Цветы азалии дарят перед нежеланной разлукой

      Джинён думал о том, что Джиа навсегда останется школьным знакомым, даже не другом — было бы лучше, оставаясь она для парня никем до конца учебного года. Но так уж вышло, и Бэ этому душевному порыву сопротивляться совсем не хотел. Глубоко в сознании он понимает, что он желал этого при переводе в новую школу.       Найти её.       Взглянуть на неё один раз и трусливо сбежать от реальности, бросить школу и скрыться где-нибудь за границей города в маленьком городке провинции, где никто его не будет знать. Хотелось уехать из Сеула так далеко, насколько и хотелось быть рядом с Сон. Очень сильно — но у Джинёна нет возможности ни на один из этих вариантов.       Так что Бэ просто игнорировал всё. И старался обходить Джиа стороной. После той прогулки прошла всего неделя, а Бэ по ощущением может смело озвучить несколько месяцев, потому что такой колющей боли он в груди ещё не ощущал. Дни словно смазались друг с другом, а ночь и вовсе переставал существовать. Бэ иногда не мог уснуть, дремал по два или три часа днём после школы — было светло, просыпался — было светло.       Только когда он отвлекался от домашней работы и занятий, то наблюдал за тем, как луна возвышалась над вечно живым городом. Звёзды тускнели из-за ярких столичных огней, а квартира, подаренная родителями Ан, была хоть и на высоком этаже, но не настолько, чтобы Джинён мог дотянуться до них.       Джинёну было больно и до появления Джиа. Каждый день. Тяжело было осознавать тот факт, что все его мальчишеские юношеские мечты разрушены из-за злосчастной аварии десятилетней давности. И теперь ему приходится горбатиться у репетиторов, заучивать нелюбимые предметы, терпеть эту ненавистную девчонку, которая потеряла своего человека даже раньше, чем успела понять, что это он.       Бэ прочитал в одной книге, что нет жизни без борьбы. Он в этом, конечно, уверен. И верит в это. Но когда его борьба закончится? Когда он сможет нормально вздохнуть и улыбнуться чисто, искренне и от всего сердца.       Чтобы не выдавливать из себя фальшивое счастье, а и вправду наслаждаться каждой минутой своей жизни? У Джинёна проскакивает в голове «Никогда».       Звёзды для него всегда ассоциировались с мечтами — далёкими, размытыми, недосягаемыми.       Каждый воспринимает свою жизнь индивидуально. И у Джинёна нет никакого права говорить что-то о чужих взглядах на неё, но ему было так завидно абсолютно всем. Для него жизнь Джиа — мечта. Недоступная, запредельная, словно и вправду звезда. Она и сама скоро воспламенится в разуме Бэ и исчезнет из его однообразной ненавистной жизни навсегда, в чём он уверен намного больше.       Станет такой же, как звёзды. Желанной, но неприступной.       Она живёт своей мечтой. Убивает своё здоровье, время, личную жизнь, отношения в семья — и всё ради её мечты быть просто свободной. Не это ли прекрасно? Не в этом ли смысл? Жить мечтой и однажды проснуться с осознанием того, что она обрела плотные образы. Живые и вполне себе реальные.       Джинён заверяет себя в том, что его жизнь ещё наладится. У него ведь всё впереди, так зачем зря наговаривать? Ведь в конечном итоге он будет думать о звёздах ночами напролёт, смотреть на них и дивиться их красоте, тянуться к ним руками и задыхаться от боли неудачи, когда они ускользнут у него из-под глаз, оставляя лишь еле заметный искрящийся шлейф его несбыточных желаний.       Ему никогда не достать одну из них.       Но вечером того дня, когда он рассказал Джиа правду и вечером решился взять её за руку, ощущая то, как его всего изнутри переворачивает, Бэ увидел гирлянды на деревянной решетке какого-то малоизвестного кафе. Они светились чистым белоснежным светом и оттенком отлитого золота. Парень тогда впервые подумал о том, что нашёл что-то прекраснее и красивее звёзд, так завлекательно мерцающих в ночном мраке. Но в отражении восхищённых глаз Сон они казались бесценными бриллиантами, в которых так много надежды и света.       Джиа тогда старалась не обращать должного внимания на взгляд парня, направленный на неё. Ей было страшно заглядывать ему в глаза и провалиться в этой бездне непонятных чувств, сковывающих её девичье сердце. Оно ведь не было готово к таким потрясениям, к таким новостям. К уже заранее поджидающей её боли. И душа будто знала — предчувствовала их скорый разрыв, поэтому отчаянно держала его подальше всё это время.       Бэ перестал верить всем — абсолютно всем людям, а вот в Джиа хотелось забыться. В ней — в этих чувствах — хотелось утопиться и навсегда остаться там, в темноте глубин, во мрачном водовороте мыслей. Остаться в душе у девушки и стать её важной частью, чтобы каждый вдох сопровождался его мягким голосом, откликающимся где-то в разуме.       И вся неделя, проведённая в раздумьях, натолкнула Джинёна на мысль, что он жил надеждой. Застывшей, замерзшей, замерившей до определенного момента — до этого, когда Джинён видит в звёздах олицетворение его мечтаний, когда понимает, что заберёт одну из них себе навсегда. И она потухнет в его руках, но останется с ним.

***

      Намхён всегда приходила на пятнадцать минут раньше и ждала парня у уже знакомой лавки с мороженым. Когда Даниэль подходил, то девушка протягивала ему с лимонным вкусом, заверяя его о том, что своё она уже съела. Продавец смотрел на них не то с сожалением, не то с любовью — было непонятно, но уже через пять визитов Хван к нему он стал предлагать ей сладости бесплатно, на что девушка, конечно же, вежливо отказывалась.       Даниэль всегда с неохотой принимал десерт из рук Хван. Сначала он смахивал всё на то, что он не голодный, а потом на то, что Намхён тратит на это свои деньги, которых у неё не так уж и много. Но Кан всегда улыбался ей и благодарил за то, что она купила это мороженое с лимонным вкусом.       И, если честно, Кан ещё с детства ненавидел лимон. Но не мог ни сказать об этом, ни выбросить сладость в мусорный бак.       Начался дождь. Крупные капли стремительно неслись вниз и барабанили по крышам домов. Хван стояла насквозь промокшая под козырьком чужого подъезда, надеясь на то, что скоро дождь угомонится и она сможет доехать до дома. Но вдалеке раздались раскаты грома и небо осветили первые вспышки молнии.       Тогда-то Намхён и поняла, что добраться сухой до дома не получится. В любом случае она промокнет и простынет.       — Я устала от того, что ты настолько безалаберно относишься ко мне, — Намхён распирает злость к Кану.       Они стоят вдвоём, пытаясь хотя бы для вида укрыться от дождя под козырьком, но оба понимают, что это абсолютно бесполезно. Из-за ветра дождь бросается в разные стороны. Хван стирает ладонью капли с лица и прожигает взглядом в парне дыру. Даниэль упрямо молчит, словно не знает, что ей ответить.       Но Кан давно уже продумал свой ответ. Он знал, что Хван начнёт эту тему и не даст ему увильнуть. Парень устало вздыхает и отворачивается от девушки. Даниэль знает, что у неё есть право сейчас возмутиться и даже нагрубить ему. Но они ведь оба с самого начала понимали, что их отношения за гранью возможного. Парень совсем не хотел связывать себя с ней, потому что у них у обоих теперь есть свои люди.       Они есть. И рисунок на их пальцах тому подтверждение — Даниэль не может отказаться от своей невесты, а Намхён не может отпустить. И когда вчера его невеста, чьё имя Хван даже в своих мыслях произносить не хочет, выслеживает Кана и унижает девушку на виду у всего кафетерия, а парень глупо молчит и утыкается взглядом в недоеденный десерт, девушка просто сдаётся.       — Не разговаривай со мной в таком тоне. И не груби, — Намхён хочет уже возмутиться такому смелому заявлению, потому что не позволит кому-либо теперь затыкать ей рот.       — Я хочу знать, чего ты хочешь. Ты не поверишь, как сильно я устала от этого, — делая акцент на последнем слове, Хван расклеилась. Слёзы аккуратно стекали по бледным щекам, от вида которых Даниэль растерялся.       — Этого? Ты имеешь ввиду наши отношения? — Хван усмехнулась и с нескрываемым отвращением к этой атмосфере между ними переводит взгляд от парня к его кулону.       Внутри неё всё задрожало. На этом золотом кулоне выгравировано «Ян Еджин», и девушку тошнит от осознания правды. Нельзя было допускать того, чтобы Намхён влюбилась. Как же глупо и опрометчиво было с её стороны поверить в то, что такая как она сможет добиться этого парня. Даниэль был другим рядом с ней, да и его друзья заметили маленькие изменения, но даже если и так — он всё ещё скрывал и молчал о своей «дружбе» с Намхён. Девушка решила, что он стыдится этого.       — Это даже не отношения, Даниэль. Ты пользуешься мною, ты играешь со мной, как с дешёвой игрушкой! — Намхён выкрикивает последние слова, словно отрывая их от своего сердца. И, озвучив их вслух, ей становится легче. Её всю разрывает от этих дурацких чувств.       — А ты не так делаешь?! Разве ты не используешь меня, пока твой парень в другой стране? Ты ведь решила просто заполнить мною своё свободное время! — Даниэль совсем и позабыл, что первый это всё начал.       Что Кан первый позвал Намхён с целью просто «прогуляться», чтобы не помереть со скуки. Даниэль упорно отрицает тот факт, что Хван может оказаться права. Парню становится внезапно стыдно за то, что он сказал. Потому что выражение лица Хван меняется.       Её взгляд наполняется необъяснимой болью, губы дрожат от подступающей истерики, она не может найти себе места и обнимает себя двумя руками за плечи, будто пытается найти в этом укрытие. Что такого Даниэль сказал? Что так сильно её задело?       Кан медленно тянет к ней руки и не видит в глазах Намхён сопротивления. Он подходит ближе и прижимает к себе. Даниэль готов провалиться под землю, когда ноги Хван подкашиваются и она теряет равновесие. Её тело начинает трястись в неконтролируемых рыданиях, она жадно хватает губами воздух из-за внезапно накатившей боли в груди, у неё в голове проносятся те два года с Джисоном. И за пару секунд всё теряет краски. Все воспоминания окрашиваются в чёрно-белый и давят на Хван.       Она вспоминает его глаза, вспоминает во взгляде безразличие и желание побыстрее убраться от неё. Вспоминает его голос, который как-то грубо и без всякого сожаления сказал: «Я сделал операцию. Можешь даже не пытаться мне что-либо доказывать».       Это вихрем проносится в её голове и колючками вонзаются в сердце.       Она настолько поглощена этой болью от предательства и жаром в груди, что забыла про Даниэля, который бережно прижимает её к себе и успокаивающе гладит по спине. Мимо пробегающие люди странно косятся на подростков, но сразу же забывают о них, потому что это не их дело. Кан держит Хван на ногах, но она с каждой секундой опускается к земле, словно хочет лечь на неё и захлебнуться в своих слезах.       Даниэль не позволит ей этого. Он не оставит её одну, когда ей так плохо.       Кан вызывает скорую и выкрикивает адрес, сообщив о том, что ситуация серьёзная.       Намхён не может прийти в себя, но единственное, что пока не даёт ей полностью потерять над собой контроль — тепло тела Даниэля и слабый аромат его любимого одеколона. Не будь он сейчас рядом с ней — она бы точно сошла с ума от всего, что крутится сейчас в её голове.       — Я рядом. Слышишь, Намхён? Всё хорошо, — Намхён падает на колени и Даниэль приземляется рядом с ней, укрывая собою от дождя. Хван забывается в воспоминаниях о Джисоне и её руки чешутся от того, как сильно хочется сейчас взять Юна за руку. Намхён не даёт себе отчёт в своих действиях и словах, поэтому Хван приживается к чужому телу и шепчет:       — Джисон? Пожалуйста, никуда не уходи. Больше никогда не бросай меня, я не переживу этого во второй раз! — Намхён сжимает в трясущихся ладонях футболку Даниэля.       Кан молчит, потому что ощутил, как эти слова его задели. Но больше, конечно, разозлило то, что он всё это время не знал об их разрыве.       — Ты ведь вернул наш рисунок, верно? Ты ведь теперь всегда будешь со мной? — Намхён захлёбывается в слезах.       Даниэль злится на Джисона всем сердцем, потому что — какого чёрта? Как он посмел бросить Хван? Как он посмел её предать и сделать операцию?       Кан наступает на свою гордость и отвечает якобы за Джисона, что он больше не уйдёт. Даниэль понимает, что Хван больше не в состоянии мыслить адекватно из-за боли в груди и помутнения рассудка из-за предательства. Ведь она операцию не сделала и её ломает. Она нуждается в Джисоне. И как только она смогла протянуть всё это время без него?       — Не бросай меня… — шепчет Хван и замолкает. Намхён теряет сознание как раз к тому времени, как подъезжает машина скорой помощи.       Уже на пути в больницу, Даниэль понимает, каким идиотом всё это время был. Он никогда не слушал Намхён, а по её взгляду было понятно, что ей нужно было выговориться.       Даниэль ничего о ней знает. Она так страдала всё это время, а он её только добивал своими эгоистичными капризами. Кан смотрел на побледневшую девушку и корил себя за всё. Он так хочет, чтобы всё обошлось. Чтобы Намхён была в порядке. Из своих мыслей его вывел врач, когда Даниэль стоял в холе ожидания.       — Ей срочно нужна операция, но её страховка не покроет все расходы. Вы знаете, как связаться с её родными? — Даниэль отрицательно качает головой.       — Всё настолько серьёзно? — голос парня дрожит. Врач тяжело вздохнул и утвердительно кивнул.       — На её сердце была возложена слишком большая нагрузка. Прибавить к этому стресс от экзаменов, частые простуды… Нужно либо сейчас удалять всё, либо она не выдержит до завтрашнего утра, — Даниэль в ужасе округляет глаза и даже не раздумывает долго.       — Я всё оплачу. Оперируйте!       Его телефон разрывается от сообщений и звонков обеспокоенной Еджин, которая не может найти себе места. Даниэль сейчас так сильно её ненавидит, что даже думать не хочет. Но отправляет ответное сообщение, что он занят. Он знает, что сама Ян ни в чём не виновата — любая девушка поступила бы так на её месте, тем более тогда, когда на пальце с бабочкой блестит обручальное кольцо. Но его даже не гложет совесть, когда он сбрасывает звонок в очередной раз и выключает телефон с концами, лишь бы не мешали.       Кан знает, что Намхён была влюблена. Но теперь даже не знает, в кого? В ту иллюзию между ними, потому что Хван представляла на его месте Джисона. Даниэль в любой другой ситуации почувствовал бы себя оскорблённым, но сейчас даже не понимает, почему ему так её жаль. Почему в сердце так болезненно стонет осознание того, что Хван могла умереть из-за кого-то? Ему на глаза бросается бабочка — он их всю сознательную жизнь ненавидит. И этот яркий алый цвет, очерченный жирным черным контуром будто выжигали в нём всю душу.       Он ненавидит своё положение. Ненавидит свою семью. Но просто физически не может ненавидеть Еджин, какой бы она ни была. Даниэля к этой девушке тянет и ему хочется любоваться её красотой, но Намхён просто промолчала о том, что Ян в их доме будет как простая симпатичная декорация, словно зверушка в доме для развлечения Кана и утешения его отца. Но факт остаётся фактом — она будет частью его жизни, а Намхён останется никем до самого конца.       Даниэль не откажется от Еджин. Он просто чувствует какую-то ответственность за неё — за такую глупую, красивую, раздражительную. В нём просыпается чувство долга перед ней каждый раз, когда в голове возникает её женственный изящный образ. Парень всего на несколько секунд представил Еджин точно также на месте Намхён — разбитую, преданную предназначенным судьбой человеком, отчаявшуюся. Захлебнувшуюся в тоске и печали. И подсознание понимает — Кан от Ян не уйдёт, вот только оставить Намхён сил нет.       Парень знает, что это не любовь, даже не симпатия. Что-то необъяснимо тёплое, сжимающее его внутренности в тугой узел, который стягивается при любом упоминании её имени. Она даже рядом не может стоять рядом с Еджин, явно уступая ей, но Даниэль, любитель искусства и настоящий ценитель женской красоты, закрывал на это глаза. Намхён была для него той спасительной минутой тишины в бесконечном хаосе его жизни.       Он мог прийти к ней любой момент, и девушка всегда раскрывала для него свои объятия, успокаивающе гладила по волосам, когда он засыпал на скамейке, положив голову ей на колени. Хван его слушала и никогда не перебивала. Она была его долгожданным рассветом после долгой, казалось бы бесконечной ночи, в чью похожую темноту обращалось его сердце. И отказаться от неё казалось для Даниэля сродни самоубийству. Словно если он скажет ей прекратить, если она исчезнет из его жизни, то что-то важное оборвётся внутри.       И Намхён превратится только в мутный мираж, который со временем сотрётся, а воссоздать его больше никогда не предоставится возможности. Хван лежала с закрытыми глазами, с дыхательной трубкой во рту, с нестабильным пульсом и низким давлением — но её сердце билось словно новое. Громко, отчётливо — Даниэль прислушивался к девичьему сердцебиению и не мог перестать облегченно вздыхать, когда её грудь аккуратно поднималась и опускалась при дыхании.       Намхён осталась жива, и когда она очнется — Даниэль разрушит внутри себя всё, что поспособствует тому, чтобы продолжить их общение. Хван дорога его сердцу как никто другой, и разбивать её, так как овладеть с ним он сможет, Кан не может себе позволить. Ему не хватит на это элементарного мужества. Он только соберёт его по каплям и самостоятельно превратит девушку, лежащую перед ним бледной словно мрамор, в далёкие звёзды.