Пленница

Сон мутный и беспокойный накатывает волнами. В очередной раз открываю глаза и смотрю в потолок. Зрение еще не привыкло, и сквозь кромешную тьму ни зги не видно. Рукой натыкаюсь на ладонь султана. Он спит рядом со мной, повернувшись спиной. Несколько мгновений я считаю его дыхание и убеждаюсь, что Мурад крепко спит. Постепенно во тьме проступают очертания предметов, и я медленно встаю с кровати. Тело слабое и как будто не мое. Мысли в голове с трудом шевелятся, и я больше на автомате бреду на балкон. На ночном небе ни единой звезды, только полная луна освещает часть террасы. Сажусь на тахту и укутываюсь в предусмотрительно лежащее на ней черное покрывало. Становится чуть теплее. Ветра почти нет, и кажется, что я в этом мире совсем одна. Наверное, мне нужно решить, что делать дальше. Дороги назад больше нет, и меня никто нигде не ждет. Кое-кто позаботился о том, чтобы сломать мою жизнь и оставить меня в одиночестве. Оборачиваюсь через плечо и долго смотрю на спящего Мурада. Ночной воздух освежает и заставляет забыть про все мои дневные заботы. Я сижу так довольно долго, погрузившись в странное оцепенение. Прихожу в себя, почувствовав прикосновение теплой ладони к плечу. Мурад стоит у меня за спиной, и его глаза обеспокоенно блестят в темноте. — Луна сегодня красивая, не правда ли, Саадет? — спрашивает он, усаживаясь на тахту. — Красивая, — соглашаюсь, инстинктивно пододвигаясь ближе к султану. Мурад приобнимает меня одной рукой. — Тебе стало легче? — Нет, — мотаю головой и прижимаюсь ближе к нему. — Как мне может стать легче после такого? — Любая боль рано или поздно заканчивается, — успокаивающе шепчет мужчина. Его слова тонут в окружающей нас тьме. Кажется, что мы одни во всем огромном мире. И больше никого и ничего нет. Только я, он, этот балкон и беззвездное небо с очень красивой луной. — Тебе обязательно полегчает. — Забавно, что меня утешает человек, из-за которого я оказалась в этой ситуации, — смешок срывается с моих губ раньше, чем я осознаю, что именно я говорю. — Единственное, в чем я виноват, это в том, что забрал тебя к себе. В том, что твоя семья и твой жених не стали тебя спасать, моей вины нет. И разве не лучше, что такие люди все-таки исчезли из твоей жизни? — Не лучше. У них есть причины поступать так. Одна моя жизнь не стоит сотен и тысяч чужих, — после этих слов Мурад отстраняется от меня, берет за руки и смотрит прямо в глаза. — Это неразумно. — Для меня эта цена вполне разумна, и я готов заплатить ее, если будет нужно. Помни это, — он прижимает меня к себе, обнимая и целуя в лоб горячими и сухими губами. Внутри все сладко замирает от его прикосновений. — Ты заслуживаешь этого, Саадет. Ты заслуживаешь того, чтобы за тебя боролись. Я утыкаюсь носом в его плечо. Сил плакать больше нет. И мы просто сидим вдвоём в полной тишине. Темнота постепенно рассеивается, и на небе загорается заря. Утром мы завтракаем, говоря о чем-то неважном. Постепенно напряжение между нами уходит, и на сердце воцаряется долгожданный покой. Такого штиля там давно не было, и это пугает. — У меня сегодня дела, Саадет, так что я оставляю тебя. Можешь остаться здесь или пойти к себе, — на прощание он обнимает меня и целует в щеку. Этот поцелуй ощущается гораздо более интимным чем все, что были до этого. Румянец растекается по моим щекам. — Хорошего тебе дня. И он уходит. Я тоже одеваюсь и иду к себе. Может быть, султан Мурад тоже заслуживает того, чтобы за него боролись? В гареме все по-прежнему. Мерьем встречает меня встревоженной улыбкой. — Все хорошо прошло, Саадет? — она рассматривает меня внимательно, будто лекарь в поиске повреждений. — Как посмотреть, — пожимаю плечами, — Давай не будем об этом говорить. Пойдём в сад? Мерьем кивает, соглашаясь, и напоминает переодеться, потому что на улице прохладно. Первым под руки попадается темно-синее платье. Поверх накидываю черную накидку. Уже давно собравшаяся Мерьем с улыбкой наблюдает за тем, как я борюсь с завязками на накидке, и, когда я окончательно сдаюсь, все-таки помогает. Холодный воздух отрезвляет. Мы гуляем молча. Мне не хочется ни о чем рассказывать, а Мерьем, понимая мое состояние, не говорит о гаремных сплетнях. Внезапно из-за угла показывается Айше Султан с детьми. Мы тут же кланяемся и уступаем дорогу. Айше несет на руках младшего ребенка. Султанша что-то тихо напевает и пару раз целует мальчика в лоб. А ведь он даже ей не родной. В очередной раз вспоминаю, что Мурад казнил свою любимую женщину и оставил ребёнка без матери. Старший шехзаде держится с достоинством истинного наследника престола и бредет по гравиевой дорожке с абсолютно прямой спиной. Девочка же наоборот бежит вприпрыжку и срывает все цветы по пути. Она внезапно подбегает к нам и останавливается напротив меня. — Как тебя зовут? Ты красивая, — лопочет ребёнок, и я невольно улыбаюсь. — Саадет, маленькая Госпожа, — глаза девочки радостно вспыхивают, и она дёргает меня за рукав. — А кто дал тебе это имя? Ты знаешь, что оно значит? — заговорщицки щурится ребенок. — Султан Мурад дал мне это имя, — на вторую часть вопроса я не успеваю ответить, потому что Айше Султан подзывает дочку к себе и идет прочь, не удостоив меня ни взглядом, ни словом. У Мурада есть такая прекрасная женщина, мать его детей, а он тратит время на меня. Как я могу сравниться с Айше Султан? Она выглядит как живое воплощение идеальной жены, которой мне никогда не стать. Зачем султану вообще гарем, когда есть она? Остаток прогулки проходит в гнетущем молчании. — Саадет, тебе не стоит сочувствовать Айше Султан. Тебе стоит ее бояться, — предупреждает девушка. — Она убьет тебя, не колеблясь, если посчитает нужным. Хасеки не нужна твоя жалость. — Я просто не понимаю, как султан может выбирать кого-то другого, когда есть она, — в груди уксусом разливается какое-то неприятное чувство, которое я не могу определить. — Даже самое любимое блюдо рано или поздно надоедает, — пожимает плечами Мерьем. — Я замерзла, пойдем внутрь, — переводит она тему и тащит меня внутрь. По дороге срываю пару голубых цветков и вставляю один себе в косу, а другой в причёску Мерьем. Она улыбается и шутливо благодарит глубоким поклоном. — О великая Госпожа, вы одарили эту недостойную рабу великой милостью и так сильно осчастливили ее! — смеется Мерьем, и мое грустное настроение постепенно сходит на нет со звуками ее смеха. — Это малость, по сравнению с тем, что ты делаешь для меня, — благодарю я и сжимаю ее тонкую ладонь. — Ты очень хороший друг. Она кивает и выглядит тронутой. Вечером мы снова занимаемся танцем под руководством Зейнеб. В этот раз она раздает нам специальную одежду, небольшие лифы, ничего не прикрывающие, и свободные-свободные штаны. Мне достаётся костюм светло-голубого цвета. Мерьем красуется рядом в ярко красном наряде. Сегодня мне танцуется гораздо лучше, чем в прошлый раз. Но Зейнеб все равно остается недовольна, и твердит, что я показываю не те чувства в танце. — Нужно всем своим телом петь о страсти и любви, а не танцевать так, как будто у тебя кто-то умер, — журит меня Зейнеб и переключается на других девушек. Страсти и любви во мне нет ни капли. Петь не о чем. Только о боли и глухо ноющем сердце. Но после танца эта боль немного утихает, и становится легко. Может быть, если я буду танцевать чаще, мне будет еще легче? Вечером я предлагаю султану посмотреть мой танец. Он удивляется и будто не верит в происходящее. — Ты уверена, Саадет? — мягко переспрашивает Мурад. — Да. Но если вы не хотите, Повелитель, — дура, дура, зачем я только это затеяла. Вдруг я сейчас опозорюсь? Если ему не понравится? Он наверняка видел сотни куда более красивых танцев, и мой султана явно не впечатлит. — Хочу. Что ты решила насчет музыки? — успокаивает меня мужчина. Я поражено застываю, понимая, что благополучно забыла про музыку. — Давай я сыграю тебе? Я умею играть на скрипке. — Я не слышала ни разу, чтобы вы играли, — голос почему-то срывается. — Редко выпадает подходящий случай, — он достает инструмент из футляра и кладёт на плечо. — Матушка научила, — отвечает он на невысказанный вопрос и начинает играть. Музыка заполняет все помещение, и это гораздо лучше нашей обычной тишины. Пару секунд я прислушиваюсь к мелодии, затем постепенно начинаю двигаться. Музыка несет меня, и каждое движение как будто освобождает и снимает с души груз. Я чувствую себя единым целым с танцем и музыкой. Никогда в жизни не ощущала ничего такого. Кружусь на месте, позволяя волосам распуститься и скрыть мои плечи золотистым полотном. Музыка заканчивается, воздух в легких тоже. Мы встречаемся взглядами. — Вам понравилось? — звучит жутко неловко. Вместо ответа он кладет скрипку на стол и целует меня в губы. Это горячо, мокро и волнующе. Цепляюсь за его плечи и прижимаюсь к нему вплотную. Когда мы отстраняемся друг от друга, я чувствую себя заново родившейся. — Ты прекрасно танцуешь, Саадет, — его рука скользит по моей обнаженной спине, и эти прикосновения заставляют меня вспыхнуть еще больше. — Что ты делаешь, Мурад? — спрашиваю, млея внутри от каждого его касания. — Касаюсь самой красивой женщины во всем мире, — шепчет он на ухо. — Мы остановимся, если ты не хочешь. — Не хочу, — он тут же отстраняется и помогает мне укутаться в плед. Все-таки наряд танцовщицы не особо греет. — Я хочу сделать все правильно, Саадет, и пока ты не будешь готова, между нами не будет ничего большего, — он обнимает меня еще раз, и я обхватываю его в ответ. Мурад — единственное, что у меня осталось. Это пугает до дрожи в коленях. Султан все-таки смог приручить меня, и вот я уже млею в его объятиях. Это плохо, это неправильно, но у меня больше нет сил отталкивать его. Я заслужила хотя бы несколько капель тепла. — Ты мое благословение Аллаха, Саадет, — говорит он, целуя меня в висок, спускаясь ниже и заставляя сердце замирать. А ты мое наказание за неведомые мне грехи, Мурад. Я свято в это верю, но у меня больше нет сил сказать тебе это в лицо. Сегодня мы ложимся рано. Он укрывает меня иссиня синим одеялом и желает спокойной ночи, а сам ложится с другой стороны, оставляя между нами много свободного место. Просыпаемся мы в обнимку. Я выпутываюсь из его объятий и потягиваюсь. — Доброе утро, Повелитель, — мои движения разбудили Мурада. Опять. — Доброе, Саадет, — он довольно щурится, и выглядит неожиданно красивым. Я застываю, рассматривая его черты лица. Невольно тянусь пальцами и легкими движениями ощупываю каждый сантиметр. — Что, красивый? — Да, — киваю и продолжаю свое дело. Он прикрывает глаза, позволяя обследовать каждую черточку. Заканчивается все внезапно. В покои после короткого стука вбегает слуга, докладывает, что султан уже опаздывает на какую-то встречу, и Мурад с сожалением отводит мою руку от своего лица и идет собираться. У него красивое тело. Наверное, Мурад красивее Фридриха. Мышечнее, во всяком случае, и это привлекательно до дрожи в коленках. — Хорошего дня, султан Мурад, — киваю и улыбаюсь на прощание. Пользуясь случаем, я наконец набираюсь смелости пошариться в его бумагах. Турецкий я теперь знаю гораздо лучше, и в состоянии понять большую часть написанного. Ничего особо важного там нет, но все равно от знания, что, где и как происходит, становится чуть спокойнее. Я усаживаюсь в кресло султана поудобнее и погружаюсь в чтение. Краем глаза поглядываю на дверь, а то вдруг кто придёт и поймает с поличным. Спустя где-то час все бумаги, лежащие на столе, оказываются прочитаны. Есть еще несколько стопок в других местах, но их я опасаюсь трогать, так как те явно разложены в определенном порядке, который я не понимаю. Больше мне делать нечего, и я собираюсь к себе. Одевать вчерашний наряд не хочется, и я прошу слуг принести новый. Спустя несколько минут ожидания мне приносят светло розовое платье. Я его еще ни разу не надевала, да и в принципе не видела у себя в сундуках. Цвет напоминает утреннюю зарю, и это почему-то заставляет улыбаться. Смотрюсь в зеркало и распускаю волосы. В принципе, нормально. Чего-то не хватает. Вспоминаю, что вчера на мне были кольца, которые я сняла и куда-то кинула. Поиски украшений не дают никакого результата, и я ухожу так. Гарем встречает меня напряженными шепотками. Спиной чувствую завистливые взгляды. Мне не привыкать к такой обстановке, но сегодня настроения притворяться сильной и бессердечной нет. Поэтому, оказавшись в своей комнате, я устало падаю на кровать. Пришедшая Мерьем без слов понимает мое состояние и садится рядом. — Тебе стоит перестать обращать на это внимание, Саадет. Ты просто так получила то, ради чего они из кожи вон лезут, — говорит она и берет меня за руку. — Их ненависть естественна. Ты ничего не можешь с этим сделать. Разве что выйти замуж за султана, — шепчет Мерьем мне на ухо с хитрой усмешкой. — Замуж? — Да. Если султан официально сочетается с кем-то браком, то весь остальной гарем распускает. Такое правило. — А Айше Султан? Она разве не жена султану? — статус этой женщины в жизни Мурада внезапно взволновал меня. Насколько сильная соперница эта женщина? — Она Хасеки, такая же наложница, как и мы, только с большими привилегиями, — рассказывает Мерьем, не смотря на меня. — Айше Султан очень влиятельна и в гареме, и за ее пределами. Много занимается благотворительностью. Родила двоих детей, несмотря на правило «одна наложница — один ребёнок». — Что за правило? Для чего оно? — я пытаюсь вспомнить, говорили ли об этом учителя, но в голове ничего не всплывает. — Одна наложница может родить султану только одного сына и сколько угодно дочерей. Это помогает избежать братоубийственной войны. Но Айше Султан продолжила ходить к падишаху даже после рождения сына и смогла родить еще ребёнка, — рассказывает Мерьем. — Что свидетельствует об особом расположении к ней нашего Повелителя. Этим ребёнком оказалась девочка, так что формально правило не было нарушено. Но в итоге ей отдали сына Сафие на воспитание. Теперь у нее два наследника, два сына, и один из них неминуемо убьёт другого. — Убьет? — внутри все будто обрывается. Неужели один из этих милых детей уже обречен на гибель? — Да. На престол восходит старший наследник и умерщвляет всех своих братьев. Таков закон, — говорит Мерьем на удивление будничным голосом. — А Мурад тоже убил своих младших братьев? — спрашиваю после недолгого молчания. Я хочу и не хочу знать ответ одновременно. Мог ли он оказаться братоубийцей? Мерьем кивает. — Старшего. Еще до восшествия на трон убил в бою. А младший, шехзаде Ибрагим, вовремя умер от чумы. Спустя неделю после коронации. Я замираю, не зная, как относиться к новой правде о Мураде. Он правитель, убивать для правителей естественно. Только в сказках монархи могли мудро и успешно править без уничтожения непокорных. Но убийство родного брата не входило в мой список допустимого зла. — Насколько Мурад был близок со старшим братом? — спрашиваю тихо, пытаясь понять степень жестокости султана. — У них разные матери, и они враждовали с пеленок, — это внезапно утешает. Они были практически чужими, значит, все нормально. Мне не из-за чего волноваться. Но если я когда-то рожу Мураду сыну, он окажется третьим в очереди на престол. И мне либо придется позволить его убить, либо убить двоих дорогих Мураду людей. Мерзко. Резко вскакиваю с кровати и начинаю расхаживать по комнате. — Не думай об этом, Саадет, и живи спокойно, — советует Мерьем, тоже вставая и подходя к зеркалу. Она поправляет подаренную мной подвеску и любуется собой. — Тебя это не касается. Пока не касается.