Песок меж пальцев

Тот день остался в памяти выписанным в душе золотыми иероглифами. Именно он изменил их жизнь навеки. Правда, для того, чтобы это понять, им потребовалось время. Сон оборвался, как всегда, внезапно, подчиняясь сознанию, настроенному на жесткий распорядок. Но остатки полустертых видений все клубились под веками Джессики, вызывая странную истому в теле и смущая этим разум. Неприятный желтый свет лампы, загоравшийся и гаснувший строго по расписанию, всегда будил в ней подспудное раздражение, напоминая о смерти и преждевременном увядании. Возможно именно поэтому Преподобная и запретила его менять — тем, кто практикует учение Бене Гессерит, негоже идти на поводу у своих нелепых фантазий. Сейчас лампа все так же безжалостно освещала знакомую до мельчайших трещинок на потолке келью, однако Джессике отчего-то хотелось думать, что этот свет мерцает таинственно и загадочно, словно дыхание далекой звезды. В груди теснились неясные, но приятные чувства. Будто она стояла на краю высокой, открытой ветрам башни, готовясь вознестись в бездонное небо подобно Навигатору. Эти мысли были глупыми и опасными, ибо не имели под собой оснований и не поддавались анализу. Джессика сделала три глубоких вдоха и выдоха, подчиняя дух и тело, заставляя сердце стучать реже и размереннее, повелевая крови смыть сладкую тревогу и неразумное волнение. Привычные упражнения вернули сознанию ясность. И все-таки она позволила себе подняться с постели на пять минут позже положенного. И, конечно же, Преподобная Мать это заметила. Иначе почему встретила ее столь сурово? Ей не нравилось все — то, как Джессика причесала ее волосы, то, как заварила и разлила чай, как зачитала план на день. Сперва Джессика подумала, что это последствия утреннего, окончательно забытого сна сделали ее менее ловкой и сообразительной. Но потом изменила свое мнение. Глаза госпожи были полуприкрыты тяжелыми веками, голос не утратил многозначительной монотонности, но во взгляде прятался огонь. После некоторого размышления Джессика решила, что не может быть единственной причиной ее гнева. Она вспомнила зачитанный ею план. Из привычной рутины выбивалась лишь одна встреча — с герцогом Атрейдисом. Должно быть, именно он стал поводом дурного настроения наставницы. Джессика прокрутила в голове все, ей о нем известное, и была вынуждена признать, что информации явно недостаточно. Лето Атрейдис возглавил свой Дом относительно недавно. Кроме сведений о том, что это молодой мужчина, успевший очаровать окружение Старого герцога, на него не было ничего. Чем же его визит так рассердил Преподобную? В том, что новоявленный глава захотел отдать дань уважения одной из старейших пророчиц, не было ничего необычного. Джессике стало любопытно. После завтрака Преподобная Мать обычно четверть часа прогуливалась по оранжерее. По ее мнению, созерцание природы во многом заменяло медитацию. Не стала она отказываться от привычки и в этот раз. А когда проходила мимо клумбы с плотоядными растениями, замедлила шаг. — Посмотри, на них Джессика. Удивительные создания, настоящие грозные хищники среди своих мирных собратьев. Сколько в них жизни и хитрости! Она поднесла к раскрытым створкам мухоловки палец. Опушенные иглами-ресничками маленькие зеленые челюсти дрогнули и немедленно в него вцепились. Но, разумеется, это не нанесло Преподобной никакого вреда. — Однако, как бы хитры, опасны и живучи они ни были, как бы ни возвышались на фоне своего царства, для нас они безвредны. Ты знаешь, почему? — Мы гораздо больше, чем привычная им пища, — Джессика смогла не пожать плечами при этих словах. Однако Преподобная прочла ее желание и досадливо дернула углом рта. — Но, если бы я оставила свой палец в этой хватке, скажем, на месяц, исход был бы совсем иным. Подумай об этом. В том, что ей только что дали какой-то важный урок, у Джессики не было ни малейшего сомнения. Что касается его смысла... Она была склонна трактовать это как совет: «Не давай противнику шанса, каким бы ничтожным он ни казался». Однако бывало, что истина в оброненной наставницей фразе начинала проявляться, словно всплывающая из толщи воды рыба, лишь спустя годы. Поэтому Джессика воздержалась от окончательного мнения. После обеда пришло время аудиенции с Атрейдисом. Преподобная Мать приняла его в своем кабинете. Подобной чести удостаивался далеко не каждый, но глава одного из самых могущественных Домов империи наверняка мог на нее рассчитывать. У тому времени Джессика настолько глубоко погрузилась в череду уроков, поручений и заданий, что напрочь позабыла об утренних переживаниях. И лишь случайно встретившись с герцогом Лето взглядом, вновь почувствовала непонятное, неподвластное логике волнение. Глаза герцога были зелеными и прозрачными, словно морская вода. А его голос звучал глубоко и выразительно, словно бализет в умелых руках. Атрейдис выглядел исполненным силы и уверенности, а поза, которую он принял, казалась непринужденной и расслабленной. Он излучал дружелюбие и вызывал мгновенную симпатию. А значит, был опасен, одернула себя Джессика, опуская ресницы. Потому что человек, наделенный столь весомой властью и столь сокрушительным обаянием, не мог не быть опасным. Все герцоги — хищники. Иные не выживают. Джессика внимательно вслушивалась в разговор, ища в нем подтекст. Однако, если в этом насквозь протокольном обмене любезностями и было двойное дно, она не смогла его найти. Это вызвало неожиданное раздражение. Она вновь украдкой посмотрела на Атрейдиса. Герцог не был красавцем в ее понимании: невысокий, кряжистый, совершенно не аристократически загорелый. Но все это было неважно. Джессика почувствовала, как в нем бурлит жизнь — ровно и мощно. Пожалуй, расточительно, но завораживающе. И совершенно непохоже на упорядоченную энергию Преподобной. Должно быть, так отличались открытый огонь и электрическая горелка. — Если мои советы смогут помочь вашему Дому — буду счастлива. Мой долг в служении империи. — Процветание одного Дома не означает процветания империи, — в голосе герцога впервые промелькнули нетерпеливые нотки. — Я уважаю Бене Гессерит, но мне известно, что интересы отдельных Домов для вас — ничто. Джессика насторожилась — разговор наконец-то вышел за рамки протокола. — Должна ли я это понимать, как утверждение, что вы ставите интересы своего Дома выше прочего? — Преподобная улыбалась все так же вежливо, но под полуприкрытыми веками вновь сверкнул тот самый огонек гнева, замеченный Джессикой утром. — Не мне учить Бене Гессерит делать выводы из услышанного, — Атрейдис ответил такой же безупречно учтивой улыбкой. — Ну а мои выводы — моя прерогатива. И только моя. Джессика опять подняла на него взгляд, тщательно скрывая удивление. Он что, заявил Преподобной, что не собирается следовать ее советам? — Взгляни, дитя мое, вот так выглядит декларация независимости. Не самая изящная из тех, что мне доводилось видеть, но самая недвусмысленная, — наставница посмотрела на нее с легкой усмешкой. — Мне кажется, послушание разочаровало бы вас гораздо больше, — отозвалась Джессика. — Только противостояние рождает прогресс, только споры порождают истину. — Вам нравится спорить? — казалось, герцог впервые обратил на нее внимание. — Мне нравятся прогресс и истина. Однако, все хорошо в меру, милорд. Поединки укрепляют тело и душу, но они же могут и обессилить. Разумно ли отвергать руку помощи? — Разумно, если видишь в этой руке нити кукловода. Помощь — всего лишь обратная сторона контроля, почтенная. — Но излишняя подозрительность делает человека слабее, милорд. И лишает множества перспективных возможностей. А мудрый не станет их упускать. Атрейдис рассмеялся и вновь посмотрел на ее наставницу. — У вас достойная ученица. — Рада, что она вас не разочаровала. — Ни в коем случае. Я принимаю ваш подарок с глубочайшим почтением и благодарностью, Преподобная Мать. Должен признать, он поистине бесценен — и форма, и содержание. Джессика почувствовала, как воздух в ее груди превратился в камень. Подарок?! Они говорят о ней? Мысли в ее голове заметались, как вспугнутые птицы. Но Джессика тут же взяла себя в руки. Значит это и есть предназначение, о котором ей твердили с самого детства? Преподобная склонила голову, пронзив ее испытующим взглядом: — Что ты на это скажешь, дитя? — Если таков мой путь — принимаю его со смирением и благодарностью. Джессика произнесла эти слова, глядя не на свою многомудрую наставницу, которую любила больше жизни и которой доверяла больше, чем себе, а на своего нового господина. И понимала, что принять предназначение гораздо легче, если оно смотрит на тебя такими заинтересованными глазами.