***
Лёжа на кровати, прекрасный рыцарь с поразительно красивыми глазами задумчиво смотрел на пламя свечи, вспоминая, как его, Левую руку Господа, призвал к себе Правая рука Господа, архистратиг Михаил, сообщив, что он будет послан на Землю как человек, с возможностью принимать свой истинный облик. Однако ему запрещалось это делать произвольно — только по повелению свыше. То, что он архангел, должно было остаться тайной для всех людей; и, когда он будет являться им в своей истинной форме, никто не должен был знать, что архангел обретается в человеческом теле. Полагалось подчиняться, не задавая вопросов, что Габриэль и сделал, — небесная иерархия больше, чем любая другая, предполагает беспрекословное повиновение решению вышестоящих. К тому же вопросы были излишни: Габриэль догадывался, что его непосредственный патрон, архистратиг Михаил, счёл его слишком свободолюбивым и вольнодумным и недостаточно покорным и смиренным ангелом. Низведение в человеческое тело должно было послужить наказанием, способствующим исправлению. Задув свечу, Габриэль закрыл глаза. Ему не требовалась помощь монаха, чтобы выучить валашский язык: архангел мог говорить на любом языке, который потребуется, но никто из смертных не должен был знать об этом. Уже засыпающему Ван Хельсингу подумалось, как он, католический рыцарь, у которого ранее не было опыта подчинения кому-либо, исповедующему христианство в иной трактовке, поладит с православным князем, сумевшем к тому времени прославиться по всей Европе не только своим гением военачальника и безумной отвагой и храбростью, но и равной им беспощадностью к врагам и жестокостью, доходящей до мании. Притом, что для тех суровых времён жестокость была нормой, — это о многом говорило.***
На следующий день, на рассвете, Габриэль со своим «копьём»* и «копьями» остальных рыцарей построились перед резиденцией Святого Ордена, готовясь в путь. Вышедший к ним Великий Магистр Святого Ордена Франциск де Лоран напутствовал и благословил войско. И оно, под предводительством Левой руки Господа, маршала Габриэля Ван Хельсинга, двинулось на Валахию. Армия выступила из Италии в середине зимы, а вступила в пределы Валашского княжества уже в начале весны. Габриэль никогда не был в этой части Европы. Карпаты отличались от намного более светлых и солнечных Альп своей сумрачной красотой и грозной, даже угрожающей величественностью. Каждый пришелец ощущал, что в этом таинственном, мрачном краю царили древние тёмные стихии и легко могли быть вызваны потусторонние силы. Просыпающаяся ото сна природа встречала армию Святого Ордена, ведомую великим воином, свежим воздухом, набухшими почками деревьев, пробивающейся травой и щебетом птиц. Несмотря на неспокойное время с непрекращающимися междоусобными распрями, набегами, битвами и сражениями с турками, страна не находилась в упадке. Поселения не были бедными. Дома ухожены. Крестьяне и горожане хорошо одеты. Население занималось различными промыслами. Плодородные равнины обрабатывались. По склонам гор и в долинах росли роскошные сады и виноградники. В городах строились новые здания, процветало ремесло и оживлённая торговля. По дорогам двигались караваны купцов. По пути армии встретились несколько ярмарок. Это свидетельствовало о том, что правитель неустанно заботился о благополучии и развитии своего государства, невзирая на то, что был вынужден противостоять окружавшим его со всех сторон врагам, то и дело ведя войны с могущественной Османской Империей, чьи силы превышали силы Валахии в тысячи раз. Это требовало огромных ресурсов. Однако князь, по-видимому, умел изыскивать их без того, чтобы облагать население непосильными и истощающими его налогами. Для этого поистине требовалось обладать незаурядным талантом. Узнав, что предводительствуемая Ван Хельсингом армия идёт на помощь господарю, которого население называло Драконом, люди радостно приветствовали её. Многие не брали платы за еду и приют на ночь. До сих пор по пути продвижения войска территорией княжества ничто не указывало на непринятые в Европе методы управления господаря, свидетельствующие о его жестокости и кровожадности, которые были не к лицу христианскому государю. Не встречалось никаких признаков этого, но в одном из городов рыцари наконец увидели то, что невозможно было увидеть в других частях Европы — посаженные на кол вдоль дороги трупы нескольких десятков человек. Армия сделала привал. Сидя в таверне, Габриэль поинтересовался у одного из жителей: — За что по-восточному казнили этих людей? И как относится население к такой казни? — Они были бродягами, попрошайками-бандитами, господин, — ответил горожанин, хлебнув пива. — Днём просили милостыню, а по ночам занимались разбоем и грабежом. Что касается казни, то все давно привыкли — какое наказание следует за это. Наш князь, вступив на престол, предупредил, что преступления будут жестоко караться. Всем найдётся возможность заработать себе на хлеб честными средствами. Правитель следит за тем, чтобы работа оплачивалась справедливо. Тех же, кто не желает жить честно, ждёт суровая кара и никому не будет пощады. Поданные господаря имеют выбор — жить достойно и счастливо или же преступить закон и окончить жизнь на колу. Эта банда, спустившаяся с гор, терроризировала всю округу, — добавил мужчина, — и все рады, что, наконец, избавились от неё! Наш Дракон знает, как навести порядок в своей вотчине! — сказал горожанин, опрокидывая в рот кружку и одобрительно стукнув пустой посудой по столу. — После этого о разбойниках у нас ничего не будет слышно! Когда армия Святого Ордена уже приближалась к Тырговиште — столице Валахии, на дороге показался скакавший им навстречу посланник от господаря. Он сообщил, что князь, желая оказать особую честь прибывшим рыцарям, лично выехал им навстречу. Рыцари и солдаты встретились с правителем, окружённым личной гвардией, и его свитой на подступах к хорошо укреплённому городу. Не доезжая до Владислава Дракулы несколько метров, Ван Хельсинг спешился и подошёл к правителю. Габриэль знал, что князь Валахии Владислав III красив, но он никак не ожидал, что при встрече будет поражён вызывающей яркостью его благородной внешности. Архангел, заключённый в человеческую плоть, чья жизнь была посвящена служению Господу на поприще борьбы с врагами христианства вообще и католической церкви в частности никогда не придавал никакого значения наружности. С религиозной точки зрения Габриэль не считал внешность сколько-нибудь важной даже для женщин. На наружность же мужчин рыцарь вообще никогда не обращал никакого внимания, попросту не замечая её. При оценке людей архангел был всецело сконцентрирован на, выражаясь словами Евангелия, «внутреннем человеке». Однако в этот раз Ван Хельсинг не смог при всём своём желании последовать своим ригорическим принципам и не поддаться впечатлению от «человека внешнего», когда увидел перед собой магнетически красивого мужчину в воронёных доспехах, обладавшего поистине чертовской привлекательностью и источавший дьявольское обаянием, будто свечением исходившее от него, наполняя окружающее его пространство. Габриэль вздрогнул, удивляясь, как ему, набожному воину Господнему, могли прийти на ум такие эпитеты. Рыцарь объяснил себе это тем, что он, обременённый тяготами дальнего похода, недостаточно истово отдавался молитвам и обещал себе как можно скорее исповедаться в этом прегрешении, в то время как взгляд его был прикован к Валашскому господарю. Это был высокий, идеально сложенный и прекрасно развитый физически мужчина, на несколько лет старше его. Никогда прежде Габриэль не видел настолько яркой и просто-таки незабываемой наружности у кого-либо из людей. Она врезалась в память, гравируя свой образ, будто острым ножом. Поражало то, что черты и пропорции лица Владислава, не будучи идеально правильными с точки зрения классических канонов, сочетаясь, создавали своеобразную, уникальную, просто-таки завораживающую, удивительную красоту. Самое подходящее определение для неё было — дерзкая. А ещё колдовская… чувственная… Первое, что бросалось в глаза, — это венчающий гордую голову, тяжёлый полог изумительно красивых, очень густых и длинных волос цвета воронова крыла, накрывавший его плеч, доходя до половины груди (Габриэль не видел таких великолепных волос ни у одной придворной красавицы, каких при различных европейских дворах он встречал немало), обрамляя его благородное, словно выточенное из слоновой кости, лицо с высокими, чётко очерченными высоким скулами и гладкой бледной кожей, на котором, под словно нарисованными китайской тушью дугообразными бровями, сквозь непроницаемую сень невероятно густых и длинных чёрные ресниц — таких опять же Ван Хельсинг не видел у самых прославленных красавиц, — сверкали влажным блеском большие, глубокие, пронзительно синие глаза, как видно, привыкшие часто насмешливо сощуриваться. Их проницательный взгляд горел несгибаемой волей и острым умом. А на самом дне этих синих озёр притаился какой-то неуловимый намёк на томность. Тонкие тёмно-розовые губы нервного, подвижного рта. Крупный, как у хищной птицы, римский нос, являющийся скрепляющим элементом в гармонии черт этого поразительно яркого и выразительного лица и дарящий своему обладателю царственный профиль, довершал его особенную, чеканную, характерную, властную красоту. Это поистине магически привлекательное лицо выражало критическое мышление и дух бунтарства; в нём явно читалось отсутствие у князя каких-либо авторитетов в какой бы то ни было области и то, что он обо всё предпочитает составлять собственное мнение. Весь вид его горел независимостью. Но основным свойством в облике Валашского господаря была сатанинская гордость и харизма. Он буквально источал их, обладая просто дьявольски обаятельной наружностью. Именно дьявольской… Ибо неотразимое обаяние князя несомненно носило отпечаток чего-то тёмного и излучало страсть и чувственность. «Дракула — Дракон и Дьявол, какое во всех отношениях подходящее прозвище» — подумалось Габриэлю. И, хотя Ван Хельсинг понимал, что князя так называют, основываясь на прямых ассоциациях не погружаясь в эмблематический символизм Ордена Дракона, от которого оно произошло, но подумал, что это прозвище идеально ему подходит. Валашский господарь также был наслышан, что командующий армией, маршал Святого Ордена Габриэль Ван Хельсинг, бесстрашный воин, прославленный христианский герой по прозвищу Левая рука Господа, прослыл красивейшим рыцарем Европы, но когда он увидел его, Владиславу показалось, что в его образе пред ним предстало высшее существо. Создание из другого мира. Ни один человек его так не поражал. Перед правителем Валахии почтительно и вместе с тем гордо стоял закованный в блестящие латы удивительно, просто ангельски красивый молодой мужчина с царственной посадкой головы, венчаемой ореховыми локонами до плеч, немногим моложе, чем он сам. Господарь словно увидел воплотившегося в реальность идеального рыцаря из баллад трубадуров и рыцарских романов. Он был статен и высок. Выше него, хоть князь сам отличался высоким ростом. Широкие плечи. Благородная осанка. На красивом лице молодого маршала, с правильными чертами, греческим носом и мужественным подбородком, в обрамлении из пушистых ресниц, выделяясь непередаваемой прелестью, сияли чудесные авантюриновые глаза, меняющие цвет: то будучи сплошного медового оттенка, то вспыхивая вокруг зрачка ярко-зелёным светом. Ни у одной женщины князь не видел таких обворожительных, дивных, чудесных глаз. Чётко вырезанные красивые губы. «Чувственные», — заметил про себя Владислав, скользнув взглядом с прекрасных глаз рыцаря на его губы, первый раз в жизни сделав такое замечание в отношении мужчины. — «Интересно, сколько женщин мечтало вкусить поцелуй этих губ? Чёрт! О чём я думаю?! С ума я сошёл, что ли?!» — осадил себя князь, с удивлением поймав себя на этих более чем странных мыслях. Казалось, лицо прекрасного рыцаря, стоящего пред Валашским господарем, излучало свет. В этот момент среди туч, заволокших небо, показалось солнце, и доспехи Ван Хельсинга засияли, ещё больше усилив это впечатление. Он стоял словно весь объятый небесным огнём. Князь поднёс руку к глазам, на миг ослеплённый видением небесного посланника. «Истинно посланец божий, архангел Габриэль…» — подумал Владислав, внутренне вздрогнув, сквозь пелену прошедших лет вспомнив, что в детстве видел это лицо на витраже, изображающем архангела Габриэля, в какой-то церкви… или во сне… Стоя перед господарем и глядя на черноволосого красавца, Габриэль замешкался с церемонией представления правителю. Он на несколько мгновений оцепенел, с удивлением ощутив, как что-то странное происходит в груди: сердце его учащённо забилось от волнения, чего с архангелом в человеческом обличье никогда в жизни не случалось. Придя в себя, рыцарь, наконец, поклонился и обратился к правителю на латыни, а затем на валашском языке, чем безмерно удивил господаря. Представившись, Габриэль лично передал ему письмо от Великого Магистра и сообщил, что рыцари, солдаты и он, их командир, поступают под его командование. Словно находясь в каком-то сне, князь, слушая прекрасного рыцаря, протянул руку за письмом. Она вспорхнула, словно белая птица. Габриэль обратил внимание на её красоту. Несмотря на то что Владислав был воином, и от оружия его руки должны были огрубеть, они не потеряли свою аристократическую форму и изящные очертания. Ван Хельсинг мысленно сравнил белую руку с длинными, тонким, изящными пальцами с руками статуй святых в соборе святого Петра, изваянных великими художниками Возрождения. В тот миг, когда рука князя коснулась послания, мужчины одновременно ощутили, как их тела пронзила странная дрожь. Рыцарь и князь, словно заворожённые, неотрывно смотрели друг на друга, будто позабыв об окружающем мире. Габриэль, как это и следовало согласно строгому этикету в отношении владетельных особ, первым опустил глаза; Владислав же погрешил против правил хорошего тона, значительно дольше задержавшись взглядом на красивом лице, чем это допускалось правилами вежливости. — Я рад, мессир Ван Хельсинг, что вы прибыли оказать мне помощь в войне с султаном, — наконец очнувшись, сказал Владислав. В дополнение к чарующей внешности, у князя оказался очень приятный голос — глубокий, сочный баритон. — Вы прибыли воистину вовремя и, как вождь во главе воинства Господнего, посланы мне самим небом! Я остро нуждаюсь в подкреплении. И очень благодарен Святому Престолу и Святому Ордену за поддержку в борьбе с нашим общим врагом. Прошу вас следовать за мной, всё готово к приёму ваших людей. — Владислав кивнул рыцарю, давая понять, что с церемониями покончено. Когда Габриэль вновь вскочил на коня, князь царственным движением руки подозвал его ехать рядом с собой. — Как много времени занял переход, мессир Ван Хельсинг? — поинтересовался Валашский господарь. — Так как мы добирались по суше — почти месяц, но прошу вас, ваша светлость, называть меня просто Габриэль. Мы с братьями обращаемся друг к другу по именам, и я не вижу причины изменять этому правилу в отношении того, с кем мы будем сражаться бок о бок как соратники. Тонкие уста князя изогнулись в улыбке: — Как вы понимаете, мой статус не позволяет отказаться от церемоний в присутствии других людей, но, когда мы будем наедине, я также прошу удовлетворить мою просьбу и называть меня просто Влад. Габриэль молча наклонил голову. — Недавно Мехмед атаковал меня, мне удалось отбить его атаку и даже контратаковать, перейдя за Дунай. Мы разбили высланный против нас многочисленный экспедиционный корпус, но в последнем сражении я потерял много людей и боюсь, как бы моя победа не оказалась пирровой. Султан может быстро собрать стотысячную армию, наши же силы истощены, а на союзников надежды немного. Вы прибыли мне на помощь как нельзя более вовремя. С таким подкреплением мы, пользуясь природными укреплениями, сможет противостоять даже орде турок. — Я всегда думал, что все христианские государи должны единым фронтом выступить против общего врага, — сказал Габриэль. Князь улыбнулся такому наивному суждению. — Вы идеалист, мессир… Габриэль, — поправился правитель. — К сожалению, вера уходит на второй план в политике, вернее, он вообще не играет роли, и союзничество между европейскими правителями основывается не на ней. Папа Римский прислал Яношу Хуньяди, доброму католику, — Владислав усмехнулся, — денег, чтобы он организовал крестовый поход против турок, но он нашёл им лучшее применение, — на устах правителя светилась почти счастливая улыбка. — Сделав вид, что начал собирать армию, он затем, прибегнув к хитростям и юридическим уловкам, сообщил, что пока не может выполнить волю папы, так как не является королём, а только регентом Венгерского королевства, с обещанием сделать это, как только он станет им. — Князь удовлетворённо засмеялся. — Вы знаете, — продолжал Владислав, — что, воюя с Мехмедом II Завоевателем, я не могу рассчитывать на помощь даже тех христиан, которые состоят со мной в близком родстве, — губы князя сложились в циничную усмешку. — Когда султан напал на моё княжество, мой двоюродный брат, Молдавский господарь Штефан Великий, чьей помощи я ожидал, вместо этого попытался воспользоваться благоприятным моментом и захватить валашскую приграничную крепость Килию. Утешает то, что сей достойнославный христианин поплатился за своё предательство тем, что был ранен моим лучником, и уже несколько его рана не заживает. Он приглашает лекарей со всей Европы, но ничего не помогает, и он считает, что стрела была заколдована, обвиняя меня в чернокнижничестве, но и не думает искать причину в каре за своё вероломство! — Владислав рассмеялся, сверкнув идеальными зубами, словно у молодого хищника. — Да что поминать дорогого кузена, — недобро ухмыляясь, продолжил князь, бросив на рыцаря пронзительный взгляд. — Вы же, наверное, в курсе, насчёт истории с моим ещё более дорогим братцем? — Я слышал, что он живёт в Порте и является фаворитом султана. — Не щадите мои чувства, смягчая позор королевского рода Валериусов таким нейтральным определением, Габриэль! Он его альковный, — выделил Владислав, — любимец, наложник. Для него-то Мехмед и старается, пытаясь добыть любовнику трон, отобрав его у старшего брата. Но, клянусь Богом, это ему не удастся! — В глазах князя полыхнул огонь. Стегнув коня, Владислав пустил его вскачь. Вся свита поскакала следом, едва поспевая за арабским конём князя, нёсшимся стрелой. Габриэлю и остальным рыцарям Святого Ордена также пришлось пришпорить своих уставших лошадей. При въезде в город кавалькаду приветствовали жители. Габриэль обнаружил, что люди делали это искренне, а в их приветствиях выражалась симпатия и любовь к Валашскому господарю. Это не вязалось с чувствами, которые должен был испытывать народ, по отношению к тиранившему его и измывавшемуся над ним правителю-извергу. Князь словно прочитал мысли рыцаря. — Вы удивлены, Габриэль, таким отношением со стороны народа к жестокому правителю? — спросил он у Ван Хельсинга. И, не дожидаясь ответа, добавил: — Мне известно, кем меня считают в Европе, — кровожадным чудовищем, — блеснул недоброй улыбкой Владислав, — практикующим варварские казни, позаимствованные у турок и не подобающие христианским государям. Поверьте, я не собираюсь бороться с такой дурной славой! Она мне только на пользу! К тому же никто не вправе судить о моих методах! — заявил князь, яростно блеснув глазами. — Я прибыл в Валахию не для того, чтобы судить о ваших методах управления государством, ваша светлость, а с конкретной целью — помочь в борьбе с турками и не пустить их дальше на Балканы и в Европу, — холодно ответил Габриэль. — Это дело ваше и Бога. Князь бросил на рыцаря горящий взор, но ничего не ответил. Оглянувшись, Габриэль заметил, что его юный оруженосец Эрик, ехавший непосредственно за ним, вдохнув пыли, поднятой лошадями, сильно закашлялся. Владислав тоже обратил на это внимание. — Скоро мы будем на площади у фонтана, где ваш слуга сможет попить воды. Достигнув фонтана князь остановился. Рыцари святого Ордена с удивлением обнаружили, что на нём стоял огромный золотой кубок. Каждый мог воспользоваться им, но никто не смел украсть. — Вы удивлены результатом правления кровожадного чудовища, мессир Ван Хельсинг? — улыбаясь и лукаво подняв бровь, поинтересовался у маршала князь, пока спешившийся юноша пил из золотого кубка зачерпнутую из фонтана воду. — Этот кубок стоит уже здесь несколько лет. — Да, — признался Габриэль. — Такого больше не увидишь нигде. Князь удовлетворённо улыбнулся и, когда оруженосец Ван Хельсинга вновь был в седле, скомандовал: — Вперёд! Кавалькада понеслась дальше.