Пленница

Эта вылазка затягивается. Новостей от Мурада мало, и почти все они сводятся к простому «все хорошо». Это немного злит. Просто лежать и отдыхать целыми днями мне уже надоело. Энергия во мне буквально бурлила, и приходилось сдерживаться, чтобы никто ничего не заподозрил. Если женщина султана счастлива только в его отсутствие, это странно и в лучшем случае протрактуется как обыкновенное неуважение. Стучу в дверь султанских покоев. Они распахиваются, и я на мгновение замираю в удивлении. Мурад вернулся? Но мужчина наконец оборачивается, и я понимаю, что это Ибрагим. — А, Саадет Хатун, — он перестает раскладывать бумаги по стопках и приветственно кивает. — Не ждал вас. — Добрый день, паша, — слегка кланяюсь, хоть и знаю, что паша закрыл бы глаза на несоблюдение общепринятого церемониала. — Вы не сильно заняты? — Смотря для чего. Сегодня шехзаде будет присутствовать на совете Дивана, и к этому еще нужно подготовиться, — мужчина закачивает с бумагами. — Я думала, шехзаде выступает в роди регента только номинально, — неужели такой маленький ребенок уже занимается государствннными делами? — Наш шехзаде — наследник огромной империи. Чем раньше он начнет разбираться в управлении страной, тем лучше. Но вы ведь не за этим пришли? — Верно, не за этим, — киваю. — Мне нужно выйти в город. Тайно, — паша удивленно вскидывает брови и подходит ближе. — Вы понимаете, что в сложившейся ситуации это выглядит как признание в предательстве? Чем вы думаете? — мужчина качает головой. Я выдыхаю, не знаю, как объяснить свою позицию. Видимо, начинать придется издалека. — Перед отъездом Повелителя у нас с ним произошел один разговор. По поводу моей веры, — говорить об этом сложно. Рассматривать эту возможность всерьез тоже. Но на попятный идти поздно, да и нельзя. Нужно привыкать к жизни здесь и учиться жить хорошо тут. — Насколько я знаю, наложницы государя могут исповедовать любую религию, хотя ислам, конечно, предпочтительнее, — Ибрагим-паша выжидающе смотрит на меня, как бы намекая на то, что он хотел бы услышать объяснения. — Верно. И я хотела бы принять ислам, чтобы быть достойной спутницей Повелителю, — говорю тихо и медленно. Сердце бьется неистово, и какой-то детский, животный страх перед Богом поднимается в душе. Как это я смею отказываться от своей веры? Как это католическая принцесса София отказывается от веры? Но вся проблема в том, что католической принцессы Софии больше нет. И нет уже давно. Пора открыть глаза и признаться в этом себе и миру. Быть Саадет тоже неплохо. — Разве на будет уместнее, если с этим вопросом вы обратитесь к Повелителю? — прерывает мое неловкое молчание паша. — Я и обращусь, паша. Но перед этим я хочу исповедоваться. Софию Медичи пора похоронить с почестями, как ей и полагается, — мужчина не выглядит удивленным, он как будто бы и ожидал чего-то подобного. Но все равно качает головой. — Саадет Хатун, я питаю к вам самые теплые чувства, но иногда вседозволенность играет с людьми злую шутку. И мне думается, что сейчас вы совершаете ошибку. — Вы предлагаете мне попросить у Повелителя дать мне разрешение покаяться в связи с ним? — какое-то седьмое чувство говорит мне, что Мураду это сделает больно. И это странно, переживать о том, расстроят ли мои действия его. Мурад редко говорит об этом, но каждый раз, когда с моих губ срывается что-то неосторожное, в его глазах прокатываются всполохи боли. Интересно, отношения с Айше причиняли ему столько же боли, или она всегда была образцовой женой ему? — Нет, Хатун, я не дам разрешение на это, — Ибрагим-паша мотает головой и подходит ко мне. Между нами остается совсем немного расстояния. От этой близости ноги подгибаются, и мужчина передо мной еще сильнее напоминает мне Мурада. Положение становится опасным, и я понимаю, что увидь нас кто, непременно решили бы, что между нами что-то есть. Я опускаю глаза, но Ибрагим-паша хватает меня за подбородок и вынуждает меня поднять взгляд. — Саадет Хатун, будь аккуратнее. Знай свое место. Иначе закончишь плохо. Подозрения с тебя все еще не сняты. — Уберите руку, — мой голос звучит холодно и спокойно, и мужчина, будто опомнившись, делает шаг назад. Делаю глубокий вздох. Что я делаю? Вся глупость моей затеи внезапно становится такой очевидной, но что-то внутри запрещает мне отказаться от нее. — Да, вы правы, надеюсь об этом разговоре никто не узнает. Прошу прощения, — чуть склоняю голову, чтобы спрятать взгляд. Нужно скорее перевести тему, — Что по поводу брака с Мерьем? — осознание того, что именно я сказала, заставляет меня совершенно неаристократично прикрыть рот руками. Паша удивленно приподымает брови. — Вы оговорились, Саадет Хатун? Или вы сватаете мне свою служанку? — Мерьем не служанка. Сватаю. Думаю, она станет вам хорошей женой, — как никак, Ибрагим-паша Мерьем давно нравится. Пусть хотя бы она получит то, что хочет, и выйдет замуж за человека, которого выберет сама. Я бы все отдала за эту возможность. Выбрала бы я Мурада, будь у меня другие варианты? Выбрала ли бы я Фридриха? Теперь мне об этом остается только гадать. — Естественно, вы не обязаны соглашаться на это, и наш разговор никогда не уйдет дальше этих покоев. — Ваше предложение меня удивило, Саадет Хатун, — говорит паша с совсем не удивленным лицом. Уже взял себя в руки, получается. — И я обдумаю его позднее. Сейчас меня ждут государственные дела, — мужчина поудобнее перехватывает бумаги, ближе прижимая их к ткани дорогого кафтана, и чуть склоняет голову в подобии поклона. Я делаю то же самое, дожидаюсь, пока он выйдет из покоев, и иду на балкон. На огромном бескрайнем небе собирается гроза, где-то вдалеке грохочет гром. Опираюсь на ограду балкона и подставляю лицо ветру. Потоки воздуха вытаскивают несколько прядей из прически и портят ее. Только в этот момент сердце внезапно пронзается тяжелой горькой тоской. Как там Мурад? Жив ли, цел ли, справляется ли с заговорщиками… Кто из нас выиграл в споре? Мысль о том, что если с Мурадом что-то случится, я окажусь в еще более незавидном положении, ведь кому нужна наложница предыдущего правителя, давно меня пугает. Еще и казнят сразу, дабы избежать беременности. Резкий порыв ветра вытаскивает еще несколько прядей из прически и бросает их мне прямо в лицо. Волосы все еще выглядят тусклыми и больными, несмотря на все ухищрения и тонны уходовых средств. Травы, которые я пила, били и по внешнему виду тоже, и если кожа и ногти как будто бы успели слегка восстановиться, то вот волосам требовалось гораздо больше времени, которого у меня, скорее всего, не будет. Аккуратно вытаскиваю шпильки из прически, но все равно на каждой из них остается клок волос, и позволяю прядям окончательно растрепаться. Что ни делай, все выглядит одинаково отвратительно. Волосы даже толком кудрявится перестали, лишь пушатся. Любая женщина в гареме выглядит красивее меня. Айше Султан в сравнении со мной наверняка… Резко мотаю головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. В голове на удивление ясно и спокойно. Не нужно думать про это. Я не стану унижаться до ревности. Перила балкона красивые, резные и широкие. Ведомая непонятным чувством скидываю туфли и приподымаю подол платья. Ноги сами собой перекидываются через перила, и вот я уже сижу на самом краю, одно неаккуратное движение — и все закончится. Страх высоты скручивает внутренности, и я крепче вцепляюсь пальцами в мрамор. Мотивы моих действий непонятны даже мне самой. Если именно так люди сходят с ума, то мне страшно. Что я сделаю в следующий раз? Стараюсь не смотреть вниз. Комок страха внутри никак не хочет исчезать, наоборот, он обрастает новыми узлами и скручивается все туже и туже. Закрываю глаза, глубоко вдыхаю свежий воздух, и быстрым движением перекидываю босые ноги назад. Я снова стою на твердой поверхности балкона, и наконец могу спокойно дышать. Нужно убираться отсюда. Все покои Мурада как будто становятся враждебными и опасными. В каждой тени мне чудится движение, но каким-то седьмым чувством я понимаю, что здесь нет никого, кроме меня. Быстро и абсолютно неизящно натягиваю балетки, ломая задники дорогих туфель. Даже не пытаясь пригладить волосы, кручу головой по сторонам, пытаясь вспомнить, где я бросила платок. Я ведь не могла выйти из гарема без платка, это запрещено. Или могла, и меня просто никто не увидел? Нет, не могла, паша бы указал мне на эту ошибку. Платка нигде нет, и ничего похожего на него нет. В отчаянии я снова выбегаю на балкон и свешиваюсь вниз. Мой платок благополучно лежит на развесистом дереве, и до него никак не дотянуться. — Стража, — на мой крик сперва никто не реагирует, и мне приходится подойти к дверям вплотную и постучать. Слуга наконец заходит внутрь. — Мне нужен любой платок из моих покоев. Как можно быстрее, — ничего не ответив, прислужник кланяется и бесшумно исчезает. Я устало выдыхаю и сажусь на кровать. Несколько папок с документами призывно лежат на столе, но сейчас я не в состоянии что-либо обдумывать. Хочется лишь наконец оказаться в своих покоях и забыться сном. И чтобы Мурад наконец вернулся, все-таки с ним выживать в этом дворце было куда проще. Наверное, я все-таки скучаю. Или просто хочу эгоистично облегчить себе жизнь. Пока не знаю. Двери открываются, и в покои, осторожно оглядываясь, вбегает тот самый евнух. Он всплескивает руками, в которых зажато явно несколько платков. — Как можно потерять платок, Саадет Хатун? Какой разврат, а если бы тебя кто увидел? Выбирай, — предлагает ага, протягивая мне платки, но пока я думаю, быстро делает выбор сам. — Этот лучше всего подходит к твоему кафтану. Присядь куда-нибудь, сейчас закрепим тебе платок по всем правилам, — усаживаюсь на ближайший ко мне стол и устало облокачиваюсь на спинку. Евнух расплетает те остатки прически, которые не разрушил ветер, и аккуратно расчесывает пряди неизвестно откуда взявшейся расческой. Он быстро плетет что-то простое и незамысловатое, затем сворачивает заплетенное в аккуратный пучок и крепит платок заколками. — Ну вот, теперь выглядишь как добропорядочная мусульманка, ИншАллах — Но я не мусульманка, ага, — пожимаю плечами, стараясь при этом не шевелить головой, чтобы не помешать евнуху доделывать последние штрихи. — А пора, Хатун. Ты так давно с Повелителем, долгих лет ему, что непременно должна со дня на день понести и подарить Династии Шехзаде, — евнух завершает свою работу, обходит меня со всех сторон, любуясь результатом. — Ай, хороша! Пойдем теперь в гарем, твоя Мерьем Хатун мне уже всю плешь проела, — мысль о том, что Мерьем обо мне беспокоится, меня немного радует. Я встаю, зачем-то напоследок оглядываю покои, которые выглядят жутко пустыми без Мурада, и мы с евнухом идем к дверям. Те открываются совсем внезапно, являя нам изнеможденного работой Ибрагима и гордо сияющего, как золотая монета, старшего шехзаде. Ребенок одет так же, как и паша, но все эти тяжелые одежды и головной убор выглядят на нем забавно и нелепо. Пару секунд я думаю, кому же поклонится первой, но Ибрагим-паша едва заметным кивком в сторону шехзаде разрешает мою проблему. Я глубоко кланяюсь ребенку. — Шехзаде, очень рада вас видеть, — мальчик начинается улыбаться еще больше, хотя казалось бы, что больше некуда. — Паша, — я приседаю в поклоне еще раз. — Саадет Хатун, — шехзаде пытается царственно кивнуть мне, скопировав жест своего отца. Но у него это выглядит скорее смешно и нелепо, чем величественно, и я сдерживаю смешок, который мог бы расстроить дитя, делая еще один небольшой поклон в ответ на кивок. — Как у вас дела? Как сын своего отца я должен заботиться о вас. — Благодарю, шехзаде, у меня все хорошо, — открытая приязнь старших детей Мурада ко мне меня порой пугала. Будь у моего отца любовница, я бы не стала с ней любезничать уж точно, и не смирилась бы с этим. Наличие других женщин — унижение для жены. Но здесь это как будто нормально. И это тоже до сих пор пугает. — Ты молишься Аллаху за моего отца? Моя матушка и Валиде Султан молятся, — весь мир, все люди вокруг как будто помешались на двух вещах: моей вере и моей несуществующей беременности. Попытка придумать пристойный и понятный ребенку ответ вводит меня в небольшой ступор. Меня спасает Ибрагим-паша. — Конечно, шехзаде, весь гарем молится о скорейшем возвращении Повелителя, как же иначе, — мужчина по-отечески кладет руку ребенку на плечо, чуть-чуть сжимая, и в этот момент они и вправду выглядят как отец и сын, и их внешнее сходство еще сильнее бросается в глаза. — Хорошо, — кивает юный наследник, явно неудовлетворенный тем, что я не дала никакого внятного ответа. — Мы сегодня ужинаем с Валиде Султан, вы присоединитесь к нам? — уместность присутствия наложницы на явно семейном ужине, еще и без Мурада, вызывает вопросы. Опять короткая переглядка с Ибрагимом, и он согласно кивает. Ладно, возможно, это в порядке вещей. — Почту за честь, — снова кланяюсь, и шехзаде довольно улыбается, наслаждаясь выказанным уважением. — Саадет Хатун, ужин будет на главной террасе, что около Мраморного павильона, через пару часов. Вы можете идти готовиться, — намек легко читается между слов, и я вправду почти весь день провела в этих покоях. Еще раз поклонившись, я и евнух наконец уходим из султанских покоев.