***
— Доброе утро, Агата! — кто-то окликнул ее из-за спины, и развешивавшая выстиранное белье Агата обернулась. Во двор вошли товарищи ее отца. Улыбнувшийся Хюберт довольно склонил перед ней голову, порядком смутив. Потупив голову, Агата улыбнулась в ответ и едва поежилась. Мрачный Вольф как-то подозрительно прищурился, вперив в нее пронзительные выцветшие от старости глаза. Почему-то ей всегда хотелось уйти подальше от этого старика. От него веяло самой смертью. Бездушные серые глаза не выражали никаких эмоций. Вольф всегда был угрюм и зол, и порой Агате казалось, что если придется, он со всем присущим хладнокровием убьет не только волка, оленя, рысь, но и человека. — Ты как всегда усердно трудишься. Как говорится, утренний час золотом во рту горазд! — похвалил ее Хюберт. Стоявший рядом Вольф еле слышно цыкнул, и кончики губ его дрогнули в злобной ухмылке. Может, Хюберт и сыскал славу талантливого молодого охотника, да, видимо, ни одному мужчине еще не удалось уйти от женских силков. Да и... Уж больно Агата походила на Энхен. — Матушка попросила управиться с бельем, гер Хюберт, — замялась Агата. Уж как-то странно на нее смотрел молодой охотник. Для привыкшей к неласковому обращению Ганса да к ехидным насмешкам Вильгельма, девушке было не по себе от такого внимания со стороны мужчины. — Е-если вы ищите отца — он дома. — Ах… Ну да. — Я вас провожу, — сказала Агата, вновь поймав на себе изучающий взгляд старика Вольфа. И что он на нее так смотрит? Подозрительно прищурившись в ответ, она выдала свое врожденное упрямство, и, заметив искры бесстрашия в темных глазах девушки, старик лишь двусмысленно улыбнулся. Точь в точь. — Идемте. — Правда? Ты нас даже проводишь? Ты очень любезна, Агата… — добавил простодушно Хюберт. Молодой охотник ни с того, ни с сего вдруг разговорился с девушкой, расспросив о ее умении готовить, о деревенских танцах, долженствовавших быть после сбора урожая. Он все нахваливал ее, и пока двое голубков боли поглощены заливавшим им щеки румянцем, Вольф вновь вспомнил о прошлом. — Хм… Кровь от крови, Энхен. Вскоре за обеденным столом в доме Ганса собралась гильдия охотников — гордость деревни. Помимо хозяина дома, Хюберта и старого охотника Вольфа, за столом собрались еще несколько мужчин. То были дровосеки, простые фермеры, лавочник да старейшина деревни, уже несколько лет управлявший местным советом. В таком составе им предстояло решить один немало важный вопрос, на обсуждение которого решил допустили и Вильгельма. Не имевший никакого отношения ни к дровосекам, ни к охотникам, не прославившийся никакими делами во благо деревни, Вильгельм дулся от собственной значимости. Гордо задрав нос кверху, он чувствовал себя частью чего-то большего. Когда об этом узнают местные девицы, даже прекрасная Матильда попытается сыскать его общества. Ведь он, как никак, но будущий охотник! — Хюберт, — молчавший Вольф просипел себе под нос. — Кого ты там выглядываешь? — А? Да нет, так задумался. Простите, герр Вольф. — Я прошу внимания! — недовольно теребя ус, слово взял староста деревни, упитанный и простодушный старичок. — Для вас всех не секрет, как обстоят дела. — Ты о том, что олени пришли с северных границ? Я видел намедни олениху. Думал это наоборот хорошо. Скоро сезон и…. — Нет. Я говорю о другом. — староста поджал нижнюю губу и раскраснелся, словно ему было стыдно признаваться в том, что он собирался сказать. — Волки. Гер Вольф сказал, они возвращаются. — Волки?! — Что? — Не может быть... Все разом смешались. Откинувший полу плаща староста уселся на стул и многозначительно покачал головой. Довольствуясь спокойной праздной жизнью человек уж и забыл об опасности, исходившей от мрачного леса. Дровосекам стало не по себе. Ганс принялся чертыхаться, грозя каждому волку лично. — Волки? Вы уверены? — совладав с собой, переспросил один из дровосеков. — Как? Кроме Серого черта здесь не было волков уже лет эдак… — И этот черт никуда не делся, — зажевав ус, прорычал Ганс. — Я своими глазами видел следы остальных. — И? — встрял другой дровосек. — Может, это тот самый чертяга! Что? Он так тебя достал, Ганс, что ты теперь повсюду видишь волков? — Черт дери, я готов кровью подписаться под каждым своим словом! — Ага. Я помню очень хорошо… Сохатые, сохатые! — выпучив глаза, дровосек приставил к голове руки и, изобразив таким способом рога, попытался состроить из себя благородного оленя. Помнившие не понаслышке об одной давней истории, связанной с охотником Гансом, собравшиеся невольно прыснули со смеху. Медленно высмеянный Ганс налился пунцовой краской от злости. — Сколько оленей ты тогда усмотрел? — Спроси иначе. Сколько волков ему теперь примерещилось? — Аха-ха-ха. Смех еще долго сотрясал домик охотника. Всеобщее веселье свел на нет мрачный старик Вольф. Стоявший поодаль, не снявший своей шубы и опиравшийся на свое верное ружье, он повидал на своем веку достаточно, чтобы заткнуть каждого из этих сопляков. Едва выпрямившись, старик вытянулся до потолка и заговорил. — Как же вы обленились! Полагаю, Вы господин Освальд, уже и забыли как ружье держать в руках? А вы, сопляки? Горло бутылки, да нагретая бабой постель вам нравятся куда больше, — пристыдил он и старосту, и дровосеков. — Волки возвращаются. Я видел следы своими глазами. Надеюсь, мое слово что-то еще значит. В ответ все лишь молча пригнули головы. Раз Вольф так говорил, значит оно так и было. Все прекрасно знали: старый охотник избегал двух вещей — бросать слова на ветер да тратить порох попросту. Вольф продолжил. — Если мы допустим возвращение стаи, то вам придется забыть о всех благах спокойной жизни. Что, Карл? Твои свиньи прекрасно плодятся в своем свинарнике, так что там места уже мало? Голодная стая прожорливых голодранцев тебе с этим поможет. Что Хюберт, Генрих и Ян? Веселье в кабачке, да молодые девицы куда привлекательней? Все это будет в опасности. Волки не оставят ничего. Лес не оставит ничего. — Чтоб меня приподняло и треснуло! — вскочил из-за стола распаленный насмешками Ганс. — Я не позволю этому Черту… — Не будь столь самоуверен, Ганс. Твоя жена, сын и дочь также в опасности. Если волк захочет, он сумеет лишить тебя самого дорогого, — продолжал запугивать Вольф, однако внезапная реплика Вильгельма заставила абсолютно всех удивиться. — Агата!? В опасности! Ха-ха… Да будет вам известно, Агата уже который день ходит в лес. Как видите, эта опасность обходит ее стороной. А-уч, — получивший увесистый подзатыльник сын Ганса резко стих. — Что?! — вдруг встрепенулся Хюберт, услышав знакомое имя. Поджавший сухие губы старик Вольф не подал виду, но слова щенка были им услышаны. — Хм… — В лес... одна? — Негоже девочке ходить одной, Ганс! — упрекнул лавочник, и к нему присоединились другие отцы. — Не важно! — Я все понял, Вольф, — прервав молчание, заговорил старейшина. — Тебе нет смысла нас запугивать. Я может и бегал под стол пешком, когда ты убил своего первого волка, но… Я не забыл, что значит сияние желтых голодных глаз. Если стая возвращается, то мы оповестим всех в деревне. Дровосекам отныне стоит быть осторожней, Карл. — Да. — Вы сможете огородить нас от этой чумы? — Чтоб я треснул… — Ганс начал рвать на своей груди рубашку, желая поклясться хоть на крови, но его страстную натуру вновь осадили. Старый Вольф вцепился ему в плечо, усадив на место. — Вольф, я полагаю, тебе можно полностью доверять? — Разумеется. Решение было принято. Безоговорочно. Теперь охотникам предстояло лишь выполнить свою главную обязанность — удержать столь невидимую границу между лесом и человеком, откинуть ее к Кукушечьей просеке, а то и к северным болотам, вновь. Теперь стоило запастись терпением, да сухим порохом. Прольется кровь. Даст бог лишь этих мерзких тварей, но что поделать? Что может быть ужасней для хозяина, как невозможность защитить своих питомцев, свое имущество, свою семью. Что может быть ужасней, чем жить в постоянном страхе? Ничего. С волками жить по-волчьи выть. — Госпожа Хильда? — увидев хлопотавшую в курятнике женщину, Хюберт завел разговор. — Ох… Здравствуй, Хюберт. — Какая мать — такая и дочь. Полагаю, Ганс и думать забыл о проблемах по хозяйству? — Хм, — уловив определенный смысл в речах охотника, Хильда не нашла ничего разумнее, как подыграть. Кокетливо она покачала головой. — Задача женщины, чтобы муж был сыт, да дом прибран. Не сомневайтесь, гер Хюберт. Я вырастила из Агаты хорошую хозяйку. — И красивой. — Ах… — внимательно посмотрев на задумавшегося Хюберта, Хильда едва повела бровью. Догадки ее лишь подтвердились. Не дело красивому молодому и талантливому охотнику жить бирюком в одиночестве, а Агата уже подросла. — Любой матери приятно слышать любую похвалу, обращенную к детям. Жаль, Агата отправилась сейчас к бабушке. Она бы с радостью пригласила вас к обеду. — К той ведьме? — вскинулся Хюберт и тут же прикусил язык. — Ой... Простите. Прошу меня простить. Кажется, я сказал лишнее. — Ничего, — Хильда едва поникла. От такого пятна она сама не могла отделаться всю жизнь. Даже Агата, приходившаяся лесной ведьме внучкой. — Матушка больна сейчас. Агата ей помогает. — Я не сомневаюсь в добродетели вашей дочери, госпожа Хильда, но… Лес. Это опасно для нее. Почему Вильгельм, почему Ганс… Почему никто не сопроводит ее? — не в шутку обеспокоился Хюберт. — Ганс сейчас занят, а Вильгельм… Он… — Хильда замялась. Что следовало сказать? Солгать об отношениях, царивших в этой семье, или же просто признаться о своем беспокойстве? Глядя на задумчивого Хюберта, явно озабоченного безопасностью Агаты, Хильда решила убить двух зайцев разом. — Ей действительно не помешала бы защита. Думаю, если бы ее сопровождал какой-нибудь храбрый охотник вроде вас, никто не был бы против этого. — Я… — покраснев от смущения, Хюберт явно остался довольным таким ответом. В тот день было принято еще одно решение.***
Уже неделю как Агата совершала свои визиты к больной бабушке. У проживавшей на опушке среди трех дубов старушки ей было весело и как-то по-особенному хорошо, однако… И в пути девушка совершенно не скучала. Волк встречал ее каждый раз, подходя к деревне все ближе и ближе. С Волком можно было говорить о чем угодно. Про лес он знал абсолютно все, и для любопытной Агаты хозяин своих угодий был просто кладезем знаний о могучем лесе. Прежде ей никто ничего подобного не рассказывал. Как кричит дрозд, где гнездятся вороны. Где живут ежи. В какой стороне обитает дремучая сова, и многое другое. Часто они сворачивали с тропы, и Волк вел Агату в какое-нибудь местечко, где они подолгу молчали, наслаждаясь пением птиц и скрипящим им в ответ деревьями. Странно. Раньше Волк не замечал всего этого. Порой все было не так гладко, как хотелось бы. Оборачиваясь человеком, Волк оставался волком. В общении он бывал грубоватым, конечно, но Агата научилась прямо говорить ему об этом. Говорить о том, как люди себя не ведут, или, как не принято себя вести с девушкой, впрочем Агата и сама толком ничего не знала. Ее слова обижали его, ибо каждый раз напоминали, что они принадлежат к разным мирам. Я — не человек, огрызался как правило Волк, обиженно отодвигаясь в сторону, но спустя какое-то время вновь заговаривал с ней, стараясь упомнить о всех ее замечаниях. В конце концов, от него не убудет, если он слегка поступится своими принципами и сделает ей приятное. Может, она и человек, но для него она почти что волчица, особенная волчица, с которой нужно и обходиться по-особенному. Так и повелось. Торопливо Агата шла по знакомой дорожке, петлявший среди деревьев. Ступая под сень леса, девушка всегда снимала на мгновение головной убор, будто приветствовала древние могучие деревья. Здесь свободу обретала и она, и ее пышные, вьющиеся, темные как… Как «у ведьмы» волосы. И почему отцу они так не нравились? Внезапно Агата нахмурилась, поддавшись вороху неприятных воспоминаний. Вспомнила она, как давным-давно отец, приняв на грудь лишнего, долго смотрел на нее. Смотрел, как она тихо играла с сушившимся сеном, плетя из него разные фигурки, отдаленно напоминавшие человеческие. Это мама, это братик, это папа — будто считалочку повторяла Агата. Ганс разозлился тогда не на шутку, и, схватив девчонку за шкирку, долго смотрел ей в глаза. — Что ты бормочешь там себе под нос. Как колдунья? — Папа, волосы… Мне больно… — Ах, больно. Ведьме больно? Ей было тогда лет пять, не больше, но она все очень хорошо запомнила. Шатавшийся из стороны в сторону, перебравший местного пива Ганс размахивал ржавым ножом у самого ее лица. Ей было страшно. Ребенок не понимал чего от нее хотели. В чем была такая ее вина? Агата не звала на помощь, думая, раз отец пытается что-то сделать, значит в чем-то она все же провинилась. Она просила лишь отпустить ее шею, да так жалобно, отчаянно. Просила прощения, но от ее крика Ганс ярился еще больше, грозясь выпороть ребенка, и тогда девочка просто замолчала. Все равно никто бы ей не помог. Матери дома не было. Хильда была на опушке леса — маленький Вильгельм приболел и ему требовалась настойка из лесных трав. Агату усадили на пень, на котором рубили по обыкновению дрова да головы курам. Понимая неминуемость непонятного наказания, девочка изо всех сил сдерживала свои рыдания, слушая как шелестят разрезаемые ржавым лезвием волосы. Ганс и сам тогда смолк, пытаясь сосредоточиться. Сама природа, замолкла, наблюдая за этой ужасной немой картиной, пронзенной детским отчаянием. Беззвучно на землю падали темные вьющиеся локоны, оскверненные рукой пьяного отца. Как же она тогда просила о помощи, но... Никто не пришел. Хильда, вернулась поздно вечером, обнаружив маленького заплаканного ребенка на разделочном пеньке. Девочка жала маленькие ладошки к глазам. Кружевной ворот платья, за которое уверенно держался Ганс был порван, оставив на шее девочки натертую ссадину. Вокруг пня лежали темные локоны да ржавый нож. Напрасно мать пыталась выяснить, что произошло. Ганс спал как убитый, а когда проснулся, пробурчал, что ничего не знает. Вильгельм не слышал, а Агата… Агата долго молчала и первое слово слетело с ее губ лишь тогда, когда пришедшая в деревню бабушка одела на нее красный берет, услужливо спрятавший девичью обстриженную голову. С тех пор, Агата пугливо прятала свои волосы от любопытных глаз деревни. — Ты как всегда задерживаешься! — Агата оглянулась. Из-за воспоминаний она не сразу заметила Волка. — Ах? Это ты. Извини… — Доброе утро, Ага-а-а-а-та, — довольно протянул он ее имя. Что-то Волку не понравилось в выражении лица Агаты. — Что… Что-то не так? — Нет… Нет, что ты. Все хорошо. Я просто задумалась. — Врать ты совершенно не умеешь. — Я просто не хочу говорить… Агата погрустнела еще больше. Странно. Обычно она всегда улыбалась. Может, у нее какая-нибуль "неудачная охота" или произошло что? И говорить она ему не хотела. Чтоб такое сделать? — Повой, — внезапно предложил Волк. — Повыть?! — Ну да. Волки иногда воют просто так. Это н-не значит, что мы кого-то зовем или… — Последнюю неделю ты поэтому так часто воешь? — вскинув бровь, кокетливо поинтересовалась Агата. Уязвленный Волк слегка надулся. Ведь выл по ночам он не просто так, и даже не для того чтобы позлить охотников. Ох уж эта девчонка со своими расспросами! Потупив голову, Агата пожала плечами. — Я… Я не умею. — Ты даже не пробовала! — по-прежнему дуясь, ответил Волк. Агата посмотрела на этот гордый профиль уязвленного хищника. Он порой бывал таким забавным, особенно когда вот так вот обижался. — Хорошо. Но можно и я тогда кое о чем тебя попрошу? — Попросишь? — Волк явно заинтересовался. Ему не важна была цена такой сделки. Пусть хоть попросит его питаться одной травой всю неделю, он это сделает, ведь ему… Так хотелось услышать голос его… Ну не его, а этой человеческой самки. — Договорились. Давай. — Что! Прямо здесь? — Угу, — притянув Агату за руку к себе, Волк поставил ее прямо перед собой. — Это просто. Опираешься на задние лапы, втягиваешь воздух и «Ау-у-у-у-у-у-у». — А если нас услышат охотники? — Я их съем! — похрабрился юноша. — Не отвлекайся. Ау-у-у-у-у-у-у-у-у-у…. — Ау-у…у-у..у-у… — провыла Агата. Волк нарочито нахмурился и посмотрел по сторонам. — Кукушка умерла или мне показалось? — Что? Это была я! — Пф... Нет, так никуда не годится. Ты должна завыть! Завыть... Завыть обо всем на свете, что у тебя вот здесь, — Волк положил руку на грудь Агаты, пытаясь вытянуть протяжный вой из глубин ее души. Девушка возмущенно покраснела, но хищник, даже не предполагавший за собой никакой вины, не обратил на то никакого внимания. — Давай. Я хочу услышать. — Эх… Обо всем? — прошептала Агата. Девушка колебалась, но задрав голову вверх, глядя в бесконечное небо, сквозившее через зеленые витражи древесных крон, решилась. Почему нет? Она гуляет по лесу, разговаривает с волком. Почему здесь, где никого нет, ей просто так не повыть? Вылетев из самой груди, от самого сердца человека, по лесу разлетелся крик молодой девушки, а может... То была волчица? Об этом знали наверняка лишь слетевшие со своего насеста вороны. Поддавшись странно обволакивающему чувству свободы, Агата еще долго стояла, запрокинув голову кверху, и вслушивалась, как спешно скрывается в бездне леса выкрикнутая ею обида, печаль, тоска и какое-то новое чувство, позволявшее обо все этом забыть раз и навсегда. Волк тоже не сразу опомнился, жадно глядя на открывшуюся столь внезапно Агату. Лишь странное исходившее от нее одной чарующее свечение удержало его от странного желания схватить ее и забрать с собой, как самый ценный охотничий трофей. — Так, о чем ты хотела попросить? — вырвавшись из странного оцепенения, спросил Волк. Агата долго на него смотрела и, как-то засмущавшись, прошептала. — Можно, я тебя поглажу? — Что?! — Ну… Мне всегда было интересно, какие волки… — Хм... Х-хорошо, — просьба показалась Волку даже нелепой, но что скрывать. Великому одинокому хищнику она пришлась даже по вкусу. Совестливый голосок гордо зашептал внутри него, что он не собака, и нечего давать гладить себя даже особенным человеческим самкам, но... Волк заглушил этот голос. — Гладь сколько влезет. Но! Скажешь об этом кому! — Нет. Честное слово! — пообещала Агата. — А, ты не мог стать волком? — Я есть волк! — Я имею в виду... Пушистым. — Грх… — можно подумать таким он ее не устраивал! Что за странное желание выполнять ее каприз. Ох уж эта человеческая самка, которая так приятно чешет ему за ушком. У нее были холодные руки. Видимо, ее нужно постоянно защищать от ветра и согревать, ведь у нее нет теплого меха. Вообще-то, в его логове очень даже тепло. Там бы она точно не замерзла. Видимо, стоит показать ей его дом. Нагнувшись над Волков, Агата улыбалась. Зарывшись в мех, там где под грубой шерстью ощущался нежный почти щенячий пух, девушка невольно думала — он такой же. Колючий немного, грозный и опасный, но в тоже время бывает мягким и добрым, веселя ее какой-нибудь своей выходкой. И все ведь это он делает для нее. Какое странное ощущение. Странное, и... Такое приятное.