Ca-a-a-alifornia-a-a-a!.. — будто пробуя, чуть выше пропел Арон, ударяя по струнам, тоже глядя куда-то вдаль, будто бы вглубь себя. Привычная печаль в его тоне исчезла, он звучал задорно, весело — будто неожиданно именно здесь его душа наконец сумела раскрыться, не боясь, не опасаясь, смелая и молодая. Никто никогда не слышал пения Эрликмана, никто и не подозревал, что он, с его хриплым голосом, мог брать такие высокие, но приятные слуху ноты, не прилагая особых усилий. И вдруг… — Show me love, get bluzzed, let's get fucked up! Покажи, как ты любишь, давай напьемся и устроим бурную ночь! Парни задергались, переглядываясь и будто спрашивая себя, правда ли это происходит. А Арону было всё равно — под его ногами был город, в его руках была гитара, а голос его был готов разорвать грудную клетку, вырываясь на свободу. — Ca-a-a-alifornia, throw it up, get bluzzed, let's get fucked up! Калифорния, поднимайся, давай напьемся и устроим бурную ночь! Ca-a-a-alifornia-a-a-a… Голос повис в ночи, будто запнувшись, забывшись, но аккорды продолжали скользить с его пальцев. Арон словно задумался. — So-o-o high we ride all night! Под кайфом тусим всю ночь! — подхватил внезапно Джорел, вздрогнув, когда Эрликман с удвоенной энергией принялся терзать струны, вырывая низкие ноты и будто швыряя их через обрыв прямо в оранжевые огни. Мэтт, словно очнувшись от долгого сна, принялся активно настукивать ритм палочками по камням, бутылкам и ржавым консервным банкам, подстраиваясь под звучание, как настоящий ударник. Остальные тоже встрепенулись, Чарли вскочил: — Ca-a-a-alifornia, show me love, get bluzzed, let's get fucked up! Чёрт возьми, это потрясающе! Давайте! — Ca-a-a-alifornia, throw it up, get bluzzed, let's get fucked up! — неожиданно восемь голосов ввинтились в воздух, складываясь в нечто словно бы… вечное? — Ca-a-a-alifornia, show me love, get bluzzed, let's get fucked up! Ca-a-a-alifornia-a-a-a… So-o-o high we ride all night! Строчка ещё не завершилась, как Фанни подскочил, взвизгнул, пронёсся вперёд, к перилам, и перегнувшись вниз, восторженно заорал: — Ca-a-a-alifornia-a-a-a!.. Мы из Санта-Моники! Мы из Калифорнии! Эге-ге-ге-ге-гей! — Черт возьми, — прошептал Дэнни, а Джорел не мог вымолвить и слова — чертовски, чертовски, чертовски это было хорошо, это звучание, полное восторга и смелости, пронзало его нутро, пробуждая что-то внутри, что-то яростное и бессмертно-живое. — Undead! — рявкнул Джонни, швыряя вперёд пустую банку из-под пива. — Орите, утырки! — Undead! — нестройным хором взвыли голоса. Да Кёрлзз выдал задорную барабанную дробь. — Ещё раз, кто мы?! — Undead! — Джей кричал вместе со всеми. Боль, восторг, дикое желание, — всё в нём смешалось, отдавая незабываемыми запахами океана, разогретого на солнце асфальта, краски из баллончика, звуча шелестом пальм, грохотом гитары и скрипом колёс скейта. Калифорния, вот она. Только сейчас, пожалуй, он понял, что́ имел в виду Арон, сказав, что Лос-Анджелес — это не просто город, а люди, которые в нём живут. Люди, благодаря которым этот город стал для него особенным. Калифорнийская Нечисть. Вот кто они. *** Когда пиво закончилось, а температура воздуха окончательно упала, волей-неволей околевшим будущим звёздам эстрады пришлось собираться вниз. Сбросив мусор в заброшенное помещение туалета и напоследок начертив там на стене светящейся краской слово «Undead», парни плотнее закутались в куртки и, подхватив рюкзаки, распевая на все лады сочинённые четыре строчки, зашагали вниз по лестнице, стараясь не сорваться с обточенных сотнями ног ступенек. Джей, сам того не заметив, отстал от друзей на метров пять вверх, шагая медленно и размеренно, держа руку на перилах и мечтательно глядя на город, впитывая его безумную торопливую энергетику. Однако его одиночество довольно скоро развеяли — и кто, Арон Эрликман собственной персоной, тоже намеренно отставший от общей банды! Он дождался, когда Джей-Дог доберется до него, и зашагал рядом, задумчиво поплевывая в сторону и раскачивая рукой за спиной свою гитару. Джорел косо на него поглядывал, размышляя, заговорить ли первым. Арону, видимо, тоже уже надоело молчать. — Мне чертовски жаль, что ты уезжаешь, — негромко произнес он, не поднимая глаз от ступенек. — Ещё и непонятно куда. У тебя хоть каникулы будут? Будешь приезжать? — Я не знаю, — выдавил из себя Джей, шмыгнув носом. — Айдахо. Чёрт, это далеко. Я не смо… Мы не сможем приезжать? — исправился Эрликман, хмуря брови. — Не думаю. Она же закрытая, эта школа. — Джей сглотнул, вновь бросая взгляд вперёд, на весело вразнобой выпевающую кусок песни компанию. Среди них явственно мелькала макушка Дэнни, Джей даже удивился, насколько легко было её отличить от остальных. — Джей, — совсем тихо проговорил Арон, останавливаясь. Джей, не успев поставить кроссовок на следующую ступеньку, вернул ногу назад и вопросительно взглянул на Эрликмана. — Я люблю тебя. Сердце Деккера ёкнуло и упало куда-то ниже желудка, украв с собой дыхание. — Мне страшно тебя отпускать туда, — так же негромко добавил тот, не глядя на него. Холодные тонкие пальцы стиснули ремень гитары крепче, костяшки побелели. — Я буду ждать тебя. — Спасибо, — неопределенно ответил Джей. Живот словно вспороли штык-ножом и выдрали оттуда все внутренности, бросая гнить на холодном бетоне, огни города вдруг померкли, будто Джея с головой окунули в ледяную воду. Помолчав и стиснув зубы, сдерживая все ненужные слова, Джей-Дог зашагал дальше, вслед за компанией, не оглядываясь. Вскоре Арон догнал его, молча накинул на его плечи теплую от своего тела куртку, и больше они до самой земли не разговаривали.