Небо в алмазах

      Софа пошла вслед за Пчёлой, с которым упорно не хотелось расходиться по разным углам, не назначая новой встречи. У него могли быть ночные неотложные дела, а Голиковой же просто надо было зайти домой, захлопнуть за собой стальную массивную дверь и шумно выдохнуть. Она давно привыкла жить именно так, не принимая событий и людей близко к сердцу, не влюбляясь без страховки. Витя почему-то хитро подмигнул, сворачивая с пути к дому Софки, и односложными фразами уговорил подругу пройтись с ним. Этот вечер в дискоклубе и драку ему нужно было с кем-то пережить. Можно было говорить, узнавая, почему их знакомства странно переплетаются. Бывает же.       — Витя?       Софку не смущает, что темные локоны упрямо спадают с плеч, щекоча щёки. Ей просто нравилось ощутить себя свободной. Как сейчас, ночью, на Ленинских горах.       Зачем Пчёла привёл её сюда? Не свидание же! Он и сам не знает, а ей просто не страшно. Ей хорошо.       — Чего, Софка Генераловна?       — Если бы ты не появился, я бы и не знала, что поделать! Ты всегда выскакиваешь так вовремя?       — Хорошо, что все миром закончилось.       — Ты бросился к близкому на помощь, не раздумывая, — она уверена, что Пчёла показал свою истинную сущность, — это важно, Вить.       — А мы с тобой, — отчего-то именно сейчас Пчёлкину захотелось это разузнать, — нет, теперь мы с тобой точно близкие. Банановые брюки меня порешили, чёрт!       — Ага, чучело, — девушка снимает со светлой шевелюры юноши черную кепку, — и почти одной крови. Маугли!       — Да уж, Багира! И обосрать, и похвалить — все за один раз сделать можешь, — на эти шуточные действия подруги Пчёла смотрит, как на игры малого ребенка, — и хорошо, что сегодня не пролилась чья-то звериная кровь…       — Великий и ужасный ты, Пчёлкин! Разминаюсь, и разве я не права?       — Я ж не отрицаю, Голикова! — с Софой практически невозможно спорить. — Один раз, блять, с тобой поспорил — так и познакомились. И чего на это скажешь, любовь моя?       — Слушай, полосатый жучара! — Пчёла уже привык, что его прозвище склоняют как угодно, а Софка таки вообще стала виртуозом по этой части. — Давай на небо полюбуемся, вон оно какое красивое. Не за этим ли ты меня сюда привёл, романтик?       — Может быть, мадам, поцелуемся?       — Только этого ещё не хватало, Витя!       — Вот именно, никогда не сек фишки в этой книжной романтике.       — Аналогично!       — Но ты это место запомни! Мы сюда с Лизкой и пацанами в детстве гонялись, а вон с того дерева Космос с Филом твою подругу вытаскивали. Раз десять, точно. Это я так, чтобы ты больше знала о том, с кем связалась, и потом не жаловалась, что злой дядя Пчёла тебя не предупреждал!       — Ты, что ли, по деревьям лазить подучил?       — Знай наших, мать!       — Пчёл!.. — у Софы это восклицание получается как-то обреченно, с неповторимым акцентом на крайнюю «л».       — Да, любовь моя, — Пчёла в очередной раз назвал Софу заветным словом, — повествуй!       — Я запомню все твои рассказы, и когда мы будем дряблыми старичками, то напишу мемуары, — и Голикова потрясла ладошками, изображая свою далекую старость, — и с тобой в главной роли.       — Я стану твоим первым читателем!       — Кто отважится проглотить мой монотонный бред?       — Не пали мои косяки…       — Так и быть!       Софе всё равно, с кем Пчёла был вчера, кого обнимал дружески и любовно. Она ощущает себя проказливым ребенком, а рядом с нею тот, кто заступится за неё при любой стычке, а при желании разукрасит противника во все цвета радуги. С ним все по-новому. Не то сказка, не то быль, не то… Софка и сама не в курсе, но не спешит уходить домой.       Витя Пчёлкин никогда бы не подумал, что впервые после Лизки, единственной и родной, в его жизни появляется кто-то важный. Не то кровная сестра, не то боевая подруга, доверяющая и принимающая. Из-за которой он что-то чувствует, но вот только что… как… а главное — зачем? Он не привык решать такие сложные задачи. Не время. Софке завтра рано в институт. Хотя… Пары она пропустит. Умница-дочка.       Они бы и сами не признались себе честно, что сделал с ними этот вечер.

***

      В комнате царил приятный полумрак, разрезаемый лишь маленьким ночным светильником. Нажми на кнопочку и волшебство момента закончится, но этого-то и не хотелось. Такая атмосфера нравилась Лизе, склонившей покорную голову на любимое плечо, за которым она прячется от всего мира. Космос только рад закрыть её ото всех, полностью отдавая себя во власть момента, пока Лиза рядом. Нет, «пока» — это неверное направление в их случае, полном противоречий, потому что жизни без неё он практически не помнит. Он никогда не любил расточать сантименты, но с этой девочкой изначально все сложилось как-то иначе. С самой первой встречи.       — Причудливо же сегодня всё-таки вьется нить Ариадны! — мягкий голос девушки, сидящей у него на коленях, выводит Холмогорова из заторможенной задумчивости, какой-то несвойственной для дневного Космоса, но что же касается ночного…       Косу безумно нравилась Лиза, едва прикрытая его белой рубашкой, с непослушными золотыми прядями, откинутыми на спину. Кладет одну ладонь на его плечо, перебирает волосы, приводя их в совершенный беспорядок. Играется с мужской серебряной цепочкой, которую Космос практически не снимался с себя, и о чем-то рассуждает, получая только положительные ответы на свои вопросы. Что-то воображает, выдумщица. Пронзает светло-голубыми льдинами, в которых Космосу потеряться — не страх, а благо. Смотрит влюбленно-влюбленно, и как такому не ответить, и как отпустить от себя?       Кос совершенно не помнит, что с ним было до Павловой. Выбрали друг друга, как самое невозможное из невероятного. И почему у него, давно разделившего существенное на «действенно или нет», до сих пор дрожат руки, когда Лиза приникает к груди, обнимая, будто они не знакомы так долго? Он никогда не ответит себе на эту шараду.       Никто не переубедит его в том, что Лиза Павлова — самая лучшая на свете девушка. Такая может быть рядом только с Космосом Холмогоровым. Звучало банально, но, в конце концов, так оно и было. И он готов слушать её днями и ночами, лишь бы была рядом. Космос даже подростком ненавидел, когда Лиза уезжала. Ненавидел и теперь.       Он вообще ненавидел, когда она уходила от него надолго…       — О чем это ты, Лизок? — и он с ума сходил от того, как иногда хотелось прижать к себе эту непослушную златовласку. Лиза умела быть ласковой и трепетной, холодной и молчаливой, превращающей его бесконечные минусы в сплошной плюс.       Космос не раз слышал проклятый приговор — не пара. Он просто тот самый дракон, сметающий всё на своём пути, а Лиза достойна лучшего. Лиза Павлова не должна его любить, не должна доверяться и преданно смотреть в глаза, но почему-то у Холмогорова сжималось сердце, когда она повторяла три заветных слова, не имеющих права стать бестолковой банальностью. Слишком часто люди их обнуляли.       — Маленькая моя, — Лиза замирает от неги: как же он целует — до слабости в коленках, до безумия, да она и имени собственного не помнит, когда согревается любимым теплом. Павлова теряла себя, когда оказывалась с Холмогоровым так близко. Он держал её в своих руках, начиная целовать в шею и ласково сжимать мягкую грудь, а она покорно раскрывалась для него, захватывала в свои объятия и с жаром отдавала всю себя. Они забывали, что кто-то в мире ещё существует. — Рассказывай!       — Я о том, что все пути сегодня — ведут к тебе, — Лиза тянется с поцелуем к его пухлым чувственным губам, которые так любит, и совершенно неповторимым жестом притягивает к себе за уши. Космос не жалеет, что млеет, но не может промолчать в этот раз, пусть Лиза так умело его обыгрывает. — Я хочу остаться с тобой вот так навсегда!       — Но гулять-то вздумала, — Космос понимал, что ведёт себя глупо, но лучше бы она меньше заставляла его волноваться. — Чёрт, а если бы я там не оказался?       — Не волнуйся, запаса перекиси водорода для твоих кулаков нам хватит! — Лиза прекрасно понимала, что Космос прав, и сейчас ей это нравилось. Любить и чувствовать, что он никуда не уйдет. — Ну, Кос?       — Меня могло там не быть, а дерешься ты, как рассерженный совёнок, — она до сих пор с детской наивностью думает, что всё без исключения зло наказуемо, — сова ты и есть…       — Кос! — Лиза ужасно милая, когда хмурит брови в знак того, что не согласна с Космосом. — Хватит топтаться на битом месте! Мы забыли сказать спасибо Софе и Вите, которые без лишних вопросов усвистали, а ты тут возмущаешься!       — Ну, так и быть, просто, — а запах у нее всегда с ума сводящий — пахла весенними цветами, да еще и укрывала своими волосами, стоило прислониться темной головой, — а я терпеть не могу, когда ты молчишь, как партизан!       — Я не специально, — Лиза и сама не предполагала, во что выльется идея подруги, — и я ненавижу молчать, особенно с тобой. Понимаешь?       — Почему я всегда не выдерживаю первым твое молчание, Пчёлкина? — мужские и женские пальцы трепетно соприкасаются, и Космос снова удивляется тому, что любимая ладонь все равно холодная.       — Ниточка-то крепко завязалась, — Лиза уже не представляла, что сможет жить иначе, да и не желала представлять. Только прижала темную голову Космоса к груди, погладила его по спине и поцеловала в затылок. Обоим нравилась такая теплота.       — Ниточка, говоришь? — и всё-таки эта алмазная доиграется с его мягкотелым терпением, которое таяло, стоило ей приникнуть к нему. — Канат, пробуй, давай, со мной поругаться. С кровати не встанешь!       — И порассуждать нельзя, — Лиза тихо засмеялась, — неисправимый!       — Кстати, имя, откуда такое выдумала? — Космос вспоминает первоначальную тему разговора, и восторженное восклицание Лизы, сидящей на его коленях и размахивающей ладонями.       — Какое ещё имя, Космос Юрьевич? — вопросила Павлова, совершенно отвлеченная от серьезных тем. — Круче твоего не придумаешь, смирись!       — Ариадна которое, — прикинул Кос, задумчиво кивая головой, и немного высвобождая девушку. Лишь для того, чтобы Лиза расположилась у него на руках удобнее, как кошка на своей большой ветке. Любил он быть для нее этой веткой, но это, конечно же, информация строго засекреченного грифа, — красиво!       — Греческие мифы, — романтичнее не придумаешь, но часто Лиза находила любопытные параллели в сказаниях, старых как мир, — помнишь, ты мне на царевской даче книжку спионерил?       — И здесь греческое, твою мать…       — Не хлеще имени Космос. Не порть момент, солнце, — Лиза прячет счастливое, и от этого еще более прекрасное девичье лицо у него в шее, — а зачем спросил?       — Да так, — бормочет Холмогоров почти сонно, ведь время на часах перевалило за третий час, и нега, управляющая ими, безапелляционно заставляла проспать без сновидений до часов двенадцати, — больше книжек читай!       — Ну для чего? — и всё-таки Лизе любопытно.       — Запомнить надо…