Эмоции

      Стайлз ворочается на смятых простынях, утыкаясь носом в рукав чёрной куртки. Запах удушливой волной разливается по девственному телу, выступая на молочном наружном покрове с шоколадной крошкой из родинок липкой испариной. Крохотные капельки блестят на перекатывающихся под шелковистой кожей мышцах в первых ещё слабых лучах восходящего солнца, срываясь и скапливаясь в трогательной ложбинке между выпирающими ключицами, когда он вскидывает бёдра, касаясь себя.       Мягкими, оттягивающими движениями он ласкает возбуждённый аккуратный пенис с бархатной на ощупь, подобной нежному бутону, головкой, которая показалась из-под серых боксеров. Распахивает яркий красный рот и стонет с придыханием. Глазные яблоки лихорадочно мечутся под прикрытыми веками, реагируя на настойчивые солнечные лучи, что беспардонно лезут в окно. Мокрые ресницы собираются острыми стрелочками и легко трепещут на бледно-розовых щеках.       Его пятерня ускоряет движения на изнывающем члене, с силой сжимая крепко стоящий ствол, стараясь дотянуться до маячащего на горизонте оргазма. Стайлз обращается в сплошной оголенный нерв, остро реагируя даже на самую незначительную ласку. Полные наслаждения стоны разносятся по комнате, словно из рога изобилия: обильно, практически беспрерывно. Юноша больше не может контролировать беспорядочные движения своего стройного, поражённого сладкими судорогами, тела, как если бы оно было под напряжением в 220V. Он запрокидывает голову, кусая губу.       Подставляется под собственную руку, требовательно касается сжавшегося в предвкушении отверстия, проникая глубже, представляя, что эти пальцы, которые так тесно заполняют его сейчас, принадлежат хмурому оборотню с колючей щетиной. И этого ему, ещё неискушённому в плотских утехах подростку, достаточно, чтобы выгнуться крутой дугой на мягкой кровати и излиться себе на живот.       Его трясёт от пережитого удовольствия, которое ещё взрывается под кожей, как кисло-сладкие шипучки на языке. В уголках карих глаз собираются слезы. Осознание того, что это просто сон наотмашь бьет по измученному безответной любовью сердцу. Он сжимает в кулаках мягкий материал кожаной куртки, которую забыл у него Дерек или нарочно оставил, и глухо кричит, зарываясь в неё покрасневшим лицом.       Он опустошён эмоционально. Руки безвольно опускаются вдоль хрупкого тела, а куртка – ему на лицо. Стайлз задыхается в любимом запахе. Пахнет смолой, машинным маслом для Camaro, ещё, кажется, тянет тонким цитрусовым ароматом духов, которые так любят Кора и Лора. Сырым, как после дождя, лесом, немного потом и самим Дереком, конечно. Как ни странно, но он его успокаивает. Расслабляет, убаюкивает даже. Стайлз прикрывает глаза, предаваясь парализующей истоме.       - Стайлз, ты в школу вообще собираешься? – заглядывает к нему в комнату шериф, поглаживая лоб с глубокими морщинами.       Парень резко садится на кровати, роняя куртку на колени.       - Пап!       - Это же не твоя куртка? – спрашивает Ноа, вопросительно вскидывая брови. – Нет, не отвечай. Уверен, что ответ мне не понравится. Есть что-то, о чём мне нужно знать? В смысле, тебе всего семнадцать лет, Стайлз, а я шериф этого города и, что ещё важнее, – твой отец.       - Я в порядке, пап, – отвечает парень, заливаясь краской, словно маков цвет. – А если ты ещё научишься стучать, я буду просто счастлив.       - Извини, – виновато морщится шериф. – Забыл. Я на работу, закажем пиццу вечером?       Стайлз улыбается, смущённо прикрываясь многострадальной курткой.       - Ну, а то!       Шериф мягко поджал губы, возвращая улыбку.       - Пока, ребёнок.       Ноа прикрывает дверь, а его сын валится обратно на кровать бесформенной субстанцией, по крайней мере, таковой он себя ощущает, как будто бы попал под заклинание Brackium Emendo.* Ну, в крайнем случае стал Угольком. Кстати, о нём. Стайлз озирается по сторонам, замечая подозрительное копошение в отрытом шкафу письменного стола, где иногда виднеются задние лапки его ненависти. Оттуда же в воздух поднимается своеобразный салют из белоснежной растерзанной бумаги.       - О мой бог! – восклицает парень, вскакивая с нагретого места.       Он хватается за кусок альбомного листа, который ещё виднеется из широкой бездонной пасти Уголька, пытаясь его достать. Эмоция щерится, недовольно урчит, но острые клыки не разжимает.       - Ну, давай же!       Тонкая бумага, конечно же, рвётся под натиском обоих. Стайлз устало опускается на кровать со своей половиной рисунка.       - Ну вот, ты откусил ему голову, – тяжело вздыхает парень, нежно касаясь красивого безголового тела любимого человека, которое тайком запечатлел карандашом на альбомном листе, когда Дерек был на поле для лакросса. – Злишься на него, что ли? За вчерашнее? – спрашивает он у своей эмоции.       Уголёк забирается к нему на колени, казалось бы, задумчиво пережёвывая свой кусок, а юноша понимающе усмехается. Он ласково перебирает лёгкие складочки на маленьком тельце его эмоции, грустно рассматривая качели во дворе дома, которые одиноко раскачиваются от порывов тёплого воздуха.       - Это пройдёт, да? Кажется, так он сказал, – вспоминает Стайлз, роняя слёзы на отряхивающегося, словно собака после дождя, Уголька.       - Пожалуй, на досуге я нарисую ещё одну выдающуюся часть его тела, – улыбается парень, быстро вытирая мокрые щёки. – А ты ему её откусишь. Ну, что скажешь, приятель?       Уголёк злорадно блестит глазами.