Субботнее утро было великолепным по всем параметрам, включая даже мамин очередной разговор про Минхёна. Отец не любил выслушивать их диалог, к которому всегда присоединялась потом Мина. Он считал это всё девичьей темой, поэтому забирал свой кофе по утрам в выходных и уходил к себе либо в спальню, либо в кабинет. Чаще всего Сон просыпалась по утрам с отвратительным настроением, и даже сама не понимала, в чём же заключалась причина.
Она спала достаточное количество часов, чувствовала себя выспавшейся, завтрак всегда был идеальным, настроение у всех членов семьи отличное — всё всегда располагало к её хорошему расположению духа, но Джиа была с этим несогласна. И причём всегда, но этот день казался совершенно иным.
После еды Сон молча встаёт, убирает посуду и запивает таблетки, на что мама, явно поняв, что это не Минхён, только огорчённо вздохнула. Ей не хотелось тревожить свою дочь лишними разговорами и вопросами о том, кто этот человек на самом деле. В душе она искренне надеялась, что ей повезёт так же, как и ей. Попадётся прекрасный парень, добрый и любящий её; но после недели молчания дочери она перестала пытаться.
Джиа давится этими таблетками, кривя лицо и проклиная медицину за то, что не придумала что-то хоть немного приятное на вкус. Эту ерунду ещё и водой запивать нельзя. Будто без них было легче, а тут вдобавок травиться этой дрянью, чтобы вечером не схлопотать температуру с приступом.
Закончив мыть посуду и объяснять Мине, что с ней пойти в кино не получится, Сон побежала к себе в комнату, воодушевлённая новой идеей.
Позвонить Джинёну.
В школе они разговаривали мало, в основном — из-за домашней работы или дежурства; сталкивались ещё реже, но взглядов было вполне достаточно, чтобы заполнить эти пробелы.
Джиа никогда не придавала значения простому взгляду. Для неё всегда прикосновения была куда лучше и интимнее, ближе и роднее, чем простые игры в гляделки. Но с Бэ всё казалось иначе. У Сон вообще только одна мысль — он перевернул её мир, и пока непонятно в хорошую ли сторону или плохую. Девушка с этим ещё определяется. Но в одном уверена точно — смотреть в его глаза завораживает.
Ей до скрипа в зубах нравится то,
как Джинён смотрит на неё. Печально, словно брошенный щенок у порога закрывающейся двери. Тоскливо, грустно, и где-то там Джиа различает надежду. Она не знает, что видит в её глазах парень, но всеми силами пытается показать ему, что ей не всё равно.
Джиа наплевать, что стоит между ними — она решила закрыть на это глаза, когда Намхён открыла ей свою страшную тайну. Джисон бросил её во всех смыслах, и она осталась одна. Сон было совестно за мысль, проскочившую в её голове: «Как хорошо, что это не я». Она корила себя за подобное в своей голове, потому что это неправильно. Сон искренне сочувствовала Хван, и внезапно вспомнила — Джинён тоже не её.
Сколько бы азалий не появилось на её теле — Бэ останется запретной мечтой, которую она не сможет забыть без хирургического вмешательства. Джиа никогда не думала узнать, что на самом деле значит этот рисунок, смотреть на который лишний раз не хочется, ведь кроме тягучей тоски он в себе ничего не несёт.
Но Сон противится голосу разума и любуется им ночами, на уроках, во время обеда — везде, всегда, постоянно, регулярно. Это стало уже как привычкой — раз в пять минут посмотреть на него и провести пальцем, будто бы проверяя не сотрётся ли он.
Джиа набирает ему сообщение и просит о встрече, и ответ, как ни странно, приходит мгновенно. Девушка радостно восклицает и бежит к шкафу, чтобы красиво приодеться и выбрать сумку, которая сможет подчеркнуть на её руке его браслет.
Встретившись в парке, как и в первый раз, Сон была в белом топе и джинсах, красных кроссовках и на плече висела такого же красного оттенка небольшая сумочка, умещающая в себе только кошелёк, телефон и сигареты. Джинён был не против, когда она курила рядом с ним, и умалчивал о том, что ненавидел запах табака.
Дарим курила очень много, и от неё постоянно исходит смешанный запах табака со сладкими духами. Джиа же предпочитает аромат морского бриза, идеально перекрывающий отвратительный запах сигарет. Возможно, родители и догадываются о её вредной привычке, но пока это не вредит им — не вредит никому. Молчать — лучший выход в этой ситуации. Да и курит Сон в переулках, где никто не увидит, или возле круглосуточных магазинов, где никто не станет придираться.
Джинён не отличался разнообразием в гардеробе, разве что обувь всегда была разная. Даже следы на пальце от пластырей уже стали чем-то обычным, а в школе обижаться на него из-за их присутствия ну совсем не в стиле девушки. Поэтому она с удовольствием берёт его за руку и любуется ею.
Бэ на это внешне никак не реагирует, только внутри его всё дрожит от её тёплых рук. Он хочет её обнять или оставить лёгкий поцелуй на щеке, но всё, на что он способен — взять её за руку и переплести их пальцы между собой.
Они как двое помешанных на своих рисунках — стоят, держатся за руки и неотрывно смотрят. Им обоим так хочется почувствовать лёгкость и счастье, но сковывает их души только печаль и покалывающая боль от падающих слезинок. Джиа решает оторваться от любования первой.
— Прогуляемся? А то солнце печёт, я кепку забыла дома, — она слегка смеётся и идёт в сторону деревьев, где можно спрятаться в тени, наслаждаясь лёгким прохладным ветерком. — У меня сегодня с утра такое отличное настроение! Давай пройдём до конца аллеи, а там выйдем на центральную улицу. Можно будет потом решить, куда направиться дальше, — Сон без конца предлагает варианты, а Джинён молча кивает.
Не в его характере много говорить или думать о прогулках. Иногда он совершенно бесцельно выходит из квартиры и идёт посидеть у магазина, где продавец никогда его не осудит. Парень мог сидеть там часами и думать только об одном — как прекратить этот отвратительный спектакль своей жизни, в котором каждый день маячит Дарим. О ней напоминает всё — квартира, в которой они живут; собственные родители; бесконечные её звонки и сообщения; кроссовки в прихожей и что обуты на нём. Он сам как её второе воплощение, как её тень.
Джинён мечтает однажды проснуться не привязанным к этой семье Ан, и со счастливой улыбкой побежать к Джиа, чтобы взять её за руку и повести в парк.
Бэ не улыбался давно — сколько себя помнит. Точнее с того момента, как ему перекрыли кислород и представили Дарим, как невесту. Сколько бы парень не сопротивлялся, выход из ситуации был только одним — смерть. Или простое смирение и принятие своей судьбы такой, какой она предстала перед ним.
Размышления никогда не доводили его до хорошего. Домой он возвращался в ухудшенном состоянии, чем уходил.
Он сталкивался с противоречивым чувством, когда видел Джиа каждый день в школе. Он не может сказать, что любит её, но и не может сказать, что нет. Сон играет в его жизни определённую роль, и парень мечтает, чтобы она оказалась его спасительницей. Он не вынесет той боли, которая настигнет его при их расставании, но и привязывать к себе девушку сейчас — преступление.
Они не будут вместе — это факт. Джинён не врёт, не драматизирует, не преувеличивает. Это просто ужасная правда, которую он пытался озвучить Джиа много раз, но в итоге она просто всё проигнорировала. И именно из-за этого в Бэ заселилась надежда, что у них всё может получиться.
— Знаешь, у нас ведь ещё месяц до окончания школы. Почему бы не попытаться скрасить их? Я не хочу, чтобы это, — девушка кладёт ладонь себе на грудь и слегка улыбается, — мешало мне готовиться к экзаменам. А лекарства на вкус отвратительные, — она убирает руку и продолжает идти, пролистывая в телефоне интересные варианты, куда можно сходить.
Джинён на удивление соглашается. Он решает просто не говорить родителям об этом и скрывать столько, насколько его хватит. Парень настроен и вправду решительно. Пусть хотя бы последний месяц подростковой жизни будет таким, каким он хотел. И пусть эти ощущения останутся с ним до его последних дней, а они наступят намного быстрее, если Бэ будет помнить. А значит и мучаться придётся меньше. От депрессивных мыслей о скорой смерти Джинёна отвлекает Джиа, которая дёргает его за руку.
— Я слегка проголодалась, а ты? Давай зайдём вон в то кафе, оно не такое популярное, поэтому народу не так много. Прям как ты любишь, — тихо добавляет Сон и смеётся. Джинён в этот момент готов провалиться под землю.
Он всё также молча соглашается, и они заходят внутрь. И лучше бы Бэ высказал своё мнение о том, что ему не понравились официанты у входа и лучше уйти, а не сейчас стоять посреди зала в ступоре. Он видит лицо Дарим, которое краснеет от злости и ревности, когда она видит скрепленные руки пары; видит спины своих родителей, которые очень быстро поворачиваются; видит разочарованное лицо матери и гнев на лице отца.
Видит, как его реалия жизнь захлёстывает его в самый неподходящий момент.
Он бы отдал всё, чтобы Джиа никогда не встречала этих людей в своей жизни.
У него сердце начинает колоться и сбиваться дыхание, и он знает, что Джиа сейчас чувствует тоже самое. Она сжимает его ладонь и тяжело, шумно дышит, желая выйти из помещения на чистый воздух. Но это вряд ли поможет — Джинён взбешён и утихомирить себя не сможет.
— Пойдём, Джиа. Поедим в другом месте, — Джиа кивает на слова Бэ и уже разворачивается, как их резко двоих останавливают.
Отец Джинёна тянет сына на себя так сильно, что парень непроизвольно отпускает руку Сон. Он шатается и еле стоит на ногах, когда родитель его отпускает, с криком набрасываясь на него. Его даже не беспокоили взгляды двух пар, сидящих у окон, и всего персонала. Джиа не может точно сказать, кто сейчас зол больше — Джинён или его отец. У них одна схожесть на двоих — они оба кривят губы, когда злятся.
— Кто эта девчонка? Какого чёрта она держала тебя за руку? Ты из-за этой простушки не согласился идти с нами? — мужчина не мог остановиться. Вопросы лились один за одним, но ни его жена, ни Дарим не спешили на помощь. Джиа оказалась под прицелом в одиночку, и только стоящий между ними Джинён впервые показывал свой характер.
Всегда молчаливый и спокойный, будто бы вовсе ни в чём не заинтересованный Джинён, у которого на лице одно бесконечное уныние, вдруг загорается ярким адским пламенем, сжигая на своём пути всё. Его глаза пылают яростью, а вены на шее вздуваются. Всё в нём — от взгляда до жестов кричит о том, что вот Бэ — настоящий и живой — раскрылся.
— Не говорите о ней ничего. Вы не имеет никакого права даже смотреть на неё!
— А у тебя оно есть? — насмешливо шепчет мужчина, и у Джинёна сбивается дыхание. Его будто ударили в живот чем-то тяжёлым. Взгляд парня потускнел и был направлен будто сквозь родителя.
— Она — моя единственная родственная душа. И смотреть на неё у меня прав больше, чем у тебя на своего собственного ребёнка.
Джинён собирается с духом и вновь аккуратно берёт ошарашенную Джиа за руку. На этот раз не она ведёт его куда-то и тянет за собой. Сейчас Бэ взял на себя инициативу, и Сон этому не может противиться. Ей хочется расплакаться от этого внезапного и резкого столкновения с реальностью, с которой ей придётся уживаться всю остальную жизнь.
У Джинёна есть и право, и желание быть с ней, но у его родителей другие планы. И невозможность решить эту проблему обращается её кошмарным сном.
***
Намхён уже запуталась, в который раз она без понятия, что ей делать. Она хочет сбежать от этой городской суеты куда-нибудь, где её никто не будет знать. Так сказать,
сбежать от проблем. Но Минхён всегда учил её не бегать, а смотреть своим страхам в глаза и решать эти же самые проблемы, пока они не переросли в более крупные, а затем не стали бы преследовать всю жизнь.
Поэтому сейчас Хван, преодолевая огромное желание вернуться домой и зарыться в тёплой кровати в такую отвратительную погоду, стоит под козырьком какой-то забегаловки. Рядом с ней пожилая женщина, которая недовольно косится на неё в течение всего того времени, что она там простояла — примерно минут десять.
Девушка тысячу и один раз пожалела о том, что вообще позвонила ему. И что самое главное — попросила о встрече, потому что, как она думает, очень соскучилась. Хотя, если честно, это всё просто в её голове, которая в данный момент заполнена самыми глупыми и безрассудными мыслями.
Например, звонить ему каждые две минуты и спрашивать о его местонахождении, ведь она устала ждать. Или, тоже к примеру, прибежать к его дому и тарабанить в дверь, пока кто-нибудь из прислуги не откроет ей дверь, чтобы прогнать прочь.
Ну, или ей откроет
та самая девушка, которой Даниэль и принадлежит. Весь.
Не Намхён.
«Боже, Намхён, проснись! Даниэль никогда не был твоим!» — но она стоит. Упрямо ждёт того, что сейчас он появится на этом повороте с зонтиком в руках, подойдёт к ней и укроет от всех, абсолютно всех проблем и невзгод. Словно одним только своим «привет» он унесёт её обиды и горечь, будто с его появлением именно сейчас она почувствует, что её жизнь налаживается.
Он ей так необходим.
Сейчас. Прямо сейчас. Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю — Намхён жизненно необходимо, чтобы Кан обнял её и заверил, что всё хорошо, потому что после операции у неё никого не было в голове кроме него. Только горечь от пустоты, что чувства к Даниэлю имеют место быть в её сердце.
Даже если он не скажет, что они всегда будут вместе (ведь это ложь), то пусть просто скажет, что у Намхён впереди ещё много времени и у неё всё будет хорошо.
Но когда? Когда наступит это хорошо? Намхён устала ждать.
И счастья, и Даниэля.
Ни того, ни другого у неё не будет.
Отчаиваясь с каждой секундой всё больше и больше, Хван на телефон приходит сообщение. От него.
У неё в груди всё замирает. Она трясущимися руками разблокировала экран и с надеждой открыла чат. И от волнения у неё перед глазами плывут буквы. Но как только Намхён поверила в то, что
всё хорошо, весь её мир быстро разбился.
Ощущения смешанные — будто она всё это время, пока общалась с Каном, бесконечно долго тонула в океане, а с приходом этого сообщения резко достигла дна.
«Не жди»
С минуту Намхён стоит неподвижно, сканируя пустые безликие печатные буквы, которые рвут её на части. Всего два слова, но они имеют такую разрушительную силу, что Хван чувствует, как всё внутри неё бушует в яростной агонии.
Хван роняет телефон на грязный асфальт, и он с грохотом стукается о землю, прямо в мелкую лужу. Брызги смешиваются с ливнем, но девушка просто стоит на месте и смотрит впереди себя.
Не ждать. Даниэль не придёт.
«А чего ты ждала, Намхён? Даниэль тебя бросил» — от своих же мыслей тошно. Девушка хочет разрыдаться прямо здесь, упасть на холодную землю и не двигаться.
Хван берёт себя в руки, собирая последние остатки своей гордости, поднимает телефон с земли и выключает его. И всё же — последнее, что она видела перед тем, как гаджет погаснет, — эти жгучие колючие слова и фотографию на заставке, где парень улыбается.
Она словно знает всего его — все привычки, все тайны, всю его семью (и все проблемы в ней). Намхён знает Даниэля лучше всех остальных, потому что он позволил ей войти в его личное пространство, куда ранее никого не пускал. Он ведь открыл ей своё сердце — видимо, пожалел об этом. Видимо, Даниэль понял свою ошибку и сейчас привёл
их к концу.
Кан ведь знает, как ей больно. Почему?
Почему это снова происходит с ней?
«Намхён, ты такая дурочка».
Надо было закончить всё самой ещё тогда, когда она увидела ту фотографию Даниэля со своей настоящей родственной душой. Кем себя возомнила Хван? Неужели, она и вправду думала, что Даниэль ослушается своего отца, откажется от всего наследства, бросит любимую мать — ради неё?
Намхён ведь знала, что она никто.
И сейчас она и вправду осталась ни с чем. Её сердце ноет, девушка тонет в своей безумной, ненормальной, сокрушительной любви. Что с ней делать теперь? Как убить это чувство внутри? Как стереть Кана из головы, как выдрать его из сердца?
Как отказаться от любви к Даниэлю, если он даже не её родственная душа? Ни операция, ни время, ни другой человек — ничего не спасёт Намхён от неизбежного падения вниз.
Она разобьётся, умрёт. И не будет рядом никого, кто и вправду бы ей помог.
Намхён не замечает ничего вокруг. Она чувствует пустоту и пожирающее одиночество. Когда бушующий ураган эмоций достигает своего предела, Хван сдаётся.
Девушка коротко кричит в пустоту, отчаянно сжимая шифоновую рубашку в районе груди, словно пытается вырвать своё сердце. Ей плохо, так плохо. У неё на душе отвратительный осадок от случившегося. Словно Даниэль и вправду ей был чем-то обязан.
Хван стоит, опираясь о бетонную стену, холод которой пробирается сквозь одежду. Тело девушки дрожит — от холода, от боли, от всего. Она путается в водовороте своих мыслей и закрывает лицо ладонями, хлюпая носом и сдерживая слёзы так, как только может. Но они все рвутся наружу с накатывающей истерикой. И Хван не в силах себя более сдерживать.
Даниэль стоит в переулке за соседним домом, полностью промокший и замёрзший. У него нет мужества подойти сейчас к Намхён, чьё тело сотрясается в рыданиях. Он смотрит на неё со стороны, словно наблюдает издалека за тем, как в чьей-то жизни произошла непоправимая трагедия. Но Кан знает, что причина горя Хван, —
он. Он так сильно хочет подойти и переступить через себя, через семью, через принципы, но будто приколот гвоздями к земле.
Парень опускает голову на мгновение и жмурит глаза, но сразу же возвращает свой взгляд к девушке. Кан вытаскивает телефон и смотрит на приходящие сообщения от Еджин. В них она признаётся ему в бесконечной любви, клянётся в верности.
Ян изо всех сил старается понравиться Даниэлю, но разве её кто-то просил? Зачем Еджин его любовь, если он так и так будет с ней до самого конца? Отец не позволит ему бросить Ян ради какой-то брошенной девчонки.
Поэтому Даниэль трусливо прячется за поворотом и только и делает, что наблюдает за тем, как своими руками — самолично — раскрошил сердце девушки, которой, как он думал, готов подарить весь мир.
Как оказалось, он не в силах.
Это так странно для него — все чувства в новинку. Словно это не его жизнь, не его Намхён, не его семья. Словно сейчас он себе не принадлежит.
Даниэль не знает, сколько они вдвоём простояли под проливным дождём, ощущая одну боль на двоих. Пять минут? Десять? Час?
Хван успевает успокоиться и взять себя в руки. Она кому-то звонит, и Даниэль понял, что и вправду потерялся во времени. К ней прибегает Джиа, держа в руках большой чёрный зонт, а позади неё также быстро бежит Джинён, скрываясь от дождя под зонтом поменьше со странным принятом на внешней стороне.
Даниэль отрывает свой взгляд от забегаловки, когда Намхён скрывается вместе с друзьями за поворотом.
Ощущая приближающийся конец, Кан тяжело вздыхает и закрывает глаза.
— Прости.
