Дневник памяти

Помнишь, сколько я денег тогда потратил на эти чертовы твои банановые коктейли? Целую уйму. Все смотрел на тебя со стороны и прикидывал, сдашься ли ты мне столь же легко, как Стю. Очень уж хотелось позлить этого приятеля: дескать, я тоже не теряю времени даром, поехал в город любви с тем, с кем у вас всегда была самая смертная вражда! Да еще и затащил его в койку! А о Стю даже и не вспоминаю! Только, боюсь, это он не вспоминал обо мне, а я вот думал о нем каждую секунду. Смотрел в твои карие глаза, а видел его серые. А уж как представлял его в постели с Астрид, все внутри переворачивалось… Догадываешься, почему я избил его тогда? Потому что после возвращения из Парижа я захотел все вернуть. Я надеялся, что он соскучился и мигом забудет об Астрид, когда увидит меня, но он и не смотрел в мою сторону, а глаза его сияли такой любовью к этой проклятой немке… И, что самое страшное, в ее взгляде я видел точно такой же силы ответное чувство. У них было все по-настоящему. И вот тогда я ему и врезал: докопался до какой-то мелочи и избил до полусмерти, отвел душу. Видел, как мой кулак чертит траекторию в направлении его челюсти, врезается в нее, а изо рта летит фонтан кровавых брызг, и получал истинное удовольствие от ошеломленной физиономии Сатклиффа. Он настолько не ожидал моей вспышки ярости, что не устоял на ногах и тут же рухнул, а я продолжал с наслаждением бить его ботинками, видя, что он ударился головой и, кажется, почти потерял сознание. Каждый удар успокаивал меня, приносил непонятное садистское удовольствие. Наверное, я бы убил его тогда в порыве ненависти и ревности, если бы ты не заломил мне руки за спину и не оттащил от залитого кровью Стю. И, знаешь, я ведь уже занес тогда кулак, чтобы ударить и тебя. Я уже мечтал, как буду точно так же валять тебя по мостовой, как еще минуту назад валял Стю. Я уже навис над тобой, ощущая злорадство при виде твоего испуга…которого не было. Стю пришел в ужас, заметив мой кулак у своего носа, а ты… ты ни на секунду не сомневался, что я не ударю, не разозлюсь на тебя, не сделаю тебе ничего плохого, не причиню зла. Твои карие глаза были широко распахнуты, и ты, вероятно, был уверен, что тот мой сжатый кулак предназначался Стю, а не тебе. Я не увидел в твоих глазах ни капли страха, ты лишь искренне переживал, не покалечил ли я Стю. И в эту секунду я внезапно понял, что и вправду не могу тебя ударить, у меня просто не хватит на это духу. Я знал, что даже после избиения, мы со Стю все равно сможем общаться и дружить. Он выплюнет изо рта кровавое месиво, возможно, тоже врежет мне в челюсть, и все пойдет по-прежнему. Но если я только пальцем трону тебя, то никогда уже больше тебя не увижу – это понимание пришло ко мне в одно мгновение, и я опустил уже занесенный было кулак. Ты смотрел мне в глаза глазами равного, а не глазами собаки на своего хозяина, как это делал Стю. И я готов был разрыдаться от одной только мысли, что я мог не удержаться, ударить тебя и потерять навсегда… Ты ведь знаешь, что ты единственный из всех моих близких, на кого я никогда не поднимал руку? Я смертным боем избивал Синтию, я колотил ногами в живот беременную Йоко, я бил Джорджа, даже один раз по пьяни досталось и Ринго, он потом долго дулся. Но я никогда не посмел коснуться тебя и пальцем, даже когда был очень пьян и очень зол. Даже когда приехал тогда к твоему дому и швырял в него кирпичи, то внутри очень переживал, как бы случайно не попасть в тебя и не поранить ненароком… Я любил Стю, и это правда. Я спал с ним, я ревновал его, и я жестоко переживал его смерть. Но если бы мне тогда пришлось хоронить тебя вместо него, то я бы просто не выжил. Пол захлопнул дневник, выбрался из-под одеяла и потушил ночник. Нэнси давно спала или делала вид, что спит, чтобы не мешать мужу погружаться в воспоминания. Леннон, почему я узнаю обо всем об этом не просто после твоей смерти, а уже в глубокой старости, когда ничего не могу, а многого уже и не хочу? Почему мы не могли поговорить обо всем об этом тогда, в шестьдесят первом? Я безнадежно стар, безнадежно устал, воспоминания путаются в моей голове, и я уже с трудом отличаю реальные от выдуманных… Леннон, почему мы так бездарно профукали отпущенное нам время? Почему ты спал со Стю, но даже не попытался предложить это мне? И почему ты ушел от меня к Йоко? Почему? Пол бродил по темной кухне, крупными глотками пил сок и бесконечно повторял про себя все эти вопросы, ответов на которые не мог дать ему уже никто. И он впервые за эти последние дни пожалел, что Йоко умерла. - Не спится? – раздался со стороны гостиной голос Шона. – Мне тоже. Все лежу и думаю, как по-дурацки сложились наши с Джулсом жизни. Мы оба без семьи, без детей. Оба постоянно пребываем в тени великого отца. Впрочем, как и ваш Джеймс… Иногда мне кажется, что гении не должны размножаться: одним своим существованием они портят жизнь своим детям. - Шон, вас же никто не вынуждал идти по стопам родителей. Взгляни на Лив Тайлер или на мою Стеллу: они не пытаются конкурировать с нами, вместо этого обе они нашли свою нишу и достигли в ней значительных успехов: ни одну из них больше не ассоциируют с отцом… - Сыновьям в этом плане сложнее. Отцы для нас с детства были примером для подражания. И очень горько осознавать, что тебе не досталась и тысячная доля таланта твоего отца… Или его везения. Ведь для вас жить в одном провинциальном городе на соседних улицах стало фантастическим везением. Подумать только – Леннон и Маккартни родились на соседних улицах! Не в разных эпохах и на разных континентах, а вот так вот – совсем близко. - Не путай везение с судьбой, - твердо произнес Пол. – У тебя водка есть? А то от голого апельсинового сока уже скулы сводит. - Что там в дневнике? – вдруг осторожно поинтересовался Шон, доставая из буфета на удивление початую бутылку. – Мать давно намекала, да и я находил его. Не бойтесь, не читал, не осмелился просто. Да и страшно было – просто невероятно. Знаете, я всегда боялся узнать, что я не сын своего отца, не сын Джона… Пол насторожился. - Ну посмотрите же на себя и на меня, - Шон подвел Пола к зеркалу. – Замечаете сходство? А я его давно уловил, только все гнал от себя эту мысль. Скажите, такое…ну в принципе могло быть возможным? Пол нахмурился. - Конечно же, нет. Ты очень похож на Джона. Даже слишком… Пол сделал глоток прямо из бутылки и вышел на балкон. Погода постепенно портилась, вдалеке раздавались пока еще едва слышные раскаты грома. Он запрокинул голову, подставляя лицо холодному ветру. Шону ты можешь лгать, но вот самому себе? Ты сам-то уверен, что это не твой сын? Ведь тогда под Новый год с 1979 на 1980 была далеко не первая их с Йоко ночь, а первая случилась как раз сразу после окончания Потерянных выходных… Она тогда узнала, что именно Пол убедил Джона вернуться к Йоко, и приехала вроде бы с простой целью отблагодарить его… Отблагодарила. Пол и сам до сих пор не понимал, как именно все произошло. Он был один в студии, перезаписывал в сотый раз басовую партию, и тут ворвалась она и кинулась ему на шею: - Спасибо тебе! Он снова со мной! - Было бы за что. Ты портишь ему жизнь, но никого другого у него нет. Не будет тебя – он сопьется или снаркоманится окончательно. Пусть хоть так все остается… - Я? – изумилась она. – Порчу ему жизнь? Если бы не я, где бы он был сейчас, интересно знать? Уж не с тобой ли? Что ты можешь дать ему? - Уйди отсюда, - взорвался Пол. – Вы помирились, я очень рад. Но не втягивайте меня еще глубже в ваши разборки. - Не гони меня, - подошла вдруг она ближе. – Почему ты так обращаешься со мной? За что так ненавидишь? Неужели ты ревнуешь Джона ко мне? – и она улыбнулась. - Чего ты добиваешься? Чтобы я выкинул тебя отсюда? - Ты любишь его, Пол, да? Любишь так же сильно, как и он тебя? Только ни один из вас не в состоянии признаться в этом не только друг другу, но даже самим себе. Впервые встречаю столь сильно любящих людей, которые даже не осознают своей любви! - Ты сейчас доиграешься, - прорычал Пол, откладывая в сторону Хофнер и подходя ближе. Он схватил ее одной рукой за плечо, а второй – за горло и сжал что есть силы. А она беззвучно засмеялась и вдруг встала на цыпочки и поцеловала его. Он опешил и на секунду ослабил хватку, и вот Йоко уже обвила его руками за шею, повисла на нем, впившись губами в его пересохшие от ужаса губы. - Что ты, черт побери, делаешь? – выдохнул он, с силой отдирая ее от себя. - Ты же помнишь восемь лет назад в 66-м… помнишь, как я пригласила тебя на свою выставку, помнишь, как просила твой автограф. Помнишь, как караулила тебя возле твоего дома. А ты оттолкнул меня… - Джон тебя полтора года отталкивал, даже номер телефона менял, но что-то тебе это не помешало продолжать бегать за ним, - усмехнулся Пол, вытирая губы. - А ты, когда добиваешься благосклонности девушки, чувствуешь ведь, есть у тебя шанс или нет? И если видишь, что шансов ноль, то бросаешь бесплодные попытки. Разве не так? А если девушка отнекивается, но в ее глазах ты уже видишь будущее «да», ты продолжаешь осаду. Разве не так поступают мужчины? Джон мог менять номер телефона сколько угодно, но в его глазах я уже видела, что он согласен. А ты отвечал мне вежливо и уклончиво, но я в тот же миг поняла, насколько тебе все это неинтересно. Так чего зря терять время? - Хм, прагматично, - усмехнулся Пол. - Скажи, - сделала она шаг вперед, - у меня и вправду не было ни единого шанса? Чем я хуже Линды? - Ты сейчас серьезно? – изумился Пол. Но она снова повисла у него на шее. - Всего один раз, прошу, - выдохнула она ему в губы. – Он ни о чем не узнает. Да и Линда тоже. - Ты сумасшедшая! – закричал Пол. – Какая разница, узнают они или нет, если я этого не хочу?! - А его? Его ты хочешь? – и она ловкими пальцами расстегнула ширинку на брюках Пола. Тот попытался ее остановить, то она уже опустилась на колени. Все случилось так быстро и так просто, что в конце этих каких-то минут десяти Пол и сам не понимал, зачем пошел у нее на поводу – у женщины, которую ненавидел. Она сразу же оправилась и выскользнула из студии, оставив его смущенного и озадаченного. И вот теперь Шон начал задавать ему сложные вопросы. А что если… это правда? Можно ведь попробовать провести ДНК экспертизу, только вот… зачем? Если в результате выяснится, что Шон – его сын… Джон, прости меня, если сможешь… Макка, когда я полгода назад услышал ту твою песню Coming Up, то просто ошалел: в первую же секунду я понял, о ком ты пел, кому ее посвятил… Я хотел тут же позвонить тебе и крикнуть в трубку: «Да, черт побери! Бери меня, я согласен вернуться! Я согласен начать все сначала! Я скучаю по тебе!» Но я этого не сделал. Не сделал снова, как и десять лет назад, как и сотни других раз в течение этих десяти лет… Я редко сейчас смотрюсь в зеркало, а когда все же подхожу к нему, то поражаюсь, что же случилось с тем живым и веселым парнем, каким я был еще четырнадцать лет назад… Четырнадцать лет… как это мало… и как много! Четырнадцать лет назад мы были вместе и, казалось, ничто не способно разлучить нас. Мы пели в один микрофон, мы пили по ночам, мы, пьяные, засыпали на одной постели, иногда даже в обнимку. А в зеркале Дакоты отражается одна его бледная тень – того веселого и беззаботного парня. Что же случилось, Пол? Что со мной произошло?.. Я все вспоминаю нашу юность, смерть Стю и первые шаги вверх по лестнице успеха – ты всегда был рядом. Когда мы хоронили Стю, ты держал меня за руку, и я ощущал твое дыхание. Когда мы впервые услышали нашу песню по радио, ты тоже был рядом. Когда я впервые взял на руки новорожденного Джулса, рядом снова был ты. И когда машина сбила Джулию, я первым делом побежал к тебе… Макка… Поднимаю к глазам ладонь и вижу, что она стала абсолютно серой, словно в ней не осталось ни капли крови, ни грамма жизни. Я давно завязал с наркотой, я правильно питаюсь, но я исчезаю, я испаряюсь и чувствую это. День за днем, неделя за неделей…скоро от того мальчишки не останется и следа. И если бы ты только был рядом, он мог бы вернуться. Хоть на несколько мгновений. Мой старый друг… Да, черт побери, я всегда считал тебя другом! Даже когда Йоко в порыве ревности кричала мне, что я люблю тебя больше, чем ее, я не до конца понимал, что она имеет в виду. А теперь, теперь… если бы ты только был рядом, я бы мог попробовать…все изменить. Я считал тебя своим другом, но ты никогда им не был. Ты был чем-то большим. Ты был моим миром, моей жизнью, моей вселенной. А сейчас мой мир замкнулся в четырех белых стенах Дакоты… Вспоминай обо мне хотя бы иногда… И… вернись… Господи, Джон, да если бы я только мог, если бы я только знал, я бы на коленях дополз к тебе, я бы переплыл эту чертову Атлантику, я бы… Пол сжал кулаки и завыл от бессилия. Мне 76 лет! Я гожусь тому Джону в отцы! Что я могу сделать? Признаться детям? Обнародовать этот дневник? Рассказать всем со сцены? Черт побери, а фанаты оказались прозорливее нас. Сколько раз мне уже задавали подобный вопрос, а я лишь смеялся и отмахивался… Джон… Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте? Смешно. На свете есть и гораздо более печальные повести.