Останься
4 марта 2018 г. в 11:29
— Время смерти 4:32, — сухо произнес себе под нос бог смерти, попутно делая пометку в личном деле и проставляя печать. Ему наконец вернули папку с дневным списком душ и карточками жертв. Он стоял на крыше одного из Лондонских домов, в котором только что жизнь покинула обычного офисного работника в возрасте 64 лет. Растрепанные пряди наполовину крашеных в блонд волос едва колыхались на теплом июльском ветерке. Горизонт за спиной шинигами разливался янтарными красками в рассвете. Парень обернулся лицом к восходящему солнцу, прищурив усталые бессмертные желто-зеленые глаза, под которыми красовались темные круги. И кто придумал ночные смены? Хотя в последнее время нельзя было сказать, что дело только в них. Рядовой диспетчер Рональд Нокс и сам не догадывался, насколько изменился за пару недель, прошедших с «той самой жатвы». Жатвы, которая была одной из многих, жатвой, что не должна была отличаться от остальных ровно ничем, но по какой-то причине очередная смерть перевернула внутри парня все. Едва ли что-то осталось от той жизнерадостности и беззаботности, с которой блондин вырезал пленки воспоминаний из тел смертных. Девушки из секретариата, к которым он всегда бегал на перерыве, по какой-то причине его больше не интересовали, цель придумать какое-то приветственное слово, как у Грелля, стала казаться глупой. Его человеческий возраст – двадцать один год, а усталость ощущается на все сто. И речь тут шла совершенно не о физической усталости.
— Я думаю, сегодня последний день твоих ночных отработок, — рядом совершенно не вовремя появился начальник Рональда — бюрократ Уильям Ти Спирс. Его лицо, в отличии от лица блондина, выглядело, как и всегда, безукоризненно бесстрастным и холодным.
Рон был рад тому, что начальство окончательно отпустило ему ту выходку с вырыванием души из-под носа диспетчера Сатклиффа, но как отреагировать, не нашелся. Конечно, теперь ему не придется одеваться строго по регламенту, каждую жатву проговаривать время смерти в пустоту, чувствовать себя под давлением начальства… Чувствовать. Дело было вовсе не в ночных сменах, а скорее в том, что Нокс плохо спал. Чувствовать. Едва ли не каждую ночь после смерти старушки по имени Мэри Ардерне Рональд вспоминал лицо ее внучки, которая сидела всего в каком-то метре от него, рыдая навзрыд с головой бабушки на коленях. Насколько это больно — терять близких? Терял ли кого-то он, будучи еще человеком? Может и терял. Это было так давно, что он и не помнит. Была ли у него вообще семья? Что значит — чувствовать? Отчего-то, смотря на расцветающий горизонт, Рон вспоминал цвет волос Саманты Ардерне. В воспоминаниях небо ассоциировалось с ее глазами, ее слезы — с дождем. Обычно он не запоминает даже имен жертв, что уж говорить об их родственниках. Но сейчас по непонятной для себя причине он помнил каждую деталь той жатвы. Каждое движение, каждое слово, каждое дуновение так желанного в ту жару ветерка. Тут же блондин подметил неожиданно для себя плюс работы в ночных сменах — на улице стоит не такая убийственная жара, а легкая прохлада и свежесть, и усмехнулся своим мыслям. Нет, он все равно не будет работать сверхурочно. Не в его правилах.
Парень не спеша брел по едва заметной тропинке средь пшеничного поля. Впереди у него на пути стоял двухэтажный дом с террасой, рядом с которым рос высокий вековой дуб. Остановившись перед входом на участок, Рональд мысленно извинился перед самим собой, хотя и не понятно, за что. Он вообще не понимал, зачем он пришел сюда именно сейчас, какие преследовал цели, но что-то внутри не позволяло ему вернуться в Департамент. Он бросил взгляд на почтовый ящик и заметил одну изменившуюся по сравнению с его прошлым визитом сюда деталь. На ящике было только одно имя. Саманта Ардерне. Рон глубоко вдохнул утренний влажный воздух и медленно двинулся в сторону дома.
Неслышно проскользнув внутрь, Нокс замер и прислушался. Вроде бы, с первого взгляда ничего и не изменилось. Все тот же расписной ковер, на котором стояло кресло-качалка. На нем стояла плетеная корзина с клубками шерстяных ниток, в один из которых была воткнута пара спиц. Рядом с корзиной лежал недовязанный бабушкой шарф. Рональд невольно стиснул зубы. В доме стоял все тот же запах чего-то вкусного, что Саманта, видимо, готовила днем. Казалось, что стены пропитались ароматами кулинарных шедевров. Изменилось только одно — на крышке рояля, что стоял возле окна в конце террасы, больше не было пыли.
Не отдавая себе отчет в действиях, жнец переместился на второй этаж, где располагалось всего две комнаты по обе стороны лестницы. В одну из них дверь была закрыта — об этом свидетельствовал бронзовый потертый ключ, торчащий из замочной скважины. Во вторую же дорога была свободной — дверь была приоткрыта, а слух позволял различить среди гробовой тишины глубокое сопение. Что он забыл тут? Рон задавал себе этот вопрос каждый шаг, что приближал его к открытой спальне. В комнате было всего одно окно, напротив двери. По левую руку от входа стояло трюмо. На нем на подставке стояла фарфоровая кукла в красивом голубом платье с рюшами, а рядом с ней — статуэтка ангела. Справа от окна находился старый резной шкаф, который, несмотря на свою громоздкость, весьма гармонично вписывался в интерьер комнаты. У него стоял табурет, за ним — прикроватная тумба, к которой примыкала и сама кровать. Покрывало валялось на полу, одеяло откинуто смятой веревкой в сторону. Сэм лежала среди этого хаоса, свернувшись в комочек. Рядом лежала фотография бабушки в рамке, а в руках девушка сжимала скомканный платок. Даже в лучах рассветного солнца, льющихся из окна комнаты и падающих какой-то своей частью на ее лицо, она казалась бледной. На щеках поблескивали едва высохшие дорожки от слез. Пряди, на солнышке приобретавшие ярко-красный оттенок, сейчас были слипшимися и тусклыми. Она будто бы умирала, но Рональд здесь не за этим.
Так выглядит скорбь? Неужто она длится так долго? Он много раз видел, но не знал названия тому, что испытывают люди. И никогда не мог спроецировать это на себя. Не мог представить себя слабым, скорбящим, ни уж тем более плачущим. Посмотрев на настенные часы с кукушкой, которые висели над кроватью Саманты, жнец подумал, что пора бы уходить, но что-то не позволяло ему просто так развернуться и уйти. Он подошел к краю кровати и присел на корточки, оперевшись локтями на колени. И что это? Почему ему нравится наблюдать за смертной, что во сне так беззащитно выглядит? Люди во сне все без исключения особенно уязвимы — он это видел сотни раз, когда забирал души тех, кто умирал во сне — но именно она вызывала немыслимое желание укрыть ее от всего жестокого и одинокого мира, что окружает ее. Рон знал, что пожалеет об этом, но, возжелав быть осязаемым смертными и протянув руку к лицу Сэм, аккуратно убрал прядь волос, прилипшую к щеке. У нее были мягкие волосы.
— Ты — смерть? — раздался сиплый голос девушки. Жнец не заметил, как она проснулась, но отчего-то совсем не испугался такого исхода. Саманта смотрела на него сквозь прищуренные влажные глаза и спутанные ресницы, поэтому вряд ли четко видела его. Однако Ноксу было достаточно и того, что она вообще видит его. Обычно шинигами запрещено вмешиваться в жизнь смертных, но сейчас он хотел, чтобы она видела его.
— Да, — честно ответил Рон. — Но сегодня не твоя очередь.
Жнец убрал свою руку от лица девушки и уж было собрался уходить, как вдруг Сэм схватила его за запястье. У нее была совсем маленькая ручонка, как у ребенка, но хватка была посильнее льва. Рональд увидел в ее глазах страх. Она цеплялась за него так, будто бы ей грозила смертельная опасность, а он был ее единственным спасением.
— Подожди, — умоляюще прохрипела она, — останься.