Не по сценарию

Как странно, что занимаясь каким-нибудь делом, даже самым ничтожным, человек отрешается от своих переживаний и проблем, с готовностью растворяясь в окружающей действительности, забывая на миг о своём персональном кошмаре. Но оставшись обездвиженным, наедине с самим собой, он теряет эти зыбкие декорации вокруг и начинает своё погружение в пучину страха, безысходности и отчаяния. Как только я разместилась на заднем сидении такси, и мы отправились в путь, на меня со всей безжалостностью навалилось оно. Осознание. Какая бы у меня ни была жизнь – увлекательная, насыщенная, интересная – она перечёркнута навсегда, и даже если мне каким-то образом удастся исцелиться (каким? каким?!), к прежней беззаботности и лёгкости я уже не вернусь больше. Никогда. Шевкат многозначительно глянул на меня через плечо и вновь отвернулся, уставившись в окно. Надо позвонить Чаглару. Не маме с папой, не сестре, никому другому. Я и сама это понимала, но осуществить необходимое не поднималась рука. Кишка оказалась тонковата. Креативный директор выждал ещё минут пять и снова обернулся ко мне со своего сиденья. — Дениз? — Звоню, Шевкат. Уже звоню, – соврала я, вертя в руках спящий телефон. Он ожил в моих руках сам, высвечивая на экране имя, которым отныне назывался мой мир, словно Чаглар что-то почувствовал, словно он ощутил, что очень нужен мне. — Алло, позовите к телефону самую прекрасную женщину в мире, – дурашливый тон на том конце провода вызвал у меня непроизвольную улыбку. Я попыталась сделать вдох, чтобы как-то начать разговор, переключиться на более серьёзные материи, дать понять, что время радости и веселья закончилось. И не смогла, разревелась, как дура, шумно всхлипывая в трубку и давясь солеными слезами. — Блин горелый, – донеслось с переднего сиденья, и Шевкат резко вырвал телефон из моих рук. Я закрыла лицо руками, продолжая плакать навзрыд, лёгкие жгло от сбивчивого дыхания, нос заложило безвозвратно. — Чаглар, да, я. Шевкат. После нашего последнего собрания в офисе «Авшар», если помнишь… Да, Дениз потеряла сознание. Ага, опять. Не говорила? Креативный директор повернул голову, чтобы обдать меня испепеляющим взглядом. — Иногда не заткнёшь, а иногда язык в заднице. И не говори. Что? Я возмущённо всхлипнула. — Да, Чаглар. Сразу же и поехали в больницу. Пришли результаты, не буду читать полностью, там много заумных слов. Нет, не в порядке. Очень сильно не в порядке. Хорошо, даю. Шевкат вновь приставил к моему уху телефон, и я затихла, слушая биение своего сердца и тихое дыхание в трубке. — Дениз. Чаглар говорил напряжённым тоном, но его голос был твёрд и не дрожал. — Дениз, ты слышишь меня? — Угу, – выдавила я из себя, по-прежнему не в силах произнести ни слова. — Дениз, что бы у тебя ни обнаружили, я с тобой, помни. Мы вместе, мы справимся. Ты слышишь? Если слышишь, кивни. Напряжение внутри меня выплеснулось наружу нервным смешком. — Ты даришь мне радость, Чаглар Эртугрул, ты в курсе? – наконец у меня получилось произнести слова ртом. — Девочка моя, – его голос тоже дрогнул, я крепко зажмурилась, чувствуя, как по щекам скатываются слёзы. – Не смей опускать руки, ради меня, слышишь? Дай трубку Шевкату. Я выполнила его просьбу и обессилено откинулась на сиденье. На смену тем крохотным крупицам счастья, что выпало испытать нам с Чагларом, пришло большое горе. Даже не пришло, а я сама принесла. Я только и могу, что доставлять людям страдание, этот талант у меня не отнять. За окном машины мелькал окончательно проснувшийся, суетливый Стамбул, и я почувствовала, как мои веки наливаются свинцом. Да неужели я смогу сейчас просто заснуть, как обычный нормальный человек? Я поразилась сама себе, борясь с дрёмой, но позволяя ей победить себя, и она закрыла мне глаза своими шершавыми пальцами. Мои полёты во снах прекратились уже давно, в раннем детстве. Тем страннее мне было ощущать себя, парящей высоко в небе, утопающей в ослепляющей лазури, а через секунду стремительно лететь вниз. Я вздрогнула и проснулась, стараясь побыстрее изгнать из память сон и не придавать ему слишком большого значения. Машину подкинуло на лежачем полицейском, затем ещё раз и ещё. «Это всего лишь твой мозг подстраивается под то, что происходит наяву, Дениз», – успокаивала я себя. — Проснулась? – послышался голос Шевката. – Подъезжаем. Мутным взором я разглядывала обычный аэропортовский хаос, творящийся на подступах к парковке. Взрослые, дети и даже животные, пока ещё не помещённые в специальные переноски, сновали туда-сюда, волоча тяжелые чемоданы со скрипящими по асфальту колёсиками, толкая неповоротливые, громоздкие тележки, груженые пирамидами из багажа, впереди себя. — Дениз, сосредоточься. На чём? Спросонья я соображала ещё хуже, чем обычно. — В аэропорту вести себя собрано, не теряться. Шевкат раздавал вполне логичные указания мне таким тоном, будто разговаривал с двухлеткой. Я выудила из сумочки тёмные очки в золотистой оправе и собралась поместить их на лицо. — Да оставь ты это, – всплеснул руками креативный директор, оборачиваясь ко мне. – Только привлечёшь к себе ещё больше внимания. На первом же пункте досмотра придётся снять все эти цацки. Он расплатился с таксистом, и тот помог выволочь мой чемодан из багажника на грешную землю. Шевкат же путешествовал налегке, с небольшой дорожной сумкой на колёсиках. Мы уныло поплелись под палящим солнцем ко входу в аэропорт. Окружённая гудящей, разнопёрой толпой, я удивлялась тому, как же всё-таки удивительна и непредсказуема жизнь, способная по щелчку капризных пальцев кардинально изменить судьбу человека, отправив его по новому, ранее неизведанному маршруту. Миновав все кордоны безопасности, мы очутились в самом здании аэропорта. Шевкат спринтерски преодолевал огромные дистанции внутри терминала своими двухметровыми шагами, и мне пришлось почти нестись на приличной скорости, чтобы не потерять чёрную, чуть ссутуленную спину в яркой толпе. — Погоди!.. Во рту у меня пересохло и жутко хотелось пить. — У нас ещё есть время, Шевкат? – спросила я, пытаясь отдышаться. – Во сколько рейс? Директор как-то странно скосил глаза, повёл шеей в сторону и сделал неопределённое лицо. — Шевкат? Поняв, что ничего толкового от него не добиться, я стала искать глазами информационное табло. — Послушай, Дениз, – он сделал попытку остановить меня, но я, оставив на его попечении свой чемодан, ринулась к висящему невдалеке экранчику, на котором мелькали цветные строчки с названиями авиакомпаний. Никакого Сеула и в помине не было на этом табло. — Шевкат!!! Директор устало почесал нос. — Перелёт ночной, – объяснил он как ни в чем не бывало, – а регистрация откроется около семи вечера. Я сверлила глазами господина Индюка, тяжело дыша. Из плюсов – мне перехотелось пить, из минусов – захотелось убивать. — Тогда для какой цели, – тихо произнесла я, – мы припёрлись сюда так рано? — Я подумал, что было бы неплохо встретиться здесь с одним человеком. Он просто решил меня доконать! — С каким ещё человеком? – зло процедила я сквозь зубы, теряя терпение. — Вряд ли ты сможешь по достоинству оценить сейчас произнесённое мной имя. Давай присядем где-нибудь, чтобы я смог тебе всё хорошенько объяснить. Шевкат звонко покатил чемодан по гладкому полу аэропорта имени Ататюрка. Я вздохнула и поплелась за ним, про себя кляня индюшачью натуру креативного директора. В какой-то степени я стала лучше понимать, почему господин Индюк холост. Не всякая сумасшедшая выдержит жизнь, как на терзаемом землетрясением вулкане, который периодически ещё и заливают волны десятибалльного шторма. Мы с трудом нашли какую-то свободную лавочку в отдалённом крыле терминала. Я злилась, когда стало ясно, что торопиться нам особо некуда, хотя до этого мы каждую минуту куда-то торопились. — Дениз, не злись, – примирительно сказал Шевкат, протягивая мне невесть откуда взявшуюся запечатанную бутылку с водой. Из вредности я отвернула нос и стала изучать бегающего по свободному пространству между толстых колонн ребёнка – мальчика лет трёх в синей футболке с Губкой Бобом. — Ты помнишь Барыша, я надеюсь? Слава Богу, что я не пила в тот момент, иначе не миновать мне захлёба и выпуска воды через нос. — Ты надеешься? – решила уточнить я. Директор вновь протянул мне бутылку. На этот раз я выхватила пластиковую ёмкость у него из рук и с кровожадным скрипом отвинтила плоскую крышку, представляя на её месте усатую индюшачью голову. — Ну, возможно, новые отношения стёрли из твоей памяти прежние. Ожидая, пока он разразится своим громким, клекочущим смехом, я сама не удержалась от улыбки. — Я прекрасно помню Барыша, Шевкат. — Нисколечко не сомневался. Креативный директор почесал подбородок, глядя в пустоту безлюдного терминала. Даже малыш в смешной футболке послушно потопал за родителями к стойкам регистрации. — Я собрал все доказательства, нашёл всех свидетелей, располагаю неопровержимыми фактами. Так что, если хочешь извлечь эту нафталиновую историю из прогнившего сундука, развесить грязное бельишко под людскими окнами и ждать экспертных мнений на этот счёт, то милости прошу. Подтвердить, какой подлец этот твой Барыш, могут все – от бывших менеджеров Дениз Байсал до посудомойки на яхте «Нилюфер». Я нахмурилась: — В твоем тоне так и сквозит искренняя поддержка меня в этом начинании. — Поддержку я окажу тебе в любом случае, какое бы решение ты ни приняла. Но принятие этого самого решения исключительно за тобой. Меня начал выводить из себя безмятежный вид креативного директора. Он успешно пытался принять вид всепрощающего, невинного ангелочка. — То есть, ты предлагаешь забыть об этом? Сделать вид, что ничего не было? Простить Барышу его подлость? — Да. Шевкат развернулся ко мне всем телом и просто смотрел в глаза, не отводя взгляд. — Понимаешь, Дениз. Ты сейчас на таком этапе своего существования, когда волей-неволей пересматриваешь некоторые приоритеты из прошлой жизни. Иными словами, переосмысливаешь жизненные ценности. Делаешь выводы, которые необходимы, чтобы двигаться дальше. — Куда «дальше»? – вырвалось у меня. — К счастливой жизни, где нет места старым обидам, отравляющим тебя изнутри. Я опустила взгляд. — Даже если эта жизнь будет недолгой? — Именно потому, что эта жизнь может быть недолгой! – Шевкат схватил мои ладони своими тонкими, но крепкими пальцами. – Неужели ты хочешь потратить отмеренное тебе время на этой земле на разборки с человеком, недостойным даже одной минуты твоей жизни? Нет, я не хотела. — Тебе нужно простить его, Дениз. Простить ради самой себя. — Кажется, у меня никто не просил прощения. — Хочет попросить. Я дёрнула кистью и Шевкат, не сопротивляясь, выпустил мои ладони из рук. — И я должна тратить «драгоценные минуты» на то, чтобы выслушивать его извинения? Которые он собирается принести исключительно потому, что боится за свой подпорченный имидж! — Да, потому что ты делаешь это в первую очередь ради собственного блага. Представь, что твоя обида и есть раковая опухоль в твоём организме. Не держи её в себе. Избавься! Мои глаза вновь начали наполняться слезами, и я поняла, что если Шевкат продолжит в таком духе, что через мгновение я снова буду реветь в три ручья. — Прости по-настоящему, не для галочки, искренне. Больше не думай об этой ситуации, не вспоминай, не кори себя. Не считай, что ты это заслужила или, наоборот, не заслужила. Не считай это бредом, кошмаром, дурным сном. Иначе этот сон не позволит тебе вернуться в реальность. Я закрыла глаза и стала молча обдумывать его слова. Хочу ли я отомстить Барышу? Если бы меня спросили ещё вчера, подумав, я бы ответила утвердительно. Скорее всего, утвердительно. В моей душе не было никаких предпосылок даже задумываться о прощении. Тем более, как я уже говорила директору, об этом прощении меня никто не просил, в нём никто не нуждался. Это давало мне все основания полагать, что наш успешный рок-певец спокойно живёт своей жизнью, крепко спит и вкусно ест, совершенно не терзаемый своей собственной совестью. — Дениз, я позвал сюда Барыша для разговора. Потому что я искренне считаю, что это пойдёт тебе только на пользу. Не так давно ты назвала меня своим старшим братом, которого у тебя никогда не было. Для меня это значит очень много, несказанно много. Я никогда не поступил бы так, полагая, что этот разговор причинит тебе вред. Давай покончим с этим, и ты сама почувствуешь такое сильное облегчение, избавившись от груза на душе, сравнимое только с выросшими за спиной крыльями. — Надеюсь, он придёт сюда, испугавшись за свою подмоченную репутацию, а не из жалости, потому что ты рассказал ему о моей болезни. — За кого ты меня принимаешь? Ну не совсем же я законченный идиот. Я с сомнением хмыкнула. Шевкат рассмеялся. — Вот! Наконец-то к тебе начинает возвращаться чувство юмора! Мне захотелось спросить у него, где именно он углядел юмор с моей стороны, но я передумала. В конце концов, с братьями же так себя не ведут. — Ну и когда ждать эту твою звезду сцены? – поинтересовалась я. — Скоро. Что ж. Я решила обдумать всё, а заодно прогуляться до туалета по очень срочным и неотложным делам. Шевкат заверил меня, что будет самозабвенно сторожить чемодан и с места не сойдёт до моего прихода. Обратно я шла медленно, следуя мимо стоек, где можно было узнать необходимую информацию, снять в аренду автомобиль или обменять валюту. Ненадолго задержавшись у кофейного автомата, я вынырнула из хаотичного потока своих мыслей и принялась рыться в сумочке в поисках мелочи. Даже поспав немного в машине, я чувствовала себя сонной и уставшей. Внезапно я ощутила на себе чей-то взгляд и резко обернулась. Да, это был он. Я на миг захлебнулась этими лазурными волнами, источающими любовь и нежность, – его сияющими глазами. — Чаглар! Я бросилась к нему на шею, обвивая руками крепкие плечи, ища защиты и укрытия на его груди. — Дениз, любимая. Мы стояли посреди зала аэропорта, и нас с разных сторон обтекал беспрерывно гомонящий людской поток, но никого больше не было в нашем мире, кроме меня и Чаглара, ни шумной толпы, ни отлетающих и садящихся самолётов, ни единой живой души. Только мы одни, одни в целом мире.