Пленница

Дальше горячих поцелуев дело все-таки не заходит. Просто в какой-то момент Мурад слишком сильно меня обнимает, и я вскрикиваю от боли. Весь настрой тут же проходит. Мужчина отстраняется, скользит руками по моим предплечьям и пытается заглянуть в глаза. — Все хорошо? — Да, просто съела вчера слишком много. Я уже выпила лекарства, все хорошо, не стоит волноваться, — выбираю самую безобидную ложь, надеясь, что Мурад не станет вызывать лекаря и проверять. Любой лекарь сможет отличить переедание от долговременного отравления. Отношение двора к этому понятно, не желать ребенка от султана — страшнейшее преступление. Сможет ли Мурад с этим смириться, и спокойно жить с уже имеющимися у него детьми? Три ребенка, два наследника, из которых один точно умрет. Этого достаточно. — Точно? — Мурад приподымает мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. Он как будто что-то чувствует. Мне с трудом удается выдержать его взгляд. — Да. Давай лучше поговорим о тебе. С чего вдруг ты так резко уезжаешь? — перевожу тему. — Это связано с покушениями, верно? — мужчина явно все увидел и понял. Тем более эта уловка была так топорно исполнена. Что поделать, если Мурад так сильно на меня влияет, заставляя ноги подгибаться. — Да. Мы нашли предполагаемого заказчика, — и прежде, чем я успеваю задать вопрос, он поднимает руку, заставляя меня замолчать. — И больше я про это говорить не хочу. Подозревает. Все еще. Осознание бьет по вискам. Получается, Мурад тоже не верит. — Понятно, — сглатываю противный комок в горле. — Давайте начнем? — с кафтаном мы разбираемся быстро. Мурад смотрится в зеркало, и я инстинктивно, сама того не желая, разглаживаю дорогую ткань на плечах. Затем на спине. — Разумно ли ехать прямо в их логово? Чтобы облегчить им их задачу? — мои руки все еще скользят по могучей спине. Это могла бы быть очень красивая картина. Помедлив, вытягиваюсь и кладу голову ему на плечо. — Волнуешься? — спрашивает Мурад, и его голос как будто дрожит. Наверное, мне кажется. Да, кажется. Точно, кажется. — Можно и так сказать, — аккуратно обнимаю его, стараясь не вызвать болезненных ощущений. — Со мной все будет хорошо, Саадет, — он берет мою ладонь и легонько сжимает пальцы. — Я к тебе вернусь. — Я буду ждать, Мурад, — тихо млею от этого прикосновения. — Если ты не вернешься, — дрожь страха прокатывается по моему телу. — Я не выживу. Ты это понимаешь лучше других, — он горько кивает и чуть отстраняется. Кажется, я опять сказала что-то не так. Наши руки расцепляются. — Прости, что думаю о петле на своей шее раньше времени. Вряд ли Айше Султан станет ждать положенный срок, чтобы убедиться, что я не беременна. Придушат заранее, и все, — мы смотрим друг другу в глаза через зеркало. — Ты никогда не думал, что будет со мной, если ты умрешь? — Я не планирую умирать, Саадет, — бросает он раздраженно. — Я планирую убить каждого, кто стоял за этими покушениями. — Это могут сделать другие люди, — качаю головой и тоже отхожу чуть назад, чтобы опереться на стену. — Ты ведь султан, Повелитель целой империи. Я правда не понимаю, к чему такой риск. А если их план заключался именно в этом? — Заманить меня и убить? — Да, — киваю. — Они смогли проникнуть в абсолютно защищенный Топкапы, что им мешает прирезать тебя вне его? Я боюсь за тебя, — вздыхаю и поджимаю губы. Понимаю, что он все равно поедет, и мои доводы останутся без внимания. — Ты боишься пострадать сама из-за моей смерти, — Мурад наконец отворачивается от зеркала, и мы продолжаем разговор глядя друг другу в глаза. — И это тоже. Но твоя смерть в любом случае меня расстроит. Надеюсь, я умру раньше и не застану ее, — неловко улыбаюсь. Видимо, я сказала больше, чем следовало. Мурад резко подскакивает ко мне и обхватывает ладонями мое лицо, заглядывая в глаза. — Что ты задумала? Только попробуй наложить на себя руки, — выкручиваюсь из его обманчиво-нежной хватки. Злость усталым грузом оседает на плечах. Живот снова сводит судорогой. — Мурад, я могу убить себя в любой момент. Для этого мне не нужно ждать твоего отъезда, — скорее, наоборот. Логичнее было бы красиво убить себя у него на глазах, чтобы заставить его мучиться и страдать. — Пока ты жив, со мной все будет хорошо. Кстати, спорим, что ты попадешь в ловушку? — Мурад вздыхает, улыбаясь краешками губ. — На что? — Если я выиграю, ты построишь врачебную школу для девочек и женщин. У Ханзаде большие успехи, и я думаю, есть смысл обучить азам врачеванию больше девочек. Кому, как ни женщине уметь спасать жизни, — моя давняя идея, которую я так и не смогла реализовать дома и планировала претворить в жизнь после замужества, наконец сможет осуществиться. Хоть что-то хорошее из всей этой ситуации. — Договорились. А если ловушки не будет? — спрашивает он с хитрецой в глазах. Показательно-обреченно вздыхаю, старательно пряча улыбку. Мурад в отличие от меня улыбку не прячет. Моя идея не вызвала у него ни злости, ни отторжения. Шансы на успех повышаются. Даже если я не выиграю в этом споре сейчас, можно будет продавить строительство школы потом. И я снова буду чем-то занята и буду делать что-то полезное. — Что вы хотите, мой Повелитель, — отталкиваюсь от стены, чувствуя, как скручивает живот. Стараюсь не подавать вида. Подхожу к Мураду вплотную и тянусь к его губам. Нас затягивает в глубокий тягучий поцелуй. Сердце заходится в бешеном ритме. Каждый удар набатом отдает в ушах. — Я хочу, — выдыхает мужчина, наконец разрывая поцелуй. — Чтобы ты приняла ислам. Не может моя жена и мать моих детей быть христианкой. Тяжелое молчание падает на комнату как тяжелое пыльное покрывало. Инстинктивно прикрываю рукой низ живота, а второй тянусь к шее, на которой давно уже нет креста. Мой фамильный крест Медичи сдернули с меня пираты и наверняка давно продали, а новым я как-то не обзавелась. Но вера всегда была моей опорой, и порой только мысль о том, что самоубийство — огромный грех останавливала меня. Добавлять в свой длинный список прегрешений вероотступничество не хочется. — С каких пор моя вера мешает тебе со мной спать? — спрашиваю, отнимая руку от шеи и переставая перебирать округлые жемчужины в тщетном поиске. — И какая разница, кому молятся рабы? В гареме полно христиан. — Ты как всегда видишь только плохое, — с улыбкой качает головой Мурад, как будто не он только что предложил мне согрешить. — Но да, в свете последних событий я бы хотел поменьше иметь дел с католиками, — с его губ срывается тихий смешок, и короткая улыбка невольно возникает на моих губах. — В любом случае, главное — это верность. Если человек мне всецело предан, то какая разница, как он называет Аллаха? — Ты все-таки считаешь, что я не верна тебе? — этот единственный пришедший мне в голове вывод оседает на языке горьким комком. — Саадет, дослушай меня, — просит Мурад и берет мои руки в свои. — Я предлагаю тебе стать моей женой. А единственная законная жена Повелителя Османской империи не может быть католичкой, понимаешь? — пока я ошеломленно киваю ему в ответ, Мурад по очереди целует каждую из моих рук. — Ты предлагаешь мне брак? — срывается шепотом с моих губ. — В этом нет никакого политического смысла. Я уже не София Медичи, у меня нет той власти, что была. Ты хочешь взять в жены обычную наложницу из своего гарема? — я понимаю все меньше. Ситуация максимально странная. Только-только мысль о рабстве перестала причинять мне боль, и я смирилась со своим статусом как с неизбежным злом, как Мурад затеял это издевательство. — Не смейся надо мной. Это жестоко, даже для тебя. Особенно для тебя, — я пытаюсь вырвать свои руки, но он неожиданно крепко держит мои тонкие кисти. — Я не смеюсь, Саадет. Я хочу, чтобы ты была счастлива здесь, со мной, — он пристально смотрит в мои глаза. Я тоже поднимаю взгляд и тону в его глубоких очах. Кажется, он видит меня насквозь, читает, как по книге, всю мою боль, все мои желания и сомнения. Все детали мозаики как будто начинают складываться в единую, пока кривую и неаккуратную картинку. — Ты станешь свободной женщиной, твой статус будет выше любой женщины в империи. Ты будешь неприкосновенна, — Мурад приближается и целует меня в щеку. Его щетина колет нежную кожу. — Я не требую ответа сейчас, Саадет. Дальше Мурад собирается сам. Даже здесь я бесполезна. Сажусь на кровати, пораженно утыкаюсь глазами в свои руки и медленно кручу кольца на пальцах. Неужели все это правда? Почему тогда я не чувствую ничего, кроме огромной безмолвной испуганной пустоты. Я ведь люблю его и должна радоваться. Разве не этого я хотела все это время? Уверенности, свободы, защищенности. И Мурад снова дает мне все, что мне нужно, просто так. Закончив одеваться, мужчина подходит ко мне, еще раз целует на прощание. — Мое предложение в силе независимо от итога спора. Обещаешь меня ждать? Будучи не в силах собраться с мыслями и вымолвить хоть слово, я просто киваю. И Мурад уходит. Я сижу без движения еще несколько часов. Когда за окном темнеет, я наконец собираюсь с силами и выхожу. Стражник, не пускавший меня, зло сверкает глазами. — Надеюсь, ты понял свою ошибку, ага. В любом случае, спасибо тебе за службу, — я как будто случайно роняю на пол кошель с золотом. — Нашему Повелителю нужны такие верные люди, правда? — этот вопрос я адресую уже второму стражнику. Ни один, ни другой мне ничего не отвечают, но я вижу, как их взгляд перебегает с меня на кошель и обратно. — Еще раз спасибо, — я даже как будто кланяюсь, слегка льстя, и ухожу. Краем глаза вижу, как один из стражников молниеносно поднимает кошель и прячет за пазуху. Взятка удалась. На время отъезда Мурада отпадает практическая надобность в травах отпадает, и мой организм выдыхает. Мне становится легче, и я вижу, как оживаю. Цвет лица становится ярче, я снова немного набираю вес, а волосы возвращают свой блеск. Мерьем радуется и делает комплименты. Ибрагим-паша, оставленный в столице за главного, лично выслушивает ее пожелания по поводу будущего замужества. О том, что лучшим женихом для нее стал бы сам Ибрагим, девушка не договаривает, но еще несколько дней после этой встречи сияет улыбкой по поводу и без. Мы часто гуляем в саду, Мерьем кормит меня вкусными сладостями. Еда воспринимается ярче, чем раньше. Мысль о возвращении Мурада как будто отдает болью. Мне придется снова начинать травить себя, чтобы не забеременеть. Решиться на рождение ребенка и окончательно привязать себя к этому месту я не могу. Слабая надежда, что рано или поздно все закончится, и я смогу вернуться к прежней жизни, все еще тлеет в моей душе. Но я уже ни во что не верю, ни в свой побег отсюда, ни в счастливую жизнь с Мурадом здесь. — О чем задумалась? — Мерьем разваливается на стоящей в саду тахте, щурясь на солнышке. Тихая лужайка в отдаленной части сада надежно скрыты от случайных посетителей; чтобы сюда попасть нужно знать все тайные тропы. Мерьем вытягивается как кошка, ловля лицом лучи. — Красивое место, правда? Я долго выбирала что-то тихое и спокойное. — Да, очень, Мерьем, — я лежу на подушках в тени шатра. Шатер маленький, сюда едва ли вмещается столик со сладостями и напитками и несколько больших подушек. Мерьем знает, что я обычно прячусь от солнца и не люблю загорать, поэтому позаботилась о шатре. От этого простого действия у меня внутри разливается приятное тепло. Я ясно вижу приспособленческую часть нашей дружбы: Мерьем умеет делать жизнь во Дворце легче, а у меня есть огромное количество денег. Все наши посиделки здесь организованы ей. Так как мы обе фаворитки султана, ни у нее, ни у меня никаких трудовых обязанностей нет, и порой мы сидим здесь целыми днями. Айше Султан вместе с Ханзаде уехала уже несколько дней как проверять дела своего благотворительного фонда. Маленькая султанша даже написала мне одно письмо. Девочка с огромным восторгом рассказывала о том, какие большие красивые общественные бани строятся в пригороде Стамбула, как проходят занятия в школе для бедняков… Ханзаде была вся переполнена впечатлениями. Старший шехзаде, немного обиженный тем, что его не взяли с собой мать с сестрой, и донельзя гордый тем, что его оставили наместником Султана и позволили помогать Ибрагиму, тоже не ходил сейчас на занятия. В итоге я была полностью свободна целыми днями, и погрузилась в ясную расслабленную негу. За Мурада я почти не беспокоилась, какое-то седьмое чувство говорило мне, что с ним все хорошо. Как оказалось, я была единственной, кто волновался. Валиде Султан оставалась удивительно спокойной для матери, чей сын поехал едва ли не в логово убийц. Возможно, она просто привыкла. И общая спокойная атмосфера помогает успокоиться мне. Может, и не так плоха жизнь гаремной наложницы? — Что ты собираешься делать дальше? Снова будешь, — Мерьем делает непонятный жест рукой, а затем указывает мне на живот. Я сразу понимаю, о чем идет речь. — Не знаю, — качаю головой, и утыкаюсь лбом в руки. — Если у нас будет ребенок, это все как будто станет по-настоящему. — А сейчас что, не по-настоящему? — Мерьем аж подскакивает с тахты от удивления. — Он никому не позволяет столько, сколько позволяет тебе, с тебя пылинки сдувают. Ты же сама рассказывала, что наш Поведитель предпочел тебя, наложницу, Айше Султан, и именно с тобой он прощался отдельно. Ты хоть понимаешь, какая это честь? — Мерьем активно жестикулирует руками, и я понимаю, что будь она на моем месте, она бы мгновенно на все согласилась и жила бы счастливо свою жизнь как Госпожа. Она бы не сомневалась и не терзала себя мыслями, не травила бы себя ядом, а наоборот, с радостью бы рожала детей и отдавала своему мужчине всю себя. Почему я не могу так же? Что заставляет меня вновь и вновь отталкивать Мурада? Иногда все мои доводы кажутся такими же глупыми и несущественными, как и вся эта ситуация, в которую я загнала себя. — Да, понимаю, Мерьем, но от этого проще не становится. — Я не понимаю тебя, у тебя ведь и выбора по сути-то нет. Или идея просто сидеть и ждать, пока султан отвернется от тебя, и Айше Султан тебя где-нибудь в темном углу на тот свет отправит, тебе нравится? Наверное, в этом вопросе мы никогда не сможем сойтись друг с другом. Ну оно и к лучшему. Не будь Мерьем такой приземленной, мы бы и не сдружились никогда.