Произвольная — от слова «произвол»

На часах — «07:15», и Тацуки неизменно в сердцах вырубала пронзительно голосивший будильник. Живучий. Большой, круглый, сочного апельсинового цвета, точно голова у одного идиота. Недаром она даже на экране его дату рождения выбрала для сигнала: Тацуки любила во всем стабильность, пускай и раздражающую. А еще постыдную ей сентиментальность. Она с трудом, зато крепко привязывалась к людям. — Орихиме! Подъем! Живо! Правда, выставлять напоказ нежность Арисава не торопилась. Она же боец, она сильная личность и она второй на свете самый ужасный тренер; пальму первенства в том, конечно, отбирать у Гриммджоу никто не собирался. — Тацуки-чан?! — выглянуло из-под одеяла взволнованное лохматое создание, что никак не могло войти в жесткий режим подготовок, хотя уже пошла вторая неделя. Ровно столько прошло, как Иноуэ Орихиме уволилась из булочной и вернулась в спорт. — Хватит мне тут глазками хлопать, собирайся! Бегом! — Сама Тацуки демонстративно вжикнула молнией на жилетке, уже полностью одевшись. — Я жду тебя готовой в коридоре через пять минут! Иначе на пробежку отправишься в чем есть! Слушать извинения, возражения, оправдания «как у нее всё болит», никто не собирался — Тацуки захлопнула дверь в комнату к подруге и заковыляла к выходу. Орихиме выгодно поселилась у нее дома на весь период усиленных тренировок, чтобы за потенциальной чемпионкой не нужно было куда-то ехать, да и способствовало такое соседство придирчивому контролю над потерявшей форму фигуристкой. Для ее же блага. Тацуки держала руку на пульсе, вернее — на фитнесс-браслете, и следила за каждым ее потерянным-приобретенным граммом, за каждым лишним сантиметром на талии, груди и бедрах, что упирались и не уступали перед свалившимися на них активными нагрузками. В любом случае гонять Орихиме до седьмого пота лучше было человеку, знавшему ее особенности строения не только тела, но и души, ведь, если бы за похудение Орихиме взялся Гриммджоу, то девчушка бы сдохла уже на второй день. Тацуки знала об этом не понаслышке: однажды с Ичиго они позволили себе сдуру по два мороженых… — Три круга по парку, для начала! — командным тоном определила «тренер» после разминки на свежем воздухе и нацепила на плечи подруги рюкзак с грузом из толстых книг. Арисава включила секундомер и тайком провела сочувственным взглядом Иноуэ до поворота на первую же аллею: так начиналось которое их совместное утро, будь то дождь, или немилосердный ветер на дворе. По будильнику фигуристки одевались, наспех расчесывались, чистили зубы и покидали дом. Затем спускались — кто на подъемнике, кто на своих двух по многоступенчатой лестнице храма, — к набережной реки, а оттуда уже добирались до центрального парка. Собственно, здесь занималась только одна Иноуэ — Арисаве врачи категорически запрещали напрягать травмированную ногу, и она, всю жизнь ведшая гиперактивный образ жизни, через силу заставляла себя усидеть на месте, пока секундомер отмерял несчастный десяток минут. Вдвоем терпеть боль и скуку получалось легче, вдвоем с подругой становилось спокойнее и веселее. Арисава тихо поносила ее, что та плелась на пробежке чудовищно медленно, но в глубине души радовалась, что они жили вновь вместе, как во времена выездного детского спортивного лагеря. Тогда было здорово. — Восемь минут двадцать две секунды. Это никуда не годится! — Тацуки нахмурилась, копируя грозного Ичиго, чтобы нарочно не оценивать улучшавшийся изо дня в день результат. Она «нехотя» дала отмашку сменщице занять позицию для бега на месте и засекла время снова. Тацуки собиралась гонять Орихиме так, будто они не подруги, а конкурентки, будто хотела ее со свету сжить или чтобы та сломалась накануне соревнований. Фигурное катание — это не просто тяжелый труд, это еще и сильная закалка духа, и она также требовалась разнежившейся за отдых спортсменке. — Н-не… фух! М-могу… фух! Б-больше… фух! — пыхтела раскрасневшаяся Орихиме, чуть не плача, практически уже моля о пощаде, но ее нынешний «тренер» играла непоколебимую и чуждую к жалости даму: — А пирожки трескать два года ты могла? И превратить себя за это время в слонопотама? Иноуэ закусила дрогнувшую губу и мокрыми глазами уставилась в подругу. Та, как неприступная скала, стояла нерушимо, взирала свысока и сурово. Изнутри Арисава оскорбляла уже себя самыми последними словами за то, что творила с мягкой девчушкой, но только она и могла ее сделать чуточку прочнее перед тем, как Джагерджак приступит непосредственно к адски грубым испытаниям ее психики и мышц. — Теперь прыжки! — приказала она с недовольной миной, громко цокнув перед этим на показатели секундомера. — Занять позицию! И не ныть! Орихиме послушно ограничилась одним всхлипом и поставила правую ногу на лавочку. С начала счета в прыжке поменяла на левую, и дальше попеременно. Ей нужно здорово подтянуть бедра и ягодицы, чтобы делать сильные прыжки, чтобы красиво выходить из подкрута и выброса, чтобы изящно выглядеть в костюме для выступления, какой бы ей ни заказали. Тацуки втихаря довольно кивнула, когда бока лосинок Орихиме сделались такими же мокрыми, что и спинка ее кофты, и только потом разрешила передохнуть, потянуться, пройтись, отдышаться. Новая форма Сборной вернувшейся юной легенде была к лицу — Тацуки специально отдала собственный реглан подруге, чтобы вдохновить ту, чтобы дать почувствовать себя частью команды, чтобы ощутить возложенный на ее плечи долг перед родиной. Теперь и Орихиме — боец, не имевший права ни жаловаться, ни сомневаться в победе. Орихиме требовалось стать Тацуки, чтобы не просто вернуться в спорт достойно, но с достоинством выиграть все возможные чемпионаты. — Ладно, можем двигать домой, — почти торжественно объявили о конце утренней разминки и получили неизменную улыбку в ответ. Откуда на ту оставалось у рыжей силы — загадка, но Тацуки нравилось ее встречать: это означало, что она в который раз не перегнула палку, это означало, что Орихиме понимала, чем обуславливалось такое требовательное к ней отношение со стороны лучшей подруги. Затем они не торопясь возвращались домой. Принимали душ почти вместе, потому как Тацуки нужно было как-то помочь с загипсованной ногой, а Орихиме — с тяжелой намокшей гривой. Смущенные как обычно донельзя вынужденной откровенностью, за завтраком девушки старались не говорить и не пересекаться взглядами, хотя их завтрак не был ни продолжительным, ни щедрым — несладкий чай, горсть орехов и пара квадратиков черного шоколада. До более вкусного и позитивного йогурта еще предстояло дожить — спустя много часов растяжки и занятий на тренажерах в гимнастическом зале. Затем шла отработка прыжков на паркете и до сих пор вводившие Орихиме в ступор поддержки, но Тацуки старалась не думать об этом, иначе щеки ее становились тоже красными. Наблюдая за парой сошедшихся старых знакомых, она испытывала заметный дискомфорт, совестилась, но всё равно злилась — то на Ичиго, что тот хватал Орихиме за всё, что под руку попадалось, то на Орихиме, которая жутко смущалась, будто она в паре стояла с возлюбленным, а не с просто «самым лучшим партнером на свете». Тацуки ревновала, как пить дать, только не знала кого больше; она одинаково прикипела к обоим рыжим с детства, они вызывали у нее схожие чувства жадности, теплоты и потери самоконтроля, а она ведь чемпионка, и ей ведь стоило быть собранной постоянно! Даже в обыденной жизни теперь, без коньков. — Ты… это… Вот что послушай. — Ей с трудом давалось говорить, но, к счастью, пока она расчесывала волосы Орихиме, та не видела ни ее бегавших глаз, ни зардевшихся щек. — Тебе сложно это понять, ты каталась одна, но тебе нужно безоговорочно верить партнеру, ясно? Идти безо всякого страха на поддержку и не бояться спуска — Ичиго никогда не уронит. В этом он лучший. Можешь даже не сомневаться. Тут Тацуки улыбнулась немного, вспоминая казусные моменты за все года, пока они «притирались» с другом; на поверку она больше на лед его бросала в порыве нервов, чем он — ее, выполняя даже самые сложные элементы. Ичиго и впрямь справлялся со многим круче других парников — в этом они оказались удивительно схожи, — и Тацуки скоро научилась доверять ему как самой себе. — Я верю в Куросаки-куна, — послышалось тихое ей в ответ, но Орихиме замялась, — просто… это волнует. Его прикосновения. К моему телу. Тацуки-чан? Ты понимаешь, о чем я? Та понимала и нет. Эмоции и чувства зачастую больше мешали, чем помогали в парном катании, поэтому она постаралась вовремя абстрагироваться от них. У нее на это было целых восемь лет. Тацуки расценивала Ичиго как друга, а не как парня, и он, хвала богам фигурного катания, относился к ней так же; они условились об этом давно и предельно ясно. Но Орихиме — восемнадцать, и почти половину своей жизни та хранила первую влюбленность в рыжего мальчишку, как сокровище в сундучке. Это могло как помешать им катать в паре, так и наоборот. Никто не мог сказать с полной уверенностью. — Просто думай о главной цели, хорошо? — развернула Тацуки к себе подругу и решительно кивнула, глядя неотрывно в глаза. — Думай о том, зачем вы катаетесь. И… думай обо мне, как бы эгоистично это ни прозвучало.