***
За окном едва рассвело. Почуяв прохладу раннего утра, Агата натянула на себя старое сшитое из различных лоскутков одеяло, и подтянула к себе ноги поближе. В этот ранний час ей как никогда хотелось поспать, однако во дворе прокричал петух, неласково разбудив ее. С трудом раскрыв глаза, Агата села на кровати. Медленно она опустила ноги, и едва ступни коснулись холодных досок, вздрогнула. Стараясь не шуметь, Агата поднялась. Неслышно она кинула покрывало на кровать и со спинки стула стянула старое платье, сшитое из грубой ткани синего цвета. Скромное платье давно выцвело, обтерлось. Юбка едва прикрывала голень до середины. Шнуровка на лифе неприятно сдавила грудь, заставив девушку поморщить нос. Агата явно выросла, особенно в длину да и в груди, а платье, увы, нет. Мать обещала, что к зиме ей подарят кусок новой материи, если она, конечно, доживет до той чудесной поры, и тогда она сошьет себе новое платье. Увы, сейчас ничего другого не было. Да и в семье, казалось, никого не волновало, что выйдя из дому расцветшая девочка ловит на себе косые взгляды некоторых мужланов, да слышит в след ханжеские пересуды старых дев. По дому вовсю гулял дразнящий аромат пропекшегося теста. Выйдя на кухню, Агата увидела приготовленную корзину, в которой уже лежала бутылка с каким-то напитком. В стороне что-то зашуршало, и через секунду из погребка вышла Хильда. — Доброе утро, матушка. — Агата, хорошо, что ты уже встала. Тихо. Вильгельм и отец еще спят, — прошептала мать, направившись к печи — пора было достать оттуда пылавшие жаром пироги. Поставив пышущее жаром блюдо на стол, Хильда разом отделила ту часть, что предназначалась бабушке. От духоты лоб матери покрылся испариной. Она все одергивала и обдувала обожженную руку, и вскоре пирожки оказались в корзинке. Укрыв содержимое плетенки темной материей, Хильда протянула корзину дочери.. — Все готово. Я дам тебе в дорогу пирогов. Ими и позавтракаешь. — В дорогу? — переспросила Агата, которая надеялась хоть позавтракать в последний раз дома за столом. — Выйдешь сейчас — вернешься к вечеру, — объяснила ей Хильда. От понурого вида девочки, у матери совестливо заныло сердце, и, подойдя к дочери поближе, Хильда ласково поцеловала ее в лоб. Взяв из сжатых рук Агаты красный головной убор, мать ловко надела его на голову дочери, спрятав при этом взъерошенные темно-каштановые локоны. Хильда потрепала Агату по нежной щеке, но жест этот вышел каким-то скомканным и неуверенным, заставив удивиться и мать, и дочь. Подобная ласка показалась странной им обеим. Одна уже отвыкла от подобного, а другая никогда и не привыкала. Смешавшись, Хильда дала дочери последние наставления. — У бабушки не задерживайся, — взмахнув перед носом Агаты указательным пальцем, мать внимательно посмотрела в темно-карие глаза дочери. — Да, матушка. — Не бойся. И… — оглядев фигурку девочки, Хильда добавила. — Не разговаривай ни с кем по дороге. — Не разговаривать? — удивилась подобному указу Агата. — Ну, если ты встретишь дровосеков или других охотников. Иди мимо. В глаза им не смотри. — Хорошо. Накинув на плечи плащ, Агата спряталась в тени капюшона. Взвалив потяжелевшую корзину, девочка вышла из дома и напоследок оглянулась к вышедшей провожать ее матери. Где-то внутри заскрипела тоска, пробудился неуверенный страх, и Агате очень захотелось остаться дома, не смотря на вредину Вильгельма и строгого отца. Увы, ей предстояла длинная дорога, а там кто знает, может ей все-таки повезет вернуться домой живой? — Ой… Простите, — вылетев из-за угла невысокого домика, Агата в последний момент заметила выросшего словно из-под земли высокого старика. То был старый Вольф. Вместо каких-либо слов, старик прищурился и, окинув взглядом молодую девицу, подозрительно хмыкнул. Не дождавшись от него каких-либо слов, ни, уж тем более, приветствия, Агата снова извинилась и, пожелав доброго дня, тихо пошла дальше. Чего тянуть удовольствие от подобного общения с этим человеком, что всегда ходил по деревне мрачнее тучи, да еще и в этой волчьей шубе. Агата поспешила к темной гряде леса и просто не увидела, как в серых глазах старика ожили призраки прошлого.***
Она должна пройти здесь… Другой дороги к опушке леса нет. Точнее есть, но это там, за его спиной. Там дороги расходятся, огибая мертвый овраг, а значит он просто должен ее встретить. Это неизбежно. Но почему ее так долго нет. Эх! Может нужно было дождаться человеческого ребенка у дома того злого охотника? Ведь не мог же он ее пропустить? Так размышлял улегшийся на землю, урчащий от недовольства Волк. Впервые он столкнулся с одной проблемой. Выбранная жертва — не охотник, не лань и не какая-нибудь коза, которых он с таким удовольствием таскал из деревни. Это человеческая самка — отпрыск одного из охотников. О ее существовании он и не узнал бы, если не сунулся бы вчера вечером в логово врага. Кто знал, что у этих монстров, погубивших не одну волчью душу есть семьи и уж тем более детеныши. Редко покидая свои владения, предпочитая встречать врага на своей территории, Волк просто не подозревал об этом, а оставшись один из своего помета, одиночка, он еще просто не столкнулся с такой проблемой как продолжение рода. Да и сейчас размножение себе подобных и уж тем более двуногих его мало волновало. В голове пылал лишь огонь мести — уж теперь этот охотник, а за ним и другие, ответят за каждого волчонка, загубленного столь хладнокровно за последние годы. Широко раскрыв пасть, едва заскулив от наскучившего ожидания, Волк зевнул, и в этот момент вдалеке раздался шорох. Уши хищника мгновенно взмыли вверх, пытаясь уловить звук скрежещущего металла или же запах мертвого дыма, но ничего подобного не было. Вместо столь неприятных обонянию и слуху вещей, Волк услышал запах человеческой пищи, и главное… Какой-то нежный аромат, который был столь непривычным ему. Стоило подготовиться, и скрывшись в тени кустарника, Волк стал вспоминать о том древнем даре, который его потомки некогда переняли у людей. На тропе появилась девушка. Облаченная в красную шапку она ярко выделялась посреди окружившей ее зелени. Щеки ее слегка зарумянились от скоро шага, и она остановилась передохнуть. Угадывавшаяся из-под плаща девичья грудь устало вздымалась, тая в своих недрах человеческое сердце. Биение слышалось ему очень отчетливо, и Волк жадно облизнулся. Капюшон старого плаща спал. Непослушные длинные локоны выбились на свободу, и девушка как-то беззаботно оправила их. Волк внимательно следил за каждым ее движением. Да… Это был не охотник, смердящий кровью, и не лань, чье сердце бьется столь суетливо. Человеческое дитя излучало какой-то странный свет, а главное странный запах, дразня неизведанные волку-одиночке мысли и чувства. Что ж… Это будет его самая интересная жертва, самая интересная охота, но пока… Никто не мешал ему поиграть. — Ах… — от испуга Агата замерла на месте. Пройдя половину пути, она уж было понадеялась, что дойдет без приключений до бабушки и также вернется домой. Увы, на дорогу тенью выскользнул волк и теперь уселся в считанных шагах от нее. Прямо на нее смотрели желтые глаза хищника, излучавшие спокойствие и уверенность. Прямо на него смотрели перепуганные глаза жертвы. Волк не двигался. Агата тоже. Кричать в такой ситуации было бессмысленно. Лес большой — никто не услышит. Бежать — бесполезно. Уж девочка слышала, что волки быстрее охотничьих пуль, а соревноваться и с теми, и с другими в скорости ей казалось глупым. Ничего более не оставалось, как смотреть в эти обжигающие холодом глаза. Волк ждал. Его всегда забавлял клокочущий страх жертвы, и сейчас он чувствовал настоящую панику стоявшего перед ним человека. Человеческая самка. Это от нее исходил этот нежный запах, который он прежде никогда не чувствовал. Это ее сердце, замирая от страха, билось столь чарующе взволновано, заставляя и его трепетать от предвкушения... Предвкушения? Чего? Предприняв сейчас что-либо, жертва подписала бы себе смертный приговор, однако вместо каких-либо криков, слов или движений девушка встала как истукан. Невольно она нахмурилась, сжав руку в кулак, и бесстрашно, насколько это было возможно, посмотрела в глаза волка. Такое поведение вызывало определенное уважение у хищника, а значит жертва могла еще какое-то время побыть живой и невредимой. Молчание прервалось. — Кха… Ч… Ч-что у тебя… — Агата широко раскрыла глаза от удивления. Наверное, от страха ей померещилось, но волк повторил свои слова. Он и вправду говорил человеческим языком. Речь его была неровной и странной, но волку простительной. — Ч-то у-у тебя в к-корзинке? Тс... — разозлившись на свою косноязычность, Волк недовольно цыкнул. Да, давно он не пользовался «этим языком». — А?! — Я теб-бя с-спросил? Полагается отвеч-ч-ать, — прорычал зверь, разозлившись на заторможенность собеседницы. Почувствовав недовольство волка, Агата вспылила в ответ от подступившего со всех сторон напряжения. Мало того, что ее напугали, пока, по-видимому, не собирались есть, так еще теперь и чем-то были недовольны! Что за волки пошли нынче. Взял — съел, что тянуть сомнительное удовольствие, мучая жертву. — Матушка сказала мне ни с кем не разговаривать! — гордо вздернув нос к верху, Агата посмотрела сверху вниз на собеседника. Хищник явно не ожидал подобного сопротивления, и, воспользовавшись его замешательством, девушка уверенно перехватила корзину в руках, словно была хозяйкой положения. — И вообще, если ты не собираешься меня есть, мне нужно идти. — Хм… — удивился Волк, — Может, я собираюсь тебя съесть. — Тогда, либо сейчас, либо... Если можешь потерпи немного, — просительно сказала она, и хищник громко фыркнул. Впервые "еда" диктовала ему свои условия. Ну и жертвы нынче пошли. — Я иду к бабушке. Она больна. Я отнесу ей корзину, а там… — девушка смолкла, представив как впиваются в нее белые клыки и, едва поежившись, посмотрела на волка, ожидая от него разрешения идти дальше. К ее большему смущению, волк явно не собирался прерывать столь внезапно начавшуюся беседу. — Хм… И человек так просто даст съесть себя? — Нет, ну… Я, наверное, буду кричать, бить руками, — разоткровенничалась Агата. — Это больно, когда тебя едят? — Не знаю, не пробовал, — зло проговорил хищник. Как правило, он был поедателем, а уж никак не поедаемым. — А ну, да. Ты же волк. Так ты будешь меня есть? — Сложно есть жертву, которая чирикает так много, — брезгливо фыркнул волк. — Ну… Тогда, извини за испорченный аппетит, — проговорила словно невзначай Агата. Сейчас она просто почувствовала, что надо как можно скорее уходить, но кое о чем вспомнив, поковырялась в корзинке. — На держи. Мама делает самые вкусные пирожки в деревне. И это… Они не разговаривают. — Пф… — отвернувшись в сторону, волк явно обиделся на такое отношение к себе. Вот уж! Будет он принимать подачки от людей, пускай они и пахнут столь вкусно. — Ну ладно. Я положу их сюда… — волк ничего не ответил, а в следующую секунду опешил еще больше. Нет, сегодня явно был не его день. — Не обижайся. Я думаю, я не вкусная. Брат всегда говорит «кожа, да кости». В пирожке мяса и то больше. Так что... Как-то так. Поправив свою красную шапку, Агата решилась идти дальше. Ступая по самому краю тропы, девушка приблизилась к волку, и в тот момент, когда она поравнялась плечом с ним, ее накрыла тень. В глазах родился ужас — все-таки ее решили съесть, однако вместо пронзающих кожу клыков вкруг девичьего запястья сжалась чья-то рука. Хотела Агата обернуться, но что-то просто не позволило девушке посмотреть на своего собеседника, удержав ее на одном месте. — Дальше п-пойдешь налево. И л-лучше тебе меня послушаться, — услышала она, да так словно ей шепнули эти слова прямо в ухо, и когда ее запястье разжалось, Агата оглянулась. Ни волка, ни оставленных пирожков уже не было. Лишь качнулись листья папоротника неподалеку. Агата удивленно посмотрела на свою руку. Такое ощущение… Словно ее держал человек! Ну и волки нынче пошли. Шумно вздохнув, Агата пошла дальше, а в спину ей еще долго сияли желтые глаза раздосадованного хищника. Впрочем, пирожки действительно оказались вкусными, что немного сгладило впечатление от этой беседы. И чего он с ней заговорил? Почему просто не перегрыз ей горло? Впрочем она так вкусно пахла, да и явно отличалась от какой-нибудь обыкновенной лани. Человеческая самка! Ну и жертвы нынче пошли. Сетуя на свою оплошность, Волк порадовался, что не забыл о своем даре, позволявшем менять ему личину. По крайне мере он и дальше мог продолжать эту игру. Что-то подсказывало Волку, что не так сильно будет убиваться охотник, если он просто загрызет девчонку, а значит… Не стоило торопиться. Разделавшись окончательно с пирожками, Волк отправился по следу нежного аромата, ведущего к опушке леса. Пора было навестить одну знакомую.