•
Рональд Нокс, один из квалифицированных шинигами, сидел на ветке высоченного векового дуба, растущего рядом с домом Ардерне и накрывающего его спасительной тенью в такую жару. Это дерево наверняка было редкостью, поскольку росло одно-одинешенько в чистом поле вдали от леса. Галстук у парня был ослаблен, две верхние пуговицы выправленной рубашки расстегнуты, рукава подвернуты до локтей, а классический пиджак оставлен в офисе Департамента Несущих Смерть. Конечно, неряшливость всегда была присуща Ноксу, но именно сейчас он меньше всего походил на шинигами, вершащего судьбы людей. — Еще одно появление в таком виде на жатву, и я выпишу вам выговор, диспетчер Нокс, — раздался строгий баритон, заставивший парня вздрогнуть и едва ли не упасть с ветки от неожиданности. Рональд, будучи в какой-то своей степени дегустатором изысканных блюд (он их любил, но за каждый кулинарный шедевр приходилось работать сверхурочно из-за высокой цены на них, а слово «сверхурочные» автоматически вызывало в Роне дрожь), до этого, блаженно прикрыв глаза, наслаждался запахом супчика, уносимым сквозняком из кухни дома Ардерне. И, видимо, настолько забылся в ожидании обеденного часа, что не заметил появление бюрократичного начальника. — Мистер Спирс! — окинув ироничным взглядом Спирса — тот был одет как всегда с иголочки, да еще и галстук под горло затянут — Рональд усмехнулся. — Неужто Вам совсем не жарко? — Пора, — Уилл проигнорировал вопрос, посмотрев на наручные часы и спрыгнув на крыльцо дома. Блондин последовал за ним, нарочито обогнав и войдя первым в дом через распахнутую настежь дверь бесшумным невидимым сквозняком. — Все это так иронично, да? — после непродолжительной паузы спросил вдруг Нокс, кажется проникшийся наблюдением за смертными, одна из которых по-прежнему хлопотала на кухне, а вторая, скрепя немолодыми суставами, со вздохами поднялась из кресла-качалки и оценивающе вытянула перед собой собственную работу — шарф. — Последний месяц жизни потратить на этот шарф, и так и не успеть его подарить внучке. — Напомни, почему я работаю с тобой? — стиснув зубы, спросил Уильям, недовольный внезапной сентиментальностью Рона. Шинигами было разумно запретить испытывать эмоции при жатве, ведь это могло привести к непредсказуемым последствиям. Тот нервно цыкнул, и у него дернулся глаз. Причина его совсем нежелательного нахождения рядом с этим тираничным начальником пятого отряда шинигами, что отвечал за сбор душ в пригороде Лондона, была самой что ни на есть глупой, но вполне заслуженной. — Потому что на днях я забрал душу из списка мистера Сатклиффа, — закатив глаза, процедил парень с детской затаенной обидой; за эту выходку начальство и приставило Спирса к нему. — Ну а что, — тут же начал оправдываться Нокс, хотя эти оправдания слышала уже вся комиссия, включая Уилла, — ему, значит, можно чужие души воровать, а мне нельзя?! Прервав эту ребяческую тираду жестом, бюрократ еще раз взглянул на наручные часы и достал из-за пазухи свою излюбленную черную папку, в которой лежали личные дела всех душ, которых сегодня ждала смерть, вместе с общим списком. Последний должен был находиться непосредственно у шинигами, вершащего жатву, то есть у Рональда, но из-за наказания его и этой чести не удостоили. — Сейчас, — не успел сказать Уилл, как блондин уже стоял всего в каком-то метре от седовласой бабули. Она рассматривала переплетение ниток таким теплым взглядом, что можно было с легкостью догадаться, что она думала о внучке. Но вдруг руки ее отчаянно задрожали. Говорят, старики чувствуют, когда за ними приходит смерть. Мэри подняла полный ужаса взгляд прямо на Нокса, когда тот замахнулся на нее своей косой. В ее стеклянных глазах уже проносились моменты из жизни, пока зрачки медленно сужались. И пусть морщинистое испуганное лицо смотрело прямо на шинигами, он знал, что невидим для человеческого взгляда, пока сам не захочет, чтобы его увидели. Но отчего-то ощущение, что в этот раз с незримостью возникли проблемы, не покидало Рональда. Настолько глубок и отчаян был взгляд бабушки, что казался осязаемым. Удар. Старушка, схватившись за сердце, выронила шарфик из рук. Сделав пару шагов навстречу своей смерти, Мэри вытянула руку в сторону жнеца, словно надеясь, что пустота перед ней как-то поможет. Подчиняясь непонятному порыву, Нокс вытянул свою руку и даже подался вперёд, чтобы поддержать бабулю. Но ее руки прошли сквозь его и она замертво рухнула на пол. Сердце бога смерти отчего-то начинает отбивать бешеный ритм, так и норовя сломать изнутри ребра, когда из кухни на шум выбегает Саманта Ардерне. Ее лицо полно эмоций, так присущих смертным при виде кончины близких. Сначала беспокойство, потом обескураженность, за ней страх, осознание, ужас, слезы… Девушка, отбросив в сторону кухонный передник и ложку, которой до этого помешивала суп, кинулась к бабушке, пытаясь перевернуть ее, как-то помочь. Она кричит, срывая голос, и слезы неустанно льются из небесно-голубых глаз по ее веснушчатым щекам. Шинигами, забравший душу единственного оставшегося в живых родного человека этой девушки и заставивший ее страдать, отчего-то медленно подходит и опускается на колени прямо напротив. Но она смертная, и не может видеть его. Рональд Нокс смотрел на нее, пытаясь понять, что за странные чувства посещают его каждую секунду, сведя брови к переносице. Она такая красивая, и она плачет. «Это лишь работа». Жнецу не впервой — он видит слезы потери близких каждую свою жатву, но сейчас ему меньше всего хочется назвать это своей работой. Ему нужно продолжать жатву, хладнокровно подчиняясь спискам. — Время смерти 15:38, — совершенно бесцветным голосом констатирует Уильям, не то чтобы про присутствие, а про существование которого Рон и подавно забыл. Но тот и без того собирался уходить, штампуя личное дело и убирая его в папку. — Обед по расписанию, диспетчер Нокс.Работа
3 марта 2018 г. в 16:58
Она жила и никогда не задумывалась о том, что ее ждёт после смерти. В силу возраста или неопытности ее мало волновало то, что происходит сейчас, ещё меньше — что происходило вчера, а о том, что ждёт ее завтра, она и думать забыла. Человек, живущий одним днём, – всегда желанная и невероятно легкая добыча для бога смерти, шинигами. Такие души принимают свою смерть как должное, совершенно не сопротивляясь. Нередки случаи, когда они сами неосознанно идут под косу с девизом «живем один раз». Они безбашенные, излишне доверчивые, но где-то преданнее домашнего животного, они живут каждый день, словно последний, делая то, что сердце пожелает. Лишь бы здесь и сейчас. Но они же, несмотря на свою расточительность в плане здоровья и эмоций, как правило, самые чистые и непорочные.
Она любила всех вокруг себя, и ее улыбка сияла, казалось, ярче солнца. Ее волосы насыщенного рыжего цвета, едва ли не красного, олицетворяли рассвет нового дня, в котором она вовсе не отрывалась по полной, как делали большинство людей ее возраста в бильярдных, а жила тихой, может быть даже где-то скучной жизнью. В глубоких голубых глазах, которые каждый день с любовью смотрели на бесконечные пшеничные поля, нашло своё отражение само небо. И никто и никогда не думал, что их носительница может уйти молодой.
— Сэм! — до ушей девушки донёсся приглушённый старческий голос с хрипотцой.
Подняв веснушчатое личико из зарослей клубники, где она собирала урожай, попутно им же завтракая, рукой она поправила ажурную соломенную шляпку на голове. Ее звали Саманта Ардерне. Совсем недавно ей исполнилось девятнадцать. Она не принадлежала ни к каким сословиям или дворянским родам. Из семьи у неё осталась лишь бабушка, Мэри Ардерне, которая души не чаяла во внучке и делала для неё все. Они жили в деревенском доме достаточно далеко от Лондона. Дом окружали бескрайние зерновые поля, по которым тут и там были разбросаны небольшие домишки, принадлежащие этой же широко раскинувшейся среди полей деревеньке.
— Бабушка? — Саманта ловко поднялась на терраску, проводя тыльной стороной ладони по лбу.
Стояла тридцатиградусная жара — редкость для Англии — поэтому дверь была открыта, а в проеме висела белая кружевная занавеска. У окна перед самым выходом в кресле-качалке сидела седовласая старушка в льняном платье и фартуке с кружевами. В ее руках танцевали спицы, а к полу тянулся уже довольно длинный шарф. Считая, что в противовес безумно жаркому лету будет довольно холодная осень, она вязала Саманте его на будущее. На другом конце комнаты у старого рояля валялся клубок, к которому вела нитка из рук бабушки. Ее образ всегда напоминал добрую старушку из детских сказок, что всегда на страницах изображается с крынкой молока или целым подносом румяных пирожков.
— Опять укатился, — девушка порхнула к музыкальному инструменту, крышка которого давненько не открывалась, судя по пыли на ней, и, подняв шерстяной комочек, принесла его бабуле и положила на колени. Мягко улыбнувшись, девушка ушла на кухню. Близилось обеденное время, и Сэм вызвалась похвастаться достижениями в приготовлении бабушкиного фирменного супа перед своим учителем. Она часто готовила самостоятельно, и не потому, что время беспощадно забирало у Мэри силы ходить с каждым днем, ей просто нравился сам процесс. Бабушка всему обучила Саманту, и на семнадцатый день рождения подарила ей собственноручно написанную кулинарную книгу в триста с лишним страниц, где смолоду собирала рецепты.