***
Сома вернулся к двум тридцати ночи. Почему Ренка вообще это знал? В момент, когда дверь в их комнату с тихим скрипом открылась, Такаги мучился бессоницей, нагоняя на себя сон учебником по философии. Впрочем, безрезультатно, потому что делал это он на протяжении часа. Успехов не наблюдалось даже мизерных. — Такаги, какого черта? — Сома выглядел очень уставшим и несколько раздраженным. Сжатые кулаки, покрытые кровью губы, широкая рана на лбу, из которой сочилась кровь. — Не могу уснуть. И, похоже, не зря. — Ренка спокойно осматривает видные на первый взгляд повреждения и решает наконец перестать быть обузой и ответить помощью на помощь. Сома раздраженно что-то рычит, а затем валится на кровать, не раздеваясь. Похоже, хочет отправится в царство снов так. Но Ренка не собирается оставлять кровоточащие раны соседа без обработки. В нижней полочке его тумбочки как раз обустроена аптечка. В ней находится все для обработки незначительных ран — пластыри, антисептики, вата, бинты. Первые три позиции он и вытаскивает из тумбочки, осторожно перебираясь поближе к Соме. — Сома-сан, раны нужно обработать. — он присаживается на заправленную кровать соседа, почти прижимаясь к его подогнутым коленям. — Не парься, само заживет. — рычит, настойчиво отодвигаясь от соседа и устало поглядывая на него. И без того темные глаза потемнели еще больше. Ничего хорошего это не значило. — И все же я настою на своем. Позвольте… — Ренка осторожно открывает бутылек с антисептиком. По комнате тут же начинает распространяться настойчивый запах спирта. Канрей с каким-то отчаянием нецензурно выражается себе под нос и усаживается на кровати, тяжело смотря на Такаги из-под упавшей на глаза длинной челки. Кровь пропитывает выбеленные пряди и вскоре они становятся алыми. — Я ведь не отвяжусь от тебя, да? — на утвердительный кивок Сома закатывает глаза и еще раз устало матерится. — Позаботился на свою голову, называется. — Не злитесь, я быстро. — обильно смачивая кусок ваты антисептиком, Ренка одними уголками губ улыбается Канрею, который покорно подставляет ему лицо, но в глаза все равно не смотрит. Как малый ребенок. — Хватит уже на вы обращаться. — Такаги прикладывает ватку к ране, на что Сома отвечает болезненно сморщенным лицом и поджатыми губами. Антисептик пузырится на ранке, но кровь течь прекращает. — А? — Такаги слишком занят обработкой царапины, что бы вникать во что-нибудь. — Пора уже перейти на ты. Вы — не по-дружески. — Канрей шипит, когда Ренка особо сильно прижимает вату к ране и тот тут же отдергивает руку, опасаясь причинить еще больше боли. — То есть вы… Ты… Считаешь меня другом? — вопрос глупый, в конце-концов, стал бы Сома заботится о том, кто ему не друг, но это же Канрей, у него друзья вообще были? — Я уже два дня стараюсь заботится о тебе. Как ты думаешь? — ответил в больно саркастичной манере, но, похоже, на менее колкое его сейчас не хватит. — Думаю, что это очень приятно. — Такаги чувствует, как где-то в груди словно бы взрывается фейерверк. Сома считает его другом. Холодный, необщительный, отстраненный сосед по комнате считает его другом. Это не может не радовать. — Черт, эта рана выглядит совсем не хорошо. Кто тебя так отделал? Ренка смотрит на дело рук своих — обработанную царапину на лбу Сомы — но доволен не остается. Без крови рана выглядит еще хуже. Глубокая, широкая, она наверняка оставит след на смуглой коже, который вполне имеет шанс стать шрамом. Как бы Такаги не старался, тут уж лучше не сделаешь. — Профессор Леон, кто же еще? — Канрей остается совершенно спокойным и даже безразличным. За него хмурится и мнется Ренка. Профессор Леон Канрей. Нынешний ректор «Дельты» и отец Сомы, преподаватель боевых искусств. Человек серьезный, отстраненный и очень страшный. Холодный взгляд его серых с лазурью глаз заставлял дрожать не одно поколение абитуриентов и студентов. Ренка смотрит на рану, которую он оставил собственному сыну, и черная волна ненависти поднимается в его душе. — Еще чуть-чуть и он пробил бы вам голову. Это совершенно не по отцовски. — слова непроизвольно вырываются изо рта пока он залепляет царапину пластырями, справедливо решая, что оставлять ее открытой еще хуже. — Сказать тебе прямо, за сына он меня вряд ли считает. — Сома ухмыляется, подставляя голову под руку Такаги и жмурясь, часто-часто моргая. Ренка же старательно смахивает в сторону прядки его волос, не желая, что бы они попали в рану. — Это еще почему? — Такаги старается не отвлекаться, но интерес берет верх. Смутные знания об истории соседа (друга, его друга) не радовали. — Тебе устроить ночь откровений? — Сома мягко отстраняет ладони соседа. Заваливается на кровать, переворачивается на живот, болезненно морщась, достает из тумбочки невидимку. — Я бы не отказался. — Такаги наблюдает, как сосед забирает длинную челку назад и закрепляет ее невидимкой. Без пресловутой вуали волос лицо Сомы выглядит мягче и добрее. Куда более красивое, чем с длинными патлами. — Только у ночи откровений, по старой студенческой традиции, есть условие. — Канрей снова позволяет заняться своей раной, а Ренка не может оторвать взгляда от заколки. Раньше сосед редко позволял себе убирать волосы в его присутствии, пусть и в последнее время все чаще. Сейчас ему оказали невероятное доверие. — Откровение за откровение. Я тебе, ты мне. Откровения должны быть равноценными. — Я… Я соглсен. — последний пластырь оказывается наклеен, а последние барьеры тайны сгибаются. Ренка готов поделится в ответ. Сома поудобнее устраивается на кровати, позволяя Ренке отползти назад по темно-синему покрывалу и прижаться спиной к стене. Ткань колет голые коленки, не скрытые шортами, но Такаги все равно. Он весь во внимании, пристально смотрит на соседа, набирающегося сил перед долгим рассказом. — Стоит начать с того, что мой отец — полукровка. Наполовину японец, по отцу. По матери же немец. — Сома поджимает колени и складывает на них ладони. Взгляд его тяжелеет, голос вновь становится холодным и отстраненным. — Из-за этого в Германии он был изгоем. Дети не любили его, гнобили. Друзей у него не было. Возможно, потому он так сильно зацепился за мою мать. Она тоже была не совсем немкой — смугловатая кожа, волосы русые и с медным отливом. Мама была американкой, переехавшей с семьей в Германию как раз когда моего отца отправили в школу. Они дружили всю жизнь — от начальной школы до старших классов. После, с помощью связей деда-дипломата, уехали в Японию, вдвоем. Тут и поженились. Друг-друга они любили больше жизни. Как бы тяжело не было преподавателю боевых искусств в среднего уровня университете и его жене-официантке, они всегда находили поддержку друг в друге. А потом появился я. И все рухнуло. Сома замолкает, тяжело вдыхая жаркий воздух их комнаты. Ренка придвигается к нему ближе, инстинктивно пытаясь поддержать. Но Канрей не любит сочувствия, потому ближе, чем на расстояние, положенное открывшейся дружбой, он не приближается. — Когда мама забеременела, она была очень счастлива. В отличие от моего отца, который не очень то хотел видеть в их идиллии кого-то третьего. — Канрей опускает голову на левую руку, сложенную на колене, медленно опускает правую и неотрывно наблюдает за Ренкой. Но на этот раз напряжения нет. Есть только бесконечная тоска и остатки былого раздражения. — На десятой недели беременности врачи нашли у нее новообразование. Рак. Уже во второй стадии, но все еще с возможностью на выздоровление. Вот только условием был аборт. Отец настаивал — так нужно, так надо, у нас еще будут дети. Но мама почему-то отказалась. Было бы куда лучше, если бы она согласилась, но все сложилось так. Она умерла, пока рожала меня. Рак к тому времени ушел в четвертую стадию, она очень ослабла. Ей не хватило сил. Такаги совершенно внезапно для себя ощущает тепло. Чужая ладонь слишком близко — напряженно сжатые пальцы, нервная дрожь. Ренка не выдерживает — переступает грань дружбы и кладет свою ладонь поверх ладони Сомы. Но вместо ожидаемой агрессии он получает положительную реакцию. Напряженные мышцы расслабляются, ладонь ровно укладывается на плед. — Отец возненавидел меня как только ему сообщили о смерти мамы. Я был очень похож на нее — цвет кожа, волосы, лицо. Но и это не спасло меня от его ненависти. Он хотел написать отказную, но ушел в долгий запой длинною в три моих года. Если бы не друзья семьи, парочка, меня бы не было здесь. Они выходили меня, выкормили, растили как собственного ребенка. А когда мне исполнилось пять, отец вернулся. Черт знает, что ему было нужно изначально. Он просто пришел и забрал меня. С тех пор сказка кончилась. Тренировки, тренировки и еще раз тренировки — вот что ждало меня оставшиеся четырнадцать лет до поступления в «Дельту». Он за это время добился высот, ты можешь и сам это видеть. Но полюбить меня так и не смог. Я старался — был лучшим во всем, что бы мне не предложили, занимался, показывал все свои таланты. Мой аттестат — череда пятерок без единой четверки. Мое портфолио — сплошь награды за олимпиады и медали и кубки с конкурсов, в том числе и спортивных. Но даже сейчас я все еще не заслужил его любви, как бы не силился ее получить. — Канрей грустно улыбается Такаги. — Ненависть никуда не делась. И за нее я заплатил высокую цену. Сома выпутывает свою ладонь из некрепкой хватки Такаги и хватается за рукав. Задерживается на считанные секунды, а затем с мрачной решимостью натягивает рукав до локтя. Ренка смотрит и сначала не понимает. Длинные розоватые линии старых шрамов расчеркивают все запястье, от ладони и почти до локтя. Много горизонтальных, несколько — вертикальных. Словно бы узор. Когда до Такаги доходит, что он смотрит на множественные следы попыток самоубийства, воздух тяжелеет внутри его легких. Шрамов много — десяток точно, если не два. И некоторые из них настолько длинные и четкие, что не понять, каким чудом Канрей выжил. На таких шрамах взгляд спотыкается и приходит грусть и сочувствие. Насколько сильным должно было быть отчаяние нелюбимого ребенка, что он настолько серьезно вознамерился вскрыть себе вены, что провел глубокий вертикальный порез? Ренка не знает что сказать. Что обычно говорят в таких ситуациях? Мне жаль? Он к этому не причастен. Твой отец просто сволочь? Тоже не пойдет, ведь родить и умереть было волей матери Сомы, а не его отца. Это так страшно? Эта фраза ничего в себе не несет. Что тут можно сказать? Слов не подобрать. — В этой истории виноваты все. И хватит о них. — Канрей оттягивает рукав, мнется, подбирая слова с трудом. А еще — на доли секунд утыкается лицом в ткань водолазки, что бы затем, подняв голову, снова ухмыляться. — Теперь моя очередь. — Такаги закрывает глаза и набирает побольше воздуха в легкие. Начать трудно. Нерешительность, тревога, боль — все смешалось. Связать слова — труднее всего. Начать говорить их и то проще. Но Ренка все же решает, как начать мучительный для него рассказ. — Мне повезло больше, если можно так выразится. Мой биологические родители сразу поняли, что я им не нужен. Не знаю, почем они не отдали меня в детский дом. Может, решили, что мне там не место. Может, не захотели мучится с документами. В любом случае, они подбросили меня на порог дома Такаги. Дело было летом, было воскресенье, так что на звонок в дверь откликнулись сразу. Родители оказались людьми добрыми и отчаянными, потому вместо того, что бы отдать меня в приют, решили усыновить. Я не представляю даже, чего им это стоило, но они этого добились. Так я стал Такаги. Семья у меня была не большая — мать, отец, старшая сестра Ицуки. Но мы были очень дружны и лет до шестнадцати я даже не подозревал, что я им не родной. Вспоминать о родных почти физически больно. Перед закрытыми глазами встают образы и воспоминания — дни на заднем дворе, школа, походы в парки, прогулки, кинотеатры. Их улыбающиеся лица и мягкие голоса причиняют боль. — Все было хорошо. Но к моим девяти мама сильно заболела. Что-то генетическое — мне никто не рассказывал. Мне было десять, когда во время очередного приступа ее не стало. Я просто пришел со школы и нашел ее, в их с папой комнате, мертвую. — Такаги помнил тот день слишком отчетливо. Память должна была стереть трагедию, но он ее помнил. Помнил, как в ужасе звонил отцу, как рыдал, как умолял маму проснуться. Но ничего не помогло. — Прежним ничего не стало. Папа ушел в работу, сестра замкнулась в себе. Меня таскали по психотерапевтам два года, пока все не устаканилось. Но нам удалось пережить это. Отец не спился, Ицуки не сошла с ума, я не оказался брошен. Мы смогли наладить наш быт, даже без мамы. А потом случилось 12 октября. Сома несильно сжимает ладонь Ренки. Его спокойное лицо и серьезный взгляд дают сил продолжить. — Мы с Ицуки были в школьной поездке в этот день. Дома был только папа. Когда началось землетрясение, он как раз вернулся с работы. Дом просто сложился во внутрь. У него не было шансов. Когда мы с сестрой вернулись, мы стали сиротами — без семьи, без крыши над головой. Мне было шестнадцать, сестра же заканчивала последний класс. Она очень боялась, что меня могут у нее забрать. Тогда и рассказала, кем я был. Но искать биологических родителей я не стал. Не до того было. Ицуки пришлось оставить мечты об университете и пойти работать. Мы жили в квартирке, которое ей выделили по месту работы. Тот еще клоповник, но хоть какие-то стены. Моей мечтой стала «Дельта» — академия, после окончания учебы в которой можно было устроится как можно лучше и наконец помочь сестре, а не просто сидеть у нее на шее нахлебником, который приносит в дом с подработок сущие гроши. Говорить дальше трудно. Такаги запинается и замолкает, с трудом вдыхая воздух. Самая болезненная часть рассказа только впереди. — Мне было девятнадцать, когда мы шли с того злополучного концерта. Ей дали билеты друзья, это был первый концерт, который мы вообще видели со времен смерти мамы. Я был так счастлив, что совсем забыл обо всем. Уговорил ее пройти подворотнями — до дома было совсем не далеко. Я совершенно забыл о том, что в городе уже давно было неспокойно из-за стай диких собак, которых после землетрясения только-только начали отлавливать. — Такаги откидывает голову на стену и вжимается затылком в стену. Рана еще свежа и приносит нестерпимую боль. — Я… Я был виноват в этом. На нас напали собаки. Ее задрали на моих глазах — целая стая диких животных против одной девушки, шансов не было. Я пытался ей помочь, я правда пытался. Но их было слишком много, а я был слишком слаб. К утру я остался один — как в подворотне, так и в жизни. Не знаю, почему они меня не тронули. Может, наелись. Может, я какой-то проклятый. Но я остался жив — снова сирота, снова без крыши над головой. Зато с письмом из «Дельты» — меня приняли с грантом. Такаги больше не может даже улыбаться. Грудь разрывает от боли и только теплый взгляд Сомы и жар его ладони удерживает слезы внутри него. Он поднимает штанину и чуть опускает носок на левой ноге, демонстрируя старый след от собачьих зубов. Сильнейшее напоминание о той ночи и единственная полученная им рана. Сестра все приняла на себя. — И вот, я здесь. — Прости, что уговорил рассказать. — Сома говорит глухо, словно бы это давалось ему с трудом. — Не стоило мне лезть в это… — Нет-нет, я ведь сам согласился. — откровение на откровение, все честно. В комнате воцаряется молчание. Никто не знает, что еще можно сказать. И каждый остается один на один со своими безрадостными воспоминаниями. — Ну, все, поздно уже. Тебе завтра вставать, это мне то спать… — Такаги находит в себе силы подорваться, встать на ноги и метнуться к своей кровати. — Такаги-кун. — голос Сомы останавливает юношу, когда он уже заворачивается в одеяло. — Спасибо тебе. За то, что выслушал. И за то, что доверился. — И тебе спасибо. Твоя забота для меня неоценима. — Ренка поворачивается к соседу и улыбается ему. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи. — голос Канрея звучит как-то потерянно и растерянно, но Ренка решает, что все это — последствия их откровений. Сома уходит в ванну, а Такаги устраивается в кровати поудобнее. Сон смаривает его так быстро, словно только и ждал того момента, когда они поговорят.Часть 3
30 июля 2018 г. в 01:01
Когда утром Ренка проснулся, первое, что он понял — солнце слишком высоко. С трудом усевшись на кровати и бросив взгляд сначала на кровать соседа, а потом и на часы, он понял еще кое-что. Он проспал. На часах было двенадцать часов дня. Не даром солнце было так высоко!
Первое чувство — паника. Второе — непонимание. Как, как Сома мог так его подставить? Будильник ведь был заведен! Сосед просто отключил его и ушел, позволив Ренке спать дальше. Нет, конечно, ему нужен был отдых и долгий хороший сон. Но пары! Сессия! Если он не закроет сессию хотя бы на четыре, его обучению в Дельте конец. Придется распрощаться с грантом на обучение, а без него — бай-бай, академия мечты.
В расстроенный чувствах, Такаги валится обратно на кровать и смотрит в потолок со всей возможной злобой. Ему легче — тело уже не так ноет, температура если и есть, то легкая, а поясница почти перестала болеть. Он вполне мог бы посидеть на парах. Не сломался бы. Но Сома решил иначе. И Ренке приходится с этим смирится. Вздохнуть, медленно и осторожно подняться, прошлепать до холодильника и вытащить оттуда не доеденный вчера ужин. Есть все так же не хотелось, но тошноты уже не было, так что студент справедливо решил, что организму пора подкрепить силы.
Но сначала — ванна. Еда ставится на кровать, сам Такаги — плетется в ванную. Сполоснуть лицо, почистить зубы, привести в порядок растрепанные волосы. Все равно не помогает. В зеркале отражается нечто средней зомбоподобности — сероватое, с синяками под глазами, с искусанными губами, мрачное и раздраженное. Пожалуй, сегодня идеальный день для начала поисков одной твари, руки которой потянулись к Ренке не в том плане, в котором он бы хотел. Злость за проспанные пары должна была на кого-то выплеснуться. И лучше бы не на Сому — тот слишком много сделал, что бы получить от нерадивого соседушки оскал и шипение.
Завтрак оказывается смутным. Еда принимается организмом кое-как и чувство тошноты возвращается уже после второй ложки риса. К счастью Такаги, не столь сильное, как было вчера, но приличное. Больше половины ужинозавтрака Ренка в себя не впихивает. Остатки приходится закрыть и снова завернуть в пакет — до обеда. Теперь настроение стало еще хуже. К раздражению примешалась пресловутая кислинка на языке, вязкий комок в горле и возобновившиеся боли — в горле, в глазах и в пояснице. Легче, чем в первый день, да и во второй, но все равно не сладко. Но Такаги находит в себе силы встать. Тем более, что на часах уже двенадцать тридцать, а значит, пара отгремели. Одежда на нем — вчерашняя рубашка и брюки — мятые, так что их приходится переодеть. Дается это не так легко, как обычно — ноги поднимать все еще трудновато, а перед глазами пока еще не такая четкая картинка. Но, стоит сказать, что время переодевание возвращалось к своему рекорду. Две минуты.
Теперь можно было двигаться. Только аккуратно. Лишь бы Сома не вернулся в комнату до того, как Такаги из нее улизнет. Это будет очень неприятно.
В коридоре чертовски тихо. Не удивительно — все сидят на парах. Ренка выходит за дверь и прикрывает ее за собой. Протяжный скрип заставляет юношу скривится и закрыть дверь быстрее — с хлопком.
— Да твою-то налево! — найти бы с этой дверью слад. Когда-нибудь, дверь, когда-нибудь.
Но не сейчас. Сейчас Такаги спешит убраться подальше от своей комнаты, словно бы с места преступления, мечтая только о том, что бы Сома оставался на парах как можно дольше. Половицы, на счастье Ренки, не скрипят. И только лестница мнится препятствием. Опять же очень трудным, потому что ноги по ней передвигать все еще мучительно и неприятно. Шажок за шажком, но ступенек словно все больше. Кто вообще придумал такие длинные лестницы? Руки бы ему поотрывать и на нужное место вернуть. Поясница совершенно не довольна таким варварством, как и причинное место, которое все еще прилично саднит. Последние ступеньки Ренка преодолевает со слезами на глазах и тихими «ау, ау, ау». Мысль о возвращении тем же путем совершенно безрадостна.
Но пока сил дает другая идея — дорваться. До насилия, имеется в виду. Найти насильника, надрать ему задницу за все мучения — вот план на ближайший день. Теперь главное вылавливать один за другим посетителей вечеринки, причем из числа тех, с кем он в тот вечер по пьяни скорешился. Еще бы память так не подводила и давала четкие картинки нужных лиц, а там все приложится.
В кампусе его встречают с удивлением. Наслышанные о вчерашнем обмороке, студенты косо посматривают в его сторону. В особенности — первокурсники и студенты второго потока второго курса. К счастью, первого потока не наблюдается, жить можно. Первым делом Ренка отправляется к расписанию пар, что находится прямо напротив парадного входа, на огромном стенде за бюстом основателя академии. Надо найти четвертый курс. И вылавливать их желательно подальше от кабинета, во избежание встречи с заботой Сомы, которая хоть и очень приятна, но сейчас немного не нужна.
Вот и нужное. Четвертый курс сейчас на первом этаже — какая удача! — в кабинете второго крыла академии под номером 455. Этот кабинет Ренка отлично знал. Это был даже не то что бы кабинет. Скорее спортивный зал. Сейчас у четвертого курса боевая подготовка, что значительно облегчало задачу «не попасться на глаза Соме, который учится с большей частью присутствовавших на вечеринке». Во время боев Канрей вообще мало что замечал из реального мира, полностью погружаясь в сражение. Что ж, удача снова повернулась к Такаги лицом и даже кривенько улыбнулась. И на том ей спасибо огромное.
Припустить к нужному кабинету не получилось — в ногах все еще было тяжело, а температура тела, похоже, серьезно вознамерилась подняться до тридцати девяти. Удачи ей в этом, конечно, но Ренка не собирался останавливаться. Просачиваясь сквозь толпу студентов через лестничные пролеты мимо столовки к нужным коридорам, он старательно осматривался, теряясь среди людей как только видел знакомые лица. Однокурсников ему сейчас тоже не надо. Особенно — Карин.
До нужного коридора он добрался без происшествий. Всего-то ногу малость оттоптали, ничего серьезного. Дальше — длинный коридор и малонаселенное второе крыло. С одной стороны, хорошо — меньше шансов столкнуться с теми, кто попытается его задержать. С другой — более открытое место, где его приметить на раз плюнуть. Придется идти по стеночке. К счастью, во втором крыле много фикусов, за ними вполне можно запрятаться на случай столкновения с ненужными лицами. На том и порешил Такаги, смело ступая во второе крыло.
Тишина в нем была относительная, но большая, нежели в первом. Среди белых стен и широких дверей спортивных залов шатались только уставшие старшекурсники да занятые учителя, которым до Ренки дела не было. Первый подозреваемый обнаружился сразу — Кодзуки стоял у окна недалеко от коридора в первое крыло и пил воду из бутылки, лениво прикрыв глаза. Такаги подбирался к нему с максимальной осторожностью, ступая так тихо, как только мог в состоянии относительного порядка. Напряжение мышц вызывало боль, внутри все стыло от ощущения мнимой опасности. Азарт захватил и окутал, вернул часть прежнего авантюрного Ренки Такаги обратно.
Но в случае с Кодзуки часть не поможет. Слишком наблюдательный. Когда Ренка был уже совсем близко к нему, парень повернулся на тихий шорох. И тут же замер, нос к носу столкнувшись с подбирающимся к нему больным второкурсником.
— Такаги-кун! — голос Кодзуки словно волна прошелся по этажу и второкурснику показалось, что на него сейчас весь блок сбежится.
— Шшшш! — Ренка приложил палец к губам. Немой приказ быть тише.
Но Кодзуки явно не намеревался молчать. Болтливость нового товарища вынудила схватить его за запястье и, под возмущения и причитания, тащить в туалет.
— Такаги-кун, тебе нельзя напрягаться! Ты и так болеешь. Что ты тут вообще делаешь? И как разминулся с Сомой? — вопрос за вопросом и этот поток нескончаем. Пришлось заткнуть проверенным способом — рукой на губы.
— Тише, Кодзуки-сан, тише. — Ренка оглядывает пустой туалет с интересом детектива, осматривающего места преступления. Но, не найдя ничего интересного, снова возвращается к Кодзуки. — Я чувствую себя гораздо лучше. Мне нужно кое-что у тебя узнать.
— Узнать? Что? И неужели ради этого тебе так нужно было больным выбираться из кровати? — Широюки слыл тем еще лентяем, пусть и ходил на все пары. Так что его речь была очень даже уместна.
— Повернись-ка спиной. И сними майку. — память услужливо подкинула некоторые картины. Такаги помнил, что во время секса исцарапал своего невольному партнеру все плечи. Раны не должны были затянутся так быстро. Как хорошо, что на тренировки Кодзуки ходит в свободной майке и шортах, а не как Сома — в брюках и легком бадлоне.
— Это еще зачем? — Широюки спрашивает, но выполняет. Стягивает с себя майку через голову, взмахивая головой и смахивая с лица влажные прядки красных волос.
— Надо, Кодзуки-сан, надо. — но когда парень поворачивается, Ренка не находит на его узкой спине то, что искал. Среди выпирающих лопаток и родинок нет длинных полос от ногтей, которые мог бы оставить Такаги. — Ладно, спасибо, что выполнил.
— Все? Ну и зачем это было нужно? — Широюки натягивает майку обратно и с подозрением смотрит на нового друга.
Ренка на секунду задумывается, а нужно ли рассказывать четверокурснику о том, что с ним приключилось. Кодзуки слывет тем еще треплом, так что секреты ему доверять не стоит. А непреднамеренный секс как раз таки секрет, потому что оглашение этого постыдного момента Ренка совершенно не желал.
— Я кое-кого ищу. — не вся правда — не ложь. Да и Кодзуки не будет так приставать с вопросами. Может, даже не расскажет Соме о том, где сейчас блуждает сбежавший Ренка. — Человека с недавней вечеринки. Мне надо с ним очень серьезно поговорить. Отличительная черта — царапины на спине. Предположительно, достаточно свежие.
— А, так то ты по адресу, дружище! — Широюки подчеркнуто весело лыбится, но Ренку не обнимает. Смотрит на него с беспокойством и волнением и по напряженным мышцам Такаги видит, что тот готов его подхватить в любой момент. — У нас тут недавно беспрецедентный случай произошел! Представляешь, Том сегодня заявился на тренировку в водолазке, хотя до этого всегда приходил в майке. От расспросов отмахнулся, но мы все думаем, что у него и его новой девушки кое-что было, потому что на шее у него мелькнули засосы пока он с Сомой по полу катался.
— Том, значит… — что и требовалось доказать. Круг поисков сократился до одного человека, который и до этого казался самым очевидным подозреваемым. Как хорошо, что Кодзуки иногда такой болтливый. — Спасибо тебе, друг. Ты мне очень помог с поисками.
— Да не за что! Могу еще подсобить. — Широюки не уходит, но к выходу продвигается. Причем все скорее и скорее. Только бы не додумался позвонить Соме. — Том сейчас находится в зале. Отдыхает после драки с Сомой-саном. Ты от него, правда, мало чего добьешься. Сома-сан так ему лицо разукрасил, что мама не горюй. По моему, в ближайшее время он говорить вообще не сможет.
— С чего такая агрессия? — что-то знает? Решил подраться с покусившимся на честь и достоинство соседа? Лучше бы это было не так. Ренка надеялся, что Сома вообще об этом случае не узнает ни в коем разе.
— А у них так всегда. Собачатся по чем зря. — что-то скрывает, по наигранному смеху понятно. Но Ренка все равно надеется, что доля правды в его словах есть.
— Спасибо тебе за помощь, Кодзуки. Еще раз. — это Такаги говорит, уже выбегая прочь из туалета. Только бы успеть выловить Тома до того, как Канрей. вернется на занятия.
Часов под рукой как назло нет. Телефон остался в комнате, наручных не предусмотрено. Остается рассчитывать только на внутренние часы и удачу. Первые подсказывают, что до очередного звонка на пару есть еще минут двадцать, вторая отказывается что-либо комментировать. Что ж, Ренка и не рассчитывал на нее. В жопу удачу.
До спортивного зала он добирается зигзагами и кривыми, еще и старательнее осматриваясь по сторонам. Народу прибавилось — многие студенты выбрались из своих спортзалов и теперь сидели тут и там. Хотя как сидели… Большая часть лежала на скамеечках и вообще почти ни на что не реагировала, но это не значило, что их не нужно было избегать. Дельта учит даже спать внимательно.
У нужного кабинета, к счастью, не оказывается никого. Зато в самом зале у дальней от двери стены на полу расположился искомый субъект. Сидит себе на лакированных досках, под светом солнца, луч которого пробился сквозь окна и сетку, отдыхает. Обманчиво спокоен. Но Утсуги не так наивен, что бы тут же ломануться к нему, сломя голову. Сначала — осторожно заглянуть за двойные дубовые двери и осмотреться повнимательнее. Нет, все-таки никого. Даже звуков, кроме хриплого дыхания Тома и далекого пения птиц за окном, нет. Только после этой проверки Ренка позволяя себе прошмыгнуть за дверь, притворяя ее за собой как можно тише. Петли не издают ни звука, доски под его ногами не трещат. Осторожные движения — прижаться к выкрашенной в кремовый стенке и ступать как можно мягче. Обогнуть дверь помещения для спортивного инвентаря, проскользнуть мимо опасно накренившихся матов. Подобраться еще ближе, еще осторожнее. Почти не дыша, напрягая все свое естество. Внутри от таких непредвиденных спортивных достижений все ноет, но Том оказывается на удивление невнимательным, что окупает любые усилия.
— Томас-сан… — Такаги осторожно опускается на пол рядом с растянувшимся на нем юношей и почти передумывает тревожить его. Сома действительно хорошенько его разукрасил. Губы покрыты кровью, нос кровит, один глаз стремительно опухает, наливаясь синим.
— А? — но отступать от намеченного поздно. Рейнальдс с трудом поднимает голову и осоловело смотрит на Ренку. Старается сфокусировать взгляд, а когда все же делает это, пытается улыбнуться. — Ренка, привет! Ты здесь что забыл? Или меня так сильно приложили, что я начал галюны ловить?
— Нет, я действительно здесь. — первоначальную фразу «с тобой все нормально, я действительно здесь» Ренка исправляет. Потому что Том ну вот точно не в порядке. — Кто тебя так? — ему любопытно услышать версию Рейнольдса, а не только фразочки Кодзуки.
— А, да это часто так. Опять с Сомой поцапались. — удивительный оптимизм в ситуации, когда твое лицо в буквальном смысле превратили в отбивную. — Мы с ним те еще заклятые друзья. Как зацепимся, слово за слово и понеслось… Так и не останавливаемся обычно, пока не разнимут.
— Звучит не очень хорошо. — Ренка старается делать вид, что заинтересован, но времени у него в обрез, поэтому приходится торопится.
— Да? А по мне уже привычно. — Том же как назло тянет. Словно не понимает, что его собеседник не заинтересован в разговорах о бытовых ситуациях. — Сегодня я его довел, стоит признать. Так сильно он меня еще не отделывал, обычно всегда сдерживался, но тут я, похоже, нашел больное место… — затыкается до того, как сказать, какое. Такаги не сильно интересно. Сома может придти в любой момент и тогда крахом пойдет все.
— Том-сан, мне, конечно, неловко тебя перебивать, но можно задать тебе парочку вопросов? — за дверьми уже начинают собираться студенты. Ренка слышит их шумные шаги и перешептывания. Только бы не зашли, только бы не зашли!
— Да конечно, задавай! — ну все, золотая рыбка, готовься.
— Ты помнишь что-нибудь особенное с вечеринки? — к примеру, кто уводил Ренку под белы рученьки прямиком в кроватку.
— О, помню самое необычное! — Томас потирает руки и от этого жеста внутри Такаги зарождается отвращение. Как муха, черт возьми. Мух второкурсник ненавидел больше любых других насекомых. — К нам на огонек заглянул Сома!
Ренка чувствует, как у него в голове что-то щелкает. Громко так, отчетливо. Словно кто-то выломал что-то пластмассовое. Сома был на этой чертовой вечеринке? Да не может этого быть! Он же не ходит на них. Он был в их комнате и… И был на вечеринке. Просто, черт возьми, великолепно. Тот, кого подозревать совсем не хочется, тоже подозреваемый. Ладно, не спешить. Пока главный возможный преступник — Рейнольдс. На нем и надо сконцентрироваться.
— Ты чего такую мину строишь? Легче, дружище, он не за веселухой пришел. Тебя забирать собирался. — Канрей пришел за ним. За ним, Ренкой Такаги, пришел Сома Канрей. Нет, это точно что-то из раздела невероятное. — Но прежде чем он тебя пьяненького подхватил, появился Теруо. Соме волей-неволей пришлось вступить в пари с ним. На тебя, кстати. Типа — Канрей перепивает Ноду и уходит с тобой или проигрывает ему, но тоже уходит с тобой. Однобокое такое пари вышло, скорее просто глупый спор.
— Что-то еще? — по ощущениям до звонка осталось совсем немного. Но самого главного Ренка так и не вытянул.
— Нет, прости уж. Когда это пари началось, меня забрали. — Рейнольдс говорит весело и непринужденно. Врет или все же говорит правду?
— Уверен? Ты мне не привираешь? — напирать на него подозрительно, но Утсуги слишком волнуется о времени, которого с каждой секундой все меньше.
— Воу-воу, спокойнее! Уверяю тебя, я не вру. Можешь потом спросить у Мизуки или Кодзуки. — Том тушуется. И начинает что-то подозревать. — Что-то случилось?
— Нет, ничего. Просто я кое-кого ищу. Человека, который был на вечеринке ко мне ближе всего. — правды недоговаривать, Кодзуки снова выловить и спросить. Параноидальная мысль о том, что Тома могут покрывать, закрадывается в сознание червячком, пока еще маленьким. Стоит ли упросить Том показать спину? — Можно еще кое-что попросить у тебя, если конечно не затруднит? Покажи, пожалуйста, спину.
— Принц ищет свою Золушку, м? Забавная ситуация. Если хочешь, помогу чем смогу. — и все это говорит, пока поворачивается спиной. — Водолазку ты уж как-нибудь сам поднимешь? Я просто вряд ли дотянусь сейчас.
Утсуги не брезгует. Задирает пропотевший кусок ткани до самых плеч, обнажая смуглую кожу и мощные мышцы. Много родинок, огромное количество синяков от пальцев, но главное — все спину от лопаток до шеи перечеркивают следы ногтей. Увы, но тут следует облом. Вся теория рушится и ломается — раны слишком старые. Они не просто покрыты корочкой, они уже зарастают. За два дня даже у человека с самой отменной регенерацией не получится так хорошо зарастить оставленные раны. К тому же, они куда глубже тех, что мог оставить Ренка. Тонкие, длинные, ровные, словно бы от женских ногтей. От обломанных тонких и коротких ногтей Такаги следы остались бы несколько иные — более короткие, прерывистые, неаккуратные и неровные.
— Спасибо, но я как-нибудь сам. — Ренка поправляет водолазку Тома, отдергивая ее до самых ягодиц. Провал очень огорчает его. — Ты и так очень мне помог. Благодарю за вклад в мои поиски.
— Да ладно тебе, мы же теперь друзья. — но Такаги не отвечает, лишь поджимая губы и судорожно анализируя полученную информацию.
Томас не причем. Кодзуки тоже. Как подозреваемые они отлетают, но с Рейнольдсом Ренка обещает себе еще разобраться, задав парочку вопросов Мизуки или Широюки, кого первее выловит. Что тревожит куда больше — на вечеринке был Сома. Ренке очень не хочется относить того, кто столько сделал для него в эти дни в список подозреваемых, но, похоже, придется. Никого нельзя исключать. Любой мог это сделать. Парней на вечеринке было девять, уже считая Сому. Два вылетели, осталось семеро. Придется постараться, разыскивая их. Но Ренка готов сделать все, что бы найти своего партнера по вечеру и…
— Такаги. — знакомы голос и тепло чужой ладони на плече. Зря, ой зря он перестал смотреть за временем.
Сома Канрей собственной персоной. Стоит у Ренки за спиной и грозно смотрит на беглеца. В этот момент второкурснику хочется провалится сквозь землю к чертям в Ад, лишь бы не чувствовать на себе пристального взгляда соседа по комнате.
— Я пойман с поличным, да? — Том благоразумно помалкивает, а вот Ренке нужно что-то говорить. Хоть как-то разбавить мрачную атмосферу.
— Однозначно. — за ворот рубашки его поднимают на ноги. Такаги так-то и не сопротивляется. Пальцы Сомы на вороте слишком уж крепко стискивают и совсем не добро подрагивают.
Утаскивают его без слов, словно нашкодившего домашнего питомца. Такаги только и остается, что плестись рядом с Сомой, глядя куда угодно, только не ему в глаза. Студенты за дверь смотрят на него с удивлением и некоторым сочувствием. Среди них второкурсник подмечает Кодзуки — тот стоит в первых рядах и одними губами просит прощения, пальцем указывая на Канрея. Видно, он пытался его задержать. Но разъяренного Сому ничего не остановит.
Впрочем, не такого уж и разъяренного. Ренке он не сказал ничего — просто молча отвел его в комнату конвоем. Усадил на кровать, под возмущенное бурчание пациента приложил наливающееся синяком запястье ко взмокшему лбу, нахмурился. Такаги оставалось только смотреть на него и кусать губы, стараясь не покраснеть. Только сейчас, когда волна уверенности в собственных силах схлынула, он понял, насколько же ему не хорошо. В ногах тяжело, щеки горят, тогда как всему остальному телу холодно.
Канрей отошел от него. Ренка не успел задуматься, куда, потому что уже через минуту ему в руки прилетел очередной пакет. На этот раз — из аптеки. Сам же Сома направился к выходу из комнаты. В коридоре звенел звонок и Канрей безбожно опаздывал на пару. К своему отцу на пару.
— А, Сома, постой… — стало неимоверно стыдно. Он сбежал, ничего не сказав, оставил телефон в комнате, заставил побегать за собой, а теперь из-за него сосед опоздает к тому, перед кем так старался быть лучшим. О проблемах с отцом Ренка знал немного, но одно усвоил точно — перед родителем Сома всегда старается, пытаясь добиться его любви.
— От занятий ты освобожден на неделю. Преподаватели об этом предупреждены. — голос Сомы как всегда тихий и спокойный. Но Такаги улавливает в нем нотки старательно скрываемого… Чего-то. Он даже не может определить, чего. Короткий тяжелый взгляд заставляет вздрогнуть и заострить внимание на крупном синяке на слегка смуглой скуле. — Не забывай принимать лекарства. Буду к вечеру. — он уже ступает в коридор. Ренка не знает, что сказать, но совершенно внезапно улавливает едва слышное. — Не заставляй меня больше волноваться.
Дверь захлопывается. Такаги смотрит на нее, еще пару секунд слыша стук подошвы обуви о паркет.
Ему сейчас не послышалось?
— Боже, какое же я… — даже слов не подобрать. С громких «уагх» Ренка заваливается на кровать, прижимая к себе пакет с лекарствами.
Лучше бы ему послышалось. Потому что если нет, то он то еще дерьмо. Собственно, если послышалось, то тоже. Потому что он совсем не думал о чувствах соседа. Размышлял только о своих поисках, эгоистично думал о том, что бы Сома его не дай Бог не нашел. Все узнал? Да ни черта! Только вышел на след, и тот весьма сомнительный. Обидел соседа? Однозначно!
Теперь относить его к подозреваемым еще отвратительнее. Итак уже заставил пострадать.
Он не должен быть предвзятым. Но как тут им не быть, если он так опростоволосился перед человеком, которого вынужден подозревать не смотря на всю его заботу? Это чертовски трудный день. А дальше только хуже, потому что останавливаться Ренка не намерен. Он найдет своего случайного партнера. Только теперь — с позволения соседа и его предварительном оповещении.