Пленница

После этих его слов становится внезапно смешно. Страх, злость, ненависть уходят на второй план. Господи, султан заявил, что развязал бы войну ради меня. Какая забавная лесть. — И это сделало бы вас очень плохим правителем. Уничтожить множество человеческих жизней ради одной — разве это не глупо? — смех рвётся сквозь каждое мое слово, и султан это чувствует. Подскакиваю, все так же смеясь, и, пошатываясь, будто пьяная, иду к себе. Султан остается в этом маленьком темном коридорчике. Я зачем-то оборачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом. Странный человек. Ненавижу. — Спокойной ночи, Саадет. Спится ночью мне беспокойно и тяжело, сны накатывают один за другим, пугают и тут же исчезают из памяти. Мне снятся уставшие от долгой работы глаза, ворох бумаг и теплое прикосновение к ладони. Потом картинка сменяется, и вот я уже тону в холодной воде, а кто-то сильный упорно тащит меня наверх. Я не хочу наверх, мне нужно остаться здесь, в обманчивом ледяном омуте, но мои желания таинственного спасителя не волнуют. В итоге он вытаскивает меня на берег, и воздух с болью врывается в лёгкие. Желание утонуть внезапно кажется очень глупым. Кто-то сильный прижимает меня к себе и успокаивает. Я не хочу тонуть. Наутро ни один сон не всплывает в моей голове, как бы я не пыталась вспомнить хоть что-то. Несколько дней проходят в гаремном оцепенении. Мерьем находится со мной почти постоянно, но это нисколько не напрягает. В этой размеренной скучной жизни мне нужен был хоть кто-то, с кем можно было поговорить. — Саадет, не грусти, хватит стоять и тоскливо смотреть в окно, — зовёт Мерьем, отрываясь от шкатулки с украшениями. — Лучше помоги, я между прочим, в твоем золоте порядок навожу. Оборачиваюсь и подхожу к девушке. Она восторженно смотрит на подвеску с рубином. — Можешь забрать, если нравится, — киваю головой в сторону драгоценности. — Это же подарок султана, нельзя так, — нехотя возражает Мерьем. — Разве? — А ты думала, все эти украшения и платья тебе просто так приносят? Это подарки султана, знак, что ты в фаворе, понимаешь? И если я буду ходить в твоем украшении… — мотает головой девушка, откладывая подвеску. — То что? — Это считается оскорблением султана. Тебе нужно рассказывать, что бывает за оскорбление султана? — Мерьем, никто и не вспомнит, откуда у меня эта подвеска. Бери и носи, — расстегиваю застежку и надеваю на тонкую девичью шею. Мерьем улыбается, касается камня, и вся будто светится. — Мне приятно сделать тебя чуть счастливей. — Спасибо, — она порывисто обнимает меня, но тут же отстраняется, стесняясь своего порыва, — Вот бы и тебя кое-кто смог сделать счастливой, — говорит Мерьем, хитро улыбаясь и возвращаясь к шкатулке с украшениями. — Он даже не старается, — пожимаю плечами, и внутри шевелится что-то неприятное. Почему мы вообще обсуждаем султана? Я не хочу говорить о нем, его и так слишком много в моих мыслях. — С чего ты взяла? Наш Повелитель старается для тебя, как для никого другого, — Мерьем смотрит на меня, как на дурочку. — Ты с ног до головы в золоте, султан сделает все, что ты попросишь. Наш Повелитель любит тебя безумно. Разве ты еще не поняла этого? — Я ни о чем его не просила. Кроме его отсутствия в моей жизни. Но эту мою просьбу он упорно не хотел выполнять. — Правда? — не верит наложница своим ушам. — Так не бывает. Хотя бы случайно что-то ты да просила. Замолчать. Не говорить о любви. Не трогать меня. И все просьбы он в итоге удовлетворил. — Не помню. Не просила, наверное. Мерьем насмешливо улыбается, затем подходит к зеркалу и любуется на себя. Темнокрасный камень выгодно оттеняет ее горячую восточную красоту. — Знаешь, здесь девушки замуж выходят в красном. Я отложу это украшение для свадьбы, — говорит она, отворачиваясь от зеркала ко мне. — Всего четыре года осталось… — Что? — вдруг мне вспоминается, что Мерьем тоже была с султаном и делила с ним постель. Неужели? — Последний раз я была у султана три года назад. Еще четыре года без его внимания, и я ухожу на пенсию. Мне дают приданое и находят мужа. Все, — Мерьем пожимает плечами и мечтательно смотрит в зарешеченное окно. — И ты свободна? — от сердца тут же отлегло. Мерьем собиралась замуж не за султана и не хотела быть с ним. Это почему-то успокаивало. — Да. Если султан не вызывает к себе свою фаворитку в течение семи лет, ее выдают замуж. Ты не знала об этом? — Нет, — мотаю головой. Ждать семь лет просто для того, чтобы получить свободу? Это жестоко. — Плохо слушала уроки, Саадет, — мягко ругает меня Мерьем. — Сегодня вечером будут занятия по танцам, нужно прийти. Это обязательно, — добавляет она, увидев написанное на моем лице возмущение. Занятие ведет полная пышногрудая женщина по имени Зейнеб. Зейнеб говорит очень громко, выстраивает всех девушек в ровные шеренги и начинает показывать движения. Учительница из нее получается прекрасная — Зейнеб до жути дотошная, и ни одна ученица не избегает ее пристального внимания. — Расслабь кисть, Хатун, — она несильно бьет меня по ладони и показывает движение еще раз. Старательно повторяю, и кажется, что Зейнеб в итоге остается довольна результатом. — Какая красота! Но зажатая ты больно, девочка. Тебе стоит поменьше переживать, — Зейнеб переключается на Мерьем, у которой все получается гораздо лучше и мягче. Но и у нее суровая танцовщица находит какие-то недостатки и помогает их исправить. После трёх часов танцев ноги ноют, и вся я вот-вот упаду без сил. Мерьем же, наоборот, бодра и весела. — Попробуй станцевать султану, — шепчет она мне на ухо, — нагой. — Что? — я вспыхиваю. — Да я в жизни… — Тсс, тише, Саадет, — ее тонкий пальчик оказывается у моих губ. — Ты все равно подумай об этом, — и Мерьем убегает к себе, шурша юбкой. На следующий день султан приказывает мне собираться. Я еду слушать переговоры. Присланные мне им платье и платок, закрывающий лицо и волосы, выглядят серо и невзрачно. Узнать меня в таком наряде было бы очень сложно. Наверное, весь смысл в этом. Синьор Мендес видел меня, и смог бы без труда опознать в более подходящих одеждах. Султан Мурад встречает меня у выхода из дворца, отсылает ту кучу слуг, которая меня сопровождала и показывает на двух уже готовых к дороге лошадей. — Добрый день, — запоздало склоняю голову в подобии поклона. Султан как будто не спал все время, которые мы не виделись. Теперь к воспалённым глазам добавились огромные синяки под ними. — Вы хорошо себя чувствуете? — А ты волнуешься, Саадет? — улыбается он уголками губ. — Нет, это просто дежурная вежливость, — пожимаю плечами, прохожу мимо него и, игнорируя поданную руку, запрыгиваю на лошадь. Поводья приятно ложатся в руку. Султан хмыкает и садится на своего. Он едет первым, я и стражники за ним. На всякий случай запоминаю дорогу. — Саадет, пообещай, что что бы не случилось, ты не выдашь ему свою личность, — просит султан, не смотря на меня. — У меня закрыто все лицо и видно только глаза. Синьор Мендес знает меня не настолько хорошо, — выдыхаю, наслаждаясь крохами свободы. Внезапно накатывает осознание, что именно сейчас абсолютно все располагает к побегу. У меня есть немного денег, которые я взяла с собой по настоянию Мерьем, и в моих ушах болтаются довольно дорогие серьги с камнями. На билет на корабль должно хватить. — Все равно, я надеюсь, что ты будешь вести себя как благопристойная наложница султана. Особенно это касается того, о чем ты сейчас думаешь, — предупреждает Мурад угрожающим тоном. — О чем вы, Повелитель? — спрашиваю самым невинным из всех возможных тоном. — Как только ты сбежишь, я казню Мерьем Хатун, с которой ты так сильно подружилась, — он говорит это спокойно и уверенно, и я почему-то понимаю, что это не пустая угроза. Своим общением с Мерьем я подвела ее под удар и своими руками дала султану рычаг давления. Я снова ошиблась и оказалась слишком слабой для борьбы с ним. — Вы снова унижаетесь, — мой голос звучит тускло и безжизненно. — Это не унижение, а разумные меры безопасности. Вне дворца для тебя опасно. — Хуже тирана только тиран, уверенный в собственной праведности, — хмыкаю, понимая, что его шантаж болезненно отзывается в груди. Это странно, но времени и желания думать об этом нет. — Спасибо за заботу. Остаток пути проходит в тишине. В конце концов мы приезжаем в порт. Султан показывает мне дорогу к ничем неприметному кораблю. — Переговоры пройдут здесь? — спрашиваю с удивлением. — Да, это неофициальная встреча, Саадет, — мы подъезжаем к кораблю и спешиваемся. Султан берет меня за руку и ведет внутрь. Все слуги кланяются ему. Мы заходим в небольшую каюту. Здесь пусто, и я поворачиваюсь к мужчине, прося объяснений. Он молча подходит к одной из стен и раздвигает доски. Они открываются, как ставни, и я вижу окошко в соседнюю каюту. Это помещение обставлено более роскошно и вполне подходит для встречи правителя и посла. — Ты можешь смотреть и слушать. Я занавешу окно с другой стороны, и синьор Мендес тебя не увидит. Все понятно, Саадет? — Да, — киваю и встаю рядом с окошком, рассматривая обстановку и переваривая все новости. Сейчас я прикоснусь к своей прошлой жизни и увижу человека, который в какой-то степени был другом моей семьи. — Не все, что ты услышишь, окажется приятным для тебя, Саадет. Пожалуйста, сдержи эмоции и дождись меня, — говорит султан и порывисто обнимает. — В любых ваших словах мало приятного. — Я не про свои слова. Я настолько тебе безразличен, что мои слова обычно тебя не задевают, — с горькой усмешкой отвечает султан и уходит. Через несколько минут он заходит в соседнюю каюту и задергивает занавеску. Теперь я вижу все сквозь черную, почти траурную дымку. Мы встречаемся взглядами, и я вижу в его гласах бесконечную усталость. Он отворачивается и садится в кресло, ожидая посла. Посол входит со стуком, кланяясь и извиняясь за опоздания. Я жадно рассматриваю знакомого человека. Он совсем не изменился с того времени, когда мы в последний раз встречались. Разве что стал чуть полнее. Одет он также неприметно, видимо, это и вправду секретная встреча. Снимаю платок и кидаю на пол, чтобы было легче дышать. Воздуха будто мало. — Синьор Мендес, рад встрече, — снисходительно говорит султан. Я чувствую разительную перемену в манере Мурада держать себя. Теперь он жесткий монарх, ведущий переговоры, и таким его явно проще ненавидеть. Но со мной он обычно ведет себя иначе. — И я, Повелитель. Давайте сразу перейдем к делу. О чем вы хотите поговорить? Смею предположить, что это нечто важное, раз вы позвали меня в такое место, — говорит своим красивым зычным голосом посол. — Давайте. Думаю, вам известно, что невеста австрийского императора Фридриха София Медичи находится уже довольно долгое время в моем плену. И мне кажется странным, что ваш император так и не попытался спасти свою возлюбленную. Неужели вы не доложили ему об этой ситуации? — скучающе спрашивает падишах. — Доложил, Повелитель. И наш великий император Фридрих принял единственно верное решение в этой ситуации, — отвечает синьор Мендес таким же якобы незаинтересованным тоном. Внутри что-то сжимается. Я понимаю, что ничем хорошим это не закончится. — И какое же? — продолжает спрашивать султан, восседая в своем кресле с грацией сытого хищника. — Поступить как истинный помазанник Божий и поставить благо государства превыше всего, — тут же получает ответ Мурад. — И как же поступил истинный помазанник Божий? — на последних словах султан едва слышно хмыкает. — Расторгнул помолвку с Софией Медичи, — наконец отвечает прямо посол. Внутри что-то рушится. Мой Фридрих отказался от меня. Мой Фридрих не стал бороться за меня. Нет, я не имею права злиться. Он поступил, как император, принял решение умом, а не сердцем. Я не должна злиться. Человек, с которым я собиралась связать свою жизнь, даже не попытался спасти меня. Значила ли наша помолвка для него хоть что-то? Или любила из нас двоих только я? Я ошибаюсь, скорее всего, я ошибаюсь, и это все спланировано, чтобы очернить Фридриха. Фридрих не такой… — А что же ее семья, синьор Мендес? — вырывает меня из мыслей голос султана. Я цепляюсь за его голос, чтобы не утонуть в пучине боли. — Насколько я знаю, матушка Софии Медичи запретила всему семейству вмешиваться, потому что на все воля Божья, — отвечает синьор Мендес. — Понятно, — тянет Мурад, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. — А если я прямо сейчас позволю принцессе вернуться? Возьму и отпущу Софию Медичи с вами? — Не думаю, что в этом есть смысл, Повелитель. Она уже опорочена пленом, и ни один достойный мужчина не возьмет ее в жены, а за недостойного эта прекрасная юная девушка не пойдёт сама. Боюсь, все, что ждет принцессу, это монастырь, — медленно расписывает посол мои перспективы. — Если она вам надоела, то осмелюсь посоветовать выдать ее замуж за какого-нибудь пашу или убить. Больше вариантов для нее все равно нет. — Благодарю за совет, можете идти, — султан дает отмашку рукой, позволяя послу уйти. Он кланяется Мураду и пятится к двери. Затем синьор Мендес внимательно смотрит на занавеску, а потом понимание озаряет его лицо. — Принцесса Медичи, — он кланяется и мне, пряча глаза и как будто стыдясь сказанного. — Вы воистину умны, синьор Мендес, — Мурад встаёт со своего кресла и подходит к послу. Падишах выше его на две головы и смотрит на синьора сверху вниз. — Принцесса так долго рассказывала мне о своем женихе и просила вернуть ее ему, что я проникся их великой любовью и решил, что как только вы попросите освободить Софию Медичи, я тут же это сделаю, — синьор бледнеет, а я чувствую, как земля уходит из-под ног. — Но вы не попросили. — Повелитель, я, — этот прожжённый в политических интригах мужчина теряется, но потом, кланяясь, все же уходит. Отхожу от окна. Султан возвращается ко мне в каюту через считанные мгновения и поспевает подхватить шатающуюся меня под руки. — Саадет, тише, — он обнимает меня и прижимает к своей теплой груди. И я вдыхаю его запах, вцепляюсь в Мурада, как вцепляется в плот утопающий, желая спастись. — Он даже не пытался, Мурад, — я плачу, размазываю слезы по его кафтану. Сердце рвётся на части. Я думала, что уже испытала все виды душевной боли, но сейчас мне во стократ больнее. — Мои родители не пытались. Никто не стал спасать меня, никто! — кричу, кричу громко, глотая слезы и сопли. — Никто, понимаешь, никто! — отстраняюсь и кричу ему в лицо. Он смотрит на меня так участливо, что это злит еще больше. — Не смотри на меня так! Ты ведь этого хотел, сломать меня? — силы кричать заканчиваются, я бью его в плечо, пусть ему тоже будет больно, пусть он тоже страдает, пусть внутри него тоже все горит и рвется. — Нет, Саадет. Я хотел, чтобы ты увидела правду, — мои удары не причиняют ему никакого вреда. Он стоит и терпит, позволяя кричать, плакать и бить его. — Я ненавижу тебя, я ненавижу их всех, за что мне все это, — пытаюсь отстраниться, но он неожиданно крепко обнимает меня и пытается гладить по волосам. — Неужели я заслужила это? — Не заслужила, Саадет, — он целует меня в лоб, и прикосновение его губ как будто охлаждает и успокаивает. — Ты очень хороший человек. — У хороших людей в жизни не случается столько дерьма одновременно, — всхлипываю и крепче вцепляюсь в его кафтан. — Ты бы вправду меня отпустил? Хотя нет, не отвечай, я знаю, что ты соврёшь. — Хорошо, не буду, — соглашается султан и подхватывает обессиленную меня на руки. — А сейчас мы поедем домой. Он уносит меня с корабля. Идет медленно и несет меня аккуратно. Я кладу голову ему на плечо. Все вокруг сливается в единую мутную картину. Затем он усаживает меня на лошадь перед собой. Я практически лежу на нем. Мурад держит поводья одной рукой, а второй приобнимает меня за талию. Путь обратно оказывается дольше пути туда. Я чувствую себя настолько одинокой, что хочется умереть. Я никому не нужна. Мой жених и семья отказались от меня без сожалений. — Мы приехали, Саадет, — он тихо шепчет мне это на ухо, спрыгивает с лошади сам и бережно снимает меня. Потом снова подхватывает на руки и несет по дворцу. Дальше реальность возвращается ко мне короткими урывками. Вот султан Мурад обмывает мне лицо мокрым полотенцем, вот переодевает, вот кормит не сопротивляющуюся меня и укладывает спать. — Спи спокойно, Саадет, — и снова целует в лоб. — И я отпустил бы тебя, Саадет. Если б тебе было куда возвращаться, кроме меня.