It's getting hard to be someone

Дирк сидел на кровати, листая словарь. Книга пахла свежей краской и буквами, которым позволили говорить. На этот раз Дирк не загадывал номера страниц и строк, чтобы потом поразмышлять над полученными словами, а просто пробегал глазами по терминам. Взгляд наткнулся и споткнулся о слово "поговорить". Больше Дирк читать не мог. У него перед глазами были совсем не тонкие листы прямиком из типографии. У него перед глазами был полосатый ковер и деревянные половицы приюта. Солнце шаловливо пробиралось сквозь жалюзи и проливалось на пол прощально-желтым цветом вечера. Маленький Свлад сидел на кровати и перебирал гитарные струны. Правда, у него не очень получалось, потому что пальцы соскальзывали или как-то странно упирались вместо того, чтобы давать натянутым железкам голос. Но скоро должен был прийти Джек – мальчик на голову выше, в штанах, которые постоянно рвались на коленке, и с альтом, который приручал гитару. Его кровать была ближе к окну, он часто вслух зачитывал надписи, сделанные на ней другими детьми. Это чернильное наследство часто поднимало настроение нынешним обитателям «Земляничной Поляны». Открылась дверь – без стука, но как-то непривычно аккуратно. Вместо клубка недоразумения, который громко вкатывался в комнату, вошел кто-то большой. Почему-то его присутствие давило на грудь. Пересохло в горле. Тело стало каким-то свинцовым. Напряженное ожидание затвердело в воздухе. Свлад не переворачивался. Может, этот кто-то уйдет, а потом придет Джек. Незнакомый мужской голос только усилил иррациональную панику: - Здравствуй! Может, он уйдет. - Свлад, мне так хочется на тебя посмотреть. И поговорить. Мальчик не повернулся. Скрипнула половица, тяжелые шаги наполнили всю комнату тихой угрозой. Окно загородил мужчина в усах. Такой бы гармонично вписался в пейзаж августовского вечера. Когда в кедах - усталость, а он протягивает клубничное мороженое и улыбается. Только Свладу что-то не нравилось. Пальцы вцепились в одеяло. Почему-то запахло солью. Скоро будет шторм. И причина - вот этот незнакомец. Улыбка которого, натянутая и мелькнувшая где-то в подземельях памяти, почти подняла бурю в свладовском море. - Еще раз здравствуй! Ты даже не удивился, что я знаю твое имя? Свлад молчал. - Меня зовут Дядя Скотт. И, дружок, нам надо поговорить. Поговорить. Дядя Скотт любил это слово. Оно, гладкое и скользкое, обвивало запястья Свлада. Связывало язык узлом. Однажды Дядюшка зашел с ним в камеру, и кровать прогнулась под его весом. Он не встал и не заметил. Его руки теребили черную кепку, а это значило, что Свладу еще здесь долго сидеть и слушать. Мальчик уже не так боялся Дядюшку, ему даже нравилось, как тот защищал его от Мистера Приста, и как иногда заходил перед сном. Противный запах соли мешал. Но ничего не значил. Дядюшка откашлялся. - Свлад, нам надо поговорить. Ты же знаешь, что мы здесь помогаем... Помогаем... таким как ты? - Дядя Скотт осторожно выбирал слова. - Угу. - И ты знаешь, что ваши способности требуют постоянного контроля и анализа. - Угу. - И вы для нас своеобразные проекты. Так что у вас всех есть еще одно имя, как имя проекта. Мы назвали тебя Икаром. И потом Дядя Скотт говорил о том, что Икар, опьяненный солнцем и собственным полетом, не послушался своего отца. Лучи растопили воск. Сломались крылья. Икар упал. А Свлад, Свлад — он тоже умел летать. И поэтому Свладу совершенно точно нужно было слушать Дядюшку. - Ты же не хочешь утонуть? Свлад кивал. И слышал запах морской соли. И неспокойные волны щекотали пальцы. Но это все ерунда. Дядюшка сказал, что он будет спасен, если будет слушать его. А все эти странные чувства – полнейшая чепуха. В конце концов, Дядюшка его любил. Он заботился. Он заботился, когда в операционной у Свлада зубы выстукивали марш ужаса. Дядюшка подходил и говорил потерпеть, потому что это все правда делалось для Свлада. Маска хирурга закрывала почти все лицо. У доктора виднелись только глаза, блестящие так же металлически, как и скальпель в его руках. Это было последнее, что видел Свлад перед тем, как безразлично слепящие лампы превращались в равнодушное ничто. Свлад отходил от наркоза. Опирался на гладкие стены и передвигал чугунные ноги. Под комбинезоном, на животе, розовела неестественно ровная линия. Можно было спать только на спине. Тупая боль окутывала его жалящим одеялом. «Черное Крыло» не нашло ничего, чего искало. И не находило никогда. Дирк захлопнул словарь. Только мысли просто так не выключишь. Они тупой болью отдавали в голове и не переставали шипеть. Сталкивались и ссорились друг с другом. Кричали, и каждая - свое. Икару надо было кому-то их рассказать.