Пленница

Еду приносят довольно быстро. Она вся довольно жидкая, и явно не нравится Мураду. Он сам встал с кровати и уселся за стол, как бы я не просила его поберечься и поесть в постели. Это глупо, потому что в таких вопросах обязательно нужно перестраховываться, а он рискует, едва придя в себя. Аппетита нет, да и блюда не выглядят вкусными, но я тоже их ем. Наверное, в таком состоянии мне в принципе все равно, что есть. Я пытаюсь улыбнуться, хотя бы слегка, и сосредоточиться на Мураде. Живом, здоровом, не предававшем меня Мураде. — Саадет, все в порядке? Ты выглядишь так, будто из нас двоих ранили тебя, а не меня, — он отвлекается от безвкусной еды и касается моей руки. — Если ты устала, иди к себе. Отдохнешь, придешь вечером. Мне все равно нужно поработать. Наверное, мне и вправду стоит побыть одной. Успокоиться, окончательно прийти в себя. — Да, ты прав, — рассеянно киваю. — Приходил Ибрагим, — я пару мгновений вспоминаю его титул, — Ибрагим-паша. Он принёс документы, они на столе. Важные помечены. — Спасибо, Саадет, — Мурад возвращается к еде, я встаю, поправляю платье, кланяюсь напоследок и ухожу. Плакать не хочется, все происходящее было абсолютно предсказуемо. Стоит забыть об этом и двигаться дальше. В какой-то степени, я не особо много теряю. Проходя мимо общей комнаты, я привычно слышу, как мне перемывают косточки. Я помню эти разговоры почти наизусть. — Может, у султана с этой, — визгливый девичий голос неприязненно выделяет последнее слово, — еще ничего не было? Иначе почему Повелитель ее так долго терпит? — О чем ты говоришь? — к визгливому голосу присоединяется еще несколько голосов. — Мне одна калфа рассказывала, что наш Повелитель любит женщин построптивей, — громко оглашает на весь гарем другой голос. — Может, эта ведьма все еще сопротивляется в постели? Наш Повелитель, как и все мужчины, завоеватель по своей натуре, вот и ее хочет завоевать. Как только эта европейская принцесса покорится, он и ее забудет. Мерзко. — Саадет и сопротивляться? — в разговор снова вмешивается женщина с визгливым голосом. — Не смеши, она слабая, всего боится. Вспомни, как за Мерьем испугалась, тут же побежала к султану помилования просить. — Может, все проще? — раздается голос Айше Султан. Я слышу, как шуршат юбки, наверняка сейчас все девушки выстраиваются в ряд и кланяются. — Саадет Хатун предназначена нашему султану судьбой, и одним только этим предсказанием они крепко связаны. И кто вы такие, чтобы обсуждать и осуждать волю нашего великого Повелителя? — Хасеки Султан спокойно и твердо распекает наложниц. Последние шепотки тут же стихают. — Сегодня вечером вас накажут за это в соответствие с правилами этого Дворца, — я подхожу чуть ближе к двери, чтобы лучше слышать, но меня тут же замечают. Приходится выйти на свет и поклонится. — Айше Султан, — эта странная помощь меня пугает. Вся эта ситуация кажется странной и неуместной. Этой женщине нет никакого резона меня защищать. Более того, она должна первой желать мне гибели. — Саадет Хатун, я благодарю тебя за заботу о моем муже, — говорит она, слегка улыбаясь и царственно кивает. — Не стоит благодарности. С вашего разрешения, — я иду к себе. Мне нужно немного отдохнуть и наконец поговорить с Мерьем. Открываю двери в комнату. Мерьем, удобно расположившаяся с вышивкой, на второй неиспользуемой сейчас кровати, тут же приподымает голову. — Дождалась, я уже думала, что не поймаю тебя, — Мерьем откладывает вышивку и подходит ко мне. — Мерьем, — она живая, абсолютно здоровая, с ней ничего не случилось. Я резко и порывисто обнимаю ее. — С тобой все хорошо. — Я думала, вчера ты это уже поняла. Хотя ты была настолько плоха, что вряд ли воспринимала вообще хоть что-то, — Мерьем беззлобно поддевает меня и выпутывается из объятий. — Нам нужно про многое поговорить, Саадет, — киваю, соглашаясь. — Сейчас принесу чай. Она выскальзывает из покоев. Мерьем снова ярко улыбается, будто бы не было тех страшных часов в темнице и угрозы отрубить руки. Ее алое платье с широкими рукавами делает ее похожей на феникса. Наверное, в Мерьем и вправду есть что-то такое, сильное и несгибаемое. Она возвращается с подносом, я освобождаю столик от лишних вещей, и Мерьем разливает чай. — Все было подстроено, Саадет, — она усаживается на диван по-турецки и дует на чай. Я тут же поднимаю голову. До меня долго доходит смысл ее слов. — О чем ты? — Расчет был на то, что ты на весь гарем признаешься в том, что ты сама отдала мне украшение, и тебя тоже отправят в темницу. Просто и изящно. Ты ведь так и сделала, глупая? — спрашивает Мерьем, наклоняя голову. Киваю в ответ. — Но тебе не поверили? — снова киваю, и Мерьем смеется. — Это предсказуемо, последние лет сто никто не решался передаривать султанские подарки. Все решили, что ты пытаешься защитить меня. Айше Султан наверняка сейчас рвет и мечет. — Айше Султан? Ты думаешь, это она? — Мерьем закатывает глаза и тяжело вздыхает. — А кто еще? Валиде Султан к тебе благоволит, Повелитель тем более. Это либо Хасеки, либо кто-то из наложниц. Но для простых рабынь это слишком умно, — картинка в голове внезапно становится четкой. Думать о том, что я, как собачка, сделала все так, как от меня хотели, неприятно. Перед Мурадом мне становится вдвойне стыдно. — В их духе подлить яда, столкнуть с лестницы, поставить подножку. А разузнать о твоей ошибке, придумать способ ее при всех вскрыть… — Мерьем замолкает и разводит руками. Я и сама начинаю понимать, что это все не просто так. — Но план провалился. Я жива, ты тоже, все хорошо, — я тянусь к Мерьем и беру ее за тёплую ладонь. — Это значит, что следующая попытка будет более изощрённой, Саадет, — предупреждает девушка. Я внезапно понимаю, что она провела в этом страшном месте несколько лет. Между нами небольшая разница, но год, проведенный здесь, считается за два. — Будь осторожна. Киваю. Мерьем встает, взмахивая алыми рукавами как крыльями, и уходит к себе. Голову разрывает от количества мыслей. Мне нужно в сад. Накидываю плащ. Ноги сами несут меня в лекарский огород. Я долго брожу вдоль аккуратных грядок. Нужные мне травы никак не находятся. Неужели их здесь нет? Вся эта затея кажется мне безумно глупой. Не стоит так переживать из-за этого. Я пытаюсь убедить себя остановиться, успокоиться, подождать, пока буря в душе уляжется и содержимое письма забудется. Не действовать сгоряча. Продумать все наперед. Если не остановлюсь, очередная точка невозврата будет пройдена, и я сильнее привяжу себя к этому месту и к Мураду. Вскидываю голову и смотрю на серое тусклое небо. Солнца нет, куда ни глянь, все серое. Хороших выборов в этой ситуации тоже нет. Но разве я не понимала это изначально, еще с того момента, когда на мой корабль напали пираты? Понимала, но надеялась на лучшее и не хотела этого признавать. В сказках принцессу от дракона всегда спасает прекрасный принц. В жизни же дракон почему-то оказывается лучше принца. Нужная мне трава растет в самом тёмном и неприглядном углу. Ее очень мало, и если я сорву слишком много, это сразу заметят. Приходится рвать совсем чуть-чуть и тут же прятать. Этого хватит ненадолго. Кто знает, может больше и не понадобится. Чай из этого растения на вкус отвратительный. Я не уверена в правильности приготовления, но других вариантов все равно нет. Пью тремя большими глотками. Глотку обжигает. Противная горечь оседает на зубах. Запиваю водой. Долго перебираю наряды. Надеваю тот, что проще всего снять. Ткань приятная, белая, тонкая. Если не получится снять, ее легко можно порвать. Длинные рукава едва не волочатся по полу. Распускаю волосы. Снимаю подвеску с шеи. Душу шею и запястья. Смотрю в зеркало. Пытаюсь улыбнуться. Почти красиво. Интересно, что Мурад нашёл во мне? Внешность у меня самая обычная, а быть ему хорошей женщиной я никогда и не пыталась. Ответ лежит на поверхности. Предсказание. Слова гадалки, сказанные еще до моего рождения. Вот единственная причина. Если б не это, Мурад бы никогда не обратил на меня внимания. Я бы вышла замуж за Фридриха. Стала императрицей, заботилась б о муже и своем народе. Но все так, как есть. Еще раз улыбаюсь отражению в зеркале. У дверей в покои султана я замираю. Что я собираюсь сделать? Не пожалею ли я завтра? Станет ли мне легче от этого? Я так хочу усмирить все мысли в голове и снова знать, что делать. Что будет дальше, я не знаю, и это пугает. Моя жизнь всегда была распланирована вплоть до самой смерти. А сейчас я не могу сказать, что будет завтра. — Доложите обо мне Повелителю, — мой голос звучит очень тихо. Вдох-выдох. Сжать и разжать кулаки. Выпрямить спину. Поднять голову. Двери открываются. Мурад отрывается от бумаг. Стопка документов со злополучным письмом все еще нетронута. — Саадет? Я уже думал, что ты не придешь, — он спокойно встает, уже не морщась от боли. Я быстро подхожу ближе, боясь передумать, вцепляюсь Мураду в плечи и целую его. Горячо, мокро, яростно, сводя на нет бушующую внутри тоску. Отстраняюсь. Я не могу поднять на него взгляд. Мне кажется, что как только он увидит мои глаза, он обо всем догадается. Наверное, это нечестно, но мне это нужно. Очень сильно. Сжимаю его руками еще сильнее, вжимаюсь в Мурада всем телом, желая раствориться в нем и забыться. — Саадет, — Мурад хрипло выдыхает, обнимает меня в ответ и склоняется к моему уху. — Ты правда этого хочешь? — киваю в ответ. Он подхватывает меня на руки и бережно несет к кровати. Я утыкаюсь носом в его плечо, совсем рядом с раной, и обвиваю его горячую шею руками. Он кладет меня на кровать. Скользит пальцами по открытому вырезу, по рукам, заставляя мое тело дрожать. Простые прикосновения к коже будят внутри меня что-то страстное. Все обыденные мысли отходят на второй план. Я нахожу в себе силы поднять взор на Мурада. Рядом со мной он, а не кто-либо еще. Мне стоит научиться всегда выбирать его. С губ срывается стон. Мурад тут же отстраняется и начинает быстро раздеваться. Заставляю себя смотреть во все глаза, впитывать в себя каждую черту и каждое его движение. — Ты мне нужен, Мурад, — говорю тихо, приподымаясь на локтях. Я не знаю, какой смысл он увидит в моих словах, но сейчас я до смерти нуждаюсь в нем. Хочу задохнуться в его объятиях, вцепиться крепко и никогда не отпускать. — Ты мне тоже, Саадет. Я не знаю, о чем ты думаешь, но я люблю тебя, — он говорит это полусерьёзно-полушутя и начинает снимать платье уже с меня. Его сильные руки бережно расстёгивают пуговицы и стаскивают тонкую ткань. Меня ты любишь или то предсказание? Волны удовольствия накатывают и накрывают с головой. Кажется, что губы Мурада и его руки находятся везде и вытаскивают из меня стон за стоном. Это все до больного приятно, и я касаюсь его в ответ. Пусть ему тоже будет хорошо, пусть он тоже взлетит и задохнется от удовольствия. Его кожа горит под моими прикосновениями, мой взгляд туманится, и он целует меня в шею. Пульс набатом отдает в голове. Мурад скользит руками по моей талии, ласкает грудь и невыразимо долго держит меня у вершины удовольствия. Как только я оказываюсь близка к пику, он останавливается. Я тянусь к его телу руками и зубами, надеясь хоть так утолить голод. Кусаю его, царапаю, срываюсь на громкие стоны и что-то шепчу ему на ухо. Мурад тоже что-то говорит, но я уже утратила способность воспринимать слова. Он целует меня напористо и сокрушительно, одновременно входя внутрь. Мое тело содрогается от тяжёлого и мутного удовольствия. Голова приятно пустеет, все мысли исчезают, и по телу начинает течь чистейшая нега вместо крови. Все предыдущие заботы кажутся несущественными. В этот мире имеет значение только сильный мужчина, доводящий меня до исступления и доходящий до него сам. — Мурад, — срывается с губ вместе со стоном. Я сильнее расцарапываю его спину, последний толчок, и все вокруг ослепительно взрывается. Он выходит из меня и ложится рядом. Мы пытаемся отдышаться. Я переворачиваюсь на спину и потягиваюсь. Позвоночник слегка хрустит. Простынь липнет к мокрой коже. Мурад пересчитывает пальцами мои позвонки. Это незамысловатая ласка останавливает сердце и кажется почему-то более интимной, чем все то, что мы делали до этого. — Как ты себя чувствуешь? — внезапно вспоминаю про его раненное перевязанное плечо, которое я нещадно пыталась расцарапать. — Рана в порядке? — Я ожидал любой вопрос, кроме этого, — смеется Мурад. Честно ощупывает рану. — Все хорошо. С тобой мне не может быть плохо. — Ты недавно умирал от жара, и мое присутствие тебе не мешало, — поддеваю в ответ. Сажусь на кровати. Рассматриваю обнаженного Мурада. Невесть откуда возникает желание подразнить, и я решаю не сопротивляться ему. Слегка поглаживаю его колено, уделяя внимание внутренней стороне. Мурад смотрит на это, прикрыв глаза, и не шевелится. Постепенно мои прикосновения становятся настойчивее и поднимаются все выше. Глажу кончиками пальцев внутреннюю сторону его бедра. Еще немного, и я коснусь его органа, и я вижу, что Мурад этого ждет. Я любуюсь его закрытыми от экстаза глазами, раскрытым в удовольствие ртом и напряженными мышцами пресса. Картина поистине завораживает. Но пришло время самого интересного. Я отстраняюсь, встаю с кровати и укутываюсь в тонкое покрывало. — Я хочу чего-нибудь сладкого. Вы будете? — поворачиваюсь к Мураду спиной и наблюдаю за его реакцией исподтишка, слегка повернув голову. — Ты жестока, ты знала это? — говорит он хриплым от возбуждения голосом, садясь на кровати. — Я Медичи, я впитала жестокость с молоком матери. Султан должен разбираться в семейных традициях самой могущественной семьи Европы, разве нет? —  моя же насмешливая реплика никак не задевает Мурада, но почему-то сильно трогает меня. — Называть Медичи самой влиятельной династией я все-таки бы не стал, — отвечает он, обтираясь и надевая нижние одежды. — Наверное, вы правы. Будь моя семья и впрямь самой могущественной, они бы сумели меня защитить, — слова срываются с губ быстро и горько. — Но хотя бы та часть фразы, что про жестокость, правда, — истерично улыбаюсь, вытираю выступившие на глазах слезы и оборачиваюсь к Мураду. — Интересно, смогу ли я так же спокойно отказаться от своего ребёнка? — Саадет, — уже одетый мужчина встает с кровати и обнимает меня. Я утыкаюсь носом ему в грудь. — Ты будешь хорошей матерью нашему ребенку, уверен, он будет самым счастливым в мире. Ты добрая женщина — Откуда тебе это знать? Ты влюбился в выдуманный образ прекрасной девушки, предназначенной тебе судьбой, и видишь во мне ее. А ведь той девушки никогда и не существовало, — я говорю тихо, близость его тела и объятия успокаивают, и слова лезут изо рта, как гной из раны. — С чего ты так уверен, что я добрая? Может быть, я пытала детей у себя дома и уже отравила твоих? — Саадет, тише, — он гладит меня по волосам, как нашкодившего котёнка, и пытается успокоить. Это злит. — Ты вступилась за ту наложницу, помогаешь лекарям варить лекарства, ни с кем не ссоришься. Разве так не именно так поступают хорошие люди? — Мне просто скучно, Мурад. Ты не думал об этом? Логично защитить единственного человека, способного меня развлечь, логично использовать свои знания и практиковаться. А про ссоры… Мой статус буквально ниже плинтуса, как я вообще могу с кем-то спорить? — я отстраняюсь от Мурада. Он снова зол и напряжен. Испытываю какое-то ненормальное удовлетворение от этой картины. — Я собираюсь попросить стражу принести пахлавы. Вы что-нибудь хотите, мой Повелитель? — Пусть побольше принесут, — киваю и иду к двери, поудобней укутавшись в простынь. Стучу в дверь, приоткрываю створки и отдаю приказ. — Тебе не стоит так переживать из-за родителей. Твоей вины здесь нет. — Вы правы, — я оборачиваюсь. — В этом виноваты вы. Я осталась одна, моя семья отказалась от меня. Вы ведь на это рассчитывали? Что как только я останусь в одиночестве, я тут же брошусь в ваши объятия? — Мурад все еще злится и выглядит расстроенным. Горькое удовольствие от осознания, что ему тоже плохо, растекается по венам. Это тягуче больно и невыносимо приятно. — Тебе нравится делать мне больно? — он устало качает головой. — Если да, то почему ты заботилась обо мне, пока я был отравлен? — Мурад садится обратно на кровать, подбирает мое валяющееся на полу и расправляет его. — Ты можешь соврать мне, но себе солгать не получится. Оденься, хватит ходить в простыне. О чем он вообще говорит? Как человек, выдумавший себе любовь, может что-то говорить мне о вранье? Интересно, будет ли Мурад говорить так же, как только поймет, что я совершенно другой человек, а не та сказочная принцесса, в которую он придумал? Скидываю простынь на пол, оставаясь обнаженной, подхожу к кровати и, на встречаясь с ним взглядом, накидываю платье. Без пояса оно выглядит свободным и скучным, как ночнушка. В дверь стучат; слуги принесли сладости и начинают накрывать на стол. — Приятного аппетита, Повелитель.