Зеркало

      Петра вздрогнула, когда дверь за парнем закрылась. Теперь она в помещении одна, наедине с чувством омерзения и кровью, которую выкашляла пол часа назад.       Прошла неделя с попадания Петры в это странное, страшное место. И каждый чертов день она с замиранием сердца прислушивалась, с ужасом ждала, когда дверь откроется и послышатся шаги: неторопливые, нагнетающие. Карие глаза уже совсем потускнели и скучали по солнечному свету, да и сама девушка хотела ощутить тепло солнечных лучей на себе и наконец перестать дрожать от холода, что стал постоянным гостем шатенки в этой камере.       А еще она хотела в душ. До дрожи в руках Петра мечтала попасть в душ, включить горячую воду и стирать с себя мочалкой то, что оставлял после себя Гоблин. Называть это… именем «Гарри» не получалось уже давно, с первого дня. Девушке было не важно, что она может стереть кожу до крови или еще что-нибудь, она мечтала об очищении. О том, когда ее кожа наконец забудет это жжение, этот жар в местах прикосновения его ладоней, когда смытое с ее тела семя пропадет не только физически, но и метафорически, когда, наконец, с ее тела смоются следы этого позора, что нанес на нее Гоблин.       Хотелось, чтобы ощущения грязи от чужого прикосновения к ней пропало не только с тела, но и из памяти. Чтобы этот омерзительный и позорный опечаток, оставленный на ней, исчез и из воспоминаний. Не хотелось помнить эту боль, которая противно-теплыми, липкими и отвратительными лапами затаскивала в самую пучину, чтобы она пропала, забыть это чувство холода, забыть чувство жжения на местах, где Гоблин касался ее. Девушка крепко стиснула плечо, где кожа все еще горела от его прикосновения. Было… мерзко. Хотелось блевать. Хотелось спрятаться в угол, и больше никогда не видеть этого урода. Хотелось домой. К Пеппер, Тони… к Сэму.       Девушка сама удивилась подобному желанию, но да, она хотела к Сэму. Чтобы он обнял ее, защитил. Чтобы улыбнулся своей яркой, солнечной улыбкой и с горящими счастьем малахитовыми глазами произнес, что рад ее видеть, что скучал, и обнимет еще крепче. Она хотела, чтобы сейчас Нова был рядом и помог ей. Сбежать, спрятаться, одолеть Гоблина… просто помог. Чтоб был рядом, и своим светом, своей силой оградил ее от тьмы и боли, что давным-давно взвилась барьером вокруг Старк.       Кареглазая поплотнее закуталась в выданный Гоблином плед и легла на кушетку, поморщившись от боли. Последний раз был два дня назад, и боль до сих пор ножом вонзалась в тело при малейшем неосторожном движении. Вздохнув и попытавшись унять дрожь, что начала бит Петру при упоминании того, что случилось, она глубоко вздохнула и прикусила губу. Нельзя плакать, это может спровоцировать его. Девушка смахнула рукой слезу и закрыла глаза, надеясь хоть немного поспать.       Но… перед глазами возникло лицо темноволосого с блаженной улыбкой на лице. И Петра вздрогнула, резко открыв глаза. Это… было пугающе. И жутко. Как ему может нравится делать такое с людьми? С ней? Убивать людей бомбами, лишая их самого ценного в жизни, даруя боль и ужас? Насиловать ее, при этом издавать стоны наслаждения? Смотреть на свой член, на котором была ее кровь? Разве это может кому-то приносить наслаждение? Это отвратно, это мерзко. Это… это просто ужасно.       Петра так же удивилась такому обилию чувств. Неужели, изнасилование вернуло ее к эмоциям? Девушка пообещала себе разобраться во всем, как только ей удастся сбежать отсюда.

***

      Сэм присел отдохнуть. Прошла неделя с исчезновения Петры, и с того момента, как ему разрешили участвовать в поисках и тренироваться, он не щадил себя. Вина, что висела над ним темной, беспросветной тучей, то и дело противно нашептывала на ушко, что это, вообще-то, его вина, что сейчас Петра находится неизвестно где, с ней неизвестно что делают, что все до сих пор волнуются, а Гоблин терроризирует город, и его снова невозможно поймать.       Зеленоглазый вздохнул. Команда и другие уже выдвинули теорию, что тогда он нарочно показал себя, чтобы схватить Девушку-паук и скрыться с вместе с ней. А потом снова нападать на Нью-Йорк и тем самым словно вилять красной тряпкой перед разъяренным быком. Подключились все, кроме Тора, так как тот до сих пор был чем-то занят в Асгарде. Нужно было разработать такой план, чтобы поймать этого урода, вот только… как, черт возьми? Он непредсказуем!       Александр сжал кулак и поднялся. Вина снова начала нашептывать противным голосом на ухо, что это все он. Что если бы не отвлекся, был внимательнее… этого бы не случилось. Петра бы не пропала, была бы сейчас здесь, и вместе они разрабатывали план по его захвату ублюдка-Гоблина. Но он оплошал, и девушка была похищена.       Парень рыкнул и сильнее ударил по роботу. Тот сломался, и Нова опустил глаза в пол, а руки упали вниз, по швам. Потом усмехнулся, и ухмылка эта была полна вины и горя. Затем, приложив руку к голове, словно хотел унять пульсирующую боль, тихо прошептал: — Хотелось бы мне, чтобы так же легко можно было победить Гоблина…

***

      Петра опомнилась в странном помещении. Все было черным и темным, сама она была нагая, и вокруг были зеркала. Было хорошо видно бледную, покрытую темными синяками и засосами кожу. Девушка сжала губы в тонкую линию, а темная карамель ее глаз впилась в зеркало, в котором она отражалась. Смотреть на себя было противно. Каждый синяк, каждый засоса на теле — словно символ ее позора, от которого она никогда не избавиться. Шатенка боролась с желанием выгрызть, выдрать эти метки со своего тела — лишь бы очиститься, лишь бы забыть об этом. Лишь бы этого не было. Они отвратны, верно?       Этот голос… такой знакомый. Такой мягкий, нежный, приятный и родной… Петра обернулась, и там стояла она. Темный водопад волос, теплые глаза. Мэй стояла прямо перед ней, на розовых губах застыла мягкая полуулыбка. Старк задрожала, и колени подкосились. Девушка медленно опустилась на колени, понимая, что может упасть, и пораженным, полным тумана слез взглядом смотрела на тетю, что чуть меньше года назад была сбита машиной. — Т-тетя Мэй… — прошептала Петра, и глаза женщины резко изменились. Вся нежность и тепло из них пропали, глаза стали отчужденными и холодными, мягкая полуулыбка сменилась поджатыми в отвращении губами. Девушка издала удивленный вздох, а сердце пропустило удар. Ты отвратительна.       Петра вздрогнула, и в следующее мгновение она ощутила, как по щекам катятся горячие слезы. Сердце болезненно заныло, руки задрожали, и сил стоять на коленях уже не было. Шатенка сквозь пелену слез смотрела на свою дорогую тетю, которая была ей всем, и еле сдерживала крик отчаяния. Человек, которого она все еще любит, человек, ставший опорой после смерти родителей, поднявший на ноги после смерти дяди Бена, человек, продолжающий пытаться вытянуть ее на свет, когда девушка мечтала погрузится во тьму и умереть там.       Сейчас этот человек стоял перед ней. В некогда горящих любовью и нежностью глазах поселились холод и ненависть. Ее аура словно состояла из омерзения к своей племяннице, а губы больше не были растянуты в нежной и добродушной улыбке. Даже опущенные уголки ее тонких губ были переполнены ненавистью и отвращением.       На Мэй было надето черное платье, которое словно стало символом скорби Петры и ненависти мисс Паркер. Черным был отмечен день смерти Мэй в календаре кареглазой — она просыпалась, видела за окном черные тучи, что заслонили собой сияющее солнце. Надевала черную одежду, шла в школу под черным зонтом, защищаясь от капель дождя. Неизменно клала на могилу тети букет любимых ей лилий и ее любимый камень — черный агат.       Вокруг Мэй бал черная аура, наполненная ненавистью. Ее глаза были такими же черными, как и любимые ей черные агаты, только не было в них прекрасного блеска, а лишь беспросветная тьма, которая всегда будет преследовать Петру. Ты — Девушка-паук, — говорит Мэй, и противно, гадко улыбается. — Почему ты позволила случиться этому? ТЫ могла остановить это.       Петра задыхается, и не сдерживает отчаянного скулежа. Тело трясет, и нет сил оставаться в прямом положении. Девушка нагибается в низ и опирается о руки, крепко сжимая их в кулаки. В голове бьется лишь одно «хватитхватитхватитхватит». Нет сил смотреть на это издевательское выражение любимого лица, нет сил смотреть на эту ненависть в глазах, нет сил признать, что испугалась, что не смогла поднять руку на друга… она хочет ответить, но не может, потому что горло саднит, потому что оно сорвано от криков и стонов.       И не было в них наслаждения. Была лишь боль… которая всегда будет преследовать ее. Она будет помнить, как все разрывает, как это больно, как страшно, как позорно. Как перехватывает дыхание, как задыхаешься, как не можешь больше кричать — нет голоса… как хочется исчезнуть и в то же время кричать о помощи, молить кого угодно, лишь бы это прекратилось, лишь бы боль ушла. ТЫ ОТВРАТНА ТЫ ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ УМРИ УМРИ УМРИ ТЫ — ЖИВОЕ КЛЕЙМО ПЕРЕЖИТОГО ПОЗОРА УМРИ — НЕТ! — заорала во все горло Старк, и ее резко выдернуло в реальность.

***

— Петра! Петра, черт возьми!       Девушка осознала себя в руках Га… Гоблина. Он держал ее за плечи, крепко и больно сжимая их своими руками, нависал сверху и его темные, пугающие глаза смотрели с некоторым беспокойством, но больше раздражением. Сердце в груди забилось, как перепуганная птица, запертая в клетке, и девушка ударила по удерживающим ее рукам, упав на пол и отползая подальше от злодея.       Девушка была готова слиться со стеной, провалиться под землю или снова заснуть, она была готова на все, лишь бы оказаться в безопасности, подальше от Гоблина, который сейчас смотрел на нее знакомыми темными глазами и непонимающе хмурил брови. Он подошел к девушке, которая на это действие крепко сжала в руку в кулак и сильнее прижалась к стене. Парень сжал кисти рук Петры до боли, и та прикусила губу, не сдерживая дрожи тела. — Ты… — начал он, но был прерван грохотом от взрыва где-то далеко. Он с лицом, полным шока, обернулся на дверь, которая была открыта, и вела в туннель. А оттуда раздался такой неожиданный, но родной и подаривший надежду голос: — Петра! — закричал он, и девушка не смогла оставить зов без ответа. — Сэм!