Помни своё имя

      США, май 2009       В дорогу мы отправились около двух часов ночи того самого злосчастного понедельника. До утра я пыталась заснуть на задних сидениях вместительного пикапа. Толком поспать не удалось, но впервые за долгое время мне не снились сны. Возможно, я просто забыла о них, но тем лучше: в последние месяцы меня мучили кошмары, связанные с чем-то конкретным. Несмотря на то, что к утру воспоминания о снах растворялись, на весь день от них оставалось тяжёлое послевкусие.       Утром мы остановились на заправке недалеко от Кливленда. Дождавшись возвращения брата после оплаты бензина, я наблюдала за тем, как тот несколько секунд ёрзал на переднем сидении и уже взялся за ремень безопасности, но отбросил его и резко обернулся на меня:       — Может, ты голодна? Давай я тебе что-нибудь куплю.       После этого вопроса я осознала, что мой желудок неприятно сводит.       — Давай ты мне что-нибудь купишь, — ответила я, улыбнувшись, на что Джозеф одарил меня тёплым взглядом.       Зайдя в придорожный супермаркет, я ощутила, как в лицо ударил сухой воздух, разгоняемый вентилятором за прилавком кассы. Брат неспешно прошёлся между стеллажей с едой, взяв пачку чипсов, шоколадку с орешками, булочку с кунжутом и литровую бутылку воды. Как ни странно, он угадал с выбором того, что мне нравится. Вернувшись к машине, я запрыгнула на переднее сидение, свесив ноги в открытый дверной проём. Покопавшись где-то в багажнике, Джозеф достал пару яблок и, опершись на машину, уставился вдаль.       Покосившись на купленные продукты, я несколько недоумённо спросила:       — А почему ты ничего из этого не ешь?       — Таков мой образ жизни, — он перевёл спокойный взгляд с горизонта на меня, —скоро я тебе многое объясню. Передай, пожалуйста, воду.       Джозеф сделал несколько больших глотков и предложил бутылку мне. Я медленно приняла её, всё ещё переваривая последние слова, сказанные им.       — Спасибо, что заботишься обо мне.       Брат сухо улыбнулся, но глаза говорили, что эта улыбка была абсолютно искренней.       Закончив трапезу в начале девятого часа, мы продолжили наше путешествие. Почти сразу мы проехали Кливленд, двинувшись прибрежной дорогой вдоль Великих озёр.       — Это же озеро Эри! - воскликнула я, любуясь спокойной водной гладью, согреваемой лучами утреннего солнца.       — Верно, Канада в двух шагах.       — Я никогда не выезжала за пределы округа. И сразу же совершаю путешествие длинной в две тысячи миль.       В голову тут же ударила мысль о погибших родителях, которая обратилась в недоумение, потому что на второй день знакомства с этим человеком я видела в нём куда большую семью, нежели в моих отце и матери. Родители. Родители? Я не теряла родных, я избавилась от рабовладельцев, и это отнюдь не детская спесь. Подобные размышления даже заставили меня хмуро фыркнуть. Я оглянулась на брата: сквозь открытое окно ветер трепал расстёгнутый воротник рубашки. Видимо, когда Джо не обращал внимания на мимику, его лицо становилось напряжённым, а сам он целиком уходил в свои мысли. Я направила свой взгляд вслед за его, ощущение тепла заполнило грудь, глупая улыбка незаметно для самой себя расплылась по лицу. Рядом со мной сидел незнакомец, который почему-то обращался со мной, как брат. Самый родной мне незнакомец, которого я знала второй день. Как и он меня.       Я вытянулась и аккуратно наклонилась к плечу Джозефа, после также аккуратно положила на него свою голову, чтобы не мешать вести машину. Он лишь бросил удовлетворённый взор на меня, а после также довольно хмыкнул. Уверенность в будущем крепла во мне с каждой секундой.       Мимо пролетали пейзажи полей и небольших посадок, размежёванные одноэтажной Америкой. В бардачке пикапа нашёлся старый путеводитель, я довольно чертила пальцем по нему наш путь. Вот дорога ушла в даль от тёмных вод озера Эри и достигла предместий города Толедо. На север от него стоял увядающий Детройт, а на запад — цветущий Чикаго, к которому мы стремительно приближались. Вот мы достигли границ Огайо, солнце давно склонилось за полдень, маленький перерыв на обед на границе трёх штатов, и снова в путь.        Я довольно высовывалась по плечи в окно, как собака наслаждаясь бурным потоком разрезаемого мной воздуха. Сухая улыбка вновь появлялась на лице брата, когда он косился на меня, наверное, заботясь о том, чтобы я не высунулась из машины ещё больше и не выпала. Мы шли по самой кромке Индианы, казалось — вытяни руку и окажешься в Мичигане. А вот показалось одноимённое, с нетронутым нами штатом, озеро, вот засверкали огни огромного города в надвигающихся сумерках. Мы поужинали в одном из кафе, глядя на дорожный трафик. Самые обычные машины, мчащиеся куда-то по своим делам, были сейчас для меня чем-то обворожительным. Их фары стремительно разрезали тьму, даруя мне то самое ощущение путешествия, наполняя меня сейчас какой-то сказкой. Я съела самый обычный вкуснейший в моей жизни хот-дог, а брат перекусил бутербродом с неизвестной мне солёной рыбой. Вот Чикаго позади, под колёсами дороги штата Иллинойс, мои глаза уже начинают смыкаться, а аккуратное вождение Джозефа убаюкивает. Он будит меня уже в кромешной тьме:       — Фэйт, мы остановились на ночлег. Я не люблю бывать в мотелях, некоторые люди умеют испортить своё окружение. Мне больше по душе свежий воздух. Тут есть несколько тёплых одеял, обычно я их стелю в багажнике. Ты хочешь спать на сиденьях или сзади? Там можно вытянуться во весь рост, спина на утро болеть не будет.       Мне пришлось потратить несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями и продрать глаза:       — Что? Да, я лягу в багажнике, спасибо.       — Не просыпайся, — голос брата смягчился улыбкой, и его рука погладила меня по волосам, — надо просто перебраться в другую кровать, мой ангел.       Я тут же проснулась, новый наплыв приятных эмоций заставил меня думать, что это всё просто какое-то наваждение, и этого дня просто не может быть. Довольно потянувшись, мне пришлось заставить себя осознать всю реальность происходящего, сколь несбыточно оно казалось.       — Иди сюда, я помогу тебе забраться, — донеслось снаружи.       Хлопнув дверью, я подошла к краю пикапа, поставив одну ногу на колесо и подняв руки. Жилистые ладони обхватили их и потянули наверх. Мне почти не пришлось напрягаться, как я оказалась в багажнике.       — Ботинки советую оставить здесь же, чтобы лисы не утащили, они такое любят, а одежду лучше не…       Я прижалась головой к груди мужчины, обхватив крепко за спину. Мгновение и волнение наполнило меня, не видя лица, я ощущала, что красная, как свёкла.       — Спасибо, Джо. Я уже благодарила тебя сегодня, но тогда я стеснялась, я и сейчас стесняюсь, то есть… Я хочу сказать, что очень рада быть с тобой рядом. Это был лучший день в моей жизни.       — Прямо таки лучший, дитя?       Я подняла глаза на брата и сердито сказала:       — Да, лучший! И хватит меня так называть!       — Я совру, если не буду так называть. Понимаешь?       Осознание его правоты даже не было чем-то неприятным, будто ты не проиграл спор, а понял истину. Я ведь и правда ещё дитя, какой бы смысл он не вкладывал в это обращение.       — Давай будем ложиться спать, я сильно устал от многочасовой езды. И если ты ещё намерена водить пальцем по той карте, то мы находимся между Чикаго и Рокфордом, — Джозеф поцеловал меня в лоб по-отечески. Наверное, так должен целовать отец свою дочь. Это ещё сильнее вогнало меня в краску, отчего я сдавленно произнесла:       — Хорошо.       — Ночи должны быть тёплыми, так что укройся этим покрывалом, чтобы комары не покусали. Ложись, а я пока помолюсь перед сном.       Мягкое шерстяное одеяло приятно приняло меня в свои пушистые объятия, что холодный металл пикапа даже не ощущался ни своей формой, ни то что температурой. Брат уселся в полоборота ко мне, скрестил ноги и стал тихо шептать что-то, что я была не в силах разобрать. Сон сняло как рукой, мне просто хотелось смотреть на этого человека, за силуэтом которого тёмно-синее небо было усеянного россыпью жемчужных звёзд. Вскоре я уже мерно бороздила просторы своих размышлений.       В детстве я думала, что звёзды — это глаза Бога, и что каждая звезда предназначается для наблюдения за определенным человеком, а днём взором Господа становится солнце. Вот и сейчас, где-то на небесах моя звезда смотрит на меня, а я, наверное, смотрю на неё.       Череда мыслей о детстве провела меня за руку по всей моей жизни: первая кукла — девочка с красивыми, вьющимися волосами цвета золота и большими зелёными глазами по имени Р… “Кажется, я забыла имя моей первой куклы”, - усмехнулась про себя я. Далее - первая “А” по географии, первый прогул школы, первая доза, первое задержание патрулем за нарушение комендантского часа… Затем последовала сцена опознания трупов родителей. Внезапно на меня навалилась лавина грусти.       — Джо, почему ты не приехал раньше? Почему не навещал? Почему ты не забрал меня у них?       Джозеф прервал свой шёпот и шумно выдохнул. Его голова чуть наклонилась вперёд.       — Когда ты родилась, мне было шестнадцать. Моя мама уже умерла, о твоём рождении я узнал через год. Случайно. Я пытался найти в Вашингтоне работу, разговорился с соседкой. Джейкоб тогда уже ушёл в армию, а маленького Джона я забрал с собой, когда сам уходил от отца. Ещё через два года я встретил девушку, — Джозеф повернул голову, и было видно как сверкнули его глаза в свете звёзд. Он спокойно продолжал говорить, — очень красивую девушку. Я пришёл к твоему дому, на пороге стоял наш отец. Он распахнул дверь и шагнул в глубь комнаты, держа дробовик наперевес. После он сказал: “Если ты зайдёшь в мой дом, поганый выродок, я с радостью всажу дуплет тебе в пузо. Проваливай, откуда принесло”. Я хотел забрать тебя тогда, но он даже слушать меня не хотел. А потом Бог забрал ту, кто мог бы стать твоей матерью, а вместе с ней и твою племянницу. Мою дочь. Это было наказание за всё. Он решил испытать меня, это отняло у меня очень много сил и времени. Мне пришлось долго перебарывать все грехи, что поселились в моём теле, пока я не очистился. И тогда, — только сейчас его ровный рассказ приобрёл иной оттенок эмоций. Это было наслаждение, — я стал Его гласом. Мне пришлось забыть о мирских заботах, отдаться делу Господа. Собрать силу под Его знамёнами. Я не мог тебя забрать даже с этой силой, ибо потерял бы тогда навсегда. Мне нужно было дождаться, когда свершится Его замысел. И вот теперь твоё испытание человеческой ненавистью окончено. Бог прибрал к себе и этого грешника. Ныне начинается новое испытание, Фэйт. Испытание твоей любви. Испытание твоей веры.       — Сегодня весь день ты почти не богословил. Почему ты так переменился?..       — Фэйт, слово Божье — не свист в подворотне. Не я его произношу, а Господь гласит моими устами. Оно ценно больше, чем всё золото мира. Если в нём нет нужды, тогда и не будет оно услышано. Не ставь под сомнение Его глас, ты ещё не понимаешь всей значимости этого, дитя, — сурово отрезал Джозеф.       Не зная, что ответить, мне получилось только выдавить:       — Прости…       Джозеф лёг рядом со мной, нежно обхватывая мои руки:       — Сестра, я не твой враг. Я стану твоей защитой телесной, а ты стань моей защитой духовной. Укрепи меня, прошу. Я очень долго ждал тебя. Не бойся, никто не оставит тебя в неведении, я помогу во всём разобраться. Дома тебя ждёт наша семья. Твоя настоящая семья. Как ты и хотела.       Мне оставалось лишь уткнуться кончиком носа в тыльную сторону его ладони. На душе было слишком хорошо для того, чтобы просто уснуть, но докучать уставшему за день брату также не хотелось. Практически шёпотом я сказала ему:       — Хоть мы вместе не так давно, но, наверное, ты лучший старший брат на свете, — я закрыла глаза и риторически добавила. — Разве так бывает?       — Просто ты приёмная, — и Джозеф хитро улыбнулся.       С наигранным возмущением я несильно пихнула его: кажется, мой серьезный брат всё-таки умел шутить.       Ранним утром мы снова двинулись в путь: оставалось пересечь всего три штата до Монтаны, но тем не менее впереди оставалась целая половина уже пройденного пути. Мне не верилось, что за пару дней можно пересечь всю Америку, а ведь между Монтаной и Вашингтоном буквально пролегала целая страна. Каждый штат отличался своей особенной атмосферой, необычной историей. Меня приводили в восторг те места, которые я могла видеть раньше исключительно на фотографиях в учебнике по географии. Казалось, Джозеф специально избирал направление с наиболее красивыми пейзажами, чтобы я могла любоваться ими. Жаль, что у меня не было с собой фотоаппарата, но тем не менее я впитывала в себя все краски ландшафтов, что через несколько мгновений оставались позади.       — …Господь, твой святый гнев очистит кро-овь, гибель мира в пламени узрев, мы воскреснем вно-овь, мы воскреснем вновь… - напевала я, облокотив голову на руки.       — Ты очень красиво поёшь, — вдруг донеслось со стороны Джозефа. Я покраснела, хотя мне было очень приятно услышать похвалу от брата.       — Я не пела со времён участия в школьном хоре, — ответила я. — Отец считал, что любая девушка обязана красиво петь. Сначала я училась и выступала в церковном хоре, затем меня взяли в школьный кружок, но там я пробыла недолгое время, а потом до сегодняшнего дня как-то совсем не было настроения.       — У тебя голос точно как у Сирены, — задумчиво заметил брат. — Ты бы могла стать великой певицей.       В наблюдении за дорогой и разговорах с Джо день пролетел настолько незаметно, что приближающийся закат застал меня врасплох. Восточное побережье оставалось для меня в далёком прошлом, из вида давно исчезли рослые небоскрёбы, и вот наконец автомобиль оказался в центре невообразимой зелёной местности. Деревья возвышались над трассой стройными рядами, шурша на ветру густой изумрудной листвой, а чуть дальше по пути мне открылся вид на необъятные пшеничные поля, за ними изумительного величия…       — Горы! — воскликнула я. Впервые в жизни я видела горы так близко. Их массивный, лиловый фундамент растворялся в далёком сумеречном тумане, а скалистые снежные вершины, казалось, были посыпаны сахарной пудрой. Именно в честь этих каменных титанов был назван штат, ради которого мы проделали весь этот путь. — Это же Монтана!       — Мы практически на месте, — улыбнулся Джозеф.       Высунувшись в окно, я была потрясена от невероятной красоты здешней местности: передо мной раскинулся живописный пейзаж, подобные которому я могла видеть только в документальных фильмах “National geographic”. Монтана считалась провинциальным штатом с преимущественно сельской местностью. Её просторы, наполненные дикой природой, глубокими бирюзовыми озёрами, бескрайними полями наполняли меня восторгом. Мне не терпелось стать частью всего этого великолепия, но больше всего я желала наконец увидеть город, в котором мне предстояло жить. Это место символично называлось округом Хоуп, что означало “надежда”.       Солнце практически опустилось за горизонт, когда мы прибыли к частному, двухэтажному дому, рядом с которым между собой переговаривались несколько человек. Стоило Джозефу покинуть автомобиль, люди мгновенно прервали общение и направились в сторону брата. Я же, немного оробев, осталась в салоне, но Джозеф сделал мне знак, чтобы я выходила. Поколебавшись, я отворила дверь машины, и незнакомые мне люди с интересом стали оглядывать меня.       — Неужели крошка Фэйт? — навстречу мне вышел молодой человек, внешне похожий на Джозефа. Я сразу же догадалась, что это был Джон, и смущённо улыбнулась ему. Тот совершенно беспечно заключил меня в объятия. — Казалось бы только вчера мы узнали, что у нас появилась сестра.       — Так оно и есть, — сухо прозвучало со стороны ещё одного неизвестного. Слова принадлежали рослому и массивному мужчине сорока лет с медной бородой и волосами. — Добро пожаловать, Фэйт.       — Джейкоб не любит приветствовать объятиями, — пожал плечами Джон. — А, быть может, он просто излишне напряжён перед тобой. Хоть это и грешные мысли, но непривычно видеть в лице своей сестры такую красивую девушку.       Сказанные младшим из трёх братьев слова заставили меня смутиться и покраснеть. Джон показался мне немного бесцеремонным, однако такие слова можно было списать на братские вольности, а вот Джейкоб — наоборот, не спешил открыто взаимодействовать со мной, присматривался, возможно, в силу слишком большой разницы в возрасте. — Довольно, — отрезал Джозеф. — Мы проделали долгий путь, Фэйт нужен отдых. Я переговорю со всеми позже.       Последняя фраза была адресована людям, которые обступили Джозефа: те покорно кивнули и поспешили удалиться. Поприветствовав братьев, он взял меня за руку и отвёл в комнату, расположенную в восточном крыле второго этажа. Она оказалась гораздо больше моей Вашингтонской коробки, но мебели в ней было не слишком много: дубовый шкаф для одежды, письменный стол и большая двухместная кровать. Я тут же бросила свой рюкзак на пол и направилась к постели, камнем рухнув на неё и зарывшись лицом в мягкую подушку. По телу пробежала приятная дрожь расслабления, ещё никогда прежде мне не было так приятно валяться в кровати. Повернув голову в сторону Джозефа, я расплылась в сонной улыбке.       — Избавься от своей старой одежды. На изголовье кровати ты сможешь найти то, что я бы хотел видеть на тебе. Если тебе что-то понадобиться, не стесняйся просить об этом. Доброй ночи, — закрывая дверь, брат на секунду задумался, а после добавил. — Да хранит твой сон Господь.       Прежде, чем скинуть джинсы и футболку, чтобы погрузиться в мир грёз, я решила взглянуть на свою новую одежду. На боковине висело белое, кружевное платье. Оно было совсем лёгким, но майское солнце уже позволяло носить его. Я не помнила, когда в последний раз в своей жизни носила платье. Наверное, это было на детском утреннике в младшей школе. В любом случае, платье пришлось мне по душе. Раздевшись и выключив свет, я растянулась в постели: руки приятно наливались свинцом. — Ну что же, Фэйт, добро пожаловать в Монтану, — сказала я сама себе. Впервые за долгое время я не вспоминала о наркотиках, впервые не боялась засыпать. Впервые мне хотелось проснуться самой собой.       Округ Хоуп, Монтана, США, июль 2009       Каждое утро над Монтаной восходит знакомое с детства золотое солнце, каждую ночь над небом возвышается одинокий серебряный месяц, но в одно мгновение их сияние стало ярче озарять мою жизнь.       Джозеф.       Я засыпаю и просыпаюсь с этим именем на устах. Он ворвался в мою жизнь, словно ураган, сметая весь мусор и ветошь со своего пути.       Джозеф.       Я вижу его каждый день: в центре обожающей его толпы, наедине со мной. Он говорит о самых разных вещах, и я не ощущаю былого смущения. Я испытываю лишь уютное тепло и невесомую, словно крылья бабочки, очарованность. Эти странные чувства пробудились во мне с того самого дня, когда Господу стала угодна наша встреча, и с каждым восходом солнца оно, незаметно для меня, становится всё сильнее и трепетнее.       Джозеф убежден в фатальности нашего бытия. Он утверждает, что всё в этом мире — прошлое и будущее — давно предрешено. Лишь избранным с позволения Господа дано приоткрыть завесу этой непостижимой тайны и узнать о планах Всевышнего. Именно Джозеф стал одним из немногих за всю историю Божьих вестников — великим пророком, предрекшим грядущий конец света.       — Коллапс неминуем, — так говорил Отец. — Не по своей воле, но по жребию Господа я был назначен вести праведную паству по пути спасения. Когда-то давно род человеческий был изгнан из дома нашего — Эдема. На протяжении тысячелетий люди, словно слепые котята, пытаются найти дорогу домой, но грехи, что они совершают каждый день, лишь больше ослепляют их. Я знаю путь домой. Я знаю, среди каких долин и холмов лежит тропа к райскому саду. Идите за мной, и мы вместе войдём в золотые врата Эдема.       Я не знаю, какие мысли рождаются в умах людей, что так жадно внемлют Джозефу. Быть может, они мечтают о жизни в Райских кущах, размышляют о длинной дороге, какой им предстоит пройти, думают о том, как искупить свои грехи, чтобы Отец взял их с собой.       — Путь к Эдему лежит через тернии, — сказал мне Джозеф. — Нужно быть терпеливым и стойким.       На моих щеках появился румянец. Я улыбнулась ему и тихо сказала:       — Кажется, я уже нашла свой Эдем.       Ещё никогда я не ощущала такую лёгкость и блаженство. Меня не пугал конец света, который неизбежным потоком приближался с каждым мгновением. Я не стремилась искупать грехи лишь по причине страха перед смертью. Но что было правдой — с каждым восходом солнца я всё больше хотела жить.       В середине лета Отец настоял на том, чтобы я на правах его сестры переехала в особняк Сидов — дом, где жил он и его братья. На одной из проповедей он представил меня Джону и Джейкобу. Младшему я понравилась сразу, покуда старший из Сидов остался безучастным, и всё же даже он слабо улыбнулся, когда я прощалась с ними.       — Вещи можешь не собирать, — сказал Джозеф. — Всё, что тебе понадобиться, будет в нашем доме.       Я не раздумывала слишком долго: у меня не было никого, по ком бы я могла тосковать или же жалеть. Постоянное насилие, разгульные притоны теперь оставались в прошлом. Мне, наконец было, куда идти, и всё же тот единственный человек, который старался меня поддерживать, оставался в неведении о моих планах. Трэйси так и не изменила своего мнения относительно Джозефа и его культа. При каждом упоминании о нём, та только презрительно фыркала. Так или иначе она бы всё равно узнала о том, что я покидаю Хенбейн, и тогда не простила бы меня за то, что я не попрощалась с ней.       — То есть как ты переезжаешь к Джозефу!?       На меня мгновенно обрушилось яростное недоумение со стороны Трэйси. Я стояла на пороге её дома в надежде на тёплое прощание, однако подруга, с опаской оглянувшись по сторонам, молниеносно схватила меня на запястье и затащила в комнату. Закрыв дверь, женщина повернулась и с угрозой взглянула на меня. — Даже не думай.       — Он хочет, чтобы я стала его сестрой и присоединилась к его семье, — мне было важно объясниться с подругой. Её агрессия по отношению к Джозефу была несправедливой. — Моё место там — рядом с ним.       — Что, блять, ты несёшь?! — воскликнула собеседница, нахмурив брови. — Рэйч, он же запудрил тебе мозги!       — Он называет меня Фэйт, — с мечтательной улыбкой промолвила я.       Я не хотела ссориться с Трэйси, но, кажется, напрасно пришла к ней. В последнее время она стала слишком подозрительной: её ненависть к культу стала походить на паранойю. Всячески отговаривая меня посещать проповеди, разговаривать с Джозефом, сейчас подруга была в шаге от того, чтобы окончательно рассвирепеть.       — Ты понимаешь, что он заставляет тебя сменить имя? — упорствовала она. — Забыть свое прошлое?       — Это не так, — я отрицательно покачала головой. — Отец принимает меня такой, какая я есть. Он сказал, что когда впервые увидел меня, услышал глас Господа: весть о том, что я — его ангел...       — Какого чёрта, Рэйчел! — тон Трэйси резко перешёл на крик. — Он же наркоман, как и вся его прокуренная секта!       — ...Только без крыльев, — продолжила я, не принимая во внимание слов собеседницы. — Одурманенные грехом люди отняли их у ангела, и та не могла летать. Не могла вернуться домой — на небеса. В Рай. Отец поклялся, что вернёт мне крылья. Он направит ангела на путь к Эдему, открыв ей её предназначение — в защите, указании, спасении и освобождении. Моя цель, мой смысл жизни — дарить любовь и блаженство. В мире осталось так мало доброты и любви, Трэйси! Люди погибают в одиночестве и печали. Если бы не Джозеф, то я была бы обречена умереть, охваченная тоской, унынием, отчаянием…       — Стоп, хватит, Рэйчел! Он одурманил тебя какой-то дрянью, ты не должна поддаваться!       — Мне нечему сопротивляться. Я нашла своё счастье, свой дом и теперь не смогу покинуть и предать Джозефа.       — Ты не понимаешь, что говоришь!..       — Трэйси, — я с глубокой печалью взглянула на подругу так, что женщина осеклась, с тревогой ожидая моих слов.       Я медленно улыбнулась ей, и, опустив ресницы, звеняще проронила:       — Я люблю его.       Поражение Трэйси невозможно было описать словами. Она изменилась в лице: его исказила такая фатальная безысходность, что на мгновение это испугало меня, однако не заставило отречься от своих слов.       Я не понимала, почему подруга смотрит на меня с такой скорбью, словно перед ней был мертвец, ведь я наконец впервые за долгие годы была счастлива. Женщина тяжело испустила дух и в бессилье опустилась на стул. Молчание между нами царило несколько минут. Обида взыграла во мне от того, что важный для меня человек не был рад моей сбывшейся мечте.       — Твоя жертва не стоит его безумия, — Трэйси удручённо качала головой. Она не понимала меня, но, кажется, смогла смириться. — Я не стану тебя удерживать. Если ты любишь этого придурка, то скатертью дорожка!       С этими словами она демонстративно взглянула на дверь. Неужели Трэйси действительно прогоняет меня? В безмолвном потрясении я неуверенно сделала шаг к подруге, переступая через свою гордость и огорчение.       — Почему ты так жестока? — мой голос надломился — грудь сдавливала обида от того, что меня не хотели понять. С большим трудом я удержалась от жгучего желания заплакать.       — Катись, Фэйт, или кто ты там теперь!.. — кинула мне Трэйси обречённо, но затем внезапно устремила на меня яростный взор и гневно выпалила. — Только ты, слышишь, не смей забывать, кем ты была. Не смей забывать! Можешь скакать по полям со своими новыми дружками, курить травку, устраивать тотальный инцест, но знай, что я всё равно остаюсь твоей подругой. И если захочешь покинуть их ёбанный рай, то тебе есть, куда идти.       Горечь сменилась всеобъемлющей пустотой. Не особо веря собственным мыслям, я тихо выдавила из себя:       — Когда-нибудь ты сможешь всё понять. Прощай.       Выйдя на улицу, на меня навалился тяжёлая, гнетущая грусть. За то непродолжительное время общения с бывшей подругой на город опустились сумерки. Ледяной ветер дул мне в спину и с неистовой силой трепал волосы, бросая их на глаза и мешая видеть дорогу. Моё тело совсем продрогло и окоченело. Я пыталась согреть онемевшие от холода пальцы своим дыханием, но понятия не имела, как согреть свою замёрзшую душу. Жидким азотом тоска разливалась по венам вместо ненавистного кокаина: итог один — мне хотелось пронзительно завыть, упасть на колени и молить Бога о пощаде.       Ночная тропа привела меня к дому пророка. К моему дому. Джозеф не должен был прогнать меня, как Трэйси, ибо он — единственный, кто по-настоящему понимал мою печаль. Меня не смущало то, что я ворвусь к нему так поздно, Отец сам говорил, что покаяние не терпит отлагательств.       — Отец, — я застала его в момент, когда тот произносил молитвы перед алтарём, окружённого тусклым светом горящих свечей, в центре которого лежала книга “Слово Джозефа”. Тело мужчины было обнажено до пояса, а на плоти зияло множество татуировок. Первое, что мне бросилось в глаза: крест, совмещённый со звездой во всю спину — символ нашей веры, вокруг которого кожа была испещрена рисунками и шрамами. Меня потряс вид его истерзанного тела. Глубокие порезы складывались в страшные слова: алчность, чревоугодие, похоть и праздность.       Пророк окинул меня удивлённым взглядом. Я рухнула перед ним на колени, сведя ладони в молитвенном жесте. — Я прошу о прощении за то, что прервала тебя. Пожалуйста, мне нужно исповедаться.       — Встань, дитя, — Джозеф взял меня за руки, помогая подняться на ноги. — Тебе не за что просить прощение. Поведай о том, что тревожит тебя.       — Как я могу помогать незнакомцам, если я не могу помочь своим близким и самой себе? - вопросила я надрывающимся голосом. — Ведь, выходит так, что я предаю их, ибо не могу более оставаться рядом. Оттого, что я хочу унять свою боль уходом, от них исходит лишь больше непонимания и неприятия. Я не могу разорваться на части, Джозеф. Невозможно осчастливить всех, когда благо для одного зависит от страданий другого. Выбор между тем, кого обрести на мучение, угнетает меня. Я просто не ведаю, что творю, я теряюсь в сомнениях. Боюсь, что я не смогу стать для тебя той, которую ты желаешь видеть перед собой.       Каждое последующее слово давалось мне тяжелее предыдущего. Казалось, что моя речь пропитана эгоизмом и гордостью, от того я так часто запиналась. Вдруг Джозеф неверно истолкует мои мучения, обратив их против меня же самой — я готова была раскаяться и сделать абсолютно всё, что бы ни потребовал от меня Отец.       — Чтобы освободить свою душу, дитя, ты должна пройти испытание верой, — размеренно отвечал мне он. — Но это испытание на твою готовность принести самое дорогое в жертву нашему Господу.       — О какой жертве ты говоришь?       Я неосознанно отступила на шаг назад. Джозеф властно возвышался надо мной. О его таинственных намерениях я могла лишь догадываться. Он протянул ко мне свою руку и, загадочно задумавшись, неспешно провёл ладонью, начиная со щеки и заканчивая ключицей.       — Ты ещё не готова, — вкрадчиво подвёл итог Отец. — Чтобы освободиться и очиститься от грехов, нужно отпустить свой страх. Я чувствую, как ты дрожишь, дитя, и всё же трепещет не только твоё тело.       Рука Джозефа опустилась на мою грудь, остановившись там, где неистово стучало сердце.       — Здесь, — практически шепотом выдохнул он. — Этот трепет, скрытый от глаз, служит доказательством твоей решимости и преданности. Окрылённый и бушующий, он жаждет вырваться из клетки, сотканной из твоих страхов. Во имя чего ты сдерживаешь свои светлые порывы?       — Я боюсь оказаться отвергнутой, — едва слышно проронила я, беспомощно пытаясь выровнять тяжёлое дыхание.       — Я давал повод так думать? — серьезно спросил Джозеф.       — Нет, — покачала я головой, и мой голос предательски дрогнул. Нервно сглотнув образовавшийся в горле ком, я неуверенно дотронулась до скулы мужчины. — Ты слишком добр ко мне. Я не заслужила твоего расположения. Обо мне никто так не заботился, никто не относился ко мне так, как ты.       — Сомнение — путь к саморазрушению. Открой своё сердце, — Джозеф мягко обхватил моё лицо. — И именем Господа я освобожу тебя от оков.       Я была на грани от того, чтобы расплакаться. Как часто я лила слёзы перед Отцом, пока тот оставался совершенно непоколебимым. Даже сейчас у него было всё под контролем. Возможно, что перед лицом смерти Джозеф Сид не изменится в лице и останется абсолютно беспристрастным. Впрочем, несмотря на сдержанность, Отец никогда не выказывал равнодушия. Его хладнокровность внушала защищённость и участие, а не отстраненность. Он не возвышался над слезами несчастных, он искренне пытался навеки избавить от них.       Оставив сомнения во тьме холодной ночи, я обвила руки вокруг шеи Джозефа, прижавшись к нему всем своим телом. Я ощутила, как мои ледяные, замерзшие пальцы согреваются о его тёплые плечи, его пульс, стучащий быстрее обычного. Передо мной — такой же человек, как и я — из плоти и крови, познавший грехи и вырезавший их на своей коже, но человек, у которого был ключ к моему спасению. Этим ключом был он сам — Джозеф Сид.       — Прошу, не бросай меня, — прошептала я, уткнувшись лицом в его плечо.       — Моя милая Фэйт, — с придыханием произнёс он, обнимая меня за талию в ответ. — Теперь, когда твоя душа открыта передо мной, тебе нечего боятся.       Всё так и должно быть. Моя любовь к Отцу обратится любовью ко всему человечеству. Я стану его сестрой, стану частью его семьи. Бог вознаградил меня за страдания, и отнять всё это было бы ужасной несправедливостью, однако…       — Почему не Рэйчел? — я вздрогнула от того, что произнесла свои мысли в слух.       Джозеф, не отпуская из своих объятий, ещё крепче сжал меня.       — Так звали грешницу. Ты хочешь носить имя падшей женщины? — с нажимом и ноткой презрения спросил он, отчего во мне обрушился целый остров. — Господь избрал тебя, дав с новой жизнью и новое имя. Лишь ангел Фэйт сможет войти во врата Эдема. Ты...       Джозеф отстранил меня от себя: в его расширенных зрачках я могла разглядеть своё отражение. Отец долго рассматривал меня и, убрав выбившийся локон с моего лица, поцеловал меня в лоб.       — Ты не хочешь оставаться прежней, - утвердительно закончил он.       В ту ночь Джозеф смог усыпить мои сомнения. Неведение во имя блага. Тогда ещё я не догадывалась, что жертвой, которую мне нужно будет принести Господу во имя веры, станет мой собственный разум.