Не по сценарию

Моё отражение в зеркале говорит само за себя – бледная девушка с синеватыми тенями под глазами смотрит несколько затравленно, но с долей вызова во взгляде. В горле до сих пор стоит ком, заботливо оставленный мне ночным кошмаром, готовый в любую секунду пролиться наружу потоком слёз. Я осматриваю свои руки. Как и следовало ожидать на запястье, локте и ниже плеча чётко видны лиловые отметины, обещающие завтра превратиться в полноценные сизые узоры кровоподтёков. Он не хотел сделать мне больно, но сделал. Непроизвольно, подсознательно, потому что не может по-другому. Потому что ненавидит меня против своей же воли. Потому что пытается остаться в человеческих рамках, когда ему хочется взять и уничтожить мои руки, ноги, голову, раздавить, сломать, заставить исчезнуть. Он не может не причинять мне боль, потому что горит его душа. Он не хочет слышать моего голоса, видеть моего лица. Не хочет, чтобы я существовала. Он до сих пор верит, что я предала его. Сказала, что люблю, а на следующий день обручилась с другим. Я могла бы так поступить? Если он верит этому, то могла. Я закрыла глаза и обдала лицо прохладной водой. Буду той, кем он меня считает. Потому что оправдываться так горько. Потому что оправдываться – как закапывать себя живьём. Это не гордыня, не моё задетое достоинство. Это лебединая песня моей любви, где после припева остаётся только стать такой, какая я в его мыслях. Конечно, я хочу, чтобы все узнали, как Барыш поступил со мной. Все. Но не Чаглар. Пусть он не узнает. Это разобьёт его сердце сильнее, чем любой другой человек, чем я. Пусть никогда не разочаруется в себе. Мои глаза снова наполнились влагой. Может быть, я зря опять связываюсь с рок-звездой, может быть, стоит оставить всё, как есть. Со временем боль от этой обиды притупится, всё забудется и канет в Лету. Выходя из ванной, я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не зареветь. О завтраке не может быть даже речи. Наскоро выпив обычной воды, я покидаю квартиру и отправляюсь на съёмочную площадку. Особняк встретил меня непривычной тишиной и немноголюдностью. До репетиции есть ещё немного времени, чтобы прихорошиться. Пробравшись в пустующую гримёрку, я растерянным взглядом уставилась на огромный бьюти-бокс нашей визажистки. Чего тут только нет! Кисти, спонжи, пуховки, куча коробочек и тюбиков разных цветов и размеров. Снаружи донёсся шум приближающихся шагов и я быстро уселась на пуфик в углу, делая вид, что поправляю ремешок на сандалии. В гримёрку ввалилась целая прорва народу – визажистка, парикмахер, ещё какая-то девушка, которую я видела впервые. За спинами этой бригады красоты возвышался угрюмый Чаглар. — Ой, Дениз, – защебетала Пелин, мастер по созданию конфеток из наших лиц, – что ты тут делаешь? — Зашла привести себя в порядок, но уже ухожу, – я попыталась встать, но Пелин по дороге перехватила меня за плечи и вернула обратно на пуфик. — Раз пришла привести себя в порядок, то давай приведём. А то ты совсем не в порядке. Особо не церемонясь и не спрашивая согласия, Пелин начала обрабатывать моё лицо ватными дисками, смоченными в разнообразных ароматных жидкостях. — Вот, – удовлетворённо произнесла она через пять минут истязаний. – Посиди так немного. Я скосила правый глаз в сторону, где Чаглар тусовался с новой девицей. Та вкатила в гримёрку длинную вешалку на колёсиках, увешанную мужскими рубашками и костюмами, и начала поочерёдно снимать их и прикладывать к скучающему туловищу моего партнёра. Я, насколько смогла, попыталась внимательно рассмотреть назойливую костюмершу. Но, как назло, она всё время находилась спиной ко мне и я наслаждалась только лицезрением её длинных рыжих волос, свисающих до самых ягодиц. С сомнением полюбовавшись на свой нарощенный хвост, я снова вернулась взглядом к непрестанно щебечущей нимфе стиля. — Закрой-ка глаза, Дениз, – откуда-то издалека долетел до меня голос Пелин, но я не обратила на него никакого внимания. В ту же секунду мне в лицо брызнула едкая струя косметического средства. Глаза, которые я конечно же не успела даже прикрыть, начало немилосердно щипать. — Ради Бога, Пелин! – завопила я, подскакивая на месте. — Прости! Прости, Дениз! – в ужасе отпрянула от меня визажистка. – Я же сказала, закрой глаза. Весь мир, а именно мой дорогой партнёр и прекрасная костюмерша, померк для меня и я беспомощно стала водить руками из стороны в сторону, ища, чем бы облегчить своё состояние. Пелин обхватила меня за талию и подвела к умывальнику. Зашумела вода и, нащупав струю из-под крана, я начала умываться. Промыв глаза раз десять, я подняла голову и посмотрела на своё отражение. Красотка. Хоть сейчас можно отправляться на пробы фильма о вампирах. Внезапно я поняла, что за моей спиной отражается некто высокий и широкоплечий, напоминающий Пелин не больше, чем тираннозавр – фиалку. Я впала в оцепенение, продолжая по инерции тереть глаза. — Чаглар! – раздался позади нас тоненький девичий голосок. – Продолжим? Мой партнёр повернул голову к наглой рыжей особе. — Мне уже пора на репетицию. Закончим после. И с невозмутимым видом он придвинулся ко мне поближе. Его широкие ладони обхватили моё лицо и повернули его к свету, прекрасные глаза стали внимательно осматривать мои, покрасневшие, пока его большие пальцы рук нежно поглаживали меня по щекам. Эти прикосновения обжигали. Обезоруживали. Опьяняли. — Так лучше? – тихо поинтересовался Чаглар. Я молча закивала. Дверь гримёрки распахнулась и на пороге возникла наш режиссёр. — А, вот вы где, – обрадованно произнесла она. Я отпрянула от партнёра, как от прокажённого, и вылетела за дверь, чуть не сбив с ног очутившуюся на моём пути рыжую нахалку. В большой зале Особняка проходила репетиция. Вдоль окон прохаживалась Хазал в стервозном образе нелюбимой невестки. На ней было умопомрачительное изумрудное платье с чёрными кружевными рукавами и туфли на огромной шпильке. Я невольно опустила глаза и оглядела себя и свой наряд, не забывая, конечно же, про красные как у кролика глаза. — Приветики, – расплылась Хазал в улыбке. — Что это ты при параде? – спросила я, посылая ей воздушный поцелуй. — Убегаю на презентацию скоро. Я теперь лицо ювелирного бренда, – она эффектно покачала своей изящной шейкой и в ушах её заиграли зелёными бликами массивные серьги. Я изобразила полный выпад в осадок, близкий к обмороку от такой красоты. Хазал довольно рассмеялась и удалилась прочь, почитывая на ходу сценарий. Оглянувшись, я заметила в дальнем углу залы нашего креативного директора. Он восседал на застеленном прозрачной клеёнкой диване в чёрном плаще, чёрных брюках и чёрных очках поверх крючковатого носа с горбинкой. В его руках был зажат мобильный телефон и по напряжённому лицу пиарщика было понятно, что разговор происходит не из приятных. Он коротко махнул мне и что-то забубнил в трубку. В залу вошли Гёкчен с Чагларом и мы начали репетицию. По сценарию, Хазан разбита известием о том, что её отец, человек, которого она считала всем в своей жизни, оказался другим. Земля буквально уходит у неё из-под ног. Дальнейшее существование кажется ей просто насмешкой судьбы. — Почему ты так поступил со мной, папа..? Моя душа и в самом деле разрывается. Я знаю, какой огромной, чёрной дырой может лечь на сердце такая потеря. Я чувствую эту боль так же отчётливо, как будто и правда испытываю её. — Папа... Я плачу навзрыд и кажется, что на самом деле вот-вот не выдержу горечи утраты. Идеального образа отца больше нет. Кто поддержит меня, кто подставит своё плечо? Кто спасёт меня в этой беде? Режиссёр делает знак и одиночная сцена становится совместной. Чаглар бросается ко мне, вытирает слёзы, крепко обнимает и прижимает к себе. Я зову отца, зная, что никто не придёт. Я бьюсь в рыданиях. — Тише, тише… – шепчет мой партнёр. Этот голос… Для меня это больше, чем просто голос, руки, объятия. Для меня это дом, родной и любимый дом, куда я смогу всегда вернуться и получить защиту и тепло. И я отдаюсь его прикосновениям, его заботе и его ласке. И я полностью растворяюсь в его утешающих руках. Прижимаюсь к его груди. Я пытаюсь слиться с ним, чтобы никто больше никогда не смог меня обидеть. — Тише. Чаглар крепче обхватывает меня за талию одной рукой и я чувствую, как вторая скользит по моей спине, потом по плечу, волосам, нежно гладит меня по голове. Внутри меня словно вспыхивает искра, электрический разряд пронизывает всё моё тело и на мгновение я теряю голову. Сминая ткань, я хватаюсь за его рубашку, стараясь притянуть это тело как можно ближе к себе. Я слегка касаюсь губами крепкой шеи и мне хочется попробовать его кожу на вкус. С моих губ срывается прерывистое дыхание и я шепчу его имя, царапая своими ногтями сильные плечи сквозь одежду. Внезапно его рука опускается ниже, перетекая с моей талии на бедро, слегка поглаживая его, а затем снова возвращаясь на прежнее место. Чаглар слегка наклоняет голову и я чувствую тепло его губ совсем рядом. Я безумно хочу поцеловать их и у меня не остаётся сил сдерживать своё желание. — Дениз… – еле слышно выдыхает он. Я сильней обнимаю его и тянусь в надежде получить вожделенное прикосновение к губам. — Дениз, – говорит он чуть громче и обе его руки уже целомудренно лежат на моём поясе. Нет, только не это! Всё моё естество требует этого поцелуя. Я открываю глаза. Чаглар, с горящим взором и алыми щеками, смущённо отводит взгляд в сторону. Нехотя осознаю, в каком странном положении мы оказались, сидя на полу и обнявшись так крепко, что сложно что-либо разобрать в нашем хитросплетении тел. Я выпускаю рубашку Чаглара из своих рук, отрешенно провожу ладонями по щекам, вытирая остатки слёз. Он вскакивает первый, ерошит волосы крепкой пятернёй и спешит помочь мне подняться с колен. Я не знаю, чем бы себя занять, и пока не в силах выяснить, какую реакцию у Гёкчен вызвала наша сцена, рассеянно отряхиваю воображаемую пыль с одежды. Странный звук всё же заставил меня повернуть голову к режиссёрскому креслу. Ладони Гёкчен, вначале медленно, но с каждым хлопком всё быстрее и звонче, начинают разражаться аплодисментами. Она нам хлопает? От удивления моя челюсть неумолимо стремиться к земле. — Вау, – отрывисто произносит режиссёр. – Просто вау! Браво. Слабо владея собственным разумом, я медленно покидаю зону влияния моего партнёра, не оборачиваясь и тем более не глядя на него, подхожу поближе к Гёкчен, в надежде, что Чаглара куда-нибудь позовут или он сам решит выйти на свежий воздух. — Дениз, Чаглар, – режиссёр слегка поклонилась нашу сторону, – вы прекрасно взаимодействуете. Я залюбовалась, правда. Переминаясь с ноги на ногу, я боковым зрением уловила фигуру партнёра на прежнем месте. — Дениз, – Гёкчен подошла ко мне и взяла за руку. – Скажу честно, пересматривая первый сезон, я решила, что сцены со слезами это не твоё. Но сегодня вынуждена признать, ты сыграла прекрасно. Я даже пожалела, что мы не снимали в этот момент. Потому что всё было идеально. Надеюсь, на съёмках ты выдашь сцену ничуть не хуже и мы запишем всё с первого дубля. Она, улыбаясь, похлопала меня по плечу и направилась к Чаглару, а я стояла посреди огромной комнаты Особняка, пытаясь прийти в себя. Я как ребёнок, которому протянули любимое лакомство, а потом со смехом забрали и спрятали, еле сдерживала досаду и разочарование. Мой внутренний голос в свойственной ему невоспитанной манере пытался образумить свою зарвавшуюся хозяйку. Но я на удивление быстро отмахнулась от него, пытаясь прочувствовать остатки тех ощущений, которые испытывала ещё минуту назад. Все мои нервные окончания как будто сплелись в тугой узел, а затем медленно разжались, а моё тело качалось на волнах томительной истомы. Кайф. Гёкчен повосхищалась игрой Чаглара, сделала ему несколько комплиментов в нашей сцене, отметив пару моментов, которые ей понравились больше всего, и вышла из залы. Чаглар рассматривал ковёр у своих ног, задумчиво и крайне глубокомысленно. Я же просто стояла и смотрела на него, как на прекрасную картину, которой хочется любоваться каждый день, как на ценный экспонат, за который сражаются лучшие музеи мира. Как на восхитительное произведение искусства. Он поднял глаза и наши взгляды встретились. Его щёки медленно начали менять свой цвет, с бледно-красного на пунцовый. Я не отвернулась, не отвела взгляд, Чаглар пару раз моргнул, быстрым движением провёл по волосам и ослабил воротник рубашки. Затем сделал шаг вперёд, чуть качнулся и, быстро повернувшись ко мне спиной, покинул комнату. Я тупо смотрела на покрытые белой краской резные двери с медными ручками. Не хочу ничего анализировать. Не буду. Назло себе. Хоть раз в жизни. Сердце никак не хотело успокаиваться и бешено колотилось где-то в районе позвоночника. Я, наконец, отвела глаза от выхода и вдруг наткнулась взглядом на самое тёмное пятно во всей комнате. На диване в углу комнаты по-прежнему сидел и загадочно улыбался в усы наш креативный директор.