В наступающих сумерках, на самой дальней окраине Тырговиште, которая по сути была уже не городом, а селением с начинающимся неподалёку густым лесом, по тропе, огибающей дома с тыльной стороны, опустив голову, спешил человек, закутанный в широкий серый плащ с низко надвинутым капюшоном, скрывающим его лицо, благодаря чему он почти сливался с темнеющим пространством. Мартовский вечер был прохладным, и такая одежда никого бы не удивила. Хоть глубокие складки ткани прятали его тело, внимательному наблюдателю всё же было видно, что телосложением он худощав. Обращала на себя внимание его походка и чрезвычайно пластичные, какие-то изгибающиеся движения, будто тело его было лишено костей, свидетельствующие о том, что он отличается поразительной гибкостью: человек делал очень быстрые, но мелкие шаги, так что создавалось впечатление, что он не идёт, а скользит по земле, а движения его тела чем-то неуловимо напоминали извивания пресмыкающегося.
Достигнув дома, расположенного в отдалении от других, окружённого со стороны улицы деревьями и высокими кустами, ветви которых скрывали его, даже не имея листьев, человек, открыв калитку, вошёл во двор и, дойдя до двери заднего входа, сообщил хозяину дома о своём появлении с помощью условленного стука. Дверь отворилась и впустила его внутрь. В тёмной серости густых сумерек, в которой он оказался, ничего нельзя было разобрать кроме неясно вырисовывающегося силуэта впустившего его.
— Принёс? — спросил силуэт.
— Да, — ответил он.
— Пошли, — сказал встретивший его, после того как запер дверь, и пришедший последовал за ним. Он прекрасно ориентировался в темноте, что свидетельствовало о том, что он не раз здесь бывал. Пройдя небольшой коридор, они спустились по каменным ступеням вниз в освещённое свечами помещение.
Оно оказалось чем-то средним между лабораторией алхимика и горницей деревенского знахаря: на столах стояли многочисленные склянки с разноцветными жидкостями и реторты с булькающим содержимым, а стены были увешаны пучками трав. Висящий над пылающим очагом огромный котёл, в котором бурлило, источая странные запахи, подозрительное варево и расклад карт Таро на одном из столов позволяли без ошибки определить, что хозяин занимался магией и колдовством. Табличка, приколоченная у входа в дом с улицы, сообщала, что в нём живёт лекарь.
— Чего ждёшь? Замечтался? Давай сюда! — раздражённо приказал гостю хозяин, когда они вошли и он запер на тяжёлый засов массивную дубовую дверь.
Это был смуглый мужчина средних лет, с чёрными курчавыми волосами, почти доходящими ему до плеч. Сухое, как у аскета, лицо с сильно выдающимися скулами. Того же цвета что и волосы, немного навыкате, большие глаза, с пронзительно белыми глазными яблоками, что составляло разительный контраст с тёмной кожей его лица и казалось, что они горят, прошивали собеседника насквозь. Орлиный нос. Полные, слишком яркие для мужчины губы.
Тот, к кому он обратился, сбросив капюшон, достал из-под пол широкого плаща спрятанный мешок и протянул его колдуну. Внешность его была чрезвычайно примечательна. При первом взгляде нельзя было определить его возраст. Он мог быть как уже пожилым, так и молодым человеком с несчастной наружностью вследствие каких-то отклонений в его организме. Более внимательный взгляд обнаруживал, что верным было второе. Человек был молод летами, но его рябое, испещрённое оспинами лицо напоминало старушечье. Одутловатое, с пятнистой кожей, которая местами была желтоватой, а местами землистой, оно было покрыто тоненькими линиями странных преждевременных морщин. Очень светлые, едва не белёсые цветом, серые глаза, веки которых были почти лишены ресниц, настолько жидкими были короткие пшеничные волоски на них, а длинным и острым носом, напоминающим аистиный клюв, он, казалось, мог протыкать в ткани отверстия. Голова его была покрыта кустиками жёлтых волос, похожих на сбитый войлок, которые перемежались с розовыми проплешинами.
Колдун взял мешок, раскрыл его и достал из него тельце мёртвого младенца. Несчастный ребёнок был задушен совсем недавно, так что тело его не успело остыть и было ещё тёплым. Взяв нож с причудливой, витой рукояткой, он, поднеся трупик к серебряной чаше, перерезал над ней его горло. Собрав кровь, перелил её в пузырёк и закупорил его искусно отделанной пробкой. Затем положил тельце младенца в жестяную пиалу и облил какой-то жидкостью. Трупик, покрывшись пузырями, зашипел, тут же почернел и обуглился, превратившись в то, что напоминало обгорелую деревяшку, которую колдун бросил в огонь очага, где он мгновенно превратился в золу.
Человек со старушечьей внешностью молча и с явным интересом пронаблюдал за совершёнными действиями чёрного мага. Покончив с делом, колдун подошёл к столу, на котором был расклад карт, и задумчиво вперил в него взгляд, словно забыл о присутствии своего помощника. Но тот напомнил ему о нём.
— Что? — спросил он его со страхом в голосе. — Тебе удалось?
— Нет, — отрывисто бросил колдун, продолжая глядеть на карты.
Спросивший своей скользящей походкой подошёл к нему и посмотрел на расклад. чернокнижник без слов указал ему на один из старших арканов, составляющих мистическую колоду, на «Императора».
— И что это значит?
— Что только обозначаемый этой картой может вызвать духа бездны.
— Значит это Фридрих? Император Священной Римской империи?
Колдун поморщился с выражением предельного презрения и вздохнул:
— Ну и дурак же ты, Мариус. Уже бы мог что-то понять и чему-то научиться. Значение карт не следует понимать буквально. Это знаки, символы, смысл которых может толковаться весьма широко. «Император» значит кто-то сильный, могущественный, имеющий власть в чём-либо или просто самодостаточная, мощная, довлеющая, значительная в каком-то отношении фигура, могущая быть кем угодно.
— Хм… Кто же тогда это такой?
— Не знаю, — нахмурился, погрузившись в мысли, хозяин. — Это не открылось мне. — И вдруг осклабился, обнажив крупные и крепкие, как у зверя, зубы, пронзив собеседника издевательским взглядом: — Ну, тебя можно сразу исключить… Ладно, это неважно, — с деланным безразличием буркнул он. — Я и так сильный маг. Не много найдётся равных мне не только в этих землях, но и далеко за их пределами.
— Млава могущественнее тебя, — бесцветные губы Мариуса в свою очередь расплылись ухмылкой. Он знал слабые места колдуна и чем ему можно досадить.
— Разрази и её, и тебя гром! — ожидаемо для Мариуса взбеленился хозяин, услышав имя прославленной в тех краях ведуньи, чем явно потешил своего гостя, на лице которого отразилось удовлетворение вспышкой раздражения у собеседника, вызванной его замечанием, которым он отомстил за его нелестное мнение о нём и пренебрежительное отношение. — Что ты мелешь, дурак?! Я не уступаю ей в силе! Просто эта чертовка хитра и удачлива, а обстоятельства часто складываются не в мою пользу! Но это только укрепляет меня, полезно мне, способствует развитию моего мастерства и моему росту как теурга, делает меня сильнее.
— Ну, да, разумеется, — ехидно-подленько хихикнул обиженный природой.
— Зря смеёшься, чучело. Скоро ты возьмёшь свои слова обратно. Моё могущество возрастает!
— Что-то сомневаюсь, что возьму. Насколько я знаю, в ваших с ней магических схватках тебе ещё ни разу не удалось одержать верх.
— Да что тебе известно, убогий дурачок? — возмутился чернокнижник, грозно сведя широкие брови, угрожающе сверкнув потемневшим взглядом. — Что вообще ты можешь знать??? Думаешь, что если служишь мне, то посвящён в мои дела? Всё о них ведаешь? Ладно, убирайся отсюда, — с выражением отвращения приказал он. — Я не хочу видеть тебя дольше, чем это необходимо. — Хозяин подошёл к двери и поднял засов, взглядом указывая гостю на выход.
— А моя плата???!!! — в свою очередь возмущённо вскинулся Мариус, выражение удовлетворения сразу погасло на его лице.
Чёрный маг бросил ему золотую монету.
— Бери и проваливай поскорее.
— Повежливее, Эртаний, — зашипел, напоминая какого-то озлобленного зверёныша, его поставщик и помощник, получив свою плату и попробовав её на зуб, удостоверяясь в подлинности металла. — Несмотря на все твои возможности и похвальбы, я давно понял, что ты далеко не всемогущ и нуждаешься в моих услугах, вернее, они тебе необходимы, а при таком обращении я могу и отказаться оказывать их!
— Чёрта с два, — усмехнулся в ответ Эртаний. — Где ещё ты найдёшь такую прибыльную, не пыльную и даже порой весьма приятную тебе к выполнению работёнку, а? Я же знаю, как тебе нравится душить младенцев, какое наслаждение ты от этого получаешь. Нравится, а? — Чёрные глаза колдуна дьявольски блеснули, а полные губы расплылись в плотоядной ухмылке, так что он явил собой живое изображение демона из гримуара.— Кто ещё тебе будет столько платить за то, что ты любишь делать, гм? К этому времени уже наверняка скопил порядочную сумму, — улыбался он. — Но ведь всегда недостаточно, верно? Всегда мало. Слушай, — лицо Эртания вдруг озарилось предположением, — а может, ты надеешься с помощью золота исправить свою уродливую наружность и стать привлекательным парнем? Если да, то напрасно. Я должен разочаровать тебя: мне неведом ритуал, с помощью которого можно было бы превратить урода в красавца. И не думаю, что он ведом кому-то другому. Во всяком случае, не в наших краях. Это возможно только в сказках. Ладно, не корчь оскорблённую рожу, — рассмеялся колдун. — Это правда: мы нужны друг другу. Интересно, — вдруг добавил он, смерив своего приспешника с недовольной миной, думавшего, что разговор окончен, и собиравшегося двинуться к выходу, хитрым взглядом, сопроводив его ехидной ухмылкой, — что бы с тобой сделали, если бы князю стало известно, чем ты занимаешься, а? — По-видимому, тем, что он сравнял счёт, Эртаний не удовлетворился и решил добавить очко в свою пользу.
С промелькнувшим выражением ужаса, сделавшим его лицо ещё более неприятным, Мариус с приоткрытым ртом на миг застыл на месте, но тут же нашёлся и отпарировал:
— А с тобой?
— Ну, как должен понимать даже такой глупец, как ты, у меня могут быть способы избежать наказания, но, даже если бы мне это и не удалось, моё наказание не облегчило бы твою собственную участь, дурачок. Тебя должна волновать твоя судьба, а не то, что было бы со мной, — усмехнулся колдун, как буравом сверля его насмешливым взглядом.
— Ты же знаешь, как я осторожен! Никто, никто ни о чём не догадывается, — затараторил взволновавшийся Мариус. — Я, я совершенно уверен, что никогда, нигде и никем не был замечен! Но, даже если бы меня в чём-то и заподозрили, никто не посмеет ничего сказать против меня, — с уверенностью заявил он, хотя голос его дрогнул, выдавая степень его волнения. — Доказательств нет, и всем известно, что я прихожусь родственником кормильце князя, заменившей ему мать и которую он любит как мать. Она всем сердцем жалеет меня, обделённого судьбой, и защитит от наветов. И наказан буду не я, а тот, кто из неприязни оговорит несчастного беднягу.
— Гм, на твоём месте я бы не был так в этом уверен, но ведь ты не блещешь умом, — хохотнул колдун. Родственника княжеской кормильцы перекосило от злости. Он открыл было рот, чтобы ответить, но Эртаний не дал ему это сделать. — Ладно, Мариус, — резко сказал он, — довольно разговоров, я занят, уходи. — С этими словами хозяин повернулся, сел за стол к гостю спиной и занялся чем-то, звеня склянками с зельем, пресекая его желание продолжить беседу.
Вдруг сверху послышался стук во входную дверь с улицы. При помощи особого устройства со слуховыми трубами из подвального помещения можно было слышать то, что происходило над ним, в верхних, в то время как ни один звук не покидал нижнее.
— Наверное пришла очередная, желающая избавиться от нежеланного ребёнка клиентка, — предположил Мариус. — Догадываюсь, чем они могут с тобой расплачиваться… — И он снова гаденько захихикал.
— Не твоё дело, червяк, — спокойно отреагировал на его замечание Эртаний. — Убирайся. И смотри не вздумай мне как-то напакостить! Ты знаешь, что я узнаю, и тогда тебе сильно не поздоровится… — угрожающе бросил он вослед уходящему, когда он уже переступал, вернее, скользил через порог. Тот в ответ что-то брюзгливо пробурчал, исчезнув во тьме, растворившись в ней, как тень.
***
Когда солнце едва начало клониться к закату, по весеннему лугу на берегу катящего свои мощные воды Дуная, прогуливались, держась за руки, парень и девушка. Желая уединения, они далеко отошли от поселения.
Обладавший робким нравом парень смог наконец преодолеть неуверенность в себе и пригласить весёлую девушку-певунью, которая давно ему нравилась и чувства к которой он до этого дня держал в тайне, на прогулку. Парень тоже нравился девушке, и она прекрасно знала о его отношении к ней — женщины всегда это чувствуют, — сердясь на него за нерешительность. Когда же он понял, что над ним не посмеются, и пригласил её погулять, она с радостью согласилась.
Ободрённый ласковыми словами девушки влюблённый, приобняв её, склонился к ушку с русым локоном и зашептал в него жаркие слова, которые давно хотел ей сказать. Он говорил то, что тысячелетия говорят мужчины женщинам, добиваясь благосклонности прекрасного пола, превознося их красоту и клянясь в пылкости чувств. Девушкам же, мечтающим о любви, хочется верить кружащим голову комплиментам и страстным признаниям и уверениям, особенно из уст того, к кому они неравнодушны, и они верят, после обвиняя сильный пол в обмане, если его представители, получив от них желанное, вдруг остывают и впоследствии они обнаруживают ложность их восторгов и клятв, хоть мужчины, преследуя цель удовлетворения потребностей своего естества, иногда говорят это совершенно искренне, а разочаровавшись в своих избранницах, удивляются и огорчаются своему заблуждению. Так что обманываются и те, и другие. И ни те, ни другие не виноваты, ибо к этому их толкает природа, пускающаяся на все ухищрения, чтобы заставить два пола соединиться, заботясь о продолжении рода.
— Марика, смотри, что у меня есть, — сказал парень и достал из кармана медное колечко. — Я купил его на прошлой ярмарке. Для тебя.
— Ох, Петру, — с улыбкой, слегка всплеснула руками Марика, — ярмарка была осенью, а сейчас весна. Какой же ты робкий…
Пристыжённый словами девушки, Петру покраснел, но тут же был вознаграждён.
— Милый, — прошептала девушка, нежно коснувшись его руки, держащей колечко, своей рукой, и сама залилась краской.
Обрадованный Петру надел колечко на её палец. Он посмотрел на девушку. Она улыбалась. Парень страстно обнял её, она не отстранилась. Несмело прильнул к девичьим губам, прикрыв глаза, а в следующий миг почувствовал, как губы, которых он коснулся своими, скользнули вниз. Земля за спиной у Марики вдруг разверзлась, и она полетела в чёрную яму, а ошеломлённый произошедшим Петру остался на её краю, едва не оказавшись там же.
— Господи, Марика! — воскликнул он и хотел наклониться, чтобы вытащить провалившуюся девушку. Но она вдруг страшно закричала, так что у парня всё застыло внутри и он невольно замер: что-то схватило её снизу. Из глубины поднялась тёмная и лоснящаяся, покрытая отваливающимися от неё кусками земли масса, навалилась на кричащую девушку и поглотила её.
Петру, парализованный немым ужасом, когда человек находится на грани помешательства, будто вне своего тела, и оно ему не подчиняется, не мог двинуться с места, словно пригвождённый к нему. Он увидел внизу множество оранжевых, разбросанных в колыхающейся бурой жиже отверстий, чем-то напоминающих глаза, хоть глазами они не были, и услышал чавкающий, а затем удовлетворённый утробный звук от переваренной пищи, после чего из ямы вылетело и упало на траву выплюнутое медное колечко, измазанное коричневой слизью. Глянув на него безумным взглядом, Петру с превеликим трудом дёрнулся и на дрожащих, подгибающихся ногах побежал прочь.
— О боже! Марика! О боже! — восклицал он, и лицо его заливали слёзы.
— Что случилось? — спросили встретившиеся ему люди, когда он добежал до селения.
— М-М-Марика, М-Марика… — только и мог он вымолвить трясущимися губами.
— Да что? Что такое? — пытались добиться у него ответа перепуганные жители.
— Марику съело чудовище! — наконец сказал Петру, выглядящий словно мертвец, и, рыдая, затрясся в истерике.
***
Бал в господарском дворце в Тырговиште состоялся спустя две недели после просьбы прекрасной баронессы, обращённой к правителю Валахии. Приглашения посетить его получили и рыцари армии Святого Ордена, прибывшей в Валахию. Габриэль, собираясь на торжество, оделся очень просто, даже неподходяще просто для такого парадного случая: в тёмно-серый костюм без украшений, без всякой, даже самой скромной вышивки. О его высоком звании свидетельствовала лишь золотая цепь военачальника Святого ордена с отделанным несколькими небольшими рубинами медальоном с его эмблемой.
Мужчина жалел, что не может не явиться вечером в княжеский дворец, как те рыцари орденской армии — не любители балов, суровые воины, не умевшие танцевать и чувствовавшие себя неловко в обществе дам, почти монахи, — которые поблагодарили за приглашение на бал и извинились за то, что не смогут присутствовать на нём. Выходя, он даже не бросил взгляд в зеркало.
Габриэль, как то и подобало архангелу в человеческом теле, был совершенно равнодушен к своей внешности и словно не ведал о том, что поразительно хорош собой, что его бросающаяся в глаза, яркая человеческая наружность отражала красоту небесного князя, что это не могло не быть замеченным и не произвести соответствующего впечатления. Маршал Святого Ордена гораздо охотнее занялся бы чем угодно, вместо того чтобы присутствовать на пышном приёме с танцами. Ему совсем не хотелось участвовать в шумном собрании местной знати и дворянства. Он отдал бы предпочтение спокойной прогулке с возможностью полюбоваться природой или просто отдохнул у себя в комнате, пока другие веселились в тронном зале дворца. Но даже если бы не обещание быть на балу, которое он был вынужден галантностью дать баронессе и был обязан выполнить, князь несомненно расценил бы его непоявление как неуважение, и рыцарю пришлось делать нежеланное, к чему нёсший земное служение архангел-человек давно привык.
За две недели, предшествовавшие балу, он, занятый многочисленными делами как военного, так и не военного характера, связанными с пребыванием армии Святого Ордена в Валахии, её обеспечением, проведением тренировок воинов и многим другим (как начальник он должен был руководить и решать все вопросы), почти не видел столь же занятого князя. Дракула часто уезжал, посещая стройки возводимых им крепостей и укреплений, проверяя приведённые в подчинение города, которые управлялись смирённым, но остающимся враждебным ему саксонским купечеством. Габриэль видел его лишь пару раз мельком. Случайно встретившись с князем в коридоре, спешащим куда-то в сопровождении сановников, Габриэль сделал попытку уклониться от присутствия на балу, сославшись на нелюбовь к подобным собраниям, сказав, что напишет баронессе и обратится к ней с просьбой милостиво освободить его от обещания быть на балу, но Дракула, почти на ходу, едва приостановившись, чтобы поговорить с ним, решительно отклонил его обращение:
— Ваши рыцари вольны на их усмотрение посетить или не посетить приём в моём дворце, куда они приглашены, но ВАШЕГО отказа я не принимаю, мессир ван Хельсинг. Что подумает собравшееся общество, если маршала Святого ордена, посланца Святого Престола, Левой руки Господа, о котором все только и говорят, гостя моего замка, не будет среди гостей бала? Как это воспримут? Как расценят? Что будут говорить?
— Ваше высочество, прошу прощения, но время не терпит… — поторопил князя один из сопровождавших его. Это бы краевский бан — правитель Малой Валахии, второй после Дракулы человек в государстве.
— Прошу извинить меня, — сказал Владислав Габриэлю, — я задержался, при том что мне надо срочно провести заседание Государственного совета, и я очень спешу. Вы же непременно должны удостоить бал своим присутствием, и я надеюсь вас там увидеть, сударь, — и, ускорив шаг, он быстро проследовал дальше.
Габриэль вышел из комнаты, в которой одевался, в переднюю. Пажей он отпустил, но в первом помещении выделенных ему князем покоев остался дежурить его оруженосец, на случай если ему что-то понадобится. Это был красивый белокурый юноша с голубыми глазами, как две капли воды похожий на свою мать-немку, какими в западной традиции изображают ангелов; и то, что архангелу-человеку служил оруженосец с такой внешностью было символичным. Эрик был сиротой. Его мать умерла при родах, что для того времени не было редкостью, а за ней вскорости последовал и серьёзно заболевший отец мальчика. Ребёнка взял дядя. Человеком он был грубым и жестоким, и его дом не стал для Эрика родным. А когда мальчик достиг восьмилетнего возраста, дядя отдал его Святому Ордену. В обязанности оруженосцев, помимо сопровождения их сеньора, заботы об его оружии, доспехах, снаряжении и конях, помощи ему во время поединков на турнирах в виде подавания оружия, если рыцарь его терял, выполнения его поручений, входила и защита господина в бою, но на деле не оруженосец защищал маршала Святого ордена, а тот его, стараясь ограждать от всех опасностей, словно младшего брата. Габриэль и был для юноши скорее старшим братом, чем господином. Посмотрев на Эрика, он сразу обратил внимание на его грустный вид, хоть тот и пытался не показать этого.
— В чём дело, Эрик? Ты чем-то опечален? — спросил у юноши Габриэль.
— Нет, господин.
— Но я же вижу, что ты чем-то расстроен. Чем? Что-то случилось? С тобой плохо обошлись здесь?
— О нет! — поспешил уверить его в обратном Эрик. Час назад на кухне, куда он спустился перекусить, ему встретилась кормилица князя, которая, увидев его, тут же принялась усердно потчевать «бедного милого мальчика», завалив его едой и настаивая, чтобы он всё съел, так что ему пришлось сбежать от неё. Элена была большой искусницей и мастерицей в стряпне, у которой могли поучиться княжеские повара. Она любила готовить и ещё больше любила баловать своего молочного сына разными, любимыми им лакомствами её приготовления, поэтому её часто можно было встретить на кухне. Вернее, кухня замка была всецело её царством, она принадлежала ей и распоряжалась там именного она, а не главный повар доминуса Валахии. — Что вы, мессир! Совсем напротив. Люди здесь добры и предупредительны.
— Что же тогда? Я знаю, что по родине и дому ты не тоскуешь.
Габриэль пристально посмотрел на своего оруженосца и тут же всё понял. Лицо прекрасного полководца озарила пленительная улыбка, которая сводила женщин (и не только женщин) с ума, так что он стал совершенно неотразим.
— Бал? Ты хотел бы быть на балу?
Словно застигнутый за чем-то предосудительным, юноша виновато потупился, щёки его вспыхнули.
— Что ж, вижу, моя догадка верна. Послушай, Эрик, — сказал Габриэль, положив руку ему на плечо, — я бы охотно поменялся с тобой местами и остался бы здесь, почитал — у князя великолепнейшая библиотека — или пошёл прогуляться, если б мог, и отправил тебя вместо себя. Для меня посещение этого бала — просто обязанность. Не могу сказать, что она мне неприятна, но и радости она мне не приносит. Я предпочёл бы отдых присутствию на собрании чванной и кичливой знати. Друг мой, ты побываешь на многих балах и увидишь, что не такое уж это удовольствие. На таких церемонных приёмах бывает, напротив, невыносимо скучно.
— Сударь, вы строги к себе, как святой, и вас не интересуют развлечения, а я… — юноша смущённо не докончил, запнувшись.
— А ты хотел бы потанцевать… — улыбаясь, продолжил за него военачальник. — Я, глупец, забыл о танцах, — рассмеялся он. — Прости. Эрик, обещаю тебе, что попрошу князя пригласить тебя на следующий бал, которого, я уверен, долго ждать не придётся, и, думаю, он мне не откажет. Ты благородного рода и имеешь все права присутствовать на таких торжествах. Так что не тужи. Ты ведь будущий рыцарь Святого Ордена, членом которого стать нелегко, и негоже тебе, словно девице, предаваться печали из-за того, что ты не был приглашён во дворец на вечер с танцами.
Юноша снова покраснел, но грусть исчезла с его лица, и он благодарно поклонился.
— Да, мой господин. Прошу простить меня и благодарю вас за милость.
Габриэль дружески сжал его плечо и одел шляпу. Эрик накинул ему на плечи плащ, и маршал покинул свои покои в княжеском замке, отправившись на нежеланный ему вечер в княжеский дворец.
