Не все то золото...

Нушрок, чуть отодвинув портьеру, выглянул в окно и улыбнулся: Гурд и девчонки-чужестранки, громко хохоча, катались на качелях в королевском саду. Гурд раскачивал их все сильнее, они взлетали все выше, а девчонки смеялись от восторга. «Если разобраться, — вновь, уже в который раз за эти дни, подумал Нушрок, — даже лучше, что они решили остаться, пока все не закончится.» Вслед за этим он вновь задернул портьеру и отошел от окна. Поначалу Оля и Яло приняли решение вернуться домой, но тут случился этот чертов мятеж, и они хором заявили, что желают помочь. Оля даже принялась настаивать на том, чтобы пойти в поход. — Глупее не придумаешь! — отрезал Нушрок. — Только вас там не хватало, что, скажите мне, вы будете там делать? Воевать с головорезами Нелюта? Да от вас же через минуту мокрого места не останется. — Но я хочу помочь! — топнула ногой Оля. — Да и что тут такого? Бабушка говорит, что мой дедушка в мои годы уже командовал отрядом! — Лучше если вы останетесь во дворце, — миролюбиво проговорил Ргит, — и спокойно станете ожидать нашего возвращения. — А когда мы вернемся с победой, — начал было Гурд, но Нушрок его тут же осадил: — Тебя это, между прочим, тоже касается. — Как это? — удивленно заморгал Гурд. — Очень просто, — хмыкнул Нушрок. — Мы: то есть, я, моя дочь, ты и наши гостьи, — остаемся. — Кто-то должен будет следить за порядком в столице, во дворце и заниматься государственными делами, — пожала плечами Анидаг. — Я хочу сражаться! — запальчиво воскликнул Гурд. — На твой век, парень, — похлопал его по плечу Ргит, — еще хватит сражений, поверь мне. Гурд надулся, точно мышь на крупу, но все же ему пришлось смириться, а у Нушрока поубавилось головной боли. Не хватало еще беспокоиться день и ночь о жизни и здоровье этого оболтуса, будто мало дров он уже наломал. Взять хотя бы пресловутую историю с Аглови. К слову сказать, девица до сих пор сидела в подземелье, суд над ней, понятное дело, пришлось отложить. Надзиратель почти каждый день докладывал, что она день-деньской плачет и зовет Гурда, умоляя передать ему от нее хотя бы весточку и просьбу простить ее. Буквально сегодня утром Аглови вновь через надзирателя попросила Гурда навестить ее, поскольку «она о многом должна ему рассказать». — Я не хочу видеть ее, и я не раз уже говорил об этом! — Гурд, однако, был непреклонен. — Ни видеть эту дрянь, ни слышать о ней не желаю! И вообще — почему она до сих пор не на галерах, раз уж вы против того, чтобы четвертовать ее или хотя бы просто отрубить голову?! — Во-первых, — серьезно взглянула на него Анидаг, — что касается галер, то женщин туда, как тебе известно, не отправляют. Во-вторых, вина Аглови не настолько велика, чтобы казнить ее, да еще таким способом, на котором ты настаиваешь, Гурд. — Она хотела вас убить! И она предала меня. — Выходит, — развела руками Анидаг, — в тебе попросту говорит ревность. А раз уж ты собрался вершить правосудие, то, прости меня, Гурд, обо всех чувствах и переживаниях ты обязан забыть. Ведь так, отец? — Ты абсолютно права, дорогая Анидаг, — кивнул Нушрок. — Все равно, — стоял на своем Гурд, — как бы там ни было, я никогда не смогу простить ей предательства! И не успокоюсь, пока она не понесет заслуженную кару. — Тебя, — пожал плечами Нушрок, — никто и не заставляет. Что же касается суда, то, как я тебе неоднократно повторял, он состоится после того, как мятеж будет окончательно подавлен, и его величество вернется в столицу. — Поскорей бы! — буркнул Гурд. — Я и сама жду не дождусь, — улыбнулась Анидаг. Гурд, коротко вздохнув, пожелал господину первому министру доброго дня и отправился в сад, а вскоре к нему присоединились Оля и Яло. Вот уже полчаса они что-то весело обсуждают, хохочут и, словно малые дети, резвятся на качелях. — По крайней мере, — Анидаг подошла и положила руку Нушроку на плечо, — хоть кто-то радуется жизни. — В сущности, — отозвался он, — они еще дети. Даже Гурд. Хоть он и наделал глупостей с этой женщиной, думая при этом, будто стал настоящим мужчиной, но… — Наверное, именно поэтому он совершил столько глупостей — из-за молодости и беспечности, — вздохнула Анидаг. — Что такое? — Нушрок повернулся к дочери, погладил ее по щеке. — Почему моя дорогая дочь грустит? — Вы и сами знаете, дорогой отец, — улыбнулась она ему. — Это не грусть, а беспокойство. Я очень боюсь, как бы с Нотиртом не случилось чего-нибудь плохого. Или с господином Ргитом… Будет ужасно несправедливо, если они пострадают из-за… моей глупости и ревности. — При чем здесь ты, дорогая моя? — удивленно воззрился Нушрок на дочь. — Все очень просто, отец: я вела себя так, будто мой муж — это моя собственность. Я же ревновала (да и сейчас, признаться, мало что изменилось) его даже к собственной тени! Он злился, выходил из себя, а закончилось все… госпожой Акшок. И посмотрите, отец, каков результат! Нушрок покачал головой и обнял дочь за плечи: — Ты не права, Анидаг. Во-первых, твоя ревность и… поведение твоего мужа, — все это касается лишь вас двоих. И мне казалось, что вы все выяснили между собой. — Да, конечно, но ведь теперь все значительно усложнилось! А если бы я тогда не обратила внимания на глупое поведение госпожи Акшок… — Она, смею тебя заверить, — перебил он ее, — нашла бы тысячу других способов подобраться к твоему мужу и заполучить королевство в свои руки. Аппетиты этой женщины, дочь моя, непомерны, и они изначально были таковы. Плюс ко всему — ее тщеславие и больное самолюбие. Ты здесь ни при чем, моя дорогая Анидаг, госпожа Акшок, судя по всему, родилась такой. Поэтому, коль скоро она перешла границы дозволенного, следует жестоко наказать ее, ведь сейчас речь идет уже не просто о ревности, не забывай об этом! — Вы правы, отец, сейчас мы говорим о государственной измене. — Вот именно. И как только предателей схватят и доставят в столицу, они ответят за все! — И все равно, отец, у меня… странное предчувствие! — Ты слишком впечатлительна, милая, — Нушрок поцеловал дочь в лоб. — Успокойся и думай о чем-нибудь приятном. Может быть, тебе следует съездить навестить детей? Как только стало известно о мятеже, Анидаг тут же распорядилась отправить детей вместе со слугами и, конечно же, госпожой Орбод, в их родовой замок. Нушрок, разумеется, сделал все необходимое, чтобы внуки добрались туда безо всяких затруднений, кроме того, он проследил, чтобы замок был укреплен должным образом, и его обитателям ничего не угрожало. Нушрок настаивал, чтобы Анидаг тоже поехала, однако же, она отказалась наотрез, сказав, что ни за что не оставит отца одного: «Я же постоянно буду, точно на иголках, не зная, как обстоят дела, и беспокоясь о вас, отец! Нет-нет, даже речи быть не может! Я останусь здесь, с вами». Госпожа Орбод ежедневно присылала вести: дети здоровы, с ними все хорошо, они прилежно занимаются, и просят передать, что очень скучают по своей дорогой матушке, отцу и любимому деду. — Нет, отец, — ответила Анидаг, — сейчас я точно не поеду туда, ведь вот-вот должны прийти вести от маршала. Я хочу узнать обо всем сразу же, иначе просто сойду с ума! — Я беспокоюсь, как бы все это не сказалось на вашем здоровье, дочь моя. — Отец, — Анидаг, улыбнулась и взяла его за руки, — поверьте, со мной ничего не случится. А вот вы можете подорвать свое здоровье, если будете принимать близко к сердцу все мои невзгоды, будто бы мало всего остального! Прошу вас, отец, не стоит так переживать из-за меня. Он вернул дочери улыбку и ласково провел рукой по ее волосам: — Ты моя дочь, Анидаг, разве я могу иначе? Ты же сама мать и понимаешь, что родители всегда волнуются за своих детей. Всю жизнь, и совершенно не важно, сколько лет твоему ребенку. — Как любит повторять госпожа Орбод: «Маленькие дети спать не дают, а взрослые дети — сам не уснешь». Так, отец? — взглянув ему в глаза, проговорила Анидаг. — Госпожа Орбод абсолютно права, — кивнул Нушрок. — Ваше величество! Ваша светлость! — главный церемониймейстер буквально со всех ног вбежал в покои. С прытью, которую вряд ли можно было ожидать от человека преклонных лет, он приблизился к ним и, поклонившись чуть не до земли, протянул конверт, запечатанный сургучной печатью. — Срочная депеша от его величества! Только что прискакал гонец. — Давай скорее! — воскликнула Анидаг. Нушрок заметил, как дрогнула рука дочери, когда она распечатывала конверт. Он пристально наблюдал, как она, хмурясь, читала письмо, чувствуя, как часто застучало сердце. Наконец, Анидаг, вздохнув с облегчением, протянула ему письмо. — Слава богу, — произнесла она, — все хорошо! Войска одержали победу над врагом, и обратили мятежников в бегство. Госпожа Акшок схвачена. Нелют погиб. А вот, — лицо дочери вновь стало грустным и серьезным, — господин Ргит… — О боже! — воскликнул Нушрок, быстро пробегая глазами написанное ровным и четким почерком письмо Нотирта. Зять действительно писал, что решающее сражение с повстанцами случилось два дня тому назад, и продлилось оно ровно полчаса. Именно столько потребовалось королевской армии, чтобы не оставить и следа от солдат Нелюта. За день до сражения многие мятежники добровольно перешли на сторону Нотирта, признав его законным королем, то ли из страха, то ли благодая авторитету маршала Ргита, о подвигах которого в народе ходили легенды. Кроме того, некоторые из солдат Нелюта некогда служили под началом Ргита, хорошо помнили его, и естественно, сравнения были не в пользу первого. Лагерь мятежников был окружен, госпожу Акшок схватил, связал и лично передал людям Нотирта адъютант Нелюта. Судя по всему, ушлый малый всеми силами пытался выторговать себе помилование. Что же касается Нелюта, то он, согласно рассказу Нотирта, тайком пробрался ночью в лагерь, подкупил часовых, проник в походный шатер Ргита, и попытался напасть на него. «Вы себе не представляете, дорогой господин Нушрок, — писал Нотирт, — что придумал этот бесноватый Нелют! Он осмелился предложить маршалу дуэль на пистолетах. И тот, чего я решительно не понимаю, согласился! Он велел слугам и адъютантам удалиться вон, сказав, что у них, дескать, «дело личное». А эти болваны, повесить их мало, повиновались. Через пять минут, услышав крики и стрельбу, они вбежали в шатер: господин Ргит, раненый в грудь, неподвижно лежал на полу, а проклятый Нелют стоял над ним и что-то бормотал себе под нос. Впечатление такое, что он окончательно помешался. Пистолет, что примечательно, Нелют выронил, а может быть, бросил на пол. Мне обо всем доложил один из солдат, которому хватило ума не стоять столбом у шатра, а сразу же бежать в мою палатку. К сожалению, когда я пришел, все было кончено: увидев маршала, истекающего кровью, его адъютант, недолго думая, сразу же разрядил в Нелюта свой пистолет. Остальные солдаты присоединились к нему, они сделали из этого негодяя настоящее решето. Что ж, он получил по заслугам, хотя мне и жаль, что он не предстанет перед судом, и не будет казнен публично, как подобает предателю. И все же, признаюсь, я в растерянности: как мог господин Ргит согласиться на эту дурацкую дуэль? Это же… по меньшей мере ребячество, и так на него не похоже. Однако же, он, как вы понимаете, ничего не успел объяснить, произнес лишь, что так было нужно. Врачи говорят, рана серьезная, но несмотря на это, они надеются, что вскоре маршалу станет лучше, и он поправится. Когда мы прибудем в столицу, сразу же пригласим к нему лучших королевских лекарей, и они непременно помогут, я уверен! За сим спешу откланяться, крепко целую свою дорогую супругу и от всей души жму руку вам, господин Нушрок.» — Час от часу не легче, — пробормотал Нушрок, убирая письмо обратно в конверт. — По крайней мере, все закончилось, — отозвалась Анидаг. — Надеюсь, с господином Ргитом все будет хорошо! — вздохнула она. — Я тоже на это надеюсь, — сказал Нушрок. — Однако же, — протянул он, — я полностью согласен с твоим мужем, Анидаг, — его поступок вызывает недоумение. Тут кроется какая-то тайна. — В таком случае, отец, думаю, очень скоро мы ее узнаем.