La Dance Macabre

Но всерьез заговорить о том, чтобы выбраться в Прагу, у Софьи получилось только ближе к зиме. Дедушка тогда не стал её уговаривать, понимая всю бесполезность этого занятия, он только кивнул и дальше вечер проходил спокойно и даже весело. Эти месяцы Балалайка употребила на то, чтобы разобраться со свалившимся на неё незаконным хозяйством. Вняв голосу разума, в лице Пашки, она не стала забрасывать оставшееся бесхозным казино и прочий криминальный бизнес, даже наоборот, навела там порядок, правда, исключительно по своему разумению. Поскольку проституция, несмотря на высокий спрос, была делом абсолютно нелегальным, творился там сущий ад. Откровенно говоря, на причины, побудившие девушек этим заниматься, ей было глубочайше плевать, но она, по крайней мере, постаралась обеспечить им достойные условия. Начав с жесточайшего и полного запрета на любые наркотики, даже травку, а также алкоголь сверх необходимого, проще говоря — не спиваться и не квасить до беспамятства. Обеспечить девиц необходимой в таких случаях защитой было просто, как и должным медицинским обслуживанием — гинекологи, да и венерологи на государственных должностях получали сущие копейки, поэтому были только рады совершенно чистому, то есть, официально оформленному приработку, но за хорошие суммы в твердой валюте. С охраной дело тоже обстояло просто — достаточно было отправить несколько особо зарвавшихся клиентов на больничную койку, а то и на кладбище, чтобы даже до самых тупых дошло, что с девицами Балалайки руки надо держать при себе. Главным, пожалуй, была возможность в любой момент свободно уйти, требовалось только не болтать лишнего. Больше всего денег сожрало казино — на ремонт, но тут, откровенно говоря, Софья была сама виновата, нечего было так выделываться. Вполне можно было бы обойтись и куда меньшими разрушениями. *** Разумеется, не всем понравился такой подход к делу, но Балалайке ожидаемо было на это плевать. — По вам всем камера смертников плачет. — прямо заявила она, когда ей пытались предъявлять какие-то претензии. На эту идиотскую «сходку» она явилась больше из чистого любопытства и не прогадала, удовольствие она получила колоссальное, откровенно издеваясь над этими возомнившими о себе невесть что урками с интеллектом амёбы. — Если я захочу, я всю вашу шоблу раком поставлю за месяц. Так что, можете продолжать в своё удовольствие бравировать своими идиотскими «понятиями» и делать с друг другом всё, что вздумается, тем более, что вам не привыкать… А в мой бизнес лезть не надо — траурные венки нынче дороги, разоритесь. Один видимо не внял голосу разума, а может, тут свою роль сыграло его южное происхождение, а значит, глубочайшая убежденность в том, что с бабой о делах разговаривать нечего. Вопрос был пустяковый, драки явно не стоил, но при личной встрече орёл имел неосторожность сказать Балалайке нечто такое, после чего присутствовавшие там же Бойченко и Платов изрешетили горе-авторитета вместе с охраной, не дав Софье даже рот открыть. После этого за Балалайкой и её бойцами в московском преступном мире окончательно закрепилась слава конченых отморозков, а то и вовсе откровенных беспредельщиков, с которыми просто опасно было связываться. Софья только хохотала. Её поведение их так шокировало потому, что они не могли осознать одну простую мысль — она не пришла с ними о чем-то договариваться. Договариваться о чем-то можно с людьми. А их ни она, ни её бойцы за людей откровенно не считали. Было очень забавно наблюдать за этим, можно было буквально в реальном времени видеть, как у этих привыкших к полному подчинению мужчин рушатся все привычные шаблоны, когда им предоставляют простой выбор — отдай то, что мне нужно или сдохни. Откровенно выбивалось из общей картины и то, что милиция, казалось, не делала попыток даже хотя бы создать видимость расследования. Благо, люди из высоких кабинетов с не менее высокими погонами, хорошо намекнули милицейскому начальству, когда надо закрыть глаза, да и, совсем уж откровенно говоря, никто и не был против, поскольку жертв среди мирных граждан от действий Балалайки не было, а бандитов её бойцы укладывали в землю исправно и в хороших количествах. *** Как гласит бородатая армейская поговорка, если два офицера в течении двадцати минут не найдут общих знакомых — значит один из них шпион. Видимо, именно это правило и сработало, когда к ней через Бориса обратился его старый армейский приятель. Софья его мельком пару раз видела, когда уже после Афгана недолго работала в аналитическом отделе новообразованного Третьего управления, занимавшегося странами Азии, Афганистаном в том числе. Скользкий такой мужичок, длинный, тощий, лицо какое-то смазанное, вообще не запоминается — в любого человека на улице ткни пальцем, похожим покажется. Оказалось, что из армии он давным-давно уже уволился, но работу себе нашел не менее интересную — занимался отправкой всех желающих на войну. Наёмников организовывал, проще говоря, отправляя их по миру от Таджикистана, до Белграда и Африки, в качестве бойцов или инструкторов. Похоже, он сам, как и Балалайка, чуток головой повредился и теперь был из той породы двинутых, которым по большому счету, наплевать на идеологическую сторону вопроса, а интересует только война. Да и недостатка в клиентах не имел, после событий в Афгане и Таджикистане слишком многие опытные рядовые и офицеры отказывались существовать в таких позорных условиях на нищенскую зарплату, а кроме как воевать, ничего больше толком не умели, а может и учиться то не хотели. Не могли на гражданке прижиться, а с криминалом связываться или брезговали или просто не находили в себе нужного склада характера. *** — Это всё очень интересно, но что требуется от меня? Вняв таки доводам рассудка, Софья переоделась и за столиком в кофейне сидела уже в свитере крупной вязки с высоким воротом и джинсах. Только армейским высоким ботинкам изменить так и не смогла. Но в любом случае, это был уже прогресс. За окном выла метель и она безмерно радовалась возможности пить горячий кофе в таком уютном месте, как и тому, что у неё теперь есть машина. — Оружие. Николай в который уже раз за вечер стрельнул в её сторону быстрыми, блестящими чёрными глазами. Балалайка сомневалась, что к ней подкатывают, она уже успела заметить, что это такая его особенность — он постоянно так делал, кажется, вообще не способный смотреть в одну точку. Услышав, капитан аж кофе поперхнулась от смеха. — Что-что? Мы с тобой сидим в столице одного из крупнейших экспортеров оружия в мире — и ты просишь меня достать тебе оружие? Серьезно? — Серьёзно. Видишь ли, я отправляю группу ребят в Югославию, а если я провезу туда оружие из России, на весь мир тут же поднимется оглушительный стон и вой, что мы спонсируем вооруженных наёмников и прочая херобора в том же духе. На границе могут завернуть, опять же. Или продадут какое-нибудь говно, а его заклинит в самый ненужный момент. Геморроя много. И ребята сами просили достать что-нибудь понадёжнее. Ну как? — А цена? Николай назвал. Процент не то, чтобы впечатляющий, они бы на шлюхах раза в два больше заработали, с куда меньшим напрягом, но помимо денег это предприятие сулило определенные связи и вообще… — Хорошо. Да, кажется у меня есть идея. Я позвоню в ближайшую неделю, будь на связи. Документы главное оформи. Ужасно не хотелось вылезать из тепла кофейни, но она всё-таки пересилила себя, бегом преодолела пару метров под воющей метелью до припаркованного неподалёку чёрного «Мерседеса» и нырнула на переднее пассажирское сиденье, отряхиваясь от снега. — Ты вовсе не обязан таскаться за мной повсюду, да еще и в качестве личного водителя. — мягко улыбнулась Софья. Сержант только усмехнулся в ответ. — Отвези меня в аэропорт, пожалуйста. Чехи, помимо своего знаменитого пива имели еще одну славную традицию: продавать оружие любому желающему, не задавая лишних вопросов. Так продолжалось даже в коммунистической Чехословакии, пока после событий шестьдесят восьмого все оружейные сделки не подгребли под себя крысы из КГБ и заинтересованным людям в Праге совершенно жизни не стало. Но сейчас сотрудников КГБ вышвыривали из страны с шумом и треском, и насколько Софья знала, происходило это не без негласной, очень тихой помощи резидентуры ГРУ, которым «коллеги» были как кость в горле. Отношение к гебистам в родном Аквариуме было вполне однозначным и «крысы конторские» — это еще самое мягкое. *** Не слушая оказавшихся неожиданно бурными возражений Бориса и Пашки, капитан оставила их в Москве, так сказать, «на хозяйстве». Под конец она даже вышла из себя, на повышенных тонах напомнив, что она уже не маленькая. На что Бойченко не без ехидства парировал, что неплохо было бы вспомнить, что случилось после того, как она последний раз говорила что-то подобное. Балалайка сначала даже задохнулась от возмущения, не найдя, что возразить на такую наглость, но хохотали все трое. Впрочем, на решение Балалайки это никак не повлияло, в Прагу она летела одна. Зимняя Прага произвела на неё неизгладимое впечатление, особенно Старый Город. — Знаешь, я как будто в сказку попала. — восторженно делилась она, прижимая трубку телефона-автомата к уху. — Или в этот… ну, знаешь, эти шары сувенирные с искусственным снегом? Вот, что-то вроде. Эх, жить бы здесь… Да, кстати! Передай своему приятелю, пусть сидит на телефоне, я ему завтра позвоню и назову номер счёта в чешском банке, куда перевести деньги. Ага… Давай, Боря. И постарайтесь мне без глупостей там, хорошо? Да я знаю! Балалайка рассмеялась и повесила трубку, чувствуя, как дрожат пальцы. Она нащупала в кармане бумажку с адресом, чувствуя слабое, но всё-таки успокоение. Поймав такси, Софья просто отдала водителю бумажку, откинулась на заднее сиденье и закрыла глаза. Оказалось, она успела даже задремать и проснулась только от мягкого толчка, когда машина остановилась. Расплатившись, капитан вышла из машины, под медленный, крупный снег, посмотрела вверх. Дом уютный, не совсем на окраине, но вдалеке от шума центральных улиц. Последний этаж. Стоя перед дверью и утопив кнопку звонка, Софья никак не могла решить, чего же ей хочется в данный момент больше — чтобы дверь открылась или чтобы отца не оказалось дома? Но решить так и не успела, потому что дверь открылась. Она ведь целую речь заготовила, но слова просто колом застревали в горле. Казалось, что она смотрится в зеркало, но потом всё расплылось перед глазами от слёз. — Папа… — и ведь целую речь готовила, а получилось выдавить только одно это, жалкое и придушенное слово. *** Софья плохо помнила, что было потом, помнила только, что было жгуче, мучительно стыдно: она ведь упала ошалевшему мужчине на грудь и разрыдалась, не дав ему даже толком понять, что происходит, и кто она вообще такая. Кажется, Балалайка пыталась что-то сбивчиво объяснить сквозь всхлипы, но получалось, вроде, не очень. Она пришла в себя, когда они уже сидели в старых, глубоких креслах вокруг кофейного столика с дымящимися чашками. Отец и правда был похож на неё, как две капли воды, разве что только черты лица были чуть массивнее, грубее и цвет глаз еще более светлый, а волосы наоборот, были тёмные. — На редкость идиотская, вообще-то, вышла история. Некрасивая жутко. — мужчина тяжело вздохнул, глотнув кофе. — Я тогда работал в парижской резидентуре ГРУ, Маша собиралась как раз переезжать, потому что женатый дипломат, который живет один и даже по бабам не шляется, это странно, да вот, как на грех, черти меня дёрнули… Французы организовали приём в честь, кажется, окончания Первой мировой или вроде того, я не помню, да и не важно это. Ну и мы все, как дипломатические работники, там присутствовали. Выпили, понятное дело, да потом оно как-то так тихо продолжилось в скромном кругу советских граждан. А при посольстве была еще охрана, при разных там шишках. В штатском, но с оружием, тоже на каких-никаких должностях. И вот один, Левицкий была его фамилия, старший в охране нашего французского посла, Зорина, заглянул к нам на пьянку, у него по какой-то причине вроде как выходной был. Всегда нормальным мужиком был, да и мы уже были под градусом, профессиональных секретов не обсуждали, пили, как обычные дипломаты, в общем, никто его не погнал. А его как переклинило тогда. Напился, жену Пархоменко лапать начал. Ну, его попытались урезонить, в морду дали — в любом другом случае этим всё бы и закончилось, полаялись, да разошлись. А он спьяну пистолет выхватил, начал размахивать, орать что сейчас всех тут расстреляет. А я… Ты понимаешь, я же только хотел пистолет у него отнять, да вот, слегка под градусом был, у меня инстинкты разыгрались, вот и не успел остановиться. Приём до конца довел и в общем… Из его же пистолета его и пристрелил. Ну, тут как ты понимаешь, скандал страшный, все на ушах стоят. А я понимаю, что если меня сейчас отзовут в Союз, то светит мне там вышак, как пить дать. Павел Александрович помолчал, покачивая в руках чашку с остывшим кофе. — В общем, отец меня спас. Ну, дед твой. Уж не знаю, какие там связи он поднял, но меня отослали ко всем чертям подальше, в Прагу, тем более, как раз подготовка к операции «Дунай» началась, работы невпроворот, рук не хватает. Ну и сказали мне «исчезни». Чтобы, значит, даже духу твоего слышно не было. Вот мне и пришлось… А что… что обо мне в Союзе говорили? — Все были уверены, что ты сбежал на запад. — Софья вздрогнула от звуков собственного голоса, за время монолога отца она не сказала ни слова. — Только дед что-то темнил. Я всегда знала, что тут что-то не так. Она помолчала. — Знаешь… В какой-то момент я тебя даже ненавидела, за то что ты сбежал и нас бросил. Сам знаешь, как к семьям и детям перебежчиков у нас относятся. Но теперь… Знаешь, теперь я даже благодарна, что всё так сложилось. Ведь иначе я бы никогда не стала тем, кто я есть. И спасибо… Спасибо тебе, что ты всё рассказал. Когда знаешь правду, как-то легче. Хоть понимаешь, что всё это не зря было. Они проговорили почти до самого утра. Балалайка откровенно рассказала всё, что с ней произошло и что происходит сейчас, что ей пришлось пережить. Отец, кажется даже в чем-то проникся, обещал помочь, чем сможет. *** — Ну нет, так не годится! Ты же не можешь пойти на встречу по такому поводу в джинсах и свитере! Павел Александрович практически заставил дочь купить этот костюм. Винно-красного цвета пиджак, такая же юбка и белая рубашка. В конце-концов, Софья сдалась и была вынуждена признать, что ей даже идёт. Встреча с сотрудником «Омнипола» прошла в небольшом ресторане в центре Праги, без сучка и задоринки. Уже на следующий день зафрахтованный самолет с оружием и всей необходимой амуницией вылетел в Белград, а Софья получила причитающийся процент. Отец проводил её в аэропорт и они вместе курили (было чертовски странно), коротая последние минуты перед посадкой. — Надеюсь, теперь я смогу вернуться. Всё изменилось, может, у меня есть шанс. Только надо попросить чтобы у Маши кто-нибудь все сковородки изъял, если выгорит с возвращением, а то забудет ведь, что актриса… Они рассмеялись. — Тебя скорее всего хотят забросить куда-то подальше. И видимо очень надолго. Как бы не навсегда. Но ты держись, слышишь? Не пропадай, если что, ищи меня по пражскому адресу или в Москве. Ты главное… Софья не дала ему договорить, обняла, стиснула крепко, до хруста в рёбрах, отчаянно смаргивая горячую влагу и пытаясь сдержать рвущиеся всхлипы. — Я постараюсь. Товарищ майор… — она кое-как улыбнулась, сжала ладонь мужчины и поспешила на посадку, больше не оборачиваясь. Пора было возвращаться в Москву, а там… куда кривая вывезет.