We have SUCH history! You and I, Gabriel… Мы имеем ТАКУЮ историю! Ты и я, Габриэль… «Ван Хельсинг»
По древним мостовым Вечного города, заставляя зазевавшихся прохожих жаться к стенам домов, во весь опор нёсся всадник. Это был высокий и статный, замечательно красивый молодой мужчина с волнистыми ореховыми волосами, касающимися его широких плеч. Кое-то из проходивших в этот момент по улице узнавал лихого наездника и приветствовал его восторженными криками и восклицаниями вослед: «Габриэль ван Хельсинг! Наш великий герой! Это Левая рука Господа! Самый прославленный рыцарь Святого Ордена!» Получивший послание с приказом срочно прибыть в резиденцию Святого Ордена в Ватикане, Габриэль, самый знаменитый его рыцарь и великий христианский воин, герой, за свои многочисленные подвиги на поприще борьбы с врагами Господа, христианской веры и католической церкви в частности, называемый Левой рукой Господа, торопился. Ни минуты не отдохнув после дальней и утомительной дороги, он скоро переступил порог приёмной Великого магистра Франциска де Лорана и вошёл в знакомый торжественно-мрачный покой своего отца-исповедника. Рыцари Святого Ордена назывались братьями, но при этом члены его могли оставаться мирянами, которые, не становясь монахами, посвящая свой меч служению Богу и католической Церкви, обязались вести благочестивую жизнь. А устав Святого Ордена соответственно не был так строг, как уставы военно-монашеских орденов. Вступая в ряды Святого Ордена, рыцарь, встраиваясь в его иерархию, давал обет послушания, но не давал обета бедности, хоть щеголять богатством не дозволялось, а простота и аскетизм всячески превозносились и восхвалялись. Обет целомудрия требовал от членов ордена нравственной чистоты, но не требовал соблюдения целибата и, хоть безбрачие поощрялось, рыцарям разрешалось иметь жён, целомудрием же являлась верность им. Гроссмейстер с тёплой отеческой улыбкой встал из-за стола, приветствуя его. Это был седовласый волевой старец-рыцарь с благообразным лицом. Правую щёку его пересекал шрам от удара мечом. Даже сейчас, в преклонном возрасте, он был достаточно силён и вынослив, а его закалённое в многочисленных боях тело оставалось стройным и мускулистым. Ван Хельсинг, преклонив колено, с благоговением поцеловал протянутую ему Великим магистром руку, а после того как поднялся, Франциск де Лоран заключил его в объятия: — Сын мой! Дорогой сын мой! — воскликнул старик, с отеческой любовью прижимая к себе и целуя Габриэля. — Я счастлив, что наша армия, предводительствуемая тобой, нанесла очередное поражение сарацинам; но ещё более счастлив, что, с громкой победой, ты вернулся цел и невредим! Слава Господу, даровавшему нам восторжествовать над врагами Его! — Гроссмейстер и молодой рыцарь перекрестились. — Садись и прежде чем рассказать о нашей славной победе над османами, подкрепи свои силы, хоть они и кажутся неистощимыми! — улыбаясь, сказал старый рыцарь. Великий магистр кликнул слугу и велел подать Ван Хельсингу обед. — Благодарю, отец мой. — Я знаю, что, торопясь прибыть в Святой орден, ты сегодня вообще не ел, — сказал гроссмейстер, с нежностью отца смотрящий на героя. На лице старца теплилась мягкая улыбка, от которой он помолодел лет на двадцать и которая не покидала его всё время, пока действительно проголодавшийся рыцарь подкреплялся. После окончания трапезы, Ван Хельсинг в подробностях поведал Великому магистру о новом военном успехе ордена, позволившем развить их предыдущие победы и укрепить положение на театре военных действий. — Габриэль, ты — великий воин и стратег, — сказал Франциск, выслушав молодого рыцаря. — Ты — наш самый доблестный рыцарь и прославленный герой во имя Господа! — гроссмейстер заграждающе поднял руку. — Не возражай, сын мой. Скромность — прекрасная и богоугодная черта, но мы сейчас наедине и я могу говорить откровенно, не опасаясь таким утверждением ввести кого-нибудь из наших более слабых духом братьев, подверженных влиянию мелочных мирских страстей, в смертный грех зависти. И вполне заслужил право и великую честь носить громкое имя Левой руки Господа на Земле, которое носит твой сияющий заступник на небесах архангел Габриэль. Заслужил своим беззаветным служением делу Господа и святой Церкви и геройством, проявленным тобой на полях священной войны против врагов Его в защите Церкви и Европы от неверных. Благодаря твоим многочисленным подвигам мы, с Божьей помощью, разгромили их во многих битвах, уничтожив несчётное количество, а иных обратили в бегство. Мне бы очень хотелось, чтобы после новой победы, принесённой тобой, ты хотя бы неделю отдохнул здесь, в Риме. Ты, как никто, заслужил это. Но, к сожалению, время для отдыха ещё не наступило. Господь испытывает наше мужество и верность Ему, и мы должны неутомимо продолжать своё святое дело, обороняя христианскую Европу от порабощения осаждающими её полчищами магометанам и нашу святую матерь, католическую Церковь, от поругания! — Франциск вознёс горящий пылкой верой взгляд го́ре и сжал кулак. — И сейчас, — продолжал гроссмейстер, — на последнем капитуле, Орден принял решение отправить под твоим предводительством одну из армий на помощь к правителю Валахии, мужественно защищающему свою горную страну от турок, князю Владиславу III, называемому Дракулой, что по-румынски означает «сын Дракона». Он получил это прозвище по элитарному Ордену Дракона, в который принимают лишь владетельных князей и государей, основанному королём Венгрии и императором Священной Римской империи Сигизмундом I Люксембургом для борьбы с неверными, преимущественно — турками; в котором состоял и его отец, преданный рыцарь ордена, изображавший его эмблему — дракона с распростёртыми крыльями — на своих монетах… — К князю Валахии? Я слышал, он великий полководец, прославившийся безумной отвагой и храбростью! — Да. И он удерживает самый опасный участок нашего общего христианского фронта в борьбе против магометан. Если султану удастся прорвать его — орды мусульман хлынут в самое сердце Европы. И никто не поможет ему лучше, чем наши солдаты и рыцари и ты — наш прославленный герой! Один, стоящий тысячи самых сильных и бесстрашных рыцарей! Но прежде чем направить тебя к нему я хотел бы рассказать тебе о человеке, с которым ты раньше не встречался и которому ты должен будешь подчиняться как правителю. Князь Владислав, на помощь и под начало которого Святой Орден направляет тебя, очень противоречивая фигура. Во-первых, — и это самое важное — он не принадлежит к лону едино угодной Господу нашему, благословенной римско-католической Церкви, — гроссмейстер истово перекрестился. Ван Хельсинг последовал его примеру. — То есть схизматик. По слухам же, он вообще равнодушен к вопросам веры, и уж никак не истовый христианин, использующий религию в политических целях, а в вероисповедании руководствующийся критерием выгоды. Во-вторых, как ты сказал, он, как и ты, великий военачальник, с успехом противостоящий несметной султанской армии, осаждающей его княжество. Благодаря своему выдающемуся полководческому таланту, со своей небольшой армией Дракула одерживает победы над во много раз превосходящим его по силе и численности противником, не только держа оборону, но и в свою очередь атакуя его! Князь провёл уже несколько блестящих кампаний, что доказывает его гений стратега. Он отличается настоящим мужеством и поистине редкой отвагой. В-третьих, пользуется в Европе дурной славой по причине своих восточных методов управления и практикуемых им видов казни, не принятых в цивилизованных европейских государствах, а именно посажению на кол провинившихся — к тому же без различия к их сословному положению, — позаимствованному им у турок, из-за чего его называют «Колосажатель», по-румынски — Цепеш. Говорят, он патологически кровожаден, а жестокость его доходит до мании, и собственноручно принимает участие в пытках и казнях. «Дракул» означает не только «дракон», но и «дьявол», что, как ты понимаешь, вызывает вполне определённые ассоциации, которые князь подтверждает своей неистовостью. Кстати, должен попутно заметить, — сказал Франциск, — что, не вдаваясь в тонкости смысла их орденской символики, дракон довольно странная эмблема для христианского ордена и вызывает вопросы. К сожалению, ереси и чернокнижничество не уничтожено, и, может быть, рыцари этого элитарного ордена, как и тамплиеры, тайно поклоняются Дьяволу. Так что прямолинейные трактовки неискушённых людей могут оказаться недалеки от истины. Но пока что Церковь не может заняться расследованием. Однако, пока это не доказано, мы должны стараться быть объективны и справедливы в своих оценках: эти сведения о господаре Валахии могут и не соответствовать действительности. То есть быть ложными фактами или преувеличениями, распространяемыми недругами князя, в которых у него нет недостатка. В числе их немало его родственников, и даже его младший брат Раду, — старец поморщился и скривил губы с предельным омерзением, — любовник султана Мехмеда. Впрочем, методы и предпочтения князя Владислава в управления и не удивительны, — продолжал гроссмейстер, — он был заложником у османов и виденное им в Порте не могло не оказать на него воздействия и не наложить отпечаток на его характер. И, хоть как христианин я не могу одобрить его варварский подход, но в то же время должен признать, что он даёт удивительные плоды: говорят, посредством жестокости князю удалось полностью искоренить воровство и вообще преступность в своей стране — так что можно бросить монету на улице и через неделю поднять её. Он блестяще образован и знает несколько языков, в том числе латынь и турецкий. В-четвёртых, известно, — на челе великого магистра вновь появилась осуждающая морщина, предваряя последующее сообщение, — что князь весьма не воздержан по части греховных плотских услад. Чему способствует, как говорят, его на редкость привлекательная наружность при отсутствии следования христианским принципам. Питаю надежду, дорогой сын мой, — Франциск положил руки на плечи Габриэля, смотря ему в глаза горящим, молодым взглядом, — что тот драгоценнейший пример героической доблести и отваги, сочетающийся с целомудрием и беззаветным служением Господу, коим является твоя жизнь, окажет на него спасительное воздействие. Что благодать снизойдёт на него, он оставит стезю греха, вступит в лоно единственно истинной христианской римо-католической Церкви! Признаюсь тебе, возлюбленный сын мой, мне бы очень хотелось видеть в его лице нашего брата: он поистине великий воин и гениальный полководец с мужественным сердцем и духом льва! И был бы существенным приобретением для Святого Ордена. Молю милосердного Господа нашего, чтобы так и произошло. Тебе, конечно, надо будет выучить язык, на котором говорят в Валахии, — продолжил гроссмейстер. — С этой целью я отправлю с тобой монаха, знающего его, и уверен, что уже за время пути ты сможешь сделать большие успехи в овладении им, так как обладаешь поразительной способностью к языкам. — Значит, святой отец, моя миссия заключается не только в том, чтобы помочь князю бороться с султаном, но и убедить его принять католицизм и стать членом Святого Ордена? — согласно кивнув, уточнил Ван Хельсинг. — Главное, конечно, борьба с турками, но если бы Церкви удалось приобрести в нём верного сына, — это было бы ещё одной нашей славной победой, сын мой! Иди отдохни, Габриэль, — сказал Великий Магистр, отпуская молодого рыцаря. — А завтра на рассвете войско Святого Ордена, в количестве восьми тысяч солдат и рыцарей под твоим командованием будет готово двинуться в Валахию. Путь неблизкий и выступать надо пораньше — время не ждёт! Жалею, что из-за возложенной на меня Господом высокой миссии управления Святым Орденом, которой Он, по великой милости своей, обличил меня, недостойного раба своего, не могу отправиться вместе с тобой, дабы вновь, как встарь, послужить Ему на полях сражений с мечом в руке, а не в тихих кабинетах с корреспонденцией, пергаментами и донесениями! Но такова Его святая воля! И все мы должны смиренно выполнять её! — Отец мой! В своё время вы достаточно сражались за Господа и святую веру на поле брани. История этих доблестных сражений написана отметинами на вашем благородном лице, оставленных ими! Пришло время позволить молодым служить Богу и Церкви мечом, вам же — мудростью! Старец поцеловал Ван Хельсинга в лоб: — Благодарю тебя, дорогой сын мой! Ты сам мудр не по летам! Иногда мне кажется, что Господь в твоём обличье действительно послал нам на помощь своего архангела и ты действительного Его левая Рука! Духовный сан возбраняет иметь жён и потомство, но ты истинно сын души моей! — Ван Хельсинг поцеловал руку старика. Он ласково погладил его по ореховым волосам. Молодой рыцарь поднялся. — После вечерней мессы, жду тебя на исповеди, Габриэль, возлюбленный сын мой. — Да, святой отец. Ещё раз поцеловав руку Великого магистра, герой покинул его приёмную.***
Когда Габриэль шёл по коридору к выходу, вдруг отворилась одна из боковых дверей и вышел довольно высокий русоволосый мужчина средних лет. Это был один из командоров Святого Ордена — Филипп де Бонди, маркиз де Шарнэ. Черты лица рыцаря были довольно правильны и соотношения сбалансированы. Однако несмотря на верные пропорции, большие глаза и ровный греческий нос, внешность его была неприятна: линии его лица были слишком тонкими для мужчины, губы чересчур яркие и пухлые, скулы низкие и нечётко очерченные, подбородок слишком мягким. Глаза мутные, какого-то болотного оттенка. При этом облик его носил печать какой-то совершенно неподобающей рыцарям восточной слащавости, напоминая ту, что присуща евнухам, а вид в целом изобличал ограниченный и мелочный ум и далёкий от благородства характер. Невольно чувствовались завистливость, низкие помыслы и желания, которые командор стремился скрыть под маской лицемерного благочестия и набожности, сопровождаемых постным выражением лица. Говорили, что он является тайным незаконным сыном французского короля. Несмотря на знатность кандидата, Великий Магистр не желал принимать его в число рыцарей Святого Ордена, при первой же встрече почувствовав неприязнь к этому человеку. Однако папа настоятельно порекомендовал гроссмейстеру не только оказать ему эту честь, но и включить Филиппа де Бонди, маркиза де Шарнэ в состав Совета Ордена и сделать одним из командоров этого знатного, достойного и верного сына Церкви. Ходили слухи, что для того, чтобы преодолеть нежелание Великого магистра даровать ему право быть рыцарем ордена, находящегося под его водительством, маркиз пожертвовал баснословную сумму Ватикану. И ни одна живая душа не догадывалась, что причиной, по которой Филипп пожелал вступить в Святой Орден была не великая честь и слава быть его членом, а его тайная страсть к самому прославленному его рыцарю… Однажды увидев его при французском дворе, маркиз уже не смог забыть… Добившись своей цели и зная о предубеждении к себе со стороны гроссмейстера, он вёл повышенно и демонстративно благочестивый образ жизни, не пропускал ни одной мессы, усердствовал в молитвах, щедро жертвовал в казну ордена и вёл непримиримую борьбу с врагами Господа и христианства на поле боя, хоть и предпочитал делать это за спинами своих солдат. Однако всё похвальное усердие маркиза де Шарнэ не слишком изменило мнение Магистра на его счёт, но явно он ни в чём не мог его упрекнуть. Ван Хельсинг разделял с гроссмейстером чувство неприязни в отношении к брату Филиппу, которое усиливалось тем, что он неоднократно ловил на себе его странные взгляды, скользящие по его лицу и великолепному телу. Однажды, почувствовав на себе такой взгляд, Габриэль резко повернулся и в упор посмотрел на маркиза. Тот явно смутился и мгновенно отвёл взгляд в сторону, но молодой рыцарь успел уловить горящую в нём похоть. Поражённый Ван Хельсинг подумал, что ошибся, но с тех пор старался держаться на расстоянии от брата Филиппа и как можно реже с ним встречаться, насколько это было возможно при том, что он был командором и членом совета Святого Ордена. Тонкий наблюдатель заметил бы как при виде маркиза де Шарнэ по лицу Габриэля пробежала тень неудовольствия. Он кивнул ему на ходу, не собираясь останавливаться, но тот воскликнул: — Габриэль Ван Хельсинг! Дай же мне обнять тебя, дорогой брат мой, и поздравить с новой громкой победой! — Филипп раскрыл объятия. У Ван Хельсинга дёрнулась бровь, но предлога, чтобы уклониться от братского ритуала не было, и ему пришлось остановиться и ответить на это выражение христианских чувств. Дружески похлопав соратника по спине молодой рыцарь поспешил окончить то, что другой явно желал бы продлить. — Наш прославленный герой! — с улыбкой глядя на Габриэля, сказал командор. — Я знаю, ты устал с дороги, но не уделишь ли ты мне несколько минут? Тебя отправляют в Валахию и мы вряд ещё раз увидимся, а я хотел бы услышать из уст самого героя о великой битве и нашей славной победе над османами! Заодно угощу тебя прекрасным вином из моих виноградников, — улыбнулся маркиз, приглашая его зайти в свой кабинет. — Извини, но я тороплюсь, в другой раз. — Другого раза может и не быть, — всего на несколько минут — расскажешь мне подробности сражения, принёсшего нам очередную победу. Я тоже скоро отправляюсь в поход и мне будет полезно узнать о тактике и стратегии нашего выдающегося военачальника, применённых им в этом сложном сражении! С появившейся на его переносице морщиной, Габриэль вошёл в кабинет, и Филипп запер дверь. — К чему это? — удивлённо поднял бровь Ван Хельсинг. — На всякий случай. Ты не в курсе? Совсем недавно турки подослали к нам фанатика-ассасина. Он сумел пробраться на территорию ордена и серьёзно ранил командора Арни в его кабинете. С тех пор я запираю двери — так надёжнее, — сказал Филипп. — Садись. Габриэль присел, маркиз налил в бокалы обещанного вина. Задавая вопросы, Филипп слушал подробный рассказ товарища о битве. О том, как его отряду, прибывшему на помощь к отчаянно сражавшимся, но проигрывавшим турецким захватчикам, значительно превосходивших их количеством, удалось переломить кровопролитную битву в свою пользу, а затем победить и не дать османам закрепиться на средиземноморском острове, близ Италии. Выслушав рассказ Габриэля, Филипп воскликнул: — Слава Богу, что Он вновь даровал нам победу над магометанами! И именно благодаря твоему полководческому таланту и доблести Ордену, с божьей помощью, удалось нанести очередное поражение неверным! Твои солдаты боготворят тебя, Габриэль. Они, как всегда говорят, что твой героизм спас жизни многим из них. Рассказывают, как ты, не щадя себя бросался в самое пекло сражения и едва избежал смертельного ранения! — Мутные глаза заскользили по прекрасному лицу и атлетической фигуре великолепно сложенного героя, словно ощупывая её паучьими лапами. Почувствав омерзение, Ван Хельсинг уже собирался подняться и окончить визит, но тут, предупреждая его движение, Филипп сам вдруг поднялся: — Ах, Габриэль, брат мой, как я рад, что ты вернулся целым и невредимым из столь опасной экспедиции, по милости божьей избежав смертельной опасности! Слава милосердному Господу, что спас тебя! Что было бы, если бы мы потеряли нашего героя! Твоя смерть была бы невосполнимой утратой для Святого ордена! — Расставив руки, Филипп приблизился к молодому рыцарю: — Позволь мне облобызать тебя, дорогой брат мой! — С масленым выражением лица командор возложил руки на плечи молодого рыцаря и склонился к его лицу. Габриэль услышал и почувствовал жаркое сопение, и, прежде чем Ван Хельсинг смог предупредить это, пухлые губы с причмокиванием впились в его красивые чётко очерченные уста, в то время как руки маркиза заскользили по его телу. Резким движением герой оттолкнул от себя мужчину, так, что тот, попятившись, едва не оказался на полу. Габриэль, морщась от отвращения, отёр губы и поднялся с каменным лицом. Крылья его носа трепетали от гнева. В глазах полыхнуло пламя. Командору на секунду показалось, что огненный взгляд героя испепелит его. Филиппа охватил страх. За такое могли сжечь на костре, и даже его высокое происхождение могло не защитить его. Губы маркиза нервически задрожали. Он сам не знал, как мог решиться на то, что сделал. Как мог надеяться, что прекрасный рыцарь примет его ласки благосклонно. Зная, что орден отправляет его в Валахию и, может статься, он никогда больше не увидит его, давно сгорающий от греховной страсти, долго подавляющий владеющее им желание мужчина потерял контроль над собой. — Я сделаю вид, что этого не было, и забуду об этом, — стальным голосом сказал Ван Хельсинг. — Ты неправильно понял меня, Габриэль! — не в силах скрыть дрожь в голосе, произнёс дрожащими губами Филипп. — Не беспокойся, я не собираюсь доносить этот позорный инцидент до ведома капитула и Великого магистра. — Губы рыцаря кривились от омерзения. — Надеюсь, ты будешь молить Господа избавить тебя от дьявольского искушения и тех грязных желаний, что тебя обуревают! Но впредь советую тебе не приближаться ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки! — Каждое слово, которое отрывисто произносил рыцарь, обрушивалось на маркиза мечом, пронзало и рубило наотмашь. Широким шагом Ван Хельсинг пересёк кабинет и с грохотом захлопнул дверь за своей спиной. Лицо Филиппа де Бонди исказилось от злобы. — Святой сияющий герой! Мы ещё посмотрим, Левая рука Господа! — раздалось злобное шипение ему вослед.